I think you're seeing who I used to be I bet you wish I was the [boy] that you met Out at a bar making a mess of 23
Ingrid Andress – Seeing Someone Else
Ван Ибо пытается вспомнить, когда это началось. Он помнит чужие руки у своей шеи, что пригвождают его двадцатилетнего и немного напуганного к изломанной парадигме «увидят же, отвернись». Его мажет по стенке от «ну почему ты такой, сяо Ван?» - ему хочется заорать во все горло «да отъебись же ты, бери что дают; а если не хочешь – выход прямо под зеленой надписью exit». Вместо этого он недоверчиво, прячась от камер, дергает головой и отворачивается, закусывая заусенец на указательном, дергает, сжевывает, слизывает сукровицу. Он думает: я это, наверное, то самое «слишком» - Ван Ибо много и много разного: злого, напуганного, заботливого, отбирающего чужой зеленый чай просто из вредности и чтобы «мое все то, что твое», стирающего чужие границы прикосновениями – неумелыми, дерганными и до явности привязанными. Ван Ибо чувствует себя натянутым – сидящим на тонком, едва заметном поводке, спрятавшимся красной линией на запястье другого, вплетающегося в чужие тонкие вены, отдающие синевой на бледной истосковавшейся по живому воздуху коже. Его мальчишкой раздрабливает по переигранным сценам, где между дублями они оба – он, наверное, больше – пытаются разрубить грань между актерскими и настоящими: эмоциями, вздохами, взглядами. У него ласковой улыбкой выдергивают из-под кадыка каждый вздох и жадно захватывают стопками в пустые карманы. У Ван Ибо в карманах нет даже этого. Ван Ибо знает точно, когда этого стало слишком. Менеджер подзывает его между съемками нового фильма и протягивает трубку, неодобрительно заглатывая «директор». Ван Ибо искренне поебать, что ему хотят рассказать в этот раз: его опять недостаточно? Он опять спал вместо положенного часа полтора и проиграл в борьбе с собственным организмом? Ван Ибо знает, что его кашель есть не следствие сбитого с детства сердечного ритма – проблема в пачках ментоловых, разбросанных по фургонам, рюкзакам и обширным карманам безразмерных, сползающих с похудевших бедер, одежд. Он давно уже перестал считать свои обещания «сегодня последняя» - последняя была раньше, когда Сяо Чжань вылепливал Ибо из глины юных мальчиков со сломанными от надежды шеями. Сяо Чжань говорил: «береги колени, Ибо» - и он ведь берег, надевал наколенники, выхватывая смешки от профессиональных танцоров, которые «айдолам ведь положено». Ван Ибо злился, рычал, но упорно следим за тем, чтобы на дорогих для гэ-гэ косточках не проявлялись синяки и ссадины, заплатанные телесными бандажами. Сяо Чжань говорил: «улыбайся поменьше, так слишком ярко, Ван Ибо» - у него скулы сводило в попытках удержать гогот в себе, когда глупый Цзяэр путался в идиомах, а Чжан Исин опять ошибался в именах сокомандников. Ван Ибо научился прятать улыбки между крепко сжатыми линиями губ, откуда вырывались сухие «поехали». Сяо Чжань упрекал: «бросай курить, Бо-ди, пальцы все желтые» - и Ван Ибо бросал, точнее тянул сигареты через перчатки, иногда даже гольфийские – лишь бы не знал, не учуял. Ван Ибо не забывал, когда это перелилось через край. Его глупо подрезали на очередной трассе, а мотоцикл совершил несколько изящных вращений по зеленой кромке. Он отделался флером публичного унижения и блестящими в свете софитов губами Сяо Чжаня, что выплевывали признания о бездумности, присущей только глупой ван ибовской юности. Поводок натянулся до грани – Ван Ибо выдрал его с зубами и выплюнул ответным признанием в покрасневшее от злости лицо: «Да отъебись же ты, бери что дают; а если не хочешь – выход прямо под зеленой надписью exit». Ван Ибо вытаскивает зубами из пачки ментоловых, вылепливая пластырем «нахуй пошел» на побитых коленях.