правильно

аффогато понимал, что ни к чему хорошему это не приведет. клоттед это тоже прекрасно понимал, но они вдвоем решились на сложный шаг, осознавая все трудности и невзгоды. они решились – не благодаря, а вопреки. клоттеду быть с аффогато до отвратительного нужно. аффогато быть с клоттедом до ужасного необходимо. поэтому все чертовски логично: неправильное – к неправильному, поломанное – к разбитому, минус – к минусу, чтобы создать исцеляющий союз плюсового значения. и это действительно помогает: они не те люди, кто будут открыто плакаться друг другу в жилетку и рисовать сердечки на чужой коже; они не те, кто пекут вместе панкейки в позднее воскресное утро и едят их из рук друг друга; они просто не те. они неправильные – до отвращения и непонимания: аффогато никогда не жалеет клоттеда, называя его несчастным ребенком, не познавшим любви и заботы отца; он – обнаженная ненависть; он шипит, не сдерживая себя ублюдок, я хочу, чтоб он сдох, чтоб он мучился в пасти ведьм или умер от сотни ножей в его лощеном паршивом бисквите, и я сам разрежу его глотку, вырву его сердце, я убью его, я закопаю его за нашим домом, я я я!! он стучит по столу кулаком – хотя это должен делать клоттед, – рассекая кожу кольцами, и закусывает губу от резкой боли, пронзенной агрессией. аффогато воротит от нежности, аффогато останавливает всевозможные нужные слова на кончике языка, лишь искривляя губы горькой улыбкой. аффогато просто смеется, проводя своей ладонью по руке клоттеда – вдоль вен у запястья, вокруг выступающей косточки и к линии жизни. а клоттед ласково усмехается в ответ. клоттед никогда не спрашивает аффогато о прошлом, потому что уже знает эту историю и знает, что такие темы поднимать не стоит. прошлое – прошлому. клоттед просто погребает воспоминания под новыми впечатлениями и старается плести новое настоящее. клоттед не придумывает этих приторно-сладких прозвищ, клоттед не покупает цветы, клоттед не надевает лучшие костюмы на свидания – потому что это никому нахер не нужно. потому что самое важное – это чужое присутствие рядом в мягкой атмосфере пастельных оттенков понимания и принятия. потому что принятие им не даст никто, кроме них самих – друг другу, небольшими порциями, каждый день – день за днем, год за годом, – чтобы забить ту ноющую дыру отверженности в груди. аффогато понимал, что ни к чему хорошему это не приведет. и ни на что не надеялся. пресвятые ведьмы, ему тридцать, почему его до сих по ебет мнение не то чтобы близких людей. мать с отцом никогда не были настоящими родителями. и это просто смешно, что они поддерживали контакт, просто потому что были связаны одним тестом и глупым порошком жизни. мать с отцом никогда не были настоящими: отец – чрезмерно набожный, слишком суеверный, очень скупой на эмоции и невероятно раздражительный. мать – вся в работе с утра до полуночи, еле терпящая взрывной характер отца и пытающаяся забыть реальность в целительном ягодном соке. прекрасная пара. жаль, что у них дети. аффогато знает – знает, понимает и отчасти жалеет своих братьев и сестер: у них была настоящая борьба на смерть ради крупицы внимания. и не всегда это заключалось в высоких показателях аттестата военной академии, домашней уборке и тихом, незаметном молчании. вырвать клок волос друг другу – окей. сломать ногу – прекрасно. разбить окно в училище – еще лучше: родителей вызовут к директору, и им придется обратить внимание. пусть криками, пусть ссорами и синяками, но добиться хотя бы чего-то в свою сторону – это достижение. это – победа. это – благословение самого дьявола. поэтому нет ничего удивительного, что когда аффогато покинул пост советника дарк какао, настал пиздец. поэтому нет ничего удивительного, что аффогато, словно котенка, выкинули за шкирку на улицу – здравствуй, нескончаемая суровая зима и бескрайние просторы хлебоземья. поэтому пытаться поговорить с ними о клоттеде и отношениях – провальный номер. ну, если аффогато не захочет получить пинка и упреков мы тебя вырастили, а ты, неблагодарное отродье? даже на лавке у короля ради родных матери и отца не удержался. аффогато лишь задирает подбородок, потому что ему – внимание – похуй. кристаллически по-е-бать. родители аффогато никогда не были настоящими родителями, чтобы он стремился быть для них настоящим ребенком. клоттед понимал, что ничего хорошего не выйдет. даже гадать не надо – тут все очевидно. дохлый номер. но, конечно же, отец все знает. все знает, все видит, и каждую неделю – в пятничный вечер, который должен быть наполнен отдыхом – на столе клоттеда оказывается кремовый конверт с сургучной печатью семейного герба, где черным по белому написано всего семь слов: ты должен покончить с этим. элдар кастард. клоттед смеется – где-то за ребрами терпко трепещет безнадежность – и выбрасывает письмо в камин, молчаливо отвечая да пошел ты. это очевидно – неправильное никому не нравится. поэтому аффогато тревожно втягивает воздух и сильнее сжимает дрожащую ладонь клоттеда в своей, когда видит лайт крим. и она такая же, как клоттед – или клоттед такой же, как она: у лайт крим сливочные волны, которые вьются на концах; на ее щеках – охровые созвездия веснушек и нежный румянец маков, расцветающих от мороза; у нее – бледная кожа и уставшая улыбка, пересекающая мягкие черты лица; у нее – простенький новогодний свитер крупной вязки, который пахнет уютом и любовью. только глаза – чистое небо республики, дарующее надежду на светлое будущее – пораженно распахиваются, когда она видит клоттеда. она не замечает аффогато, она не обращает внимание на позднее время, на отвратительную погоду и комья снега, которые ветер нещадно заметает в прихожую. лайт крим замирает на мгновение – неверие долгожданной встречи проливается хрусталью слез на ее уставшее лицо, и она порывисто обнимает клоттеда, утыкаясь ему в плечо, до которого она достает лишь встав на носочки. клоттед не выпускает ладонь аффогато из своей, поэтому аффогато приходится послушно приобнять лайт крим у талии. и время застывает: аффогато молча смотрит в сторону, не смея ничего сделать, потому что он не должен. в ушах набатом звучат всхлипы лайт крим, которая на автомате поглаживает клоттеда по спине, и аффогато не может себе представить, сколько боли хранила эта женщина на протяжении десятилетий. она скулит, прикусывая ладонь, стараясь быть как можно тише, но тупо не получается, потому что боли слишком много. она смотрит на клоттеда, держа его за щеки, и аффогато думает, что он вырос и изменился до неузнаваемости, что в нем почти не осталось ничего от клоттеда десятилетнего, и все, что ей остается – это принять нынешнего клоттеда. клоттеда с проблемами, со сложным характером, разбитого и поломанного, но клоттеда – ее клоттеда. и она принимает – лайт крим вытирает слезы с его лица, и его глаза – не светлое небо ваниллианцев, а непроглядная тьма зелени, которая сияет в лучах заботы матери. лайт крим неосторожно бросает взгляд в сторону, замечая аффогато, и тихое ох прерывает повисшую тишину. и нет, аффогато не бросает в тревожную дрожь от этого ох, он не сжимает руку клоттеда сильнее и он определенно не пялиться на нее в напряженном молчании, ожидая следующего хода, потому что ему, вообще-то, тридцать, и он из сурового королевства дарк какао, он – бывший советник самого короля, и кроме того– да. ему пиздецки страшно. и не только ему – аффогато чувствует, как замирает клоттед, сжимая ладонь аффогато в ответ, и аффогато хотелось бы подколоть его, что да эта мамочка не страшнее твоего ублюдочного отца, чего ты дрожишь, как щенок, но тупо не может. но лайт крим лишь тихо смеется – словно успокаивающий перелив колокольчика в суровую одинокую зиму, и обнимает уже их обоих. ее парфюм – нежный аромат ванильных бобов, дарующий безмятежность; ее волосы – точно такие же, как у клоттеда – мягкие-мягкие, легко пушатся, и вся лайт крим – совершенно маленькая, уставшая и незаметная — хранит в себе чертовски жесткий стержень неумирающей надежды на встречу со своим сыном. она обнимает их – прижимает аффогато к своему плечу вместе с клоттедом, и неспешно поглаживает замерзшую кожу у затылка теплотой своих рук. и лайт крим смеется, ощущая, как они жмуться теснее-ближе-сильнее к ней, и она шепчет им в самое ухо, срываясь на неконтролируемые всхлипы, что она так долго ждала встречи, что она любит, любит их до невозможности, что ей плевать на всех и вся, ей плевать, что кто подумает, что самое главное – это то, что клоттед и – аффогато? – аффогато просто рядом. и она мягко оглаживает замерзшие под морозом и заметенные отчаянием щеки клоттеда и аффогато, потому что если что-то случиться, то они всегда могут обратиться к ней, и она сделает все возможное и невозможное, что она просто любит и хочет любить, и хочет быть рядом, что ей нужно просто позволить позаботиться, разрешить любить, ей все равно, что бы ни случилось и что бы они не натворили, она всегда поддержит-поможет-исправит, она будет рядом. она просто будет рядом, и уже будет легче, нужно просто позволить ей быть. и стальной стержень внутри нее ломается – она перенесла годы боли в потере, чтобы сейчас позволить себе быть не железной в долгожданной встрече. и лайт крим плачет, плачет громко, с икающими вдохами, потому что аффогато и клоттед кивают в молчаливом согласии быть рядом с ней и не могут сказать ни слова, потому что их голос тоже ломается. и аффогато с клоттедом неправильные, да, клоттед с аффогато чертовски отвратительные, но есть люди, которые принимают их даже такими, какие они есть. и все будет действительно хорошо.