Истинное милосердие

Дверь медленно открывается, освещая небольшую комнату единственным источником света. На полу теперь красовался большой, под дверной проём, луч света, перекрываемый силуэтом. Девушка не спешит пройти вглубь комнаты, с замирающим сердцем рассматривая её. Помещение было полностью тёмное, видимо, уже давно необитаемое и только потому здесь не было других источников света. Оно не представляло из себя ничего особенного: это была обыкновенная детская спальня, с клетчатым пледом на постели, большим и достаточно приятным для глаз ковром; неподалёку от постели стоял шкаф, а за ним — комод, с пустой на ней фоторамкой, и тумбочка со светильником. Но она не обращала на себя столько внимания, сколько детский рисунок над ней, прибитый гвоздиком к стене. Фриск, наконец, медленно проходит в комнату, осторожно осматриваясь дальше, словно тут могла быть спрятана ловушка или комната могла развалиться от её резких движений. Вокруг стояла тишина, но она придавала атмосфере напряжённости, в особенности из-за того, что напарник не заговорил с ней, как это было всегда, когда они оказывались в новом месте. «Уснул, наверное», — подумала про себя девушка. Она зажгла на тумбочке единственный рабочий ночник, что теперь отдавал слабым светом, будто бы наровясь вот-вот потухнуть. Теперь Фриск могла рассмотреть, что в комнате была корзина с игрушками, что ей даже не захотелось изучать, а за постелью, на полу, были расположены две большие мягкие игрушки, что невольно заставили девушку к ним притронуться. Они оказались невероятно мягкими. Фриск присела на постель, смотря на другой конец комнаты с тоской. Она знала, кому она принадлежала, но в её голове не могла уложиться мысль, что этого человека здесь больше нет. Теперь он лишь тень, преследующая её. — Боже, они даже не избавились от неё? — посторонний голос в очередной раз заставил девушку вздрогнуть из-за внезапного появления, — Как удивительно и глупо! — А почему они должны были «избавиться» от неё? — из интереса спросила Фриск. — Очевидно же, что эта комнатушка уже давно превратилась в живой призрак прошлого! — с неуместным энтузиазмом ответил Чара, появившись только сейчас в поле зрения девушки. Она привыкла к тому факту, что только она может видеть его, однако почти всегда старалась не замечать его фигуры, чтобы посторонние не приняли её за местную сумасшедшую. — К чему ей тут дальше пылиться? Фриск молча пожала плечами, не желая спорить и продолжать этот пустой разговор. Она поднялась с постели и подошла к комоду, чтобы ближе рассмотреть рисунок. Девушка лёгким движением руки вытащила гвоздик из-за стены и положила его на поверхность мебели, пока другая рука держала листочек с изображённым на ней цветком. — А ты красиво рисовал, — вслух озвучила мысль девушка. — Обыкновенные детские каракули, — ответил на это парень, — Что тут красивого? Чужие шаги донеслись до слуха Фриск, и та, сама не понимая, для чего, тут же положила рисунок на комод рядом с гвоздиком, будто бы это могло его спрятать. Она оглянулась и увидела в дверном проёме знакомого козлоподобного монстра. Ториэль неловко улыбнулась, словно в чём-то провинилась, но несмотря на это, спросила: — Надеюсь, тебе здесь нравится? Фриск молча кивнула и подошла к ней ближе, будто бы её заставили это сделать. Девушка краем глаза уловила образ Чары, что, похоже, не собирался приближаться к монстру и остался на прежнем месте у светильника. — Ох, я рада, — Ториэль всегда улыбалась такой доброй и искренней улыбкой, что невольно могла заразить этим настроением окружающих, — Ты, наверное, устала после такой длинной дороги, — она протянула на блюдце отрезанный кусок ирисково-коричного пирога, что знакомым ароматом ударил в нос, — Потому подкрепись и отдохни, моё дитя. Фриск приняла тарелку и молча кивнула, не забыв благодарно улыбнуться в ответ. Ториэль ушла, закрыв за собой дверь комнаты и оставив девушку в темноте, разрезаемой единственным источником света. — Столько времени прошло, а она всё не меняется, — прокомментировал это Чара, наблюдая, как девушка села на ковёр у постели, поставив тарелку на пол, — Всё такая же наивная. Фриск не стала на это отвечать, а лишь погрузилась в свои мысли, пока парень о чём-то говорил. Тот рисунок был сделан рукой Чары при жизни. Это обыкновенное, но по-своему красивое изображение переносило в то самое время, когда он был ещё мальчиком. Она не была с ним знакома и не могла бы его знать. Но видя его десятилетним призраком, её все не отпускала мысль, как он был молод, когда ушёл из жизни. А ведь он мог измениться, тут, в подземелье. Пусть его жизнь на поверхности не была такой счастливой, но она могла быть тут. Вместе с Дриммуррами Чара мог стать сильнее и простить тех неблагодарных людей. Азриэль был для него даже ярче всякого лучика света в его тёмном видении мира. Даже несмотря на то, что на вопросы о том, кем он был, Чара отвечал: — Обыкновенный нытик, которому вечно было нужно моё мнение. Чуть что со мной случилось — его не отлепишь! И всё-таки девушка знала, что они были как родственники, как братья, пусть она никогда и не услышит это от Чары. Она всё понимала. Но какая же должна быть судьба, чтобы разрушить это счастье? Парень теперь лишь призрак, сознание, застрявшее в её теле. Если бы не эта проклятая болезнь, если бы не ослабшее здоровье, быть может, всё не закончилось бы тем, что и его брат бы погибнул от рук людей. И всё потому, что они были семьёй, и всё потому, что даже на большую неприязнь к людям, Чара хотел увидеть место, где началась его жизнь. Чтобы его прах стал частью его родного местечка. Фриск не понимала, почему вспоминая о нём, все желали ему «покоиться с миром», когда до самого последнего вздоха мальчик хотел жить. Чара мог бы быть свободен и спокоен там, но судьба дала ему шанс. Но этот шанс оказался таким призрачным и ничтожным, что успокоение было бы лучшим вариантом, чем бесполезная надежда на новую жизнь. У него могло быть будущее, могла быть семья. И несмотря на несчастную жизнь, он боролся до конца, жаждуя лишь быть живым. От последней мысли Фриск ощутила, как в груди что-то сдавило. — Даже не смотря на то, что они такие-, — Чара остановил свою речь, как только ощутил ноющую боль в области груди, зная, что она пренадлежит не ему, — Что… Какого черта ты опять ноешь?! — выпалил Чара, обернувшись к девушке. Фриск, оторвавшись от печальных мыслей, тут же стёрла слезы рукавом свитера, будто бы испугавшись замечания. Но влага все также предательски покидала её золотистые глаза, заставив её в ответ лишь тихо всхлипнуть. – Ничего, просто пылинка в глаз попала, – попыталась оправдаться девушка. – Ага, да кого ты обманываешь! – парень закатил глаза. – Лучше бы молчала, а не лгала в лицо! Чара не любил, когда к нему испытывали жалость, что сейчас он чувствовал через душу Фриск. Он просто не понимал её. Парень всегда думал, что она лишь источник его второй жизни, пока он для неё лишь попутчик и не более. Однако на его попытки уговорить отдать ему душу во владение, она лишь сказала, что может позволить взять контроль только на одной половине. Так могло быть лучше и для него, и для неё. И Чара не понимал. А где сделки? Условия? Она просто готова отдать половину, не ожидая взамен ничего. Из принципов, он сделал маленькое одолжение – позволил девушке поступать так, как хочется ей, а не ему. Его время уже вышло, а её жизнь ещё впереди. Именно потому, когда Фриск оборачивалась к нему с немым вопросом среди боя, Чара пожимал плечами и отвечал: – Делай, что хочешь. Сначала она пыталась и ударить и поразить врага, будто бы боясь, что его фора могла быть лишь иллюзорной. Но увидев, что он даже косо не смотрит на её решения, Фриск стала всё сильнее практиковать милосердие, пока они не дошли до этого дома, полного воспоминаний парня, что передались девушке из-за слияния сознаний. Но Чара не понимал, почему девушке жалко его. Он полагал, что она так ставит свою жизнь выше его и просто снисходительно относится к нему. Но когда парень просыпался или просто слышал беспричинный плач после того, как кто-то упомянул о нём, он ощущал лишь болезненность в чужой душе. И так Чара понял, что его догадки были неверны. Девушка в действительности была столь милосердна, что жалела его упущенную много лет назад жизнь. Чаре не нужна была треснутая половина души, что повредилась бы от меланхолии девушки, потому он почти сразу старался отвлечь внимание от душевных терзаний. Потому парень, медленно выдохнув, расположился рядом на полу, почти "прикоснувшись плечом" к девушке, зная, что она всё равно не ощутит этого. – Ну хватит уже меня жалеть, – сказал парень, держа у своей груди руку, будто бы это могло унять чужую боль, – А то Ториэль будет некому печь потом эти однотипные пироги. Девушка слегка улыбнулась, а Чара внутри ощутил маленькое тепло с этого. Он знал, что ему нужно просто хорошо пошутить, чтобы Фриск успокоилась. Девушке нравились хорошие шутки. И более того, другой фактор для отвлечения был неподалёку. — И вообще, ты собираешься это есть? – спросил Чара, указав на оставленный на тарелке кусочек пирога, — Я уже порядком устал от твоих "голодовок". – Ты же всё равно не сможешь поесть, — ответила девушка. – Потому я тебя и прошу, дурёха! Ты хотя бы поешь, и мне с этого будет лучше! Фриск молча берёт этот щедро отрезанный кусок пирога, при этом не обратив внимание на то, что он осыпается и наконец откусывает. Сладкое чувство с лёгким ароматом корицы не заставляет себя долго ждать. — Никогда не забуду этот вкус, — одновременно произнесли они, при этом оглянувшись. Если бы это были лучшие друзья, они бы посмеялись. Но Фриск улыбнулась на это в одиночестве, пока Чара отвернулся, словно не говорил ничего. Закончив с трапезой, Фриск решила, что ей всё-таки стоит отдохнуть после долгой ходьбы, поэтому после щелчка выключателя комната вновь обращается в мрак. Девушка прямо в одежде забирается под тёплое и мягкое одеяло, почти мгновенно засыпая. А Чаре лишь оставалось присматривать за ней до времени, пока она не проснётся. Он мог бы и сам отоспаться, но не видел в этом смысла, уже выспавшись до этого. Потому он просто сидел на другом краю постели, изредка наблюдая за спящей девушкой. Он знал, что ему не понять это чувство, когда за тебя беспокоятся. Ему не понять, почему такого, как он, жалеют. Хотя, может, он не признает себе, что глубоко внутри он просто рад, что его жизнь стала для кого-то столь важной, как и жизнь остальных. *Думая о том, что Фриск переживает о чужой судьбе, вы наполняетесь истинным милосердием.