Заново

Ноги затекли окончательно, а руки будто атрофировались. Чону сидит здесь уже больше половины дня, а Мунджо так и не пришел. Батарея, с пущей щедростью делящая с Чону тепло, уже почти не является проблемой, парень взмок до невозможного. Во рту ничего не было ещё с прошлого вечера и он уже не может вспомнить, когда последний раз нормально ел. Пот стекает с парня ручьями, а губ то и дело касается соленая жидкость, которую Чону с удовольствием принимает. Спина нагрелась до такой степени, что её можно было бы сравнить, пожалуй, с нагретой духовкой. В голове одна каша, Чону уже не помнит, как сюда попал, и тем более не соображает сколько здесь находится, лишь изредка поднимая тяжелую свинцовую голову. Но, наконец, силы покидают его окончательно, и в последний раз вскинутая тяжелая голова уже опускается окончательно. Пожалуй, он поступил слегка глупо, намереваясь задушить Мунджо своими слабыми руками. Нужно было взять нож. В комнате, освещенной большим количеством электрических ламп, он наконец, открывает глаза, испуская протяжный стон боли. Щурясь от обильного количества света, Чону медленно поднимает голову, осматриваясь. Комната Мунджо. — С пробуждением. Он сидит на кровати, согнув в коленях длинные ноги, руки лежат на собственных бедрах. А Чону, постепенно соображая, понимает, что который раз находится на полу, правда в более приятных для него условиях, сзади лежит подушка, и парень тут же хватает её в руки, прижимая к животу. Поднимает взгляд на Мунджо, испуганно наблюдая за его выражением лица. Мужчина по обыкновению улыбается, только на этот раз почти без оскала. Нормальная такая улыбка, если не брать в расчет жуткие тёмные глаза. Чону отводит взгляд, поджимая подушку под себя, чувствуя режущую живот боль. Рядом, на тумбе стоит стакан воды и Чону бы потянулся, давно бы утолить невыносимую жажду, если бы был в другом месте с другим человеком. Но он в комнате Мунджо — психопата, которого он вчера чуть ни прикончил. Теперь не стоит ждать от него прежнего к себе отношения, когда они могли делить одну кровать на двоих. Спина затекла и очень-очень хочется пить, Чону медленно проводит ладонью по потной шее, не сводя со стакана покрасневших глаз. — Хочешь пить? — нет, совершенно не хочет. Чону будто не слышит его, продолжая буравить взглядом несчастный стеклянный стакан, который, плюс ко всему, можно разбить, а потом… — Ты можешь взять его. — Ну да, конечно же. Чону не верит, не может быть всё настолько просто. Он не шевелится и Мунджо берет стакан в свои руки. — Иди сюда. И Чону слушается, колеблясь несколько секунд, он все же подползает к чужим коленям. Садится напротив, сжимая края подушки пальцами, смотря осторожно снизу вверх. Мунджо наклоняется, укладывая холодную ладонь на тонкую шею, аккуратно подносит к пухлым губам прохладный стакан, чуть наклоняя вперёд, Чону нужно лишь приоткрыть свои прелестные, горячо любимые психом губы и глотнуть. Когда горла касается прохладная, почти ледяная вода, Чону в забвении прикрывает веки, подползая неосознанно ближе. — Умница. — Мунджо отнимает от губ стакан уже осушенный, всё так же придерживая Чону за шею. Парень не понимающе глядит снизу, не смелясь и рта открыть, опасаясь обрушившегося сверху наказания. Чону беспомощен, и конечно, это признаёт. Мунджо здесь главный, это тоже рано или поздно придётся усвоить. — Помнишь какой сегодня день? Мунджо давно хотел себе котёнка. Будучи совсем ребенком, он всегда представлял, как маленький живой комочек будет провожать его на работу и встречать после тяжёлого рабочего дня, одаривая теплом и любовью, чего не мог дать ему ни один человек на свете. После выхода из детского дома, Мунджо в первую же неделю пребывания в городе, нашел то, о чём мечтал ещё с раннего детства. Этого маленького котенка он назвал Лапулей, чересчур уж милым он был. В первые дни общение их не задалось, маленький черный комочек боялся и беспрерывно жалобно пищал, доставляя лишь одни хлопоты. Он не встречал его радостным пищанием после тяжелого рабочего дня и не ласкался, мог лишь изредка тереться о ногу хозяина, но и то неумело. Зато он всегда был рядом, из-за угла выглядывая своими угольно-чёрными глазками, и Мунджо хватало этого. Котёнок не вырывался, стоило его взять на руки, и не протестовал, лишь хмуро поглядывал своими тёмными глазками. Никогда не мурчал, как делают это другие коты. Он был особенным и Мунджо любил его, несмотря на упрямые протесты Лапули. Но однажды, тёмным вечером вернувшись домой, Мунджо так и не смог найти своего котенка. Так одиноко он не чувствовал себя никогда прежде, расставленные по квартире наполненные миски и игрушки, не так давно купленные для полюбившегося всем сердцем котенка пугали еще больше. Неужели никогда больше Мунджо не сможет применить их по назначению? В ту ночь он ещё долго не находил себе места, рыская по окрестностям пустынной улицы. Он не нашел даже трупа. С тех пор Мунджо даже не пытался заводить какое-либо животное снова. Прошло больше двадцати лет, прежде чем Мунджо наконец нашел своего котенка. 31 августа к общежитию, сам того не понимая, попадаясь в ловушку, пришел молодой парень. Ю Чону. Он был необычайно милым и не казался Мунджо агрессивным и замкнутым, как сам парень себя преподносил. Его пронзительные тёмные глаза сводили психа с ума, в них он видел отражение той непокорности, которую когда-то подметил в глазах своего первого питомца. На деле, Чону не был так уж сильно похож на Лапулю, но Со точно решил, что милый мальчик станет прекрасной заменой. Он не давался в руки, но Мунджо был уверен, что всё ещё у них впереди. Какой сегодня день? Смешно. Чону не может даже предположить какое сейчас время суток, что уж говорить о дне недели и дате. Он медленно крутит головой в стороны, неосознанно путая собственные кудрявые волосы в пальцах Мунджо. В ответ тот вплетает длинные пальцы сильнее нагибаясь ещё ближе так, чтобы их лица были почти на одном уровне. Тихо, чтобы, пожалуй расслышал Мунджо, Чону решает бить наугад: — Двадцать седьмое?.. — совсем тихо. Чону во многом любит вспомнить именно цифру двадцать семь. Как раз столько ему было когда всё началось. Мунджо хмурится, сильнее сжимая шелковистые волосы. — Близко. Подумай ещё. Чону не может думать. Ему вообще тяжело сидеть нормально. Он пытается сосредоточиться, но пальцы, до этого спокойно вплетённые в его волосы уже касаются лица, очерчивая скулы и линию челюсти. — Тридцать первое? — просчитывает в уме, осторожно поглядывая из-за кудрявой опущенной чёлки. Судя по вмиг появившейся на лице Мунджо улыбке, Чону ответил верно. — Что именно произошло тридцать первого, помнишь? Нет, Чону не помнит. Он вообще мало что может вспомнить за последние дни. — Тогда я пришёл в общежитие… — воспоминания накатывают так неожиданно, что Чону резко закрывает глаза, пальцами цепляясь за собственные колени. Перед глазами мелькают белые и красные пятна, а под ногами будто и никогда не было почвы. 31…31…31…31…31…31…31…31…31…31…31… Голова начинает кружится подобно сломанной карусели, он валится куда-то на бок, задевая плечом что-то острое. Хватает наугад, чувствуя на ладони тёплую деревянную рукоятку. Мунджо молчит, хмуро оглядывая медленно качающегося из стороны в сторону Чону, как рыба безмолвно открывающего рот. Из горла доносится тихий хрип, сопровождаемый сухим кашлем. По подбородку стекает что-то мокрое и теплое, Чону не может понять что. — Лапуля, тебе плохо? — он не помогает, сидит в той же позе, так и не открыв рта. Чону сходит с ума. Горло пересохло, глаза будто и никогда не смыкались. Медленно выравнивается, двумя руками держа ржавый нож. — Что ты собрался делать? — лицо Мунджо трогает лёгкая улыбка, он опускает пальцы на нежные шелковистые волосы, поглаживая. Чону бьёт наугад, вонзая тупое лезвие в податливое тело. Штанина разрывается, пуская на свет бледную, уже залитую кровью ногу. Чону бьет ещё, обнажая вторую. Бьёт снова, вонзая нож в колено, проводит вниз, разрезая до голени. Мунджо не издает ни звука, восторженно наблюдая за действиями своего Лапули. — Мило. Чону приходит в себя. Медленно открывает покрасневшие от сухости и жары глаза, рассматривая тёмную обувь перед собой. Он опять лежит на полу, и, признаться, окончательно запутался. В его руках подушка из комнаты Мунджо, однако сам Чону всё ещё в подвале. Спиной чувствует горячий прилив воздуха. Мунджо присаживается на корточки, пальцами невесомо поглаживая потное и от того блестящее лицо. — Тебе всего лишь нужно попросить у меня прощения, – он с секунду всматривается в исхудавшее лицо, после чего медленно встаёт, очевидно собираясь уходить, поворачивается спиной, делая шаг. Лапуля должен сделать свой. Чону сейчас стошнит от нескончаемой жары, он судорожно вдыхает, сдерживая рвотный позыв. Аккуратно присаживается на колени. Наручников больше нет. Чону пытается что-то сказать, однако Мунджо слышит лишь одни нечленораздельные звуки. Он разворачивается лицом, наблюдая за жалкими попытками парня. — Покажи, насколько хочешь домой. Чону не понимающе глядит пару секунд, после чего медленно подползает на коленях к ногам мужчины, глядя в пол. Осторожно всматривается в рваные штанины брюк, замечая следы когда-то застывшей крови. Очевидно, что-то задел своими длинющими ногами. Чону плевать. Он тянется вперед, руками обнимая худые ноги Мунджо, носом чувствуя металлический запах. Слышит удовлетворительный смешок, ощущая на затылке тёплые ладони. Пора домой.