Темное пламя

      Свой день наш неблагой начинает рано — в отличие от Дея он успевает выспаться к рассвету. А вчерашнее, первое, по всей видимости, знакомство с вином проходит без последствий.       Мой Дей спит, чем пользуются вьюнки, охватившие его целиком и целиком же целующие его нежными бутонами лимонно-желтых цветов. Моему волку снится мир, который он сможет видеть, снится Черный замок в свете магии, снится моя госпожа — и эти сны исцеляют его измученную душу.       Появившийся в дверях неблагой внимательно оглядывается, любопытно склоняет голову к ближайшей ветке вьюнка и тут же получает по носу! Тревожить Дея он не стал бы, но недружелюбное и явно магическое растение вовсе отбивает желание тут задерживаться. Вдобавок Бранну неловко вламываться к другу в спальню — и он уходит. Возвращается к дивану, вытаскивает из-под него походную сумку, приоткрывает окно…       Ой-ой! Я догадался!       Он хочет перелететь в свою комнату, чтобы оставить вещи, но его провожатый-то сторожит под этими дверьми! Причем с наружной стороны. Нет, никакого покоя с мальчишками! Приходится вспрыгнуть на Бранна: не бросать же его на растерзание Благого двора?       Ощущение полета на Вороне удивительное и очень особенное: уже от одного сидения верхом меня охватывает ветер его Дома, а тут вдобавок и ветер настоящий, ерошащий перья неблагого.       Комната, которую выбрал себе Бранн, оказывается бывшим чуланом для старой и разношерстной мебели. Надо признать, некоторый странный уют тут есть: каждый предмет удивителен и неповторим, обстановка легка и воздушна, всё можно переставить в любой момент. Здесь нет и намека на монументальность королевских покоев Майлгуира или строгий порядок Джареда. Можно забыть о лунках в паркете, кои продавлены за несколько тысячелетий и сами определяют месторасположенность всякой мебели. Можно расслабиться насчет понятий симметрии, порядка и прочих благих заморочек.       Неудивительно, что Бранну тут уютно.       Наш неблагой деловито засовывает сумку под стол, выбранный им в качестве письменного. Приглаживает перья, прикрывает на мгновение лицо и встряхивается: сегодня его первый самостоятельный день при Благом дворе. Похоже, он готов выйти из покоев.       Осторожно проверяет — как там за лоскутным воротником поживает Шайя, но фея спит себе и спит, как будто догоняет ощущение времени или восстанавливает потраченные силы. Все-таки столь крошечные волшебные создания нуждаются в большой магической поддержке. Ей повезло, что она нашла приют за шиворотом у мага.       А вот я пока не спешу пересаживаться с края его куртки на руку. Может быть, он меня и не заме…       — Луг, там тебя видно. Залезай хоть под рукав, если не одобряешь меня в целом.       Ох, Ворона, ты одно целое разочарование!       И как заметил? Приходится перелезть под толстую куртку, которая дарит ощущение безопасности словно доспех. Очень странный неблагой доспех.       Бранн, наперво поправив воротник и рукава, отправляется в библиотеку. Кажется, книги ему вместо еды, воздуха и питья — по крайней мере, когда наш неблагой оказывается среди высоких стеллажей, вздыхает он с большим облегчением.       Ворона переворачивает листы, время течет, утро проходит, и сюда начинают заглядывать первые благие. Конечно, по делам. Шепотки за спиной не трогают нашего неблагого, кажется, он их даже не слышит, но разузнавшая о нем публика начинает стягиваться в библиотеку. Мелькает даже парочка друидов, несущих себя и свое достоинство так, будто они тут короли.       Пф. Король тут мой Дей.       Шепотки усиливаются, сопровождают Бранна, когда он садится и встает, отходит к стеллажам, бормоча что-то, берет новые книги, но в этой неблагой голове под перьями нет и мысли обратить внимание на растущий недружелюбный шум. Звуки задвигаются подальше, как прибой или завывания ветра в кронах.       Но стоит какому-то небесному высказаться близко и в полный голос, брови Бранна сходятся на переносице. Перья на голове топорщатся возмущенно, и я не понимаю, что настолько зацепило Бранна во фразе:       — Король Дей точно слепой, назвать королевским другом, королевским волком это недоразумение!       Это было не самым гадким заявлением в его адрес за последние полчаса.       Бранн бережно прикрывает книгу, поднимается из-за стола и подходит к спавшему с лица небесному. Все-таки оскорбление королевского волка прямо в стенах Дома Волка… Пусть Бранн смотрится скорее королевской птицей, и опять же не орлом.       — Вы говорите слишком громко, и это задевает мою свободу, — бесстрастное лицо Бранна не кажется особо страшным. — Что хуже, это задевает свободу нашего короля. В Неблагих землях за такое вам вырвал бы язык ближайший стражник, — равнодушный и монотонный голос Бранна не имеет цели напугать, потому со стороны кажется просто сонным.       Собеседники небесного тихо хихикают за его спиной, явно представляя Бранна еще и тупым.       — Но мы в Благих землях, — кривится небесный пренебрежительно. — Здесь не действуют ваши дикие неблагие условности!       — Но я-то не благой.       Ворона произносит слова отчетливо и раздельно, не угрожая, но логично давая понять, эти условности дороги ему как память и отказываться он от них не собирается.        — А вы только что усомнились в моем и своем короле. Озвучили личное убеждение громко, как истину, смущая умы прочих ши. Я убедительно прошу вас не делать так впредь.       Бранн не угрожает небесному лично, не рычит и не впадает в ярость, как обычно делают волки, но его собеседник, в отличие от своих сопровождающих, хихикать явно не хочет. Бранн запутал его, не разобрать: это злые извинения или вежливые угрозы. И вовсе неясно, кто кого в итоге обидел.       Небесный осторожно кивает, Ворона тоже склоняет голову в ответ — вежливо и бесстрастно. Отходит к оставленной книге, нимало не заботясь о шепотках и передразниваниях за спиной насчет пегости, не-волкости, не-королевскости. Что и кому хотел, Бранн сказал. Кажется, его поняли.       Ох, Бранн, так тебя задело сомнение в Дее?       Наш неблагой вместо ответа досадливо поводит плечом и собирает часть книг в стопочку на край стола. Остальные церемонно и задумчиво возвращаются на полки.       Благие продолжают веселиться, наблюдая за Вороной. Пусть издалека. Даже лоскуты куртки кажутся им нелепыми, однако трогать стопочку или неблагого никто не решается — и Бранн спокойно уходит с ней к себе.       Надо сказать, даже столь пристальное внимание не беспокоит его в той мере, в которой должно: сквозь ветер и подробные мысли о боевой магии разных Благих Домов я слышу один вывод очень дальнего плана: у благих плохо развита фантазия.       Интересно, если его погладить по руке, он заметит? Надо же, заметил! С чего это я нежничаю? Что за «спасибо за поддержку»? И вовсе я не…       Вот уж да уж, Бранн, с чего… Да просто так, случайно задел!..       Фуф. Неблагой.       В своих покоях, которые все же не совсем чулан — тут есть окно и смежная маленькая комната, обнаруженная, судя по следам в пыли, за шкафом — наш неблагой осматривается, устраивает книги на рабочий стол и некоторое время стоит, придерживая виски руками. Похоже, я немного поторопился с выводами о безвредности вчерашней гулянки, и голова у него все же болит.       Бранн вздыхает глубоко, затем открывает глаза и шарит взглядом по стенам, будто выискивает что-то. В неблагих мыслях такая неблагая путаница, что я не могу помочь и поискать тоже!       Бранн заглядывает за высокий шкаф, залезает под стол, двигает кресла, тумбочки, диван, и вот оно! Как раз за диваном находит темный росток омелы. Удовлетворенно хмыкает, нагибается, морщится, а потом я чувствую, будто меня погрела моя госпожа — как самое ласковое солнце в мире!       Оказывается, сидеть на колдующем неблагом приятно. Ветер окружает плотным коконом, но теперь он напоминает ласковый бриз. Под воротником довольно вздыхает Шайя, а вот омелы на стене больше нет. Ворона для полной завершенности действия испепеляет пожухлый куст. И отслеживает огонек, который пробегает по корням, стремительно проносится по стене, выжигает пару побегов над дверью и лишь потом затухает.       Не знаю, что и для чего сотворил Бранн, но дышится полегче, а сидеть на неблагом теперь даже очень приятно. Ветер, всегда сопровождающий Ворону, становится домашним и теплым. Неудивительно, что Шайя от Бранна не отрывается и вовсе!       — Ну вот, другое дело.       И Бранна нисколько не волнует, что он говорит сам с собой в пустой захламленной комнате!       — Как это сам с собой, Луг. Ты же не спишь!       Поднимает руку на уровень своих глаз. Ой-ой, прямо хочется от него сразу спрятаться! Поддергивает рукав! Ай-ай!       — Прости, Луг, я не знал, что ты такой стеснительный, — улыбается, надо же. — Но я не всегда тебя слышу. Ты это специально или благому трудно с неблагими? Хочешь, я тебя отнесу обратно к Дею? Или Алиенне?       Если бы я хотел, я бы сам убежал! И ничто бы меня не удержало!       — Хорошо-хорошо, неудержимый Луг, — вот как будто издевается. — Но я тебя правда слышу не всегда, — хмурится, вглядывается, не понимает.       Протягивает палец, проводит по гребешку, щекочет под челюстью. То есть он меня и видит, и щупать может?!       — Ты очень странный ящер, Луг, твои гребни, — аккуратно и ненавязчиво поворачивает мою голову из стороны в сторону, — не совсем как у ящера…       Это ещё что за новости! Я не собираюсь терпеть оскорбления!       — Прости, я не хотел тебя обидеть, я больше не буду, — я чувствую, эти мысли просто уходят дальше, куда-то вглубь. Будет, еще как будет. — Ты здоров, в тебе достаточно магии, тебя, видимо, не смущает, что я неблагой…       …как тебя не смущает, что ты говоришь со своим рукавом!       — Значит, ты просто не всегда хочешь, чтобы тебя было слышно и видно?       Задумывается, но руку не опускает, разглядывает, у-у-у, В-ворона!        — Шайю я не слышу, только когда она спит, а неблагих твоего размера слышал постоянно…       Ну, я постарше Шайи. И голова у меня побольше! И вообще, я мудрый старый ящер. Нашел с кем сравнить!       — Наверное, ты прав, Луг. Ты живешь долго, даже дольше, чем думаешь, твоя магия почти как моя, а у меня она по большей части из цветка, что цвел еще до начала времен.       Эй! Что за намеки!       — То есть я хотел сказать, Луг, ты себя контролируешь, умеешь думать совсем громко, очень громко, шепотом и про себя, — изумрудные глаза напротив прищуриваются. — Ты молодец, Луг, пережить Проклятье! Очень, очень интересно…       Я вижу, что и эти мысли задвигаются куда-то туда, далеко, в его личный думательный чуланчик, где он прячет самые вкусные мысли и самые теплые воспоминания, чтобы достать и разглядывать потом, но сам неблагой наконец-то опускает рукав и позволяет мне спрятаться на своем запястье. Впрочем, сидеть на его руках — то еще развлечение, кисти приходят в движение, он колдует, и я почти как на качелях!       Нет, сидеть на его руке положительно невозможно! Туда! Сюда! Сюда! Туда!       Лучше пробежать вверх по локтю и плечу…       Бранн вздрагивает и останавливается, отпуская магию в пустоту. Ждет! Хм, надо же, у него и рубашка лоскутная тоже. А вот под воротником уже привычно и удобно. И я не помешаю Шайе, если усядусь по другую сторону!       — Только, Луг, последи за хвостом: если я вздрогну в неподходящий момент, мы с тобой можем случайно разнести часть стены и пару этажей дворца.       Ещё и улыбается! Блестит своими зелеными глазами! Радуется чему-то! Интересно, Бранн, чему ты радуешься? Разобраться в твоих мыслях не под силу благим ящерам.       — Оказывается, ты очень даже дружелюбный, Луг. А я думал, что не нравлюсь тебе, — дергает острым ухом, приподнимая опять ладони, — мне бы не хотелось быть на плохом счету у друга Дея и Алиенны.       И Ворона абсолютно серьезна. Он что, не понимает, что я просто волшебно-нарисованный? Что я просто талисман Дома Солнца? Что я просто… ну просто я!       — Ты не просто ты, Луг, — повторяющиеся движения руками, плавные, неторопливые, будто скатывает снежок. — Ты Луг, который несколько раз спасал нам жизни.       И это тоже для Бранна нормально. Нет, я положительно отказываюсь понимать, что творится у него под перьями, даже сидя в непосредственной близости от этих перьев.       — Не ты один.       Уголки губ приподнимаются, обозначая слабую улыбку, хотя Бранн продолжает колдовать…       Да он смеется надо мной!       Ой, я что, подумал вслух? Прости, Бранн, ты мне даже немного нравишься, да. Но имей в виду: я слежу за тобой!       — Это очень хорошо, неудержимый Луг. Мне сразу стало спокойнее, — бормочет про себя, поджимая губы, выпуская магию на свет.       Это выглядит как небольшая изумрудная сфера, которая перелетает по комнатам, подчиняясь взгляду Бранна. О. И двигает мебель. И собирает пыль. И укладывает матрас на кровать?.. Нет, фуф, матрас не укладывает.       Ой! Потом, как только нашему неблагому понравилась обстановка, сфера растворяется в стенах, уплотняя их и защищая хозяина.       Думаю, эти комнаты стоит признать за Бранном официально.       А Джареда ждет еще мно-ого неблагих сюрпризов.       И первый из этих неблагих сюрпризов не медлит себя проявить: Бранн хмурится на загораживающий окно шкаф — и шкаф самостоятельно шагает в сторону. Даже скрипит довольно, будто правда живой! Ворона удовлетворенно кивает, отряхивает ладони, но снова морщится и усаживается в кресло, прижимая пальцы к глазам.       — Надо поесть… — бормочет тихо и скорее про себя. — Интересно, где тут кухня.        О, я чую привычный отвлеченный интерес. Словно его волнует расположение кухни исключительно с точки зрения расположения комнат и общей географии Черного замка.       — Луг, ты не подскажешь?       Ой, конечно, Бранн, я тут отвлекся, чего тебе, кухню? Как и прочие замковые бытовые мелочи — во флигеле, на первом этаже. Да, придется довольно далеко спуститься, миновать переходы и лестницы, чтобы оказаться во внутреннем дворе, а уже оттуда…        Эй! Я же не договорил! Зачем ты идешь к окну?       Ах, понятно. Наша Ворона решила сократить себе путь за счет быстрых крыльев. Похоже, окно в этой комнате не будет закрываться теперь никогда.       Пара кругов, да, я его понимаю — пока не хочется привлекать к себе внимания — и темная птичка планирует за куст, важно отходит к углу флигеля, а из-за стены показывается уже наш неблагой. Принюхивается, прикрывает глаза, да, обоняние у него совсем не волчье, но тут аппетитные ароматы уловил бы даже человек!       Что немного не к месту доказывают тоже спешащие к кухне друиды. Бранн замирает — отойти сейчас невозможно, это их спровоцирует, прикинуться еще более нелепым и неблагим нельзя просто потому, что его видели вчера волки, а позавчера весь двор. И на весь Двор неблагой один. К тому же ещё и маг.       Я не уверен, распознают ли обычные, не высшие друиды тонкости благости-неблагости у ши, иногда мне кажется, их тянет одно только наличие магии в детях Нижнего мира. Беда — магии в Бранне хватает даже тогда, когда он гасит свое свечение.       Друиды, конечно, не проходят мимо. Подбираются, вроде бы поговорить, но с двух сторон, чтобы Бранн не скрылся, и щупальца уже видны, а позади стена, и поблизости нет никого, самый ближний ши — стражник на крепостной стене!       Ой-ой, мне тревожно за нашу Ворону!       Стоит отдать неблагому должное — думает он быстро, меня почти сносит калейдоскопом вариантов, а потом его внутренний ветер выдувает все напрочь. Я решительно не понимаю, как работает его голова.       И он сам шагает друидам навстречу. И заговаривает первым!..       Ворона! Что ты творишь!       — Вас проводить? — голос спокоен в степени усмирения Семиглавого. То есть вроде бы нудный, но лучше послушать. — Я хотел бы попасть на кухню, однако могу проводить и вас, — склоняет вежливо голову.       Оба друида оживляются, подходят, уже не так очевидно захватывая Ворону в клещи. Разумеется, это только видимость. Мне ничего не нравится в этой ситуации. Но можно хоть разглядеть вероятных противников.       Один постарше, второй помоложе, у обоих окладистые кудрявые бороды, а вот головы прикрыты капюшонами. Младший друид, похоже, ученик первого, судя по тому, что невьющаяся борода старательно уложена такими же колечками. Из тени одинаково заинтересованно блестят глаза, ауры приходят в движение, нацелились на Бранна. И у обоих главная стихия — земля. Вряд ли это особенно хорошо для нашего воздушного неблагого, но никакой паники в нем нет, а своими рассуждениями непредсказуемая Ворона, мне кажется, натурально может калечить и убивать. Хотя бы умственно.       Старший друид приближается к Бранну слева, стараясь подгадать так, чтобы прихватить за лоскутный локоть, ученик закрывает правый бок, и тогда Бранн легко шагает просто вперед, указывая рукой прямо.       — Нам туда, — и восхитительно естественно не замечает ошарашенных людей. — Идемте, я знаю короткую дорогу, — небыстро бредет дальше, поджидая друидов у косяка какой-то подсобной двери.       Учитель и ученик, веря и не веря, переглядываются, пожимают плечами и идут за ним. Старший старается сгладить неловкое молчание, так как подкрепиться тут хотели как раз Бранном и разговаривать с едой не планировали.       — Ох, да, господин ши, самое время потрапезничать! — нарочито отдувается, чтобы его остановка за спиной Вороны выглядела не так подозрительно. — Да вы идите вперед, мы за вами, нам очень бы хотелось, чтобы вы нас проводили, конечно, проводите!       Словно ожидая именно этих слов, Бранн кивает, бросает взгляд на горные вершины возле замка, открывает дверь, не оглядываясь шагает туда, друиды идут за нами, вокруг взвихряется ветер, приподнимая занавески, что-то трещит, люди пытаются догнать Ворону, повисают каждый на одной руке…       Но! Мы уже не в замке!       Бранн разворачивается, продолжая движение по дуге, крутанувшись на пятках — на каждой руке вцепившийся, словно пиявка, друид соскальзывает по лоскутному рукаву к запястью.       И соскальзывают они, надо сказать, почти в пропасть.       Наш неблагой упирается ногой в камень, чтобы не слететь за ними. Теперь, когда план разыгран, можно разобрать что-то, мелькающее под пегими перьями: Бранн открыл переход туда, куда посмотрел, друиды согласились проследовать за ним, а на кухню их довести он не обещал. Он обещал их проводить. Справа, почти за спиной и много ниже, виднеется Черный замок.       Вот точно не стоит заключать сделки с магами!       — Это невежливо.       Бранн исключительно легкий, он понемногу соскальзывает вслед за друидами, а внизу весьма нехорошие острые камни — полет до них будет слишком коротким, чтобы кто-то успел наколдовать щит или призвать свою стихию. Однако Ворону, похоже, это не беспокоит.       — Это очень невежливо, пытаться съесть собеседника.       Старший друид предпринимает попытку подняться по рукаву и одновременно выпить силу из Бранна — и лоскутки мстят ему онемением пальцев, человек срывается с коротким, тут же прервавшимся криком. Ученик, проследивший это падение, задирает голову, встречаясь с Бранном глазами. Человек молод, капюшон его откинул ветер, он умоляет.       — Господин волшебный ши! Отпустите! Я не буду! Я больше не буду! — его аура, впрочем, говорит об обратном. Болотная зелень тянется к Бранну не столь очевидно, но настойчиво нащупывая слабое место: похоже, молодой друид понял, что этого ши голыми руками взять невозможно. — Отпустите! Простите! Этого не повторится!       Бранн! Он заговаривает тебе зубы!       — Отпустить? — Ворона словно не замечает приподнимающегося, стелющегося, как змея, по камням щупальца. — Я люблю прощать и отпускать. Как и провожать. Отпускаю.       И стряхивает друида со своего рукава.       Ещё один короткий крик быстро обрывается чуть ниже.       Бранн присаживается на край обрыва, вздыхает, любуясь видом, невозмутимо поправляет рукава. Теперь мне страшно думать, откуда у него такая привычка.       — Я работал лекарем, Луг, мне приходилось часто поправлять рукава. Не в этом смысле, — его взгляд обращается к двум изломанным телам внизу. Договаривает задумчиво. — Хотя и в этом тоже.       Бранн вздыхает снова, его очень радует высокогорный воздух. Я чувствую, Ворона наслаждается своей стихией: задирает лицо к небу, жмурится, подставляет перья порывам холодного, еще совсем зимнего ветра. Солнца не видать, снеговые тучи закрывают горизонт, но мягко светящийся шар дневного светила просвечивает сквозь них, отгоняя воспоминание о волшебной  бесконечной ночи.       Впрочем, волшебный или не волшебный, а Бранн настоящий живой ши — его желудок ворчит, требуя еды. Наш неблагой с неохотой поднимается, отряхивается, отдельно и тщательно отряхивает рукава, словно избавляясь от касаний друидов, оставляя их здесь целиком, от и до. Оглядывается, запоминая место, а потом снова разрывает пространство, шагая в любую, кажется, открытую дверь Черного замка.       Вокруг трещит и воет, а потом Бранн вписывается лбом прямо в Советника Дома Волка.       Ой-ой! Ши сталкиваются, одинаково шипят от боли, разлетаются, усаживаясь в пыль друг напротив друга. Бранн потирает высокий лоб, Советник шипит и поправляет воротник. Озирается, проверяя, видел ли кто столкновение двух волков.       На его огромное счастье, свидетелей этому недоразумению нет.       — Стоило ли сомневаться, — Джаред ворчит: наш белый волк устал, он морщится отчетливее и рассуждает громче обычного, — стоило ли сомневаться, что меня просто преследует удача!       Советник поднимается, его черно-серебряные одежды в пыли, серебряная подвеска, которую он носит на груди и не снимает, по слухам, даже ночью, сбилась на спину, волосы пришли в полный беспорядок.       Напротив поднимается Бранн, для которого подобный вид считается скорее обычным и весьма аккуратным в придачу.       Джаред оскаливается, видимо, пытаясь улыбнуться, но он слишком устал, а наш неблагой слишком неблагой, чтобы попытка увенчалась успехом.       — Я искал вас, королевский волк Бранн. Вы пропустили утреннюю трапезу, не явились на обеденную, а офицер Мэй уже с ног сбился.       — Я тоже искал, — Бранн, разумеется, не собирается перечислять все и всяческие отвлекающие обстоятельства, которые чуть не превратились в обстоятельства убийственные. — Но я искал кухню, не думая, что кто-то может искать меня.       Да, наш неблагой неподдельно озадачен, и я не понимаю, почему — приказ присматривать за ним мой Дей отдавал ещё при первой встрече с Мэем, тогда Бранн был в сознании. Его сознание, конечно, весьма запутанная и ясная штука одновременно, но не настолько уж Ворона — ворона! Должен был приметить! Запомнить! Соотнести!       — Теперь вы знаете, — Джаред безукоризненно вежлив, хотя судя по взгляду, он жаждет вытрясти из Бранна всю душу. — В свою очередь мне тоже хотелось бы знать, откуда вы явились с таким шиком и прямо посреди прохода.       Бранн оглядывается, но здесь нет ничего похожего на виденное ранее, а так как попал он сюда волшебным способом, то и обратной дороги не найдет. Разве что до вершины горы.       Советник раздражается отчетливее: мало того, что Бранн сам по себе нетороплив, так и строит из себя остолопа большего, чем есть на самом деле.       Он озирается снова, кажется, прикидывая, можно ли потрясти Ворону.       — Я не знаю, где я. А явился оттуда, — и машет рукой за спину.       Убийственно исчерпывающий ответ. Однако Бранн успевает договорить то, что останавливает Советника на полпути к вытряхиванию одной неблагой души из тела.        — Если бы я знал, где библиотека или покои короля Дея, я бы нашелся! Я уже очень хочу найтись!       И шевелит ушками радостно. Джаред с трудом отрывает глаза от острых кончиков, переводит взгляд на лицо Бранна, опять на ушки, критически оглядывает свободно лежащие и ничего не прикрывающие перья. Приподнимает брови. Советник не понимает: Бранн гордится своей вроде бы не чистой кровью или пытается что-то доказать миру?       Если бы Советник спросил меня, я бы ему сказал, что даже сам Бранн попросту не может справиться со своими ну совершенно, абсолютно неблагими перьями.       Говорит Джаред о другом:       — К слову о библиотеке, Бранн. Я напоминаю вам, что вы королевский волк, пусть неблагой, — взгляд самую капельку задерживается на куртке, — но королевский. Поэтому стоять за честь короля и Дома — ваше неоспоримое право, ваша неотъемлемая обязанность! Вам стоит помнить об этом впредь. Хотя первый опыт, как я слышал, был довольно удачным.       Пусть это не сильно радует Джареда, но перья на голове неблагого приподнимаются, в глазах появляется пара радостных фей, а губы сами собой изгибаются в легкой улыбке. И от этого весь Бранн смотрится очень счастливым. И красивым, да.       — Правда? — кажется, для него это своего рода открытие, что за стычку по делу его не будут оставлять виноватым.       Джаред вглядывается в неблагого с подозрением, но отвечает гораздо-гораздо спокойнее, желание вытрясти душу из неблагого незаметно растворяется.       — Конечно, правда. Советник Дома Волка не лжет, — и тоже без манерности, подразумевающей ответ на оскорбление, которым вполне мог прозвучать вопрос Вороны. — И точно правда, что вам надо поесть, королевский волк Бранн. Я направлю к вам офицера Мэя, он вас проводит, а пока посидите тут! — указующий перст упирается в ближайшую нишу с лавкой. — Пожалуйста, никуда не уходите.       Добавляет, зная цену словам и умея играть ими не хуже неблагого мага, а так же вспомнив, какой Дом представляет Бранн кроме родного Дома Джареда:       — И не улетайте.       Вдоль стен стоят небольшие столики с цветами, но больше рассматривать в коридоре нечего, поэтому Бранн кивает без особой радости: ждать Мэя, сидеть тут, скучать, служить маяком для благих… И все равно соглашается.       Я бы сказал, что наш неблагой идет на уступки Благому Двору.       Бранн присаживается на скамейку так, как садятся дети в предчувствии того, что им придется долго ждать: придвигаясь в самую глубину сиденья, отчего ноги слегка поднимаются над полом. Наша Ворона, конечно, не ребенок, но скамейка высока — и неблагой касается пола поочередно носками то одной ноги, то другой. Советник смиренно вздыхает, очевидно, подавляя в себе порыв усадить неблагого нормально: не так близко к спинке, в обычную позу, заставить его вести себя примерно… И именно на этом Советник, видимо, запинается: смотрит на опущенную пегую голову и вспоминает почему-то детскую фигуру Дея, тот в ожидании наказаний нахохливался точно так же.       — Офицер Мэй подойдет скоро, королевский волк Бранн, — Джаред отряхивается окончательно, поправляет подвеску, пробегается по застегнутым крючкам и почти совсем не сердится. — Подождите его тут, я вас очень прошу — дождитесь!       Советник все же слишком устал, даже сердиться сил у него нет.       Бранн отвлекается от увлекательного занятия — наблюдения за носками сапог — и кивает. Потом спохватывается и садится так, как хотел его пересадить Джаред: по-взрослому, поближе к подлокотнику, на который можно задумчиво опереться, спустив ноги на пол.       Если бы Джаред попытался добиться этого другим способом, я почти уверен, Бранн бы воспротивился нарушению своей свободы. Сейчас в душе нашего неблагого я могу различить за всеми разнонаправленными порывами отчетливое чувство восхищения Советником. Как ни странно, Джаред нравится нашей Вороне!       Не подозревающий о действенности своего аккуратного примера, Джаред приглаживает волосы, бросает на неблагого подозрительный взгляд — и уходит дальше, не сомневаюсь, что по делам. Дни у Советника всегда весьма долгие.       Бранн остается в одиночестве, и минуты в ожидании Мэя тянутся и тянутся: рассмотрены все столики вдоль стен, изучена вся скамейка, на которой оказалось нацарапано довольно много разнокалиберных сердечек, рукава поправлены не по разу. И я не понимаю, что мешает Вороне застыть в своей любимой манере, не замечая вокруг никого и ничего, пропуская мимо острых ушей все вплоть до закатов и восходов…       Его живот ворчит, напоминая о себе, Бранн страдальчески морщится, а мне теперь понятно, до чего же он на самом деле хочет есть. Ворона уже давно не наедалась досыта, а дни проще не становятся.       Неудивительно, что Бранн не может сосредоточиться на другом. Наш неблагой привык заботиться о себе сам — и уже давно нашел бы ближайшее открывающееся окно, выпорхнул птицей и отыскал кухню снаружи. Не имея дел ни с какими запутанными переходами! Но Джаред просил дождаться Гволкхмэя вот прямо здесь. И Бранн ждет.       Время проходит: то ли Советник долго ищет Мэя, то ли Мэй Ворону, но пока Бранна никто не нашел… Ой, вру — небольшая группа девушек следует за изящного вида ши, но стоит им приметить нашего необычного неблагого, меняют траекторию движения. Ши, за которым эта стайка, собственно, двигалась, недовольно оборачивается: он явно был только за преследование себя красавицами.       Находящийся от этих категорий в данный момент неизмеримо далеко, Бранн все равно вежливо поднимается в присутствии дам. Он смог отгородиться от сосредоточения на голоде, прикидывая про себя какие-то вычурные схемы и проигрывая их разрушение в рамках реального боя. Схемы, разумеется, заклинаний. Никогда бы не подумал, но Бранн, судя по дважды разрушенной и восстановленной форме каскадов, в этом хорош. Наверное, его подтолкнуло освежить навыки столкновение с друидами.       Так что в голове Вороны в прямом смысле взрываются фейерверки, когда девушки поочередно склоняют головы, представляясь именами, которые Бранн вовсе не слышит из-за очередного разрушенного каскада. Тон одной из девушек становится уличающим, она радостно и возмущенно указывает на рваный подол платья, до которого Бранну вовсе дела нет. Наш неблагой, судя по всему, не планирует приходить в себя, пока не увидит Гволкхмэя или не услышит аппетитных ароматов с кухни. Издалека за ним наблюдает тот самый изящный ши, видимо, ревнующий своих и только своих поклонниц к лоскутному неблагому. Ой, одна из волчиц хватает Ворону за рукав и беспрепятственно тащит в сторону какой-то ближней двери.       Мысль Бранна занята очередным каскадом, Шайя спит, а меня он вовсе не слышит.       Бранн! Бранн! Тебя увели от скамейки! Бранн!       Фуф, очнулся, заморгал, стал оглядываться, прислушался. Аккуратно высвободил руку из хватки волчицы.       — …и так как вы порвали мне подол, — девушка со значением шевелит бровями, делаясь озорной и дерзкой, — то теперь мы уединились, и вы можете, — опасно приближается к Бранну, — обратить на это внимание!       Останавливает свое лицо почти совсем перед лицом Бранна, вглядывается в его изумрудные глаза, притягательно сияя серо-зелеными. Впрочем, Ворона не реагирует никак, разве что пытается уложить происходящее в голове: слишком резок переход от каскадов. Девушка разочарованно отстраняется, вглядываясь в Бранна уже не так милостиво, останавливая взгляд на его изогнутых бровях, слишком длинных губах и остром носу. Но вместо того, чтобы оставить несимпатичного ей неблагого, охотница продолжает свою игру:       — Ах, вы порвали мне подол! На моем новом, любимом платье! Это невыносимо! — и картинно падает спиной на кровать: видимо, мы в гостевой спальне.       — Порвал? Я?!        Бранн наконец осознает суть выдвигаемой претензии, ему очень, просто очень надо вернуться обратно на скамейку. Оглядывает раскинувшуюся на кровати прекрасную, взволнованно дышащую волчицу, обращает внимание на её действительно почти расставшийся с платьем подол. Вздыхает, смиряясь.        — Простите, я мог. Вы очень удобно лежите, не двигайтесь, пожалуйста.       Волчица жарко краснеет, зажмуривается в предвкушении. Бранн садится на пол возле её ног… И принимается споро пришивать оторванную деталь.       Глаза девушки распахиваются, она возмущена и озадачена.       Ой-ой, Бранн, заканчивай поскорее! Надо бежать! Ты просто не видел волчиц в ярости. Как отчего?..       — Вы? Что вы? Куда вы?! — да, она даже не знает, как уточнить, отчего пегая макушка виднеется над краем кровати, а не над её восхитительной в этом декольте грудью.       — Сюда. Такое ощущение, что подол вам кто-то порвал специально, если не разрезал, — Бранн спокойно пришивает полоску ткани, восстанавливая справедливость: порвал и пришил, все прочее сейчас слишком от Вороны далеко. Я, впрочем, подозреваю, что это нормальное для него состояние — парить в недосягаемых высях, где-то на уровне золотых облаков.       Интересно, часто ли он взрывал схемы опасных заклинаний, когда говорил с Деем? Вряд ли очень часто, Дей бы заметил. И начал бы задавать вопросы! А когда Дей спрашивает…       Ой, уловивший мою последнюю мысль Бранн вздрагивает, колет себе иголкой палец, но лишь поджимает губы и опускает голову ниже, скрывая болезненную гримасу. Позабытая за всеми отвлеченными мыслями волчица напряженно садится и дышит в пегий затылок!       Бросает пренебрежительный взгляд на иголку в руках неблагого… И пренебрежение споро покидает её лицо — движения Бранна красивы, он зашивает на совесть, а возле шва с изнаночной стороны овеществленными извинениями набрасываются легкой вышивкой несколько цветов. Лицо волчицы смягчается, она подтягивается по кровати ближе и любопытно смотрит за работой.       Иголка не попадает куда ей надо с первого раза, Бранн недовольно ведет ухом, отчего глаза волчицы становятся огромными и невероятно удивленными.       — Вы ушами шевелить умеете?..       Близко прозвучавший вопрос застает Бранна врасплох, но он отвечает тихо:       — Да, умею, — в доказательство поводит обоими кончиками одновременно, отклоняет голову вперед, договаривая: — Но не трогайте их, пожалуйста.       Тянущая ладошку волчица слегка смущенно опускает глаза и руку.       Цветы на её подоле распустились в полном блеске, подол пришит, Бранн выпускает ткань из рук и прячет иголку куда-то за пазуху. Что послужило ему ниткой, совершенно не понятно.       — Вот и все, — поднимается, отряхивая штаны и куртку. — Теперь я не тревожу вашу свободу ходить в целом платье, — чуть улыбается, отчего все лицо становится очень симпатичным.       Волчица поднимается, словно её подбрасывает пружиной, ухватывает Ворону за руку, шепчет:       — Пока вы не ушли!.. — и прижимается губами к его щеке. На озадаченный взгляд отвечает. — Это такая благодарность!       Девушка выпархивает из спальни первой, и я, признаться, удивлен не меньше, чем Бранн. Хотя и другими действиями. Она не набросилась на него и не разметала в клочья, хотя явно не добилась, чего желала. Что её остановило?       Бранн трясет головой, а я только сейчас понимаю, почему так важны настоящие живые маги — он делится волшебством с теми, кто рядом. Причем делится, кажется, через любой контакт. А тут наш неблагой оставил каплю магии целенаправленно. Волчица, я думаю, никогда не чувствовала себя так хорошо. Как будто попала в теплые родные объятия золотых облаков, витающих над неблагой столицей, но хранящих общую память всех ши!       Бранн встряхивается ещё раз, растирает лицо руками, недоуменно хмурится: вся эта ситуация была и осталась для него загадкой. Приглаживает перья и снова выходит в поднадоевший коридор. Волчица о чем-то восторженно рассказывает подружкам, попеременно закатывая глаза и загадочно стреляя ими в сторону показавшегося Бранна. Костюм девушки в беспорядке, видимо, она слегка его поправила по пути из спальни, а на честно пришитый подол никто не смотрит.       Думаю, волчице как не хочется терять репутацию неотразимой соблазнительницы, так не хочется делиться с подругами чем-то столь волшебным. Она сияет и лучится. Глядя на неё становится очевидно: ши глубоко магические создания. Даже если сами об этом позабыли.       Тот изящный молодой ши, которого поначалу преследовали девушки, стоит неподалеку, так, чтобы у девушек было время опомниться и осознать, насколько он прекрасен. Но тщетно. Они заняты трескотней, они бросают на странного уродливого неблагого все более заинтересованные взгляды.       Этот ши принадлежит Дому Леса, он довольно высок для своих сородичей, очаровательно смугл, крупные темные глаза выразительно блестят, рыжие длинные волосы уложены с претензией на оригинальность: одна прядь спускается ото лба по лицу, подчеркивая совершенные черты. Он закидывает иногда голову, отбрасывая этот локон с лица — красиво и выверенно.       И прямо-таки мечет своими выразительными темными глазами молнии в сторону нашей Вороны!       Бранн предсказуемо ничего такого не замечает, не видя ни оскорбленного красавца, ни молний, от которых скоро заполыхают стены. И, разумеется, не потому, что хочет его обидеть, а потому, что устал, хочет есть и жаждет увидеть новые перспективы вместо опостылевшей скамейки. Слишком взрывоопасно для нашей Вороны — и он опять создает и разрушает замудреные схемы просто ради развлечения. На окружающий мир наш неблагой реагирует поэтому в присущем себе стиле: мазнув по фигуре пылающего гневом лесовика, перестраивает схемы на те, которые он вычитал с утра в библиотеке. Боевая магия Дома Леса с интересом расчленяется на сегменты, дробится, разнимается, расцепляется, используя живое пособие. Искаженного благим негодованием лица Бранн не видит совершенно точно.       А вот лесовик спокойную Ворону видит очень и очень хорошо. Раздувает ноздри, складывает руки на груди, опять опускает, поправляя кинжал на поясе: во дворец другие Дома с иным оружием не пускают. Ши закидывает голову, убирая с лица длинную прядь, сурово нахмуривается и идет к Бранну.       — Вы! Вот вы! — подходит и тычет в Ворону, сидящую на скамейке, пальцем. — Что вы здесь забыли?       Не успев уйти в очередные лесные каскады, интересные оттого, что новые, Бранн поднимает голову и недоуменно дергает ушком.       — Простите, я прослушал, как вас зовут?..       Ворона правда думает, что не заметил формул вежливости. Лесовик позеленел бы, если бы мог, но вместо этого белеет.        — Меня зовут Бранн, я королевский волк Благого двора, хотя принадлежу ему не с рождения, — вежливо склоненная голова отдает дань чужой свободе узнать его имя.       Ну же, лесовик, опомнись! Связываться с волками чревато! Но Бранн не спешит вставать, а девушки всей стайкой уходят куда-то, и лесовик оскорбляется только пуще.       — А меня зовут Кунотиджернос, — очень быстро и нарочито неразборчиво выговаривает лесовик.       Бранн хмурится, честно стараясь уловить стечение звуков целиком, пусть слишком благое. Но Ворона старается.        — Хотя вы, — уничтожающий взгляд дитя Леса, — вряд ли сможете его запомнить, не то что выговорить!       Девушки скрываются за поворотом окончательно, любопытно оглядываясь на еще более загадочную фигуру неблагого, и это, разумеется, невыразимо выводит из себя красавца-лесовика.       Хотя я, например, уверен: это не все его поклонницы.       — За глаза меня называют Франтом, а в глаза никто не решается, хотя меня бы не удивило, если бы так сделали вы, — понижает голос и шипит, всматриваясь в глаза Бранна насмешливо и оскорбительно. — Волк, больше похожий на птицу!       Однако этот выстрел уходит в молоко ровно так же, как все предыдущие. Бранн лучше прочих знает, на кого он похож, да притом слышал ещё более конкретные и нелестные мнения о своей внешности много раз. А уж спорить с просто высказанной правдой ему кажется нелепым. Нашей Вороне не нравится тон, все остальное он услышал ясно. И, конечно, старается никого не удивлять сверх возможного. О, да.       — Приятно познакомиться, Франт, — безукоризненно вежливый спокойный голос, ничем не отличающийся от сотни предыдущих выверенный кивок. — Вы слишком вольно обращаетесь с вашим голосом, я прошу вас не иронизировать настолько зло. Моё сходство с птицей не требует ярких заявлений: оно очевидно.       И улыбается.       Лесовик белеет еще пуще.       Ах, ну да, никто не называет его Франтом в глаза. А вот мне его совсем не жаль!       — Да что вы себе позволяете! Да как вы смеете! Неблагой! — звучит оскорблением уже отчетливо.       Вопроса тут, однако нет, поэтому наш неблагой, который и есть неблагой, вглядывается в лесовика, как он обыкновенно вглядывается, когда ему что-то непонятно: очень пристально и спокойно. И это будит в душе ши с длинным именем все силы, направляя их на негодование.       — Неблагой королевский волк! Птица, а не волк! Страшилище и посмешище, а не волк!        Франт с трудом переводит дух, его дыхание спирает, лицо багровеет. Ой-ой, он замахивается перчаткой! Собирается бросить в лицо!       Ворона, осторожно!        — Да вы!..       Бранн легко перехватывает руку на полпути, встает сам и усаживает лесовика:       — Вам плохо, успокойтесь, — укладывает ладонь на лоб лесовику, приминает модную прядь, тревожно вглядываясь в глаза. — Нельзя так волноваться! Ввиду дурного самочувствия я прощу вам ваш тон, но прошу вас на будущее воздержаться от подобных выраже…       Не выдержавший подобного издевательства Франт с силой отбрасывает руку Вороны. Подпрыгивает с лавки, пихает в плечо: Бранн легче, чем выглядит, да вдобавок голоден — он отшатывается дальше, на что Франт усмехается, выговаривая одними губами «слабак». Впрочем, нервы сдают все равно, и Бранн удивленно смотрит в удаляющуюся спину Франта.       Да, Бранн, право слово, только удивляться этим благим, хе-хе. И чего разволновался?       Ворона отбрасывает мысли о Франте куда-то на поверхность: его не будет мучить, если со временем весь этот разговор и весь этот ши забудутся. Ворона как будто выкидывает Франта из своей головы вовсе. Благие оскорбления не задели и пера на его голове, показались только глупыми до крайности. Бранна гораздо больше мучает, что Мэя по-прежнему не видать.       Окружающий мир настораживает приближающимися девичьими смешками, и Бранн спешит скрыться из виду. С нашего неблагого явно хватит на сегодня неожиданностей с благими. Ворона пятится, заворачивает в соседний коридор, прислоняется к стенке, не замечая, что задевает голой рукой торчащий из кладки кустик омелы.       Ох! Руку просто прошивает болью! Бранн, держись, я оторву ее листочки от твоих пальцев!       — Нет, Луг, тебе нельзя! Не приближайся к ней! — шипит от боли, похожей на втыкание по всей длине руки дополнительной кости. Шершавой, острой, железной.       Меня иногда поражает наш неблагой: сквозь эту боль он смыкает пальцы вокруг стебля и тянет растение на себя, перехватив локоть застрявшей правой руки ладонью левой. Омела поддается медленно, и весь мир постепенно отодвигается от Бранна далеко-далеко, столь необходимые его ушам звуки смешиваются, дробятся, теряя смысл. Шелест юбок, стук каблучков, стук мужских торопливых шагов, знакомый голос, ответы девушек — все уходит.       Бранн вырывает куст, освобождает побелевшие, будто обескровленные пальцы, усаживается прямо на пол, старается отдышаться, пот пробегает струйкой по виску. Ворона подозрительно оглядывается на стену, и только убедившись в отсутствии других подлючих кустиков, откидывается на неё спиной. Подтягивает колени к груди и прячет в них лицо.       Ох, Бранн, что это было?       — Магия друидов, Луг, — голос успокоительно скрипит, утешая и меня, и его самого. — Их много, их магии много, она везде и хочет больше. А в благих землях настал мой черед быть вкусным.       Вокруг опять тишина, но это теперь успокаивает Ворону. Впрочем, я чувствую — его внимание обращено ко мне и Шайе. Возможно, успокаивает его как раз не тишина, а наше присутствие.       И я не могу понять, о чем думает Ворона, когда натягивает перчатку и на правую ладонь — и подхватывает вырванный, однако, в целом не пострадавший кустик омелы. Пальцы и руку все ещё немного сводит, словно из нее выпили махом всю кровь, но растение Бранн подносит к глазам обычно и бестрепетно.       — Очень интересно, Луг, это одновременно глаза, уши и зубы. И это значит, — неблагой даже немного торопливо поднимается, — что отсюда, как ни жаль, надо срочно уходить. Советник опять будет мной недоволен, — уже со вздохом.       Зеленые листья отправляются за голенище сапога, чтобы не наткнуться на них случайно в кармане, сам Бранн потягивается, будто расставляя все кости на место, произвольно выбирает коридор и идет туда, где свежее воздух.       В его голове опять сияют взрывы фейерверков.       Коридор все длится и длится, Бранн идет небыстро, не торопясь, кажется, не слишком стремясь куда-либо дойти. Если бы не одолевающий неблагого голод, Бранн бы с удовольствием скрылся у себя до завтрашнего дня.       Навстречу спешит пара очередных друидов, Бранн опускает голову и дышит совсем медленно, сияние гаснет, делаясь искоркой, едва различимым изумрудным огоньком — и люди проскакивают мимо. А наша Ворона прибавляет ходу, несколько раз произвольно сворачивает в ответвления, неодобрительно косится на кустики омелы.       В большой комнате, которая служит одновременно перекрестком, стоит компания небесных — беловолосые переговариваются, перешучиваются, спорят и что-то оживленно обсуждают. Хотя они спокойнее волков, иногда, под настроение, небесные становятся буйными и грохочущими, словно грозовые тучки.       Похоже, Бранн, нам с тобой не повезло попасться к ним именно под такое настроение.       Один из небесных оборачивается, сверкает на Ворону ясными голубыми глазами, высокомерно вскидывает подбородок.       — Какой занятный неблагой цвет! Кажется, вы не считаетесь красавцем? — белая, совершенная по форме бровь выгибается, губы презрительно кривятся.       Бранн, даже не дослушав реплику, разворачивается на пятке и оглядывается к ближайшей отражающей детали обстановки — зеркальному оформлению над каминной полкой. Подходит, осторожно приподнимает перья, отчасти черные, отчасти серые, напряженно вглядывается, а потом с облегчением оборачивается на озадаченных небесных.       — Вы напугали меня. Я уж думал, мой родной пегий поменялся в благих землях на что-то действительно отталкивающее! — радостно оглядывает удивленно разглядывающих его ши. — А красавцами у нас считаются все высшие неблагие.       Ворона не врет, просто не причисляет себя к ним. Небесным, впрочем, этого знать не обязательно.       — Поговаривают, вы так долго жили на болоте, что практически сроднились с ним! — находится другой небесный, его голубые глаза отдают промозглой серостью. — Так что и ши считаться можете лишь постольку-поскольку! Болотный неблагой!       И хмыкает, глядя на куртку.       Бранн выглядит озадаченным: его, судя по тону, опять пытаются обидеть правдой.       — Болото было моей вотчиной примерно триста лет, это правда. С тех пор я немного диковат, что тоже мне известно, — теперь улыбается Бранн, стараясь быть дружелюбным.       Улыбка эта, правда, производит обратный эффект, небесные становятся очень серьезными.       — Хранитель болота или принадлежит болоту сам, или болото принадлежит ему, но болотным неблагим я был совершенно точно, — кивает Ворона с воодушевлением. — Однако не совсем болотным, раз упырём не стал, так что вы все ещё можете считать меня ши!       И радуется, что объяснил.       Небесные бледнеют вовсе, стараясь уложить в голове, что наша Ворона укротила болото и немного не дотянула до упыря. Пожалуй, я могу их понять, есть отчего побледнеть. И куртка теперь вовсе не кажется смешной, и пегие волосы не вызывают вопросов.       И особенно пугает дружелюбная улыбка.       — Н-но вы теперь волк? — уточняет покуда молчавший благой, самый низенький, все равно выше Бранна. — Благой волк?       — Теперь да, — Бранн рад, что его поняли. — Правда, звание Хранителя болота пожизненное, те, кто был до меня, редко доживали даже до смены, чаще Трясина лакомилась ими, и лишь потом объявлялся новый ши-Хранитель. И от своего собственного Дома, так уж вышло, я не отказывался.       Наша Ворона подается навстречу, стремясь сделать себя понятнее, благие дружно шарахаются назад.       — Но вы правы, я волк, я благой волк! — успокоительно поднимает руки ладонями вверх.       И спокойствие в исполнении волка будоражит умы и волнует души небесных ничуть не меньше волнения почти состоявшегося упыря.       — Я королевский благой волк, — улыбается, но ушами не дергает, слишком много взглядов вороньи уши сегодня уже поймали. — А есть ли в Доме Неба такие ши, которые отвечали бы за безопасность Дома? И находились в Доме Волка? Видите ли, я хочу есть, а они, быть может…       Благие переглядываются, осторожно и бледно улыбаются, бормочут что-то извинительное и отчаливают всей компанией в ближайший к себе коридор.       Я почти уверен, заподозрили, что Бранн жаждет крови. А что составляет меню магического недоупыря из трясины, полунеблагого королевского волка, не стоит проверять на зуб.       — …знают, как пройти на кухню… — разочарованный взгляд в спины благих небесных.       Ох, Бранн, не расстраивайся. Я могу показать тебе дорогу!       — Да, Луг, пожалуйста, прошу тебя, покажи, — обхватывает высокий лоб ладонью, устало прикрывая глаза. — Благие ши запутывают меня всё больше.       Ох, неблагой! А как ты запутываешь благих ши!       Наша Ворона стоит так несколько мгновений, укладывая под перьями разнородные впечатления, потом встряхивается и с готовностью прислушивается к моим советам. Вести его в столовую сейчас бесполезно, поэтому я действительно веду его на кухню. Наш неблагой любопытно оглядывается на высокие стены, узорчатые перекрытия, картины и статуи. Особенное внимание привлекает клепсидра Дома Волка — серебряная, с витыми колоннами у чаш. Волки сверху и снизу одинаково готовы побежать по первому слову короля. Или так попросту кажется, но Бранн в восторге.       Мне едва удается оторвать его от созерцания водяных часов, пробившись сквозь мысли об артефактах и течении времени, чтобы сдвинуть Ворону с места. На него начинает нехорошо заглядываться бдительная стража. Это не Мэй, эти сначала бросят в застенки, а потом будут разбираться — насколько Бранн волк и какой насчет него существует приказ.       Наконец Ворона уступает в битве за любопытство, двигается дальше, не замечая шороха слухов, опять мысленно разнимая магические скрепы, рассредотачивая воображаемые силы противника, махом прорисовывая трехслойный щит на скорость. Наша неблагая Ворона так развлекается.       Вход на кухню не охраняется, но внутри трудятся такие же дети Дома Волка, а внизу настороженно рычит громадный рыжий пес. Внимание сосредотачивается на зашедшем Бранне в момент. Неблагой отодвигает недовзорванную схему, застенчиво улыбается.       Один из волков, высокий, плечистый, в самом высоком поварском колпаке, двигается навстречу быстро, очень быстро и весьма недружелюбно. Пока ему в глаза не бросается лоскуток форменной одежды королевского волка.       — А-а! Так это вы! Вы наш новый неблагой волк! То есть благой полуволк! То есть вы поняли! — недружелюбность махом сменяется радушием.       Радушие становится только больше, когда Бранн радостно кивает — именно так он все и понимает! Ворона без шуток рада услышать подобную формулировку.       Повар, которого поняли с первого раза в таком непростом вопросе, хлопает Бранна по плечу с размаху, отчего наш неблагой мало того, что хрупкий, так еще и голодный, слегка приседает.       — О-о, брат, так ты ел ли? — наметанный взгляд из-под широких бровей сразу определяет причину визита на кухню.       Бранн отрицательно мотает головой, надеясь на такое же волшебно точное понимание.       — Сегодня ел? — повар хмурится.       Ворона опять отнекивается, улыбаясь шире.       — Так, ну это никуда не годится! А вчера?       Бранн чуть пожимает плечами, намекая, что за трапезу это может сойти исключительно ввиду полного отсутствия других трапез.       — Ну не дело это! Не дело! Ты же волк! Хоть какой ты там благой! — повар сцапывает Бранна обеими руками за плечи, почти насильно усаживает на табуретку возле стола, где лежат недочищенные корнеплоды. — Сейчас все будет!       Повар отходит дальше, шугануть застывших поварят, во все глаза разглядывающих Бранна. А сам Бранн напряженно раздумывает: если ему не запрещали ничего тут трогать, означает ли это, что он может помочь симпатичному благому и почистить картошку?       Ворона прищуривается в сторону громадного крепкого волка, чья рука, толщиной чуть не вполовину самого Бранна, почти трепетно собирает еды на тарелку для этого же самого Бранна. И решение принимается быстро. Перчатки стягиваются ещё быстрее.       Наш неблагой привык к походной жизни: картошка чистится тонко и споро, даром, что осталось нечищеных всего ничего. И Бранн не видит совершенно точно, однако за его спиной бесшумно встает повар с тарелкой и наблюдает за трудами нового королевского волка. Золотой цветок заставляет повара удивленно приподнять брови, а потом только пуще нахмуриться и оглядеть фигуру Бранна целиком: худой, остроугольный, взъерошенный неблагой, кажется, вызывает желание обогреть и накормить до отвала.       Когда последняя картофелина дочищена, повар на пробу тычет Бранна пальцем в плечо: толстая куртка приминается, а волк смурнеет больше, это значит, Ворона вовсе у нас костлявая.       Наш неблагой приподнимает от неожиданности плечи, оборачивается, но пока он успевает обернуться, лицо повара меняет выражение с безрадостного на радушное.       — Эх, был бы ты просто волком, я бы тебя поваренком взял! Ты смотри, если погонят из королевских или, там, Советнику не приглянешься, приходи сюда, работу завсегда тебе найдем! — хлопает по плечу, а потом хватает табуретку за край и попросту протаскивает за собой по полу, подтягивая Бранна к чистому столу. — Руки ополосни и кормись, сколько влезет.       Острые ушки неконтролируемо радостно приподнимаются, руки прикладываются к груди, еще немного — и в глазах Вороны заблестят слезы, но благодарные феи парят там уже совершенно точно! Повар хмыкает довольно, подбоченивается, привлекая внимание к нескольким торчащим из-за пояса огромным ножам, впрочем, сейчас Бранна не напугает ничто.       — Да ладно тебе, молчун, ты давай умывайся теперь! Грязными руками на этой кухне не едят даже особы королевской крови, хотя некоторые пытались!       Бранн улыбается совсем широко, послушно встает, идет к рукомойнику, с удовольствием ополаскивает руки и даже лицо — день был сложным. Повар наблюдает за этим покровительственно и радостно одновременно. Шугает поварят, раздавая им задания в другой части кухни, приставляет к столу ещё табуретку, усаживается, озабоченно глядя на остывающее блюдо, где исходят соком несколько запеченных кусочков курицы с гарниром.       Наш неблагой возвращается, присаживается, выглядит он теперь значительно посвежевшим. С трудом отрывает взгляд от тарелки, чтобы посмотреть на повара, наблюдающего за ним.       — Вот и чего ты ждешь? — повар не то чтобы недоволен, но не может смотреть на битву вежливости с голодом. — На кухне именно едят, а не соблюдают приличия! Будь добр, ешь! — пододвигает тарелку и ложку.       Дважды приглашать Бранна не надо, аппетит у него сегодня самый волчий, что несказанно радует огромного и жуткого на вид повара, лицо которого, кажется, создано, чтобы отражать все оттенки свирепости.       — Вот и молодец, ты ешь, ешь, а то еле-еле душа в теле! — Бранн поднимает глаза, собираясь спорить, и получает в ответ на несказанные слова. — А вот не надо! Что чуть больше, чем еле-еле, я вижу! Но дела в корне это не меняет!       Наша Ворона подкрепляется дальше спокойно. Жмурится от удовольствия. Общение радует его так же, как еда.       — Я вот тоже в детстве маленький был! Мама недаром назвала меня Воганом, — широкие брови приподнимаются, волк опирается локтем о стол и устраивает на ладони голову, склоняясь в сторону Бранна. — Представляешь! Я! И маленьким!       Басовитый хохот разносится по кухне, заставляя подкравшихся поварят опять прыснуть по местам.       — И вот питался нормально! И волком вырос самым обычным! — глаза Вогана лукаво блестят, можно поклясться, обычным он не является точно. — Разве что не стоит сражаться со мной на ножах, тут уж, прости, даже неблагому без шансов.       Бранн оценивающе разглядывает мощные руки, притаившиеся за поясом ножи, и серьезно согласно кивает.       — Ты ешь, ешь, — стоит Бранну отодвинуть опустевшую тарелку, её место занимает другая, занятая крошечными бутербродами. Странно представить, что делали их те же самые руки, однако доказательством этого служат еще несколько на месте собранных закусок. — Будешь есть, будут силы, а силы тебе точно понадобятся!       В ответ на это Бранн весьма задумчиво кивает, подхватывая придвинутую кружку с морсом. Удивленно приподнимает гнутые брови, заглядывает в глиняную глубину, принюхивается, облизывается. Да, Бранн, вкус другой, это облепиховый морс, клюква тут не растет, в Благих землях нет болот.       Вместо ответа или молчаливого согласия Ворона фыркает прямо в кружку, явно что-то припомнив. Воган стучит по спине нашего неблагого волка… Ах, ну да. Первым Бранну о благих болотах, вернее, об их отсутствии сообщил как раз мой Дей. Во время знакомства.       — Ну вот что ты за несчастье! На ровном месте подавился, — Воган не сердится на Ворону, скорее, переживает и не хочет навредить. — Вот ровно как дитя! Хотя, например, наш король Дей, — слова звучат для Бранна музыкой, так как произносятся с теплотой, — и в самом вот своем пострелячьем возрасте тебе сто очков вперед дал! Вечно норовил какую ерундовину на кухне учинить! Один раз даже мои ножи стащить пытался, — Воган смеется, сам и веря, и не веря в дерзость тогдашнего наследника.       Бранн заинтересованно навостряет ушки и косится попеременно то на повара, то на дальнюю тарелку с закусками. Воган опять грохочет смехом на весь нижний этаж, отпугивая пытающихся подобраться молодых ши, служащих поварятами. Их взгляды прикованы к Бранну, его ушам, его куртке — неблагой выглядит диковато, на вкус молодых. Воган, переживший явно не одно поколение королевской семьи на своем посту, уже, похоже, встречал неблагих, так откровенно он на Ворону не пялится. Скорее, посматривает, проверяя — как его подопечный. И огромный волк неизменно внимателен даже к мелким деталям, закуски переставляются ближе, а рассказ льется дальше.       — Наследник оказался весьма ловким и наглым мальчишкой, однако вот мои ножи ему не достались! — довольно похлопывает себя по поясу. — Пришлось, правда, все равно научить метать их так, чтобы не выбить себе глаз или не покалечить близрастущее дерево!       Я чувствую, нашему неблагому странно представить Дея, который не владел бы хоть каким-нибудь из оружейных навыков. В голове Вороны проносится воспоминание о Белом змее, где нож врезается пяткой не в затылок Бранна, а в глаз Белого змея. Змей обиженно заворачивает кольца и размазывает Бранна по мостовой тоненьким слоем. Наш неблагой хмыкает и произносит:       — Спасибо!       — Уф, ну вот, я уж думал, ты, кроме того, что неблагой, вдобавок немой! — Воган снова хлопает Ворону по плечам.       Сытый и довольный жизнью Бранн сдерживает зевок, прикрывая рот и отворачиваясь, но от Вогана на его собственной кухне не скрыться: Бранна выдает отражение в начищенном боку кастрюли.       — Ха, недаром говорят, волки ночные создания! День ещё не закончился, а ты уже зеваешь!       Бранн покаянно поднимает изумрудные глаза на повара, тот не выдерживает и расплывается в улыбке:       — Ах ты волк, ах ты неопытный неблагой волк! — раздумывает секунду, а потом решительно машет рукой. — На ужин можешь не приходить. Я тебе лучше еды с собой дам!       Наш неблагой радостно улыбается в ответ и вежливо интересуется:       — А можно вас попросить собрать еды и для короля Дея? Он сегодня отдыхает от коронации, но волчий аппетит, думаю, проснется вместе с ним. Я бы занес по пути.       Воган одобрительно кивает, поднимается и почти отворачивается, когда Бранн, стриганувший ушком пару раз, договаривает:       — …если бы вы объяснили, как отсюда туда дойти! — и смотрит с надеждой.       Повар ухмыляется, грозит Бранну пальцем, наигранно хмурится, но его темные глаза таят веселье.       — Вот теперь я верю, что ты королевский волк, хотя и жаль мне, конечно. Такой бы из тебя вышел поваренок! Неблагой! — и это звучит как настоящая похвала.       Воган собирает Бранну отдельный поднос, приправляя всё действо наставлениями, проговариванием дороги и примечательными местами. Бранн кивает, запоминая. Я вижу, как в голове его рисуется своего рода карта, Ворона старается представить пространство именно как пространство. Составленный в воображении макет дает ему представление о своем нынешнем местоположении: судя по тому, что комната Дея налево, в обход, направо и вверх, то есть наискосок и повыше, если смотреть из окна, значит, комната Бранна на несколько этажей выше и правее кухни. Дело, конечно, путает внутренний дворик, но Ворона готова с этим смириться. Маршрут озвучен понятно, поднос собран — и можно идти к Дею. Надо сказать, Бранна эта перспектива весьма радует.       Воган, мне кажется, видит и его радость, и его осознанное слушание, довольно хлопает по спине, вручает поднос, выслушивает еще одно горячее «спасибо!», а потом смотрит за удаляющейся фигурой нашего неблагого, пока тот не поворачивает, скрываясь из виду.       Бранн идет уверенно, минуя приметные вазы, развилки, смену декора, прослеживая периодически появляющиеся по стенам оскаленные головы королевских волков. Это своего рода указатель, как поведал нам Воган, чем ближе ши к сердцу замка и королевства, тем больше волков следят за ним отовсюду. Бранн восхищен логичностью благих.       По пути попадаются несколько патрулей, но подойти не спешат. Кажется, новости прошли по Дому Волка, опережая Бранна. Отдельные встреченные ши косятся настороженно из дальних углов, стараясь отойти и освободить дорогу сосредоточенному Бранну заранее. Сам неблагой этой суеты, шорохов, шепотков не слышит, как и с утра в библиотеке. Мысли его далеко, впрочем, даже от сложных магических схем.       Мне кажется или Бранн попросту доволен?       Когда довольный, все-таки именно довольный, удачно сложившимся общением с благим поваром Бранн приходит к покоям Дея, нагруженный весьма вкусными, хоть и благими блюдами, оказывается, что Мэй подстерегает его здесь.       Благой долговязый волк даже не реагирует на Бранна в первый момент, сверля стену перед собой стеклянным взглядом, но стоит вежливой Вороне поздороваться, офицер Мэй встречает его отнюдь не дружелюбно. То есть офицер Мэй рад, что Бранн нашелся в принципе, но где и как он нашелся, особого восторга не вызывает.       Потому что это Бранн нашел офицера Мэя! А не наоборот.       Мэй подходит, перегораживая дорогу, и ему совершенно все равно, что Бранн озадаченно шевелит ушами. По всем прикидкам Вороны выходит, что Мэя не миновать.       Офицер почти угрожающе нависает над тарелками, заставляя Ворону попятиться и вглядеться серьезно и спокойно — Бранн лишь тут понимает, что Мэй настойчиво намекает на необходимость разговора.       Необходимость в прямом смысле — обойти его невозможно.       Наш неблагой не ожидал, что будет интересен Мэю дальше ответа на приветствие, а потому заинтригованно склоняет голову к плечу.       — Ты! Был в покоях нашего короля, — Мэй потрясает ладонью перед лицом неблагого, загибает один палец. — Потом! Непонятно как оказался в галерее, куда меня отправил Советник!       Выдержанный офицер поджимает губы и сверлит по-прежнему только заинтересованного, а ни капельки не раскаивающегося Бранна взглядом. Сощуривается, пытаясь выяснить попутные обстоятельства:       — Смею заверить, благой волк Бранн, таким встрепанным я его не видел никогда в жизни. Ты не знаешь, почему? Что в принципе могло потрепать Советника столь заметно? — прищур становится изрядно подозрительным. Я почти уверен, Мэю не требуется ответ. — Или кто?..       Бранн смотрит на Мэя, будто все ещё ждет вопроса, моргая не чаще обычного. Лишь склоняет голову к плечу и вежливо вглядывается в переносицу долговязого офицера, отчего изумрудные глаза кажутся просто невероятно невинными. Мэй с трудом собирается, насильно сводя челюсти и явно прикусывая язык со всеми, рвущимися на волю, не слишком-то благими выражениями.       — В галерее я тебя не нашел, — отчетливый зубовный скрежет. — Когда мне сообщили, что тебя видели на кухне…       Забегавшегося и задерганного офицера можно понять, однако я чувствую, как внимание Бранна медленно и верно ускользает от разговора. Перед глазами его переносица Мэя, а в голове нет и следа благих увещеваний, лишь свист ветра и новые, еще не прорисованные, еще не разрушенные схемы. Какие-то незначащие слова обтекают Бранна. Кажется, он решил использовать время во благо, то есть по-неблагому отключиться. Я уверен, он это неосознанно, просто услышал занудную, много раз исполненную еще в Золотом городе мелодию, что, где и как Ворона сделала неправильно без особого объяснения причин.       Ой-ой! Если Мэй заметит, Бранну как минимум придется вернуться к Вогану за новым подносом, офицер и без того едва держит себя в руках! Ну-ка, а если щелкнуть челюстями возле острого ушка?       Бранн отмирает, схемы снова сносит, они дорисовываются каким-то фоновым шумом, пока Ворона лихорадочно осознает, что было пропущено.       — …и после всего этого я нахожу тебя тут! Только тут! Вечером! В конце дня! Хотя должен был сопровождать повсюду! — ноздри яростно раздуваются, офицер поджимает губы опять.       Уверен, его подчиненные боятся подобного вида.       Бранн любопытно наблюдает.       Мэй обреченно загибает третий палец. Бранн заинтересованно смотрит за его манипуляциями, не очень-то понимая, что они значат, но стараясь вникнуть ради собеседника.       — Три! — мученически говорит Мэй.       — Три, — покорно соглашается Бранн, глядя на загнутые пальцы. Что именно они подчеркивают и доказывают, остается для неблагого загадкой.       — Это конец, — тон у Мэя весьма трагический, всё лицо выражает скорбь и муку.       — Нет-нет, до конца еще два… — Бранн в непонимании вскидывается, приподнимает поднос, вытягивая указательные пальцы в сторону руки благого.       Неблагому не нравится тон, он пытается Мэя утешить. Ну, на свой лад.       На что Мэй вздыхает невероятно надрывно, будто успевая произнести часть какого-то слова, начинающегося с «не», а потом резко себя обрывая. Неразборчивое кряхтение и кашель, переходящий в стон, стоит офицеру встретиться глазами с озабоченным теперь уже Мэевым самочувствием неблагим.       Офицер закрывает лицо руками, вздыхает, медленно выдыхает, отнимает руки от лица, упирает одну руку в поясницу, с трудом отводя её от эфеса меча, пальцы впиваются в ремень до побеления суставов:       — Я трижды! Трижды терял тебя за сегодняшний день! — указательный палец обличительно показывает в грудь Бранна. — По старым традициям, за подобное королевский волк должен был броситься на меч, как не выполнивший высочайший приказ!       Ворона аж вскидывает голову, ветер просто воет в его голове, пытаясь переуложить картину мира с учетом новых обстоятельств. Я вижу, как возникает новый пункт на изучение — ознакомиться с порядками Дома Волка по самым новым сводам, найти упоминания о писаных и неписанных законах благих, выяснить, что из сказанного Деем означало особенный высочайший приказ, как сделать так, чтобы Мэй не только не бросился на меч, но чтобы его не казнили…       То, что офицер Гволкхмэй должен ходить за ним хвостом, никак не укладывается в неблагой голове.       Да, я тоже виноват, Бранн. Мне тоже не пришло в голову, что офицер Мэй так о тебе обеспокоится. И что хождение по Черному замку может быть так для тебя опасно. Но Бранн не слышит.       И оттого, насколько серьезно Бранн относится к казням, обращаясь к ним в памяти, я понимаю: Неблагой двор почитает свободу, но жестоко карает тех, кто смеет попирать её законы. В воспоминаниях Вороны рисуется целая череда казней, обыденных, совершенных стражниками на месте — и поэтому более страшных.       — Нет, не надо на меч, — очень серьезно просит Бранн, в волнении подаваясь вперед и слегка тесня растерявшегося Мэя.       Впрочем, как бы то ни было, а наш Мэй — боевой офицер. Его гарнизон, когда волк служил на границе с фоморами, был одним из лучших, и хотя терпел иногда поражения, чаще возвращался с победой, не раз благой волк вырывался из окружения и выводил своих солдат. Так что неудивительно, что и тут он быстро берет себя в руки.       И Мэю окончательно надоело чувствовать себя глупо.       Офицер Мэй вырывает из рук Бранна поднос, словно меч, и ставит его на ближайший столик, словно решив-таки вытрясти из Бранна душу.       В выдержке служивому волку, однако, тоже не откажешь, он скалится, пытаясь вернуться в русло шутки:       — Ну вот и как тебя понять, неблагой! На меч не надо, чтобы ты без ножа зарезал?! — чувства тут звучат, впрочем, самые настоящие.       — Я? — оглядывается Бранн, хмурится в непонимании, про Мэя и не думает. — Кого?       Меж тем, мне блазнится некая подозрительность в его тоне: Бранн волнуется о пропаже друидов.       — Что, сегодня никого?.. — показательно удивляется Мэй, всплескивает руками, закатывает глаза, всем видом выражая мысль, что день для неблагого благого может считаться зряшным.       И вот в его позерстве я отчетливо чувствую опаску. Офицер Мэй испытывает изрядное облегчение оттого, что неподражаемая Ворона никого по пути не извела.       — Я только… — опасливо поглядывает по сторонам наш неблагой, вспоминая краткое, но насыщенное приключение с друидами. Вздыхает печально.       Мэй косится, снова подобравшись в напряжении, на него накатывает жуть — если он, офицер Мэй, не уследил за опасным со всех сторон неблагим, то на меч его бросаться, конечно, не попросят, но по головке точно не погладят. Хорошенечко так не погладят, возможно, раскаленным прутом, не говоря уже о потере репутации. И неизвестно, что для Мэя больнее.       — Я только проводил, — Бранн дергает ушком, покаянно глядя на Мэя. — И отпустил.       — Ну, — облегченно выдыхает благой. — Это не запрещено.       Офицер немного расслабляется, его осанка становится не столь напряженно-безупречной, рука на поясе больше не цепляется за ремень, а лежит свободно. Благой волк распускает шнуровку дублета, придавая себе неофициальный вид.       Обидно, конечно, но несмертельно.       Бранн осторожно поднимает в улыбке уголки длинных губ. Видимо, думает, что офицер Гволкхмэй тоже не любит друидов. И это так, только офицер Мэй не знает, какие неблагие значения могут иметь два столь простых слова, как «проводил» и «отпустил».       — Давай договоримся: я сейчас провожу тебя до э… покоев!       Благой потирает лоб, устало моргает, прикидывая план и способы заставить неблагого поступать более порядочным образом, хотя даже для выбранного Бранном чердака нет точного благого определения.        — А завтра, — договаривает Мэй, уже подхватив неблагого под ручку и развернув от покоев Дея обратно, — пообещай мне, что выйдешь через дверь! Я буду ждать тебя возле двери! Понимаешь это слово?       Настает очередь Бранна выглядеть растерянным, он несколько раз оборачивается на оставленный поднос, порывается вернуться, от Дея он все дальше и дальше! Но офицер держит крепко, на слабые рывки Бранна не реагирует, и его голос пресекает саму возможность возражений.       Наша неблагая Ворона, впрочем, не была бы нашей неблагой Вороной, если бы не вышла на потолке. Как обычно.       Как всегда.       Возражений и нет. Если преграду нельзя проломить, ее можно обойти. Перепрыгнуть. Или перелететь.       — Да-да-да, — не один раз повторяет Бранн себе под нос.       Шкодливые феи витают в изумрудных глазах весьма вольно, чего, на свое несчастье, не замечает Мэй, а сам неблагой весь в заклинаниях, схемах, каскадах и щитах.       И дело тут не в том, что неблагой против порядка. Дело в том, что заставлять Бранна — невозможно. Заставить Бранна что-то сделать против воли не удавалось даже Джокам в четыре руки и церемониймейстеру в две когтистых. Мэю до них далеко, при всей к нему симпатии Бранна.       — Что означает твое «да», королевский волк Бранн, если ты все всегда делаешь по-своему? — сердится Мэй, получив тот же ответ на вопрос о погоде.       — Да, — отвечает Бранн, и, глядя в перекошенное лицо ответственного офицера Мэя, добавляет: — Да-да, я тебя слушаю, Г-волк-х-мэй! И обещаю завтра выйти через дверь!       Ох, офицер Мэй, как много нюансов в этом утверждении. Так же, как и дверей в Доме Волка!       Мэю бы задуматься, повременить, но офицер успокаивается: общеизвестно, что маги не нарушают данное слово. И слово озвученное значит для них больше, чем для прочих ши.       Но это же Бранн!       Мне почти жаль Мэя.       За разговорами и туманными выяснениями отношений ши проходят все крыло, поднимаются, офицер не отпускает Бранна, будто опасается, что тот может исчезнуть и раствориться уже в шаге от Мэя, стоит только отпустить. Нельзя сказать, что Мэй совсем не прав.       Уже возле своей комнаты Бранн оживляется, зовет Мэя зайти и помочь: матрас так и остался стоять неприкаянным слишком далеко от постели, а легкой Вороне не дотащить в одиночку. Благой волк набрасывается на работу с такой страстью, так резко подхватывает свой край, так яростно рычит, обрушивая увесистый предмет с размаху на каркас, что становится понятно: ему тоже нужно дать выход своим эмоциям. Дей вот великолепно умеет крушить мебель.       Наш неблагой слегка втягивает голову в плечи и звонко чихает, кивая на напоминания Мэя перед уходом, гнусаво благодаря за помощь и желая спокойной ночи. Дверь закрывается, замок на ней все еще старый, поэтому Бранн подпирает её стулом, благодарно проводит по деревянной спинке ладонью, а потом в два шага оказывается у окна.       Стремительно перекидывается, быстрокрылой вороной мелькает через двор, забирается в окно гостиной покоев Дея, ещё быстрее оборачивается в ши, подлетает к двери, не обращая внимания на зарычавшего Грея, отпирает её изнутри, осторожно выглядывает, находит взглядом оставленный поднос, выходит, берет еду и заносит-таки в покои Дея.       С чувством выполненного долга устанавливает на столик возле дверей, слышит своими острыми ушами возвращающиеся шаги Мэя — и бесшумно прикрывает дверь. Через которую, вероятно, завтра и выйдет.       Мэй ворчит, что все равно придется тащиться на кухню или в трапезную, мелькать перед глазами у всех тех, кого уже порадовал сегодня своим взмыленным видом, получить порцию неизменных подколок от скучающей стражи и поваров, кто быстрее: ворона бегает или волк летает. Мэй вздыхает, заряжая свои остроты, и уходит.       Бранн отходит от подноса и двери — крадется, боясь побеспокоить Дея, в сторону спальни, заглядывает издалека, убеждаясь, что друг спит, разворачивается, все еще не обращая внимания на оскалившегося теперь Грея, идет обратно — сейчас его с новой силой тянет покинутый утром диванчик.       На полпути к дивану Бранн оборачивается и правильно делает, так как к оставленному около входа подносу начинает подкрадываться, цокая когтями по каменному полу, Грей.       На движение в его сторону пес застывает и делает вид, что исключительно несет службу, обходит границы и лишь вышел порычать на неблагого посетителя!       Ворона делает вид, что возвращается, и Грей отступает. Но стоит Бранну завернуть к своему диванчику, как пес приближается опять. После третьего па Бранн не выдерживает, опускает бессильно руки, выдыхает. Оборачивается со строгим лицом, убедительно и довольно резко командует:       — Грей, не трогай! — серый пес рычит уже как-то странно, словно устал пугать. Или осознал, что его не боятся. В его рыке проскальзывают мягкие ворчащие нотки.       Бранн, видимо, тоже улавливает новые обертоны острыми ушками, договаривает мягче, объясняя:       — Грей, это для Дея.       Наш неблагой вздыхает, в его голове сияет один большой вопрос: почему с благими так трудно? За большим вопросом проклевываются вопросы поменьше. Почему тут не говорят все, кто живет на землях Двора? Почему Грей, который явно разумен и понимает слова Бранна, не пытается донести свою мысль до собеседника никак?       Под отчаянным и вопрошающим взглядом неблагого пес ложится на пол, словно говоря, что ради Дея он готов терпеть и голод.       Печально блестит глазами, затем прикрывает жалобно веки. Расплющенная об пол морда — само воплощение служебного долга, верности, дружбы и неизбывного голодного горя. Грей просто бесстыжий лицедей! Впрочем, его могли и впрямь не накормить: возле Дея никто не сидит неотлучно, как возле Алиенны находится Меви, никто не заходит, ибо запрещено тревожить короля в эти трое суток, так что верный пес действительно страдает.       Похожая мысль приходит в голову и присевшей на диван Вороне. Наш неблагой с новым вздохом поднимается, опять подбирается к еде, сопровождаемый осуждающим взглядом Грея.       — Вот, возьми, — Бранн бросает ему косточку, мяса на которой добрый повар оставил в достатке. — Надо же и тебе иногда есть.       Грей, хоть и голоден, сначала обнюхивает добычу. Потом все же еще раз рычит на непонятного и странно пахнущего визитера. Просто для острастки, чтобы гость не забывал о правилах поведения в покоях Дея и вообще возле самого хозяина!       Наша Ворона хмыкает: сегодня все учат его каждый своим правилам, но у Грея это получается доходчивее всего, он не путает неблагого благими словами, а намерения преданного пса читаются предельно ясно.       Бранн отходит еще на два шага, показывая, что ни в коем случае не претендует на добычу.       Грей утаскивает кость поближе к Дею, хотя все одно не в спальню, обходя норовистые вьюнки, изрядно обнаглевшие с тех пор, как проклюнулись тут впервые. Видимо, Грей старается для того, чтобы оставить хозяину что-нибудь. Как в прошлый раз.       — Хорошо, что это не куриная ножка, — вздыхает Бранн, прикрывая поднос, отходя и прямо припадая к дивану.       Невидимый за стеной Грей рычит из коридорчика удивленно — от куриной ножки он бы тоже сейчас не отказался. И, судя по звукам, принимается за еду.       Пегая голова склоняется все ниже, неблагой не выдерживает, залезает с ногами, а стоит Бранну вытянуться во весь рост и накрыться покрывалом, как сон одолевает его в момент. Он не успевает ни устроиться поудобнее, ни спрятать длинный нос в локоть, как делает обычно. Словно птица, прячущая клюв под крыло. Впрочем, именно птица, не стоит удивляться.       Почти сразу же, как Бранн засыпает, просыпается Дей, которого Бранн не решился разбудить. Я слышу рваный выдох, резкий скрип кровати, отреагировавших на внезапное движение, как будто Дей вырвался из объятий сна и сел, еще даже не успев проснуться.       Я слышу, как успокаивается дыхание моего Дея, как он выпутывается с удивленными восклицаниями из стеблей и цветов, все еще пытаясь, очевидно, убедить себя, что это чистая случайность и не имеет никакого отношения к чувствам Лили. Лили, которая мирно спит, но негласно присутствует во всем замке, гоня омелу, призывая любовь и покой. Ее волосы счастливо светятся золотом, я видел, мой Дей!       Молчит.       Наконец копошение на перине затихает — и шлепают о пол босые ступни. Легкие шаги не слышны, но если открыть глаза и приглядеться, можно уловить приближение высокого и темного силуэта.       Картина была бы пугающей, если бы это был не мой Дей!       А, вот сверкает глазами пес, который с радостным скулением прицокивает к Дею, подставляет морду под руки, ловит пальцы зубами, тыкается в них носом, жмется к ноге. Мой волк очень благородное создание — и он оказывает своему другу должное внимание, треплет морду, наглаживает уши, слегка рычит всякие нежности, прихватывая за бока и за щёки, но в моём Дее есть дополнительное беспокойство, только разгорающееся от промедления.       На расстоянии мне сложно сказать, какое именно.       Мой волк отправляет Грея догрызать косточку, а сам очень быстро проходит к диванчику, одной рукой хватается за спинку, а вторую опускает вниз едва ли не со страхом! Чем ниже опускается ладонь, тем больше она замедляется, будто мой волк боится нащупать что-то не то.       Чувствительные пальцы касаются лоскутков на куртке — Бранн уснул, не успев полностью подтянуть покрывало — мой волк ненадолго задерживает дыхание, и с облегчением дышит снова тогда, когда под его рукой отчетливо приподнимается и опускается куртка Бранна.       Дей бормочет «приснится же такое!», присаживается возле нашего неблагого на край, пробегается пальцами по знакомым лоскуткам, живым и теплым, ибо внутри спит живая и теплая Ворона. Пуговицы идут по диагонали, лоскутки знакомы, мой Дей чуть-чуть улыбается.       Да, мой Дей, Бранн спит себе, и глаза его закрыты. И куда ты тянешь руки? К его любопытному длинному носу? Ой, ну вот, проснулся. Я так и думал!       — Де-е-ей? — чрезвычайно сонно, слегка в нос и удивленно. — То есть, король Дей. Хотя, скорее, просто Дей, — кончик носа чуть шевелится под пальцами моего озороватого волка. — И чем это ты занимаешься, позволь узнать? — опять отстраненный неблагой интерес!       Мне временами кажется, что Бранн воспринимает Дея стихийным бедствием: остановить невозможно, препятствовать бессмысленно, остается лишь пытаться понять.       — Проверяю нюх своего королевского волка! — совершенно по-королевски отвечает Дей, но руку убирает, впрочем, не совсем, спуская ладонь на грудь Бранна. — И еще хочу узнать, как мой волк провел день.       Тяжкий вздох осознания, что Дей просто так, без ответа, не отстанет, мой волк ощущает всей рукой. Ворона поднимает ладони, растирает щёки, уши, усаживается и спускает сапоги на пол. Пытается продрать и глаза тоже, но пока получается не особо.       — Я… гулял по замку, — честно докладывает Бранн, не поднимая век. — Проводил тех, кто не знал дорогу, отпустил тех, кто не заслуживал прощения, оторвал и зашил пару подолов, пообщался с Советником и с офицером Г-вол-к-х-мэем, оказывается, они бывают такими нервными, ни за что бы не подумал!       — Нервными? — мой волк не верит своим ушам. — Джаред и Мэй? Ты их ни с кем не перепутал?       — Я бы не смог, — Бранн приваливается боком к теплому Дею, но мужественно борется со сладкой дремой. — Их ни с кем не перепутаешь: один, как Белый змей, замораживает в полете; второй, как Трясина, любит пошутить…       Бранн искренне не понимает, отчего моего волка, только что спокойно сидящего, разбирает смех. Но опираться на него теперь неудобно — и Ворона снова садится ровно, щурясь заспанными глазами.       — А ещё я поговорил с Воганом! — это воспоминание немного встряхивает Ворону.       Неприкрытая радость в голосе Бранна заставляет Дея наклонить голову:       — Это наш повар? — узнавание одной и той же персоны с разных сторон радует Дея, он просто счастлив, что было у Бранна на дне событие, оставившее о себе хорошие воспоминания. — Тот самый, который учил меня…       — Мыть руки и метать ножи? — если бы Бранн мог хихикать, то именно этим он бы сейчас и занялся, а так в его голосе попросту парят очень веселые изумрудные феи.       — Примерно так, — мой волк не жаждет знакомить Бранна с частью своих воспоминаний, касающейся неудачных и пресеченных на корню шалостей. — И расскажи, что там было про подолы? — теперь улыбается Дей. День у Бранна при Благом Дворе выпал разнообразным и кажется, потрясающим для обеих сторон!       — А что про них рассказывать? — Бранн просыпается почти совсем, только смотрится сонным. — Что тут вообще можно рассказывать? Подолы как подолы, — мой Дей аж затаивает дыхание от иносказательной силы этих слов, — ничего особенного, оторванные, конечно, и я не помню, вот хоть убей, просто Дей, не помню, как их отрывал!       Бранн прикладывает обе ладони к груди, прижимает ушки к голове и слегка срывается на фальцет, все-таки день был странным и нервным, а такое активное и подозрительное внимание благих к внешности, оторванным частям одежд, собственной куртке Вороны, не могло не раздражать.       — Как это, о чем рассказывать? Ну, кто тебя этим подолом окрутил? Куда вы пошли? — мой волк заинтересованно подается вперед не потому, что в любви для него осталась какая-то тайна, а потому, что его гложет любопытство: как могут сочетаться здешняя любовь и наш неблагой. — Как все прошло?       Ворона не чувствует подвоха вовсе и отвечает на поставленные Деем вопросы:       — С подолом ко мне подошли несколько девушек, но первой и утащившей меня в какую-то гостевую спальню, кстати, утащившей невежливо, не спросясь, — Дей на это уточнение только усмехается, — была волчица. Имя её я, правда, прослушал, — Бранн легко потирает длинный нос указательным пальцем, — мысли мои были далеко, но когда понял, что ей от меня надо, то мы разошлись быстро…       — Ты ушел быстро? От волчицы? — кажется, мой Дей удивлен.       — Ну да, а что там так долго делать? Я, конечно, пришил ей подол и вышил в качестве извинения цвето…       Мой Дей! Мой волк! Ну что за поведение! Нельзя, нельзя так громко смеяться!       — То есть?.. То есть ты… — мой волк аж задыхается от смеха, но плечо Бранна не отпускает, хотя легче откинуться на спинку дивана. — То есть ты просто пришил? Как она просила? Пришил подол? И все?       Бранн озадаченно нахмуривается, поворачивает голову к Дею, ждет, пока мой волк отсмеется.       — Да, пришил, — сопротивляться искренне веселящемуся Дею невозможно, и Ворона тоже немного улыбается. — Я сделал что-то не так? Нарушил какие-то правила Благого Двора?       Мой волк успокаивается, хмыкает, проводит по лицу, хотя слезы, разумеется, не выступили, похлопывает Бранна по плечу, не собираясь ничего объяснять.       — Знаешь, Бранн, правил Благого Двора много, — многообещающая улыбка пугает Ворону, в его голове срочно возникает задача изучить эти правила как можно полнее. — Думаю, ты можешь спросить у Советника, — почуяв легкое напряжение нашего неблагого, Дей поправляется, — или в библиотеке. Но сегодня тебе, королевскому волку, нужно еще только одно.       — Что же? — напрягается Бранн. Однако, чуя спокойствие Дея, успокаивается сам — раз друг не волнуется, то и у Вороны повода волноваться нет.       — Тебе нужно подыскать себе девиз, — с важным видом говорит Дей.       Ой, кажется, Бранн все же нашел себе повод поволноваться! Раз феи притихли, а уголки длинных губ опустились.       — Но как меня нашел мой поручитель в смутных неблагих землях, — Дей похлопывает Бранна по плечу, — так и моего королевского волка его девиз нашел сам.       Наша неблагая Ворона заинтересованно подбирается, приподнимает перья на голове. С одной стороны, Бранн невероятно рад, что ему не нужно ни отвоевывать свой девиз, ни добывать его потом и кровью. С другой стороны, Дей загадочен как никогда, а это может означать что угодно.       — Бранн, ты очень расчетлив, — серьезно говорит Дей, на что плечи неблагого напрягаются еще больше. — Поэтому твой девиз таков: «На ладонь выше пламени, на вздох быстрее смерти». Прими его от меня так же беззаветно, как ты отдал мне свое поручительство.       Судя по вьющимся в изумрудных и ясных глазах феям и еле поднятым уголкам губ, день при Благом дворе закончился для Бранна все же очень и очень хорошо.