Восточные танцы

      Когда Ясмин танцует, весь мир останавливается.       Время замедляет свой ход, всё вокруг замирает, и только прохладный ночной ветер треплет её волосы, ласкает своим бархатом нежную девичью кожу.       И музыка, музыка льется рекой, нежная, размеренная, но энергичная.       Адиль сидит на соседней крыше и смотрит. Смотрит, как тонкие, аккуратные руки плавными движениями разрезают воздух, как мягкие кисти рисуют замысловатые узоры, будто перед ним и не танец вовсе, а магический ритуал.       Ясмин любит танцевать, Адиль любит смотреть.       Движения девушки словно вышли из-под пера лучшего поэта: они такие красивые, плавные, манящие. У Мятежника и вовсе не остаётся слов, чтобы описать эту драгоценную, почти священную красоту.       Запертая в клетке птица, она танцует почти каждый вечер, чтобы хотя бы так чувствовать себя свободной.       Профессиональные танцовщицы и рядом не стоят с Ясмин, Адиль в этом уверен. Её поступь нежна и аккуратна, будто девушка ходит по раскаленному песку, её тело пластично, оно изгибается, словно змея, оно грациозно и плавно, будто Ясмин не человек вовсе, а дикая кошка.       Она танцует не для похотливых мужчин в зале, голодных до женских ласк. Она танцует не ради денег или славы. Ясмин танцует для себя, для своей души и это настолько прекрасно, насколько и интимно.       Ясмин танцует для него, для Адиля, для Синего мятежника.       Пока барабаны в магнитофоне отбивают Халиджи, каждое покачивание корпусом, удар бедрами — не танец, а песнь. Песнь о свободе.       Камни и вышивка на абаи переливаются в тусклом свете бра, а полупрозрачная шелковая ткань струится, танцует в воздухе вместе со своей хозяйкой.       Ясмин каждый раз выбирает разные танцы. Сначала были быстрые, ритмичные: заигрывающий Балади, чуть более откровенный и небрежный Шааби, уже знакомая глазу бедуина Хаггала.              Затем шли танцы, неизвестные Мятежнику, но каждый из них по-своему прекрасен, хотя бы потому что их танцует необычайно грациозная и изящная Ясмин.       Но без сомнения — самый красивый из танцев, которые когда-либо видел Адиль, девушка танцевала сегодня.       Кровь в венах Мятежника останавливается, лёгкие и вовсе отказываются дышать. Как нежно и неторопливо изгибается тонкая талия, скрытая плотным облегающим нижним платьем, как ритмично кивает голова в такт музыке.       Адиль неслышно, медленно, словно бродячий кот, шагает по нагретой за день черепице.       Затаив дыхание, плавно, словно танцуя вместе с Ясмин, перемещается от одного балкона к другому, пока тихие шаги не слышатся на её лоджии.       Девушка его не замечает, музыка заполоняет собой всё пространство, погружая Ясмин в транс, побуждает отдаваться каждому движению и вовсе не думать о том, что происходит вокруг.       Кот незаметно подкрадывается к птице.       Синие от Индиго пальцы обхватывают женскую талию, а из приоткрытых нежных губ вырывается удивленный полувыдох-полустон.       Адиль вдыхает ставший уже родным запах уда и роз, Ясмин окунается в омут перца и сандала.       Девушка не оборачивается, лишь слегка поглядывает из-за плеча. Она и без того прекрасно знает, кто за ней стоит, и это её ни капли не пугает.       Адиль притягивает девушку к себе, прижимает к широкой груди, Ясмин откидывает голову на плечо, зарывается пальцами в жесткие волосы под синим тагельмустом, пока бедра продолжают плавно покачиваться в такт музыке.       Такая нежная и плавная, красивая и утонченная. Ясмин — словно песок, медленно пересыпается из одной формы в другую, сквозь грубые пальцы Адиля.       Мятежник оставляет лёгкий поцелуй на открытой шее. Бережным движением убирает непослушные кудрявые волосы и опаляет ухо горячим шепотом.       — Кальби…       Внутри Ясмин всё сжимается. Те самые бабочки в животе, о которых она так часто читала в книжках, готовы устроить революцию. Колени предательски слабеют, и девушка вынуждена буквально повиснуть на мятежнике.       Поцелуй за поцелуем.       Адиль спускается по нежной загорелой коже от шеи к плечу, медленно стягивая шелковую ткань. Ясмин несдержанно вздыхает. Сотни, нет, миллионы мурашек, пробегают электрическими импульсами под кожей. Девушка судорожно сжимает шелк абаи, Адиль это замечает и едва слышно смеется.       Ему нравится, а Ясмин готова хоть сейчас расщепиться на множество атомов от накатившего удовольствия, от клубка чувств, что всё сильнее закручивается внизу живота.       Девушка делает аккуратный шаг на дрожащих ногах, грудь Адиля, к которой она только что прижималась, вздрагивает. Мужчина дышит тяжело, громко, Ясмин смотрит из-под полуопущенных ресниц, пухлые губы приоткрыты, и Адилю едва хватает выдержки, чтобы не наброситься на них.       Всегда сдержанный и холодный, местами упрямый и язвительный, сейчас Мятежник — оголённый провод, который искрится от каждого движения девушки, что ни на минуту не останавливает свой завораживающий танец.       Ясмин хочет растаять прямо тут, под острым, желающим взглядом голубых глаз. Обернуться маленькой лужицей, едва не высыхающей под палящим солнцем пустыни.       Адиль хочет прямо тут пасть на колени, наплевав на гордость, целовать женские руки, подол платья, землю, по которой ходит Ясмин.       Девушка берет бедуина под руку и тянет за собой. У Адиля прекрасный музыкальный слух, и музыку её движений он слышит чуть ли не лучше, чем ритмы, которые привык отбивать на дарбуке.       Максум? Саиди? Мальфуф?       Плевать. Имеют ли они значение, когда его глазам открывается загадочная мелодия мягких рук? Имеет ли хоть что-то в этом мире значение, когда перед ним она: такая нежная, искренняя, смелая?       Ясмин сажает Адиля на кровать, сама же стягивает с себя абаю, оставаясь только в обтягивающем платье с открытыми плечами.       Бедуин смотрит жадно, упиваясь каждым изгибом, каждым перекатом женской фигуры.       Она похожа на статуэтку, точеную, вытянутую, отлитую в серебре. И ни одна сокровищница мира не способна похвастаться тем, чем обладает обычный бедуин из пустыни.       Смешно, но самое дорогое, что есть в этом городе, в этой стране, в этом мире, принадлежит Синему Мятежнику, что поднимает бедняков против богачей.       Адиль ведет ладонью по фигуре девушки. Медленно вверх, по бедру, по тонкой талии, сжимает ребра, прямо под диафрагмой, с жаждой вдыхает шлейф роз.       Ясмин едва стоит на ногах, лёгкая дрожь проходит по всему телу. Высокая грудь часто вздымается, от нехватки воздуха приятно кружится голова. Касания Мятежника нежные, аккуратные, при этом — сильные и требовательные, и чертовски, просто невероятно приятные.       Есть ли ей дело до остального, если на неё так желанно смотрят его бездонные, словно колодец, глаза?       Адиль притягивает Ясмин ближе, оставляет поцелуй на бедре, поднимается выше, и его губы касаются низа живота. Ясмин не сдерживается и тихо, вместе с выдохом, стонет. Чувствует его горячие губы даже через плотную ткань.       Адиль улыбается, смотрит снизу вверх, и от этого взгляда Ясмин готова посыпаться. Мелодия поставлена на повтор, время будто замкнулось в бесконечное кольцо, и Ясмин молится, чтобы оно никогда не разрывалось.       Она танцует, ни разу не остановившись, но уже не под ритм музыки, а под частоту дыхания Адиля.       Его Принцесса танцует для своего Мятежника.       Сначала на пол летит несчастный, многострадальный тюрбан, который Ясмин все норовила снять.       Девушка зарывается пальцами в жесткие, немного колючие черные волосы, пока мятежник выцеловывает узоры на её платье, подобные тем, что она рисует кистью в воздухе.       Тело Ясмин вздрагивает от каждого прикосновения, и это для Адиля слаще, чем вода в пустыне.       Затем на пол летит кожаный пояс, синяя роба и куча других слоев одежды бедуина, до тех пор пока мужчина не остается в одних только шароварах.       С жадностью Ясмин рассматривает каждую мышцу, каждый шрам на загорелой, неестественно шелковистой для бедуина коже.       Лёгким касанием пальца девушка откидывает мятежника на спину, а сама одним коленом встает на край кровати, нависает над Адилем.       Ещё никогда не видевшая мужское тело так близко, Ясмин краснеет, руки дрожат от смущения.       Он для неё желанней свободы.       Отливающая бронзой кожа местами окрашена одеждой в синий цвет.              — Так вот почему вас называют синими людьми, — едва слышно шепчет Ясмин.              Её дыхание обжигает обветренные губы, и Адиль, довольный как кот, облизывается, хитро улыбается.       Девушка отмечает, что у Адиля почти идеальная фигура, как у героев любовных романов.       Ясмин ведет пальцами по пятнам въевшегося в кожу красителя, невесомо целует индиговые узоры. И каждое касание разлетается искрами между Мятежником и Принцессой. Дыхание, оставленное на коже рёбер, отзывается мужским смехом, от красоты которого Ясмин едва ли держится на грани грёз и реальности.       Одно мгновение, и уже она лежит под Мятежником, уже его колено встает между её ног, а юбка платья предательски поднимается, оголяя длинные стройные ноги.       Девушка удивленно вскрикивает, непозволительно громко для их положения, а потом испуганно закрывает рот ладонью.       В этот момент она становится похожей на напуганного оленёнка, и волна умиления и странной нежности накрывает Адиля. Да так, что он начинает покрывать щеки, глаза, всё лицо Ясмин невесомыми поцелуями, на что та тихо хихикает, отпирается от мятежника.       За дверью слышатся шаркающие шаги, и Адиль замирает.       Ясмин будто перестает дышать, смотрит своими большими жадеитовыми глазами сначала на дверь, потом — на мятежника, хлопает густыми ресницами.       Девушка чуть не подпрыгивает на месте, когда за дверью раздается голос кормилицы:       — Девочка моя, у тебя всё в порядке?       Женщина волнуется, но входить не смеет, будто что-то чувствует.       — Да, Зулейка, не волнуйся, всё хорошо! — Ясмин говорит сбивчиво, торопливо, непривычно громко, отчего Адиль зажмуривается.       — Точно всё хорошо? Я слышала странный шум.       — Нет, всё отлично. Просто волнуюсь перед свадьбой.       В зрачках Мятежника загорается недобрый огонь, такое же пламя загорается внутри Ясмин. Внимательно наблюдая за сменой эмоций на лице Мятежника, девушка с неприкрытым удовольствием отмечает, что Адиля явно уколола тонкая игла ревности.       — Ну хорошо, но допоздна не сиди, ложись, завтра важный день. И музыку выключи!       Не успевает кормилица отойти, как Ясмин чувствует прикосновение горячего языка на ключице. Девушка ловит ртом воздух, выгибается в спине, и только сильнее прижимается к Адилю, пока немного шероховатые, мозолистые, но красивые пальцы ведут вверх по оголённому бедру.       Кожа девушки похожа на шёлк, что переливается лёгким блеском на свету. Адиль покусывает её шею, зализывает там, где следы от зубов могли быть чуть глубже, чем он сам планировал. Её тихие, но сладкие стоны, частые и рваные выдохи буквально сносят крышу, и мятежник в попытке сдержаться сжимает нежную кожу внутренней стороны бедра.       Ясмин чувствует, как плавится, будто она не человек из плоти и крови, а металл, прямо в эпицентре бушующего вулкана.       Поцелуи Адиля нежные, но от того не менее требовательные и горячие. Ясмин чувствует, как перекатываются мышцы под загорелой кожей, и от этого ещё сильнее хочется вжаться в Мятежника, впитать его поцелуи, запах в собственную кожу, чтобы и на ней оставались бледные пятна синего цвета, но не от индиго, а от синевы его глаз.       Ясмин ластится, невесомыми касаниями рисует созвездия из родинок, рассыпанных по телу бедуина.       Её руки дурманят, запах и вовсе заменяет Адилю кислород.       Такая нежная, по-детски невинная, доверяющая ему.       В груди мятежника предательски сжимается сердце, а неизвестное до недавнего времени чувство растекается с кровью по венам.              Смешок сам срывается с губ. Адиль роняет голову на плечо удивленной девушки, тяжело дышит, пытаясь хоть как-то справиться с разрывающим грудь сердцем, с прерывистым дыханием и очевидным возбуждением, которое скрывает только мешковатая ткань шаровар.       — Я сделала что-то не так?       Ясмин смотрит затравленно, даже немного испуганно. Её волосы раскиданы по кровати, а раскрасневшиеся щеки пылают бронзовой краской.       Адиль готов поклясться, что такую картину можно выставлять в лучших музеях мира как произведение искусства.       — Нет, конечно.       — Тогда почему ты остановился? — голос подрагивает, сама она вся дрожит. То ли боится, то ли перевозбуждена — девушка ещё не понимает, но, очевидно, эту дрожь в её теле вызывает прикосновение Мятежника.       — Ты уверена, что хочешь этого?       Ясмин молчит где-то с полминуты. Ещё никогда с ней не бывало такого. То, о чём она читала в многочисленных романах, что смела только представлять, краснея в свете настольной лампы, прямо сейчас воплощалось в жизнь даже ярче, чем самые смелые её фантазии.       И Ясмин это безумно, до дрожи в руках, до подгибающихся от удовольствия коленей, нравится.       — У меня завтра свадьба, и, если у нас с Мустафой ничего не выйдет, пусть это будешь ты, чем кто-либо другой.       Безудержный вихрь гаммы чувств, чувств сильных, насыщенных, сбивающих дыхание до полного отказа легких, расширяющих зрачки почти до краев радужки.       Секунды тишины и бездействия звоном отсчитываются в голове девушки. Ответственный, важный шаг. Такой пугающий и при этом такой желанный.       А затем они оба ныряют в этот порочный, но такой правильный и нужный омут с головой, не боясь захлебнуться водой.       Адиль целует страстно, требовательно. Его руки блуждают по фигуре, сжимают грудь, ребра, талию будто хотят оставить невидимые отпечатки на женском теле, будто заявляют свои права на владение им.       Ясмин откидывает все сомнения, к чему они вообще нужны, когда ты чувствуешь себя такой нужной, такой желанной? Правила приличия? Это проклятое, навязанное целомудрие? К чёрту их. Все равно никто не узнает. А если не узнает, она не боится. Хоть что-то в этой жизни она в праве решить за себя сама.       Колено Адиля поднимается выше, вынуждая раздвинуть ноги шире. Платье задирается, оголяя ноги все больше. Адиль подхватывает Ясмин за бедра и тянет к себе.       Перед глазами девушки падают звёзды. Острое, почти ощутимое в воздухе возбуждение разливается кипятком по коже, низ живота сладостно тянет, а между ног становится неестественно жарко.       Адиль упивается её возбуждением, её желанием, каждым ответным движением податливого тела.       Оставляя на мягких губах смазанный поцелуй, Мятежник ведет дорожку от тонкой шеи к острым, почти выточенным из камня ключицам.              Тем, как Ясмин дышит, как прикусывает нижнюю губу в попытке сдержать очередной стон, как закатывает глаза в сладостной неге, Адиль готов наслаждаться часами.       Самая красивая, самая нежная, женственная и чувственная. Мятежник хочет положить к ногам Принцессы весь этот мир, лишь за один только тяжелый вздох, за возбужденный блеск в кошачьих глазах, за стыдливый, застенчивый румянец, так сильно контрастирующий с желанием, с которым она сжимает его волосы.       И это абсолютно точно, беспощадно и безнадежно сносит крышу. И даже если бы в эту комнату ворвался бы сам Кадир Аль-Азиз или Мурад Салех, Адиль без промедлений отгрыз бы обоим львам голову за одну только попытку оторвать его от этой невероятной девушки.       Мужская ладонь медленно ведет вверх по внутренней стороне бедра, пока поцелуи рисуют узоры на её ключицах, пока его пальцы ловко, едва ощутимо проскальзывают к женскому белью.       Сладостный стон заглушается мелодией из колонок, о которой и Ясмин, и Адиль напрочь забыли.       Плевать, абсолютно, даже если поздно, даже если громко. Это мелодия их любви, а остальные потерпят, подождут, весь мир подождёт, пока его пальцы так умело и дурманяще касаются её внизу, пока она закатывает глаза и ловит ртом воздух в беззвучном стоне, и это доступно лишь ему одному.       Адиль ведет вторую руку под платье, очерчивая грубыми руками углы талии. В одежде уже нет никакого смысла, ткань задралась непозволительно высоко, оголяя живот.       — Какая ты красивая. — Едва слышно, одними губами шепчет мятежник, рассматривая женскую фигуру, дорогое нижнее белье, которое лучше, чем на ней, ни на ком и не смотрелось бы.              Ясмин до сухости во рту нравится возбужденный, буквально пожирающий взгляд голубых глаз.       Адиль касается трепетно, не спеша, давая девушке привыкнуть, перебороть собственное смущение. Большие ладони ведут по холодной оливковой коже, и контраст этих прикосновений только усиливает опаляющее желание, заполняющее все органы её тела.       Ясмин натянута, как струна. Чувства обострены, приглушенный свет комнаты кажется ослепляющим солнцем, легкая прохлада ночи — холодными ветрами Антарктиды, музыка и вовсе заполнила собой весь мир, и среди переливов играющих инструментов Ясмин отчетливо слышит торопливый, сбивчивый шёпот.       Шёпот о том, какая она красивая, какая желанная, как Адиль ей восхищен, и как влюблен в её искренность, легкость, темпераментность, как невероятно она танцует, и на что он готов, лишь бы быть с ней рядом.       Невесомые касания горячих губ плавят женскую кожу, оставляя дорожку ожогов всё ниже и ниже.       С каждым сантиметром Адиль целует всё настойчивее, и когда Ясмин понимает, что ловкие мужские пальцы проскальзывают под её бюстгальтер, а острые зубы сквозь ткань ощутимо покусывают чувствительную грудь, она невольно выгибается навстречу мятежнику, прижимаясь настолько, насколько вообще может.       Кожа к коже, Ясмин чувствует, какой Адиль горячий, будто он не человек из плоти и крови, а раскаленное стекло, а она — огонь, плавящий его всё больше и больше.       Бюстгальтер вместе с платьем летит куда-то в сторону, где, кажется, смиренно валяются роба и тагельмуст.       Оголенная грудь часто вздымается, и Ясмин чувствует опаляющее внутренние органы смущение.       Между ног становится всё жарче, а прижатое возмутительно близко колено и вовсе перекрывает ток крови в голове, отчего девушка перестает что-либо соображать.       Адиль аккуратно берет запястья Ясмин и ведет их над головой, фиксируя уверенной хваткой.       Вторая ладонь мягким прикосновением настойчиво касается подборотка, очерчивает изгиб губ и приподнимает лицо девушки, вынуждая бескрайние зеленые поля столкнуться с бездонным бушующем морем.       — Смотри на меня.       И Ясмин беспрекословно повинуется требовательному тону, будто лишённая воли магией его хрипловатого голоса. Кобра, танцующая под музыку заклинателя змей.       Мозолистые пальцы касаются живота, отчего Ясмин непроизвольно вздрагивает. Прикосновения аккуратные, приятно щекочущие, разлетающиеся ударами тока по всему телу.       Движением руки Адиль стягивает линию женского белья ниже, упиваясь поблескивающим возбуждением в удивленных глазах.       Смесь сандала и розы танцует в воздухе, создавая совершенно новый, но такой изящный и тонкий аромат, проникающий в кожу, в саму душу, впивающийся в стены, в холодные простыни, во взбудораженный разум.       Ясмин жадно, обрывистыми движениями диафрагмы поглощает воздух, которого катастрофически не хватает им обоим.       Когда пальцы Адиля снова оказываются внизу, когда он чувствует её влагу, а она — огонь холодных касаний, они оба будто перестают дышать.       Адиль двигается медленно, аккуратно, не спеша. Ясмин не смеет отводить от него глаза, смотрит своими распахнутыми, почти пустыми от удовольствия глазами и тихо постанывает, закусывая губу, глуша в себе тихие возгласы удовольствия.       Адиль смотрит почти завороженно, будто весь мир сошелся на одной девушке, на её распахнутых ресницах, пухлых губах, красивом, высеченном в камне теле и бедрах, напористо сжимающих его руку.       — Доверишься мне?       Ясмин облизывает пересохшие губы, а острый взгляд Адиля цепляется за то, с каким волнением дергается ее гортань.       Язык будто присох к небу, не в состоянии даже шевелиться, чтобы выговорить хоть слово. Ясмин лишь рвано выдыхает и дерганно кивает, смотря в глаза Адиля с абсолютным доверием и повиновением.       В мгновение, когда один палец проникает внутрь, мятежник видит, как зрачки Ясмин расширяются, заполняя собой всю радужку: казалось бы, куда уж больше.       Неизвестные доселе ощущения накрывают Ясмин. Смешанная палитра чувств, от непривычной наполненности и небольшой боли до неизведанного, едва уловимого, но такого приятного наслаждения.       Адиль отпускает руки девушки, и Ясмин непроизвольно, будто ведомая, цепляется за плечи бедуина, в неестественно сильной для себя хватке впиваясь ногтями в его кожу.       Будто все нервные клетки, сосредоточенные там, внизу, готовы по одной лопаться от малейших движений умелых пальцев.       Ясмин не отрывает глаз от мятежника, любуясь настолько, насколько это возможно, его возбужденным взглядом.       Чувства смазываются, перемешиваются, создавая из себя полнейший хаос в мыслях и голове. Обжигающая страсть, столь незнакомая для девушки, берет контроль над непослушным телом, и Ясмин сама тянется к приоткрытым губам мятежника, прикасается к ним уверенным поцелуем, от чего Адиль непроизвольно стонет, и звучание его низкого, мужского голоса, вибрация, едва уловимая женскими губами, будто накаляют Ясмин еще сильнее.       Хочется большего, гораздо большего, и девушка настойчиво двигает бедрами, навстречу уже гораздо увереннее входящему в нее Адилю.       Когда к первому пальцу присоединятся второй, улавливая желания и настроение девушки, Ясмин вовсе готова рассыпаться на части. Все мысли, вся вселенная сходятся на одной точке, где-то между ее ног.       Руки сами машинально гуляют по мужской груди, чувствуя стальные мышцы под пальцами, переходят на спину, сжимаются и разжимаются в немой просьбе дать ей большего.       Адиль наблюдет с удовлетворенной, немного нахальной улыбкой, как Ясмин извивается под его руками, с каким удовольствием она закусывает нижнюю губу в бессмысленной попытке сдержать очередной стон.       Когда в остатках одежды уже нет никакой надобности, Мятежник стягивает с девушки нижнее белье, завороженно любуясь ее телом, ее оголенной, естественной красотой, а затем снимает с себя штаны, с наслаждением наблюдая, как смуглые щеки Ясмин горят, а смущенный взгляд смотрит куда угодно, но только не на него.       Адиль нависает над девушкой. Ясмин чувствует, насколько она физически меньше и слабее Мятежника, и это ощущение невозможности куда-либо сбежать, запаха абсолютного превосходства бедуина над ее миниатюрной фигурой, отзывается очередным стоном, даже без прикосновений Адиля.       Мятежник похож на хищника, и Принцесса совершенно не против стать его жертвой.       — Моя маленькая Кальби, — шепчет Адиль прямо в губы Ясмин хриплым, возбужденным голосом.       — Твоя…       Это фраза становится негласным разрешением, подтверждением готовности девушки.       Адиль входит медленно, бережно, внимательно наблюдая за Ясмин, пока та пытается выровнять дыхание, привыкнуть к дискомфорту внизу живота.       Старясь отвлечь девушку и при этом сдержаться от нахлынувшего удовольствия, Адиль шепчет Ясмин всякого рода глупости.       И едва ли он понимает, что говорит, но, впрочем, девушка и сама не особо пытается разобрать слова, скорее она просто прислушивается к его успокаивающему голосу, пока неприятное жжение постепенно уступает место распаляющему наслаждению.       В какой-то момент Ясмин замечает, что сама начинает двигаться навстречу Адилю, что прижимается к нему все сильнее и оставляет красные полосы от ногтей на плечах и спине мужчины.       Адиль постепенно увеличивает напор и уже входит в девушку в полную длину. В глазах Ясмин темнеет, и ей даже приходится укусить себя за тыльную сторону ладони, чтобы ее стоны и всхлипы не перекрикивали музыку из колонок.       Наслаждение все нарастает с каждым движением, и Ясмин уже не видит ничего, кроме полуопущенных, густых ресниц, из-под которых выглядывают почти черные от возбуждения глаза, не чувствует ничего, кроме накрывающих волн удовольствия, и не слышит ничего, кроме сбившегося дыхания Адиля, обжигающего её кожу.       А потом вселенная рассыпается, пока электрические разряды разлетаются по ее телу, пока она вся дрожит и извивается под Адилем, вторит своими всхлипами его гортанному рыку.       Адиль выходит из Ясмин за секунды, до того, как сам закончит.       Постепенно мир начинает приобретать привычные очертания, Ясмин дышит тяжело, будто загнанный зверь, пока её разум пытается осознать произошедшее. На удивление, ни стыд, ни вина её не настигают.       Лишь бесконечная любовь и нежность к человеку, который сейчас лежит рядом, дышит так же рвано, как и она, и смотрит на неё с таким восхищением, будто она самый дорогой и красивый бриллиант в мире. К слову, Адиль думает именно об этом.       Ясмин подползает к Мятежнику, ложится к нему на грудь и бесцеремонно закидывает на него ногу, будто она делала это уже тысячи раз.       Адиль приобнимает Ясмин, немного сильнее прижимая к себе, и они оба медленно проваливаются в сон, пока в воздухе витает запах роз и сандала, пока по комнате разлетается ритм Халиджи.