***
— Пойдём, тебе понравится. Чарльз вёдет его какими-то козьими тропками через заросли деревьев недалеко от особняка. — Я понятия не имею, о чём ты, но уже в этом сомневаюсь. Он отодвигает рукой мешающуюся ветку, параллельно сдувая с носа очередного наглого комара. — Да ладно тебе. Обещаю, ты останешься в целости и невредимости. Если бы это был кто угодно другой кроме Чарльза, Эрик, скорее всего, подумал бы, что его в этом лесочке и закопают. Но это был Чарльз, поэтому смертью ему отделаться не удастся. — Честно, теперь я опасаюсь ещё больше. Сквозь шорох веток впереди слышится уже успевший стать привычным смех, и в глаза ударяет свет. Чарльз разворачивается к нему лицом и выходит на открывшуюся поляну вперёд спиной, разведя руки в стороны. — Рейвен нашла это место. Мы сбегали сюда иногда летом, когда были детьми. В июне тут много бабочек. Он щурит один глаз от солнца, смотря прямо на Эрика, и, видимо, что-то прочитав на его лице, сменяет тёплую улыбку на напускную деловитость и уточняюще поднимает вверх указательный палец. — Но. Тебя я сюда позвал не поэтому. Аккуратно, чтобы, наверное, не наступить на многочисленные растущие тут цветы, Чарльз шагает немного вглубь поляны. — Чёрт, да где… А! Вот! Не отрывая взгляд от цветка, он садится на траву рядом, скрестив под собой ноги. Улыбка становится ещё смешливее и шире. — Эрик, знакомься, это Matricaria chamomilla, — его попытки изображать серьёзность не отличаются успехом, но он продолжает, указывая на цветок прямо перед ним обеими руками. — Конкретно эта особь — мутант. Причём, с очень красивым и уникальным визуальным проявлением мутации! Эрик несмело подходит ближе и присаживается на корточки, чтобы рассмотреть. Маленькая ромашка выглядит так, будто срослась из двух. И жёлтая сердцевинка немного напоминает… сердце. Сильно напоминает. Эрик садится, подогнув под себя одну ногу. — Данный вид мутаций называется полиплоидия. Он довольно распространён у растений. Он повышает их выживаемость, устойчивость к условиям внешней среды и много чего ещё. Это геномная мутация, а не генная как у нас, здесь дублируется весь геном несколько раз, но сами гены этот процесс не затрагивает. Чарльз привёл его сюда, просто чтобы показать цветок. Цветок-мутант. Цветок, который можно было бы сорвать, но вместо этого он привёл сюда его. Потому что, видимо, по его мнению даже цветы не заслуживают смерти ради чужого развлечения. Особенно цветы-мутанты. Эрик бы внутренне закричал, если бы не боялся, что Чарльз услышит. — Когда я начал увлекаться генетикой, такие вещи стали подмечаться сами собой. В природе встречается очень много интересных, прекрасных и полезных мутаций, которые не замечает неосведомлённый глаз. В какой-то степени, это помогло мне принять свою. Я думаю, при должном просвещении, люди смогут тоже. Увидеть всю красоту и… принять. Он опускает взгляд и невесомо гладит подушечкой пальца лепестки. Эрик сжимает челюсти, как от боли, прежде чем ответить. — Когда люди видят красивый цветок, они хотят его сорвать, чтобы поставить в вазу. А цветы, которые они посчитали некрасивыми, истребляются, чтобы не портили вид. Принимают они или нет — неважно. Потому что они считают, что у них есть само право не принять. Он отрывает взгляд от пальцев на цветке и думает, что этот мир Чарльза решительно не заслуживает. И что на этой поляне его, всё-таки, закопали заживо. — Ты сказал, эта мутация улучшает многие качества растений. Я уверен, люди уже придумали, как это использовать. Чарльз смотрит на него печально и хмуро. Почти обиженно. — Или скажешь, я не прав? — добивает Эрик. — Селекция. Поражение в его голосе не приносит никакого удовлетворения. — Многие сорта фруктов, злаковых, декоративные растения… Эрик не говорит «мы будем использованы так же». Чарльз оставляет цветок в покое и опускает руку на землю. Смотрит в глаза решительно и будто даже гордо. — Как и все организмы, многие растения выработали механизмы защиты. Толстая кора, жёсткая кожа. Колючки, иглы, другие видоизменения листьев. Яды и отпугивающие вещества, кислоты. Труднодоступные места обитания. Всё далеко не так безобидно и беззащитно, как кажется. Во взгляде ко всему прочему добавляется сочувствие, а в голосе осуждение. — И есть манцинелловое дерево. Все его части смертельно ядовиты. Корни, листья, плоды — всё. Даже стоять рядом с ним опасно. Те, кто пытались укрыться под ним во время дождя, уходили с ожогами. Если вообще уходили. Его пытались жечь, но дым тоже оказался ядовитым. Эрик понимающе приподнимает уголок губ. — Люди обходят его стороной. Вешают таблички об опасности. Но и растения рядом с ним не растут. Птицы не поют. Не летают и не ползают насекомые. Вокруг него лишь голая, отравленная земля. И никого, кто сумел бы выжить. Зачатки улыбки сходят с лица, оставляя горечь на языке. — И, как бы тебе ни хотелось думать иначе, у вас с этим деревом гораздо меньше общего, чем тебе кажется.***
Эрик находит его, полностью погружённого в бумаги и практически недвижимого, за рабочим столом. Впрочем, так даже к лучшему. Чарльз его не замечает, хотя на этом расстоянии уже должен почувствовать присутствие другого разума. И Эрик бесстыдно пользуется, облокотившись о дверной косяк и подбираясь принесённым металлом к его голове. Скользит стеблем по волосам и аккуратно заправляет цветок за ухо. Чарльз отмахивается как от мухи и забавно фыркает, но потом решает проверить, что же его отвлекло и вдруг замирает. Бережно сжимает двумя пальцами серебряную ромашку и смотрит на неё зачарованно, не моргая. Эрик отпускает металл. — Тебе стоит лучше следить за окружающей обстановкой. Я мог тебя убить где-то раз десять, пока стою здесь. Чарльз переводит взгляд на него и улыбается восхищённо, блестя глазами. — Эрик, это очень… — Не в натуральную величину и по памяти, но мне всё-таки надо было тренировать мелкую моторику. Улыбка одобрительная и довольная. А потом до Чарльза доходит. — Это моя цепочка?! Усмешка вырывается сама собой. — Ты сказал «делай всё, что угодно». Это всё ещё попадает под это указание. Чарльз смеётся, хватаясь за голову, но не выглядит рассерженным ни капли. Эрик берёт тон чуть серьёзнее. — Я был уверен, что ты не будешь против. — Ммм… ты прав, но я полагаю, что в следующий раз мне стоит аккуратнее подбирать слова. Хотя сейчас я не жалуюсь. Он гладит пальцем металлические лепестки, всё ещё разглядывая детали. Эрик смотрит и, глубоко вздохнув, улыбается. Очень больно вновь обретать надежду после того, как её вырвали с корнем. Но она сама проросла у него в сердце, и он ничего не может с этим сделать.