alone together

Ветер свистел в ушах, трепал рукава и ерошил волосы, из-за чего темные кудри разлетались в разные стороны — можно было бы, конечно, просто надеть мотоциклетный шлем, но Джисону хватало одной пары авиационных очков. Где-то раздавались звуки музыки с рокотом барабанов — и Джисон сжал руль мотоцикла еще сильнее. Бесконечно огромное небо над головой переливалось огнями, даже несмотря на позднюю ночь: фиолетовые, синие, розовые оттенки разливались густой акварелью. В Китае давно забыли о борьбе со световым загрязнением, а уж в Гонконге и подавно, поэтому вместо звезд настоящих вокруг сверкали звезды искусственные — неоновые вывески, экраны, голографические проекции и переливающиеся высотки, что стремились прямо в небо. «Гейминг без границ», «Ночные грезы», «Затерянные в городе», «Открыто 24» — неоновые вывески виднелись со всех сторон и приглашали куда угодно, от ночных клубов, до залов цифровой реальности. Джисон прочитал последнюю вывеску на пути, которая говорила о каком-то «демоне», свернул по маршруту и оказался на широком мосту, но не через реку — а через запутанные гонконгские магистрали, которые и сами казались бесконечными световыми реками. На повороте лямка рюкзака из желтого и прозрачного пластика чуть съехала — и Джисон тут же ее поправил, ноша была даже больше, чем бесценной. Сбоку от моста вспыхнул фейерверк — цифровой, его не стоило бояться, небесный огонь был фальшивым. Следом грянули проекции золотых карпов, узорчатых, с длинными красивыми хвостами и блестящей чешуей, которые чествовали очередной городской праздник. Цифровые — ненастоящие. Они переливались золотом под звуки барабанов и казались настоящим праздничным волшебством — несмотря на то, что все это можно было запросто объяснить чудом техники двадцать второго века. Где-то вдали виднелись строительные краны, которые строили новые фальшивые лестницы к небу в виде небоскребов, что снова перекроют звезды. До дома, что представлял собой скромную однокомнатную квартиру на верхнем этаже малоэтажки, Джисон добрался быстро — а хотелось бы еще быстрее, потому что время поджимало. Бережно сжимая в руках свой рюкзак, он взбежал по лестнице — потому что в бедных районах Гонконга не очень хотели платить за лифт; влетел в квартиру, скинул грубые сапоги. Рюкзак аккуратно опустился на пол, разъехалась молния на нем — откинув пластиковую часть с прозрачным «иллюминатором», оттуда грациозно выпрыгнул большой черный кот, который сразу же потянулся всем телом и отправился в глубь жилища по своим делам. Джисон едва успел прибраться хоть немного под пристальным взглядом фиолетовых кошачьих глаз — гость заявил о себе звонком в дверь. Возможно, в других городах не ходили друг к другу в гости посреди ночи, но бессонного Гонконга это не касалось. Хёнджин, как и обещал, заскочил после своей смены в компьютерном клубе и принес с собой обещанные баночки японской газировки со вкусом клубники и сливок. Администратором он был хорошим, хоть и болтал много — Джисон сменял его иногда. Ну, порой и вовсе подменял, просиживая в клубе целые сутки, потому что Хёнджин был любвеобильным настолько, насколько болтливым. И красивым — это стоило признать. Пока Хёнджин, закинув ноги в красных клетчатых брюках на кресло, рассказывал про очередных тупых клиентов, что подпортили оборудование, Джисон то и дело поглядывал на электронный циферблат. Неоновая точка мигала и отсчитывала секунды, нервируя всем своим существованием. — Вот я и говорю, платите штраф, либо идите нахуй, я ваши айдишки — ай-й! — Хёнджин неожиданно вздрогнул, подбирая длинные ноги к себе. — Ну больно же! Кошачья морда, что секундой назад укусила гостя в красных штанах за пятку, не могла выражать эмоций по своей природе — но своему настроению явно излучала наглость и самодовольство от момента своего триумфа. — Брысь, — Хёнджин с жалобным видом обхватил свои колени, не сводя глаз с пушистого демона. — Не надо меня кусать. Джисон лишь улыбнулся, наблюдая, как кот спрыгивает с кресла, чтоб вновь пропасть где-то в квартире — и когда он проходил мимо Джисона, тот ласково провел ладонью по черной шелковистой шерстке. Несмотря на поврежденную ногу, Хёнджин вовсе не обижался (хотя ему казалось, что кот намеревался ногу и вовсе ампутировать) — инцидент был забыт спустя пять минут и две чашки кофе с кокосовой сгущенкой. За окном раздавались сирены городских служб, проносились машины и рекламные автомобили с огромными светящимися билбордами, свет от которых проникал в квартиру — на голубых волосах Хёнджина то и дело мелькали цветные блики, которые делали его прическу еще забавнее. Когда он закончил со своим кофе и рассказами о жизни и работе, за окном была уже глубокая ночь. Джисон убирал чашки со стола, Хёнджин отправился к выходу, от души зевая, а кот свернулся клубочком на дальнем диване, прикрыв пушистым хвостом свой нос. — Ладно, Джисон, пошел я, — Хёнджин развернулся к нему уже у самой двери и положил руку на плечо. — Давай, до встречи. — Ага, до встречи, — с грустной улыбкой кивнул Джисон, сжимая чужую ладонь на плече. Хотелось постоять так еще пару минут. — Береги себя, Джинни. И вылечи уже свой насморк. — Да ладно тебе! Как будто навсегда прощаемся. Хёнджин ушел, оставляя хозяина квартиры в одиночестве с котом. Джисон направился на крохотную кухню — всего шесть квадратных метров. Хотелось спать, а еще больше хотелось есть — и только одно действие было доступным. Готовить Джисон мог на базовом уровне и считал это достаточным для жизни. Кастрюлька, сыр, пара яиц, репчатый лук, какая-то ветчина в вакууме и лапша для варки — казалось, словно даже спустя несколько десятилетий человеческого прогресса человеческие пристрастия к еде не поменялись. Тарелки к столу, две. Помешивая лапшу в кипящей воде, Джисон моргал чуть чаще, стараясь согнать с себя сонный морок. Чужие ладони аккуратно обвили его талию со спины, заключая в объятия. Легкий поцелуй растаял на шее, а затем на плечо опустился острый подбородок. — Я думал, ты проводишь гостя-полуночника, и мы пойдем спать под шерстяное одеяло. — Нам нужно поесть, — Джисон извернулся в объятиях, чтоб повернуться и подарить поцелуй в ответ. Он вышел смазанным, в уголок пухлых губ, — Минхо. — Ну-у-у, да, допустим… Я бы не отказался, конечно. — Значит не ворчи, лучше тарелки на стол поставь. Минхо послушно повернулся на крохотной кухне к столу, по ходу дела потягиваясь всем телом, выгибаясь так, как не каждый человек мог. Неудивительно — кошак есть кошак. Даже в человеческой форме Минхо сохранял некоторые свойства своей альтернативной формы, которые порой были даже в быту полезными — согнуться в три погибели, чтоб дотянуться до трубы под раковиной, разглядеть в темноте упавший фантик, лизнуть шершавым языком… Ладно, некоторые особенности его организма были полезными в другом смысле. Дым клубился над горячей лапшой с яйцом, Минхо молча ел и смотрел на Джисона, который, в свою очередь, смотрел в окно, подперев голову рукой. В его темных глазах отражались неоновые вывески продуктовых магазинов, заправок, отелей и бог знает чего еще — это все неважно. Важно то, что в глазах Джисона все огни Гонконга превращалось в космос. В бесконечно красивый, манящий и волшебный космос, звезды которого составляли какую-то диковинную карту. Карту всех проблем. Минхо молча давился лапшой (потому что так Джисон сказал, приготовил) и думал, что второго такого Джисона он не найдет никогда в своей жизни — да и вряд ли захочет. Минхо молча ел — потому что Джисон тоже молчал. — Будешь скучать по этому месту? — Минхо первым нарушил тишину, которая постепенно становилась беспокойной. — Мне здесь нравится, — Джисон обернулся к нему с плохо скрываемой грустью в глазах. — Красивый город. — Да, город неплох, — неплох, но дело вовсе не в нем, — и время интересное. Кивнув, Джисон начал ковырять палочками лапшу в миске, опуская туда свой взгляд. Город красивый, время интересное — но они вне его. Вне времени и пространства, вечные путешественники, которых совсем скоро не будет ни в городе, ни в этом времени. Забудутся неоновые вывески, переливающиеся мосты, небоскребы и золотые голограммы карпов. Новые друзья, которым казалось, что впереди еще множество походов в бары и обсуждений новых игр. Даже Хёнджин со своими голубыми волосами, что вечно топорщились в разные стороны, тоже со временем забудется — как и он забудет Джисона с его черным котом. Путешественникам во времени в целом сложно заводить друзей. Минхо молча ел, прокручивая в голове воспоминания их жизни, словно старую киноленту. Он не помнил, когда и где это началось, когда впервые почувствовал вспышку света, что пронзила его тело. Казалось, словно боль прошила каждую клетку тела, а вокруг, почему-то, даже воздух наэлектризовался, стал плотнее. Минхо чудом удержался на ногах, а утерянное на секунду зрение постепенно возвращалось и фокусировалось на белом пятне впереди — на юноше, который пытался подняться с земли, кашляя кровью. Он тяжело дышал, постепенно поднимаясь на ноги, волосы были растрепаны, а одежда была далека от состояния идеальной. Весь в пыли, помятый, словно кубарем слетел с лестницы — да откуда же ты такой взялся? К счастью ли, или к сожалению, Минхо догадывался, что только что с ним — с ними произошло. Хронокинетиков — людей с врожденной способностью перемещаться во времени; оставалось мало. Катализаторов — людей-мутантов, с нарушенными генами, которые могли лишь направлять силу хронокинетиков, резонировать с ними; оставалось еще меньше. Злая проделка судьбы: несчастный и неопытный хронокинетик только что переместился во времени прямо перед катализатором Минхо — и срезонировал с ним. — Эй, — зубы скрипели, а голова отрицала произошедшее. Но человеком, пусть и наполовину, оставаться было необходимо. — Ты в порядке? Незнакомец аккуратно поднялся, сплевывая кровь прямо на землю. Путешествовать во времени без катализатора, что направлял бы силы, было тяжело — и практически смертельно опасно. — Сойдет, — хронокинетик тяжело дышал, аккуратно поднимая взгляд на Минхо. Совсем еще юный, с испуганными глазами, которые были темнее неба над головой. — Спасибо. Осторожно и неуверенно, словно боясь человека (а человека ли?) напротив, хронокинетик протянул руку в приветственном жесте. Минхо с удивлением смотрел на нее пару мгновений — а затем протянул свою в ответ. В ту ночь они еще какое-то время молча смотрели друг на друга, не решаясь заговорить… — А наша следующая остановка тебе нравится? — заговорил Джисон, нарушая опустившуюся тишину на кухне, что была по-домашнему уютной. — Угу, — промычал Минхо с палочками у рта, пытаясь не уронить обратно в миску клубок лапши. — Назад, в прошлый век. Давно там не были. … потому что понимали — теперь их жизни связаны. В устройстве мира, что безнадежно изуродовало безнадежно глупое человечество, катализаторов называли красиво: «фамильяры». Глупым термином из легенд и древних сказаний. В сказках фамильяры — загадочные и таинственные существа. В реальности фамильяры — изгои и мутанты. Ошибка генетических экспериментов, опытов над человечеством, триумфом и успехом которых стали хронокинетики. И повезло, если фамильяр стал полезным для путешественника во времени — срезонировав с ним, с его силой, пути назад уже не было. Как и в старинных легендах, фамильяр сжигал свою силу, помогая хронокинетику в управлении его собственной. Вот только величайшим парадоксом величайшего эксперимента являлось то, что фамильяр сжигал еще и свою силу жизненную — вместо «хозяина». Рано или поздно путешественники во времени обязаны были остановиться в своих скитаниях. — Я оставил Хёнджину на работе ретро-проигрыватель и какие-то пластинки, — в голосе Джисона не читалась грусть. Он весь был грустным. — Удивительно, что некоторые вещи пользуются почти вековым спросом, несмотря на технологический процесс. — Он будет рад? — Ага, я надеюсь. Ему нравится всякое такое… старье. — Надеюсь, что мой прощальный подарок ему тоже понравился. — Ты был слишком жесток к нему, — Джисон легко улыбнулся, подпирая голову обеими руками и смотря прямо на Минхо. — Кусать каждый раз было не обязательно. — Чтоб не расслаблялся. Джисон мягко рассмеялся, откидываясь на спинку стула, а Минхо остро захотелось свернуться клубочком у него на коленях, чтоб погреть руки и боднуть мягкие щечки своей кошачьей мордой. Эксперименты в поисках идеального человека со сверхъестественными способностями зашли за все пределы разумного и гуманистического — и в них родились перевертыши, кем являлся Минхо. Он в полной мере ощущал себя человеком, но лизнуть в кошачьем обличии макушку Джисона, когда тот наклонялся завязать свои кеды, все равно считал необходимым. Их отношения наладились не так быстро, как хотелось бы: Минхо долго не мог смириться с тем, что теперь принадлежит кому-то, пусть и как фамильяр. Джисон опасался обращаться к нему лишний раз, осторожничал в общении и подбирал слова, не зная, чего ожидать от своего нового спутника. Одно их объединяло — оба были ненужными целому свету бродягами. Джисона, пусть и хронокинетика, но родившегося не там, где нужно, и не тогда, когда нужно — в утиль. Минхо, катализатора, да еще и перевертыша — в утиль. Их жизни больше напоминали груду стеклянных осколков — но из них хронокинетик и фамильяр начали собирать жизнь новую, одну на двоих. — Помоешь посуду, пожалуйста? Мне нужно будет настроиться перед прыжком в наше новое светлое будущее, — Джисон усмехнулся. — Буквально «Назад в будущее». — Зачем? Нас не будет даже в этом времени уже этим утром. — Ты перевертыш-кот, а не перевертыш-свинья! Стоило признаться, что у Минхо был скверный характер — да и у Джисона не сахар. Минхо был упрямым, Джисон занудным, поэтому новоиспеченный фамильяр решил для себя, что будет просто получать выгоду от вынужденного союза: путешествовать во времени, удирать от хронополиции до тех пор, пока они не совершат вынужденную остановку навсегда, и просто иметь собеседника, с кем можно перекинуться парой слов. Но на паре слов они, конечно же, не остановились. Джисон был занудным — зато умным, отчего прыжки расчитывал с невероятной точностью и силы тратил так разумно, что Минхо чувствовал себя замечательно, не думая о собственных лимитах. А еще Джисон был красивым, с темными глазами и темными мягкими волосами, которые обрамляли умное лицо с пухлыми щеками. Собеседником он тоже оказался приятным, а как за ушком чесал… Никто из них не заметил, как Минхо начал сворачиваться клубочком на коленях у Джисона, когда тому было плохо. Как Джисон начал засматриваться на Минхо, когда тот пытался уложить свои светлеющие из-за хронокинеза волосы. Как Минхо бодал головой Джисона и бил его мягким и пушистым хвостом, а тот из-за таких кошачьих повадок громко смеялся, прикрывая глаза. Как они оба начали находить утешение друг в друге после очередного горького расставания со временем, местом и, самое главное, с людьми. Никто из них не мог сказать точно, кто первый потянулся за поцелуем спустя пару лет совместных путешествий — но Минхо всегда упрямо настаивал, что самым первым был он. Все это казалось какой-то злой, грубой и жестокой сказкой, которую любезно преподнесла им судьба. Фамильяр и его «хозяин» не могли быть возлюбленными, не могли быть друзьями, семьей — так, просто верными соратниками. Но разве мог мир, для которого твое существование является ошибкой, диктовать свои правила жизни? Конечно же нет. Кому нужны эти правила, когда Джисон целовал так сладко и тягуче, что мурашки проходили по всему телу? Когда обнимал так крепко и ласково, смотрел так преданно, что перевертыш ощущал себя самым настоящим человеком? Минхо не хотел думать об устройстве мира — и Джисон тоже. Их больше нигде не существует — кроме объятий друг друга. — Знаешь, все-таки да, я буду скучать по такому Гонконгу, — Джисон смотрел в окно в их крохотной спальне, пока Минхо взбивал подушки для их последней ночи в этом месте, в этом неоновом городе, в этом веке. — Волшебное место. — Может, еще вернемся, — Минхо пожал плечами. — Мне здесь тоже понравилось. Люди тоже классные. — И не говори… Только прощаться с ними навсегда не очень классно. Вообще не классно, я бы сказал. — Я знаю. С этим, к сожалению, мы ничего не можем сделать. И это разбивало сердце каждый раз. В своих коротких («временных», как иронизировал Минхо) остановках во времени они успевали обзавестись знакомствами, друзьями, чтоб жить как нормальные люди — и не вызывать подозрений у хронополиции, что отлавливала такие временные ошибки. Невозможно было привыкнуть к постоянным расставаниям, прощаниям. К тому, что делаешь больно другим своим исчезновением. Минхо в своем кошачьем обличии постоянно кусал Хёнджина из Гонконга — просто так, забавы ради, но все равно чувствовал себя перед ним виноватым. Как и Джисон. Хёнджин успел стать для него еще одним хорошим другом, для которого они исчезнут бесследно. Навсегда. Это убивало. Последний вечер в Гонконге тоже. — Давай просто отдохнем немного, — Джисон плюхнулся на кровать, протягивая руки к Минхо. — Иди ко мне. Минхо послушался — и в следующую же секунду забрался холодными руками под большой теплый свитер — от этого прикосновения по телу Джисона прошлись мурашки. Он был сам не свой этой ночью — весь напряженный и погруженный в свои мысли. Минхо подметил это, даже если не был бы его фамильяром. Казалось, словно Джисон хотел свернуться клубочком в руках Минхо, спрятаться в его объятьях — но не мог. Не мог из-за своих убеждений, мыслей, что оплетали молодую голову словно сорняк. Вырубить бы, вырвать с корнем — и Минхо старался делать это с каждым своим прожитым днем. — Минхо, — тихо проговорил Джисон, глядя прямо в глаза, зрачки которых постепенно расширялись. — Я тебя очень люблю. — Я знаю, — ладонь Минхо поглаживала мягкий живот. — Знаю, моя звездочка. Я люблю тебя не меньше. Джисон прижимался ближе, ластился, слепо утыкаясь губами в шею Минхо. Ему хотелось ласки, нежности, любви и чего-то еще — того, что мог дать… Технически, не только один Минхо. Но в мировоззрении Джисона — только он. Не существовало особой связи между хозяевами и фамильярами, это просто сказки из винтажных книг и сериалов на стриминговых сервисах — и несмотря на это, Минхо все равно считывал и чувствовал настроение своего хозяина так, словно они были связаны красной нитью с начала времен. Напряжение постепенно сгущалось в воздухе, спасибо случаю, что оно было приятным. Когда Джисон коснулся пальцами ошейника, Минхо выдохнул особо вразумительно. Аккуратно нависнув сверху, он посмотрел в бездонные карие глаза, в которых не было ничего, кроме слепой веры и любви. — Какие у нас планы? — шепот Минхо был низким и бархатным. Торопиться вовсе не хотелось, у них было времени предостаточно. — Целоваться будем, — ответил Джисон, улыбаясь по-домашнему тепло. — Это мое самое важное решение за сегодня. — Ну раз ты решил, — легко касаясь его кончика носа своим, Минхо прикрыл глаза, — значит будем. Легкий поцелуй в кончик носа, затем в щеку, затем коснуться губами прикрытых век, лба, затем снова поцелуй в мягкие щеки. Минхо осыпал Джисона ласковыми поцелуями, словно пытался вложить в каждый частичку своей — не силы, души. Забирай ее всю, Джисон, она больше не нужна. Открыв глаза, счастливые, с огоньками на дне, Джисон посмотрел лишь секунду, а затем накрыл губы Минхо своими, целуя, как и задумывал. Так упоенно, словно наконец-то добрался до источника после изнурительной жажды. Так нежно, словно сердце заполнило собой всю грудную клетку. Гладил ладонями по волосам, сильную шею, за ушами — а Минхо задыхался, пухлыми губами обхватывая его язык. С Джисоном целоваться было всегда классно. С ним вообще всегда, без всяких «классно». — А знаешь, — отстранившись, Джисон начал тихо шептать Минхо прямо в губы. — Нам так-то нельзя. Ты же мой фамильяр. — Ага, я знаю, — Минхо зарылся ему прямо в шею, навалившись на Джисона и обнимая, словно кот. — А еще я твой напарник, помощник, защитник, друг и любовь всей жизни. — Не льсти себе, — легко рассмеявшись, Джисон не упустил момента для привычной для них шпильки. — Ты перегнул со «всей жизнью». — Но все остальное ты не отрицаешь. — Не отрицаю. — Вот и все. Я — твой, а ты — мой. — Твой, — улыбка Джисона потонула в поцелуе, который подарил ему Минхо, а в груди расползалась неприятная и тягучая тяжесть. Когда-нибудь это закончится. Минхо, словно чувствуя мысли и настроения хозяина, прижался ближе, стараясь отдать все свое тепло. — Ты — моя звездочка, — Минхо редко распалялся в нежностях, но перед каждым прыжком во времени их чувства обострялись сильнее, потому что оба понимали одну простую истину. Они есть друг у друга — и это все. — Знаешь, я бы всю жизнь хотел держать тебя в своих объятиях — вот так, как сейчас. — Только пообещай никогда не исчезать, — голос Джисона вдруг стал серьезнее. — Никогда. Я не позволю тебе уйти. Вместо ответа Минхо поцеловал Джисона — потому что ответ они и так знали. Вместо ответа Минхо всегда клялся себе, что никогда не оставит Джисона одного в темноте — потому что очень его любит. Беспокойство Джисона ощущалось под кожей, под пальцами — и очень хотелось разогнать эту туманность, прогнать этот морок. Минхо беспорядочно целовал его в губы, щеки, подбородок — а тот лишь довольно жмурился. В устройстве окружающего мира Джисон стал хозяином Минхо — а слово-то какое. Хронокинетик и его фамильяр, который привязан, крепко и навсегда. В устройстве мира их собственного Джисон никогда не главенствовал над Минхо, как и Минхо над ним. Казалось, словно они были двумя равными частичками одного целого, поэтому даже в интимном плане никогда не было доминирующей стороны. Они оба научились чувствовать, понимать без слов — и давать друг другу то, что нужно было больше всего в этот момент. Минхо чувствовал Джисона, чувствовал то, что он хочет — убежать от своих мыслей, утонуть в чувствах и нежности, поэтому готов был вмиг стать целым океаном. — Как ты хочешь? — вопрос простой, но до боли в сердце интимный, только для них двоих. Минхо провел носом по шее Джисона, глубоко вдыхая запах его кожи и геля для душа «баббл-гам». — Просто целоваться хочу, — Джисон нежился, прижимался ближе, касался губами шеи, щек Минхо, позволяя себе плыть. Всегда собранный, он становился похожим на подтаявшее сонное мороженое только в его руках. — И твои руки. Твои мягкие лапки, везде. Минхо готов был дать Джисону все, чего он захочет. Руки опустились на тонкую талию, поглаживая мягкий живот и аккуратно приподнимая большой пушистый свитер. Минхо начал с легких поцелуев, медленно, поглаживая бока, переходя на бедра. Джисон окончательно передал ему ведущую роль, растворился в ощущениях, чувствах — и от такой покорности, передачи контроля, в душе разгорался настоящий огонь. Сжечь бы все дотла, да только Минхо не сможет. С Джисоном — строго никогда нет. От чего тот и всхлипывал, так это от ощущения слегка шершавого языка, который проходил по груди, ласкал чувствительные зоны и делал очень хорошо. Говорить не хотелось, хотелось только касаться, касаться и осязать чужое тепло — казалось, что все слова уже были сказаны за всю их многолетнюю совместную жизнь. Аккуратно, легко касаясь пальцами нежной кожи, Минхо потянул вниз мягкие домашние штаны Джисона вместе с бельем, одновременно с этим оставляя легкие поцелуи на бедрах и слегка выступающих тазовых косточках. — Ты такой вкусный, — голос Минхо был низким, бархатным, а ладони остановились на бедрах. — Я хочу съесть тебя. — Разве я похож на кошачий корм, — Джисон улыбнулся легко, но колени слегка подогнул инстинктивно, — лучше иди ко мне, — остаток фразы прозвучал даже слегка капризно, с протянутыми к Минхо руками. Тот лишь самодовольно провел рукой по коленке, а затем наклонился и укусил за ляжку. Блядская кошачья натура Минхо давала о себе знать всегда в самые нужные моменты — Джисон все так же капризно промычал, запрокидывая голову на подушку и распадаясь на кусочки от поглаживаний и легких укусов на бедрах. Клыки ощущались на коже, но он был спокоен, потому что знал прекрасно — они никогда не принесут с собой неприятную боль. — Ну Минхо, — Джисон легко задрожал, ощущая не только пухлые губы уже на внутренней стороне бедра, но и теплые ладони между ягодиц. — Я же сказал, — Минхо ласково сжал ягодицы Джисона, мягко раздвигая их, подталкивая Джисона перевернуться на живот, — хочу съесть тебя. Джисон перевернулся, зарываясь лицом в подушку с обреченным вздохом — он все еще наигранно капризничал, зная, что это нравится Минхо. Румянец наверняка расцветал на щеках — и он тоже нравился Минхо. Так пусть перевернет его на спину!.. Что нравилось Джисону — так это смотреть прямо ему в глаза, вглядываться в красивое лицо. Но вместо этого Минхо дразнился и укладывал его на живот, потом снова дразнился, горячими ладонями поглаживая бедра и ягодицы — но не касаясь члена. — Вообще-то, ты должен меня слушаться, — на выходе протянул Джисон, легко выгибаясь в пояснице, подчиняясь рукам Минхо, что поставили его на колени, — а не дразниться. — Ты мне еще правила поведения зачитай, — Минхо смеялся, раздвигая колени Джисона, раскрывая его для себя еще сильнее. Тот в ответ лишь блаженно вздохнул, комкая от предвкушения простынь. Минхо любил ласкать Джисона везде и до одури — может, в нем играли нечеловеческие гены. А может — бесконечная любовь к человеку, что отдавался ему целиком и полностью. Джисон не говорил прямо, но всем своим видом показывал, что такие ласки ему очень по душе: он выгибался всем телом, сыто и довольно стонал, когда Минхо вылизывал его буквально с головы до ног, когда поглаживал горячими ладонями каждый участок податливого тела. Судя по времени, которое Джисон потратил на душ, Минхо и в тот момент мог дернуть его за таз, подтягивая еще ближе к себе. — Минхо, — еще один вздох, но на этот раз без дразнящих интонаций. Джисон лег щекой на подушку, протягивая руку назад, ладонью вверх. Хотелось ближе, еще ближе. Минхо, устроившийся между его ног, точно поймет. В ответ тишина — лишь легкий смешок и такие же легкие поцелуи, что начали один за другим покрывать бедра и ягодицы. Касания чужих рук, казалось, обжигали, отпечатывались на коже, потому что температура тела рода кошачьих была выше, чем у человека — следовательно, фамильяр Джисона был куда горячее его самого. Минхо действительно все понимал, но никуда не торопился: поглаживал ладонями, раздвигая ягодицы, проводил по ним языком, оставлял легкие поцелуи и дразнящие укусы. После одного, чуть посильнее, Джисон легонько стукнул Минхо пяткой — его сладкие пытки иногда становились невыносимыми. Настолько, насколько нарастающим и чувственным становился жар в животе. В отместку Минхо лишь поцеловал его ровно между ягодиц — и отстранился. — Блять, — прошипел Джисон, дергаясь на кровати, пытаясь не потерять удобное расположение из-за разъезжающихся колен. — Сделай уже что-нибудь, ну же, ну!.. И Минхо делал — поглаживал ягодицы, бедра, касался Джисона везде пухлыми губами, едва ощутимо проводя рукой по мошонке. Когда руки развели ягодицы в сторону, Джисон несдержанно простонал, начиная гореть от нетерпения и тягуче-сладкого ожидания. Через секунду он вздрогнул всем телом, ощущая мокрое касание там — слегка шершавый язык Минхо ощущался так хорошо. Джисон ерзал по кровати, выгибаясь еще сильнее и загнанно дыша, пока Минхо скользил языком внутрь и сжимал пальцами мягкие бедра так, что наверняка останутся следы. Казалось, что воздух вокруг нагревался с каждой секундой все больше и больше — а может, это Минхо придавливал к кровати своей аурой. Когда он отстранился снова, а затем языком мокро и широко провел от мошонки до самого копчика, Джисон дернулся всем телом, ощущая, как начинают дрожать ноги. — Минхо, я больше не могу-у-у, — стон был глухой и прямо в подушку. Сил оторваться от нее просто не было. — Минхо, я… — Можешь, — ласково бросил ему фамильяр в ответ, вновь припадая к уже набухшему ободку губами. Горячо так, что сводит от возбуждения живот, а ноги подгибаются, не переставая дрожать — конечно же, Минхо и это находил милым. Самозабвенно двигая языком внутри Джисона, он вылизывал податливые стенки и мышцы вокруг, по памяти находя все чувствительные точки. Минхо знал Джисона настолько хорошо. Рвано дыша, Джисон потянулся к своему члену, что уже изнывал от возбуждения. Тяжело и горячо было не только от ощущений, но и от осознания того, что и как делает Минхо — это было настолько интимно, что протяжные стоны сами вырывались наружу. Джисон беспорядочно дергал бедрами, пытаясь насадиться на язык, либо провести рукой по своему члену — но Минхо перехватил ее быстрее, тут же заводя за спину и переплетаясь с ней пальцами. — Ты же хотел мои руки, — мягкий и сладкий шепот дразнил не хуже горячих рук и юркого языка, — вот и потерпи, звездочка. Второй рукой Минхо перехватил Джисона поперек живота, приподнимая чуть выше. Фамильяр был силен достаточно, чтоб удерживать его практически на весу. Уткнувшись лицом в подушку, Джисон тихо скулил, видя звезды закрытыми глазами — а хотелось бы видеть сосредоточенное и разгоряченное лицо Минхо в такие моменты. Он же продолжал свою сладкую и нежную пытку — легко царапал зубами ободок, потирал чувствительное место пальцем и прикусывал ягодицу своими клыками. Джисон уже сам напоминал загнанного зверька, что метался в крепких руках Минхо, не обращая внимания на мокрую от слюней подушку и разъезжающиеся в стороны дрожащие ноги. Звуки вокруг исчезли, включая сигналы городской жизни за окном, остались лишь до ужаса пошлые и влажные звуки причмокивания и хлюпанья слюны. Минхо провел языком по кругу, задевая мошонку, и Джисон от этого движения дернулся особо сильно, сжимая горячую ладонь. — Минхо, я хочу по-другому, — ему едва хватило сил, чтоб снова пнуть фамильяра ногой, — пожалуйста. Минхо тут же отстранился, аккуратно переворачивая Джисона на спину и укладывая обратно на кровать — потому что прекрасно знал, чего он хотел. — Поцелуй меня, — шептал Джисон с лихорадочным румянцем и намокшими волосами, которые походили на стихийное бедствие. У Минхо глаза сияли шальным огнем, легко светясь в темноте, а покрасневшие губы блестели от слюны. — Целуй меня, ну же, котик… Джисону было все равно, абсолютно все равно, где только что были губы Минхо — он хотел целоваться так сильно, словно от этого сейчас зависела его жизнь. Минхо наклонился ближе, лицом к лицу — и так долгожданно, тут же попадая в объятия Джисона. Он прижимал своего фамильяра к себе, утыкаясь губами в щеку, сжимая его влажную футболку, прижимая еще ближе. Путаясь в беспорядочных руках Джисона, Минхо обхватил ладонями его лицо, смотря прямо в глаза — так, как хотела его звездочка. — Ты мне так нужен, Минхо, — шептал Джисон, обнимая его за талию. — И не из-за наших сил, плевать на это все… Фамильяр молчал в ответ, вглядываясь в глаза Джисона и видя там целый космос из веры, доверия, бесконечной любви — и едва уловимой тревоги, которую Минхо хотел выгрызть своими собственными зубами. Он избегал зрительного контакта с Джисоном во время интимной близости, отчего и постоянно переворачивал того на живот — и не из-за собственных предпочтений и удобств. Хотелось, чтоб хотя бы в такие моменты близости все тревоги Джисона исчезали, но не получалось. С силами Минхо постепенно терял и пигментацию, отчего его волосы со временем стали платиновыми, как и правый глаз — поэтому Джисон вечно вглядывался в глаза, пытаясь увидеть крошечные изменения. «Ты мне так нужен Минхо» — от этих слов что-то разбивалось внутри каждый раз. Минхо промолчал: вместо ответа обхватил Джисона за талию, откинулся на спинку кровати и устроил его у себя на коленях — Ты тоже нужен мне, звездочка, — Минхо сжал Джисона в объятиях еще крепче, смотря на него снизу вверх так, словно видел перед собой что-то абсолютно неземное. — Я не оставлю тебя. Они целовались, глубоко, мокро, с огромным желанием делать это вновь и вновь. Джисон ерзал на коленях, потираясь об ткань штанов и всхлипывал, нежно гладя Минхо по щекам, а тот лишь крепче держал его за тонкую талию. В своем огромном свитере Джисон казался еще меньше, отчего у Минхо сердце сжималось до микроскопических размеров. — Я хочу тебя, — едва слышно шептал Джисон, прижимаясь лбом ко лбу Минхо. Дыхание было рваным и тяжелым. — Минхо… — Все, что угодно, Джисон-и, — Минхо обхватил его возбужденный член ладонью, спустив перед этим свои штаны, шепча что-то беспорядочно в ответ, — ты сейчас такой красивый, Джисон, и всегда красивый, красивее, чем звезды на небе… Джисон толкался в кулак, громко стоная прямо в ухо Минхо — чувствительный кошачий слух в этом случае не был преимуществом. Казалось, что душа покидала тело, и на последних морально-волевых Джисон вслепую ладонью находит член Минхо, гладит его по всей длине и чувствует, что сам от этого на грани. Оба дышали тяжело и практически друг другу в губы, не переставая смотреть с бесконечным обожанием. — Я почти, — почти что скулит Джисон на ухо, и Минхо обхватывает его головку сильнее, проводя большим пальцем. — Давай, мой сладкий. Джисон кончил первым, выгибаясь в спине и пачкая футболку Минхо — но на это им обоим абсолютно плевать. У него дрожали ноги, дрожало все тело из-за накрывшей волны оргазма, и Минхо держал его крепко, гладил по спине и шее, шепча на ухо самые нежные слова, что только знал. Ничего больше в мире не имело смысла. В комнате опустилась полнейшая тишина, казалось, что даже огромный город за окном кто-то перевел на беззвучный режим. Джисон, переводя дыхание, уткнулся в шею Минхо, протягивая руки к его члену, начиная поглаживать и мягко сжимать. Минхо не хватило надолго — он кончил спустя несколько минут, после того, как Джисон мокро поцеловал его в шею и одновременно с этим сжал головку. Хотя Минхо порой казалось, что он мог бы кончить только от одного Джисона, елозящего своей попой у него на коленях. Пульс бился бешено, дыхание не спешило приходить в себя, а все тело тоже сменило режим работы — перешло на «режим полета». Минхо сполз вниз, укладываясь на кровать и умудряясь стянуть с себя уже такие ненужные домашние штаны. Руки так и не смогли оторваться от Джисона, который улегся рядом, выдыхая абсолютно счастливо. Джисон не боялся — и Минхо не боялся. Они есть друг у друга. Джисон нащупал в темноте чужую ладонь, сжал ее — и Минхо сжал его ладонь в ответ. — Знаешь, — Джисон заговорил первым, совсем тихо. — Я решил, что наша следующая остановка будет последней. Мы останемся там. Заживем как обычные люди… Не тратя твои силы больше. Если так началась их история, то так она однажды и закончится.