Лондон, 1982
— Ты скучаешь по нему, да? — надменно спрашивает Вэнди и суёт себе в рот сигарету. — Эй! А что у тебя с лицом? Что за тоска? Кто-то умер? Нэсти больше всего хочется разреветься, закатить истерику, повыбрасывать мебель из окон… Ну надо же! Неужели у неё на лице всё написано?! Какая всё-таки Вэнди проницательная!! А надо было бы кричать и топать ногами, хватать её за руки, запираться в комнате — сделать всё, чтобы умаслить Вэнди. Надо было подговорить Джипа, чтобы они оба расстелились у неё в ногах, и может быть, Вэнди согласилась бы ещё раз всё обсудить… Без драк, без криков, без слёз. Вэнди ненавидит слёзы (пусть и сама ревёт с завидным постоянством, уж это Нэсти знает). Но Нэсти просто вздыхает, как перед прыжком в ледяную воду и тихо выдаёт: — Я думаю, можно было бы ещё раз поговорить, или типа… Мы бы что-то решили. Вэнди резко останавливается и топает ногой. — Ты серьёзно? На что ты надеешься, подруга? Что он перебесится? Да нихуя он не перебесится! И ты с ним… У тебя проблемы? Мы тебя не держим. Может, ты сама будешь за него играть, а? Нэсти иногда такая дурында! Подумаешь, будто Вэнди злится из-за того, что он ей врезал! Да она первая вообще начала! И гордится этим. Парни такие тупые! Целых два года столько всего делать — и вдруг это он один устал и заебался, ну ничего себе! Кто не хочет работать — тот не с Вэнди Маккой и уж точно не в её группе. А Нэсти ничего не понимает! Она опутана, зависима и зашорена. И одно счастье — не знает, как плохо она живёт. — Вы как дети, правда. Послушай, красотка, нужно иногда двигаться вперёд, — разводит она руками. — Это тот самый момент. Мы и так по уши в говне. Вэнди лучше всех знает, как заставить Нэсти кричать и дрожать, и краснеть… Одним своим существованием умеет, ха-ха, вот чертовка-то! А ещё: своим ужасным характером, вот этим самым, женским… Нэсти не такая, как Вэнди: не кидается на парней с кулаками, просто потому что ей показалось, что на неё как-то не так смотрят; не визжит, не пытается перепить всех в баре — словом, совсем не отстаивает своё право быть девчонкой… Вэнди даже после всех своих выкрутасов всё ещё привлекательна… Она умеет не привязываться к людям. Вообще, не нужно думать, что Вэнди Маккой — такая уж и стерва. Вэнди — самая классная подружка. Правда, у Нэсти она ещё и единственная… Наверное, они обе как-то для себя решили, что лучше будет уцепиться друг за друга, ну как сёстры… А что им, из-за мальчиков, что ли, ругаться? Было бы из-за кого… Вэнди рассказывает Нэсти про своих бывших и про то, как в Стокгольме все мечтали заполучить её в группу. Бестолково пытается научить, как манипулировать людьми и ото всех ждать какой-то выгоды. А ещё они обмениваются шмотками для фотосессий, красят друг другу ногти и сочиняют песни. Она делится сигаретами и идеями, на концертах по двадцать раз выкручивает ей гитарные примочки и разрешает спать у себя на кровати, если они что-нибудь прольют на диван. Вэнди делится с Нэсти всем, за исключением одной вещи, о которой рассказывать нельзя, но все и так догадались.***
— Пошёл к чёрту! Мы заняты. Вэнди злобно бросает трубку, кривит губы: — Чёрт, идиот какой-то названивает… — виновато говорит она. — Ты давал кому-то номер? — и бесконечно хохочет. Майкл такой же, как и все, но в отличие от остальных, он смотрит на мир ясным взглядом. Они в этом похожи — только у Вэнди под кожей просвечивает ещё и злоба на весь мир. Это так утомляет, раздражает! Бесит, что он слишком слабо сжимает её бёдра или просто нежно гладит по волосам. Только говорит ей, какая она замечательная. Всю злость и весь свой гнев они могут проецировать на внешний мир, на кого угодно, но никогда — не друг на друга. Вэнди только срывает на нём свою безнадёжность, заставляя его запихнуть в рот ну хотя бы ещё один ломтик картошки в макдональдсе. Любовь среди бигмаков! Майкл — единственный, перед кем Вэнди бывает чуточку стыдно: за разбросанные по комнате трусы и лифчики, когда он заходит к ним с Нэсти в комнату, или за свою ругань бесконечную, или просто за всю свою грубость и невежество. Она готова ударить его, надеясь на возмездие, а в ответ получает только дрожащие ласкающие руки. И она ломается. Уж ему-то она рассказывает всё: какие дела с группой её волнуют; всякие мелочи, которые считает трогательными, ощущая внутри такую пустоту, что из-за неё Вэнди можно кинуть сразу же… Только он почти никогда не задаёт лишних вопросов. — Давай-ка мы с тобой что-нибудь решим. Ей хочется позорно разреветься прямо сейчас, ведь никто её не понимает, как будто это всё нужно ей одной… А говорить, «эй, чувак, не пора ли тебе заткнутся, ведь я самая крутая Вэнди-отсоси-у-меня-Маккой, и у меня нет проблем»… Всё это могло походить на правду… когда-то давно, когда она ещё пыталась держать рот на замке. И вот когда она глядит на него, на это чудо, он ведь никогда не скажет, что она наболтала лишнего, что она и впрямь совсем не умеет держать себя в руках. Он, типа, вообще одним своим видом может всё это высказать ей. Без слов. Майкл Монро такой хороший, насколько может быть ужасна Вэнди. Это только с ней он такой. Глупо ведь говорить, типа, я сделаю всё что в моих силах, только свистни. Да чушь всё это! А ты возьми и сделай хотя бы что-нибудь! Майкл в этом разбирается. Поэтому Вэнди получает подарок в виде бесконечного успокаивающего трёпа, разливанного моря чая и ещё одного спокойного вечера без ругани. Он зальёт её тоску чаем, не будет будить до обеда, а ещё обнимет столько раз, сколько ей будет нужно. Она ведь девчонка… Усадит её в ванну и будет отскрёбывать с неё прошедший день, а заодно и всю прежнюю жизнь до этого момента. Накинет себе на плечи нелепое кимоно, расшитое цветами и драконами. Японцы знают толк в нормальной, красивой жизни. Ну там, чайная церемония, потом ещё одна церемония. И, кутаясь в его костлявые объятия, она думает, что это самое безопасное небо на земле. Иногда, когда Майкл слышит чуть ли не с трудом произносимое «прости», ему кажется, что это сделало их обоих лучше.***
— Так вы типа… вместе теперь? Это так странно! Когда у вас пятерых есть только ваше вместе, а тут эти двое берут и лепят какое-то своё вместе, отдельное ото всех. Нэсти цинично думает, что это не продлится долго, и через какое-то время они обязательно остынут друг к другу, потому что нытьём и капризами Вэнди редко может удержать кого-то. А потом она перетащит свою подушку обратно к ней, виновато расскажет ей обо всякой ерунде, а Нэсти по-сестрински успокоит и обнимет её; а может, они вместе поплачут о том, какие все парни козлы, уютно и тесно устроившись на одной кровати. — Вэнди, скажи честно… — почти умоляет она, зная, что Маккой только того и ждёт. — Да мне с Сэми весь вечер скучно было сидеть! Всё же у Вэнди есть самосокрушительная потребность в конфликте. Влюблялась, кидалась, прижималась так, что и листка бумаги не просунешь, а потом в один миг ссорилась и рвала. Что-то в этом есть… демоническое. Бесовское начало так и хлестает в ней. Всё-таки она прописана в аду… Они это уже проходили, и Нэсти сразу сообразила, что Вэнди Маккой — та ещё штучка. Да только давно ли сама Нэсти Суисайд была той самой лучшей и замечательной подругой, с которой классно было шептаться и никому ничего не рассказывать, а ещё тоже запираться в своей комнате и выдумывать всякие безобразности?… К тому же, они так делали ещё до того, как всё началось. Но это был только их секрет, как и многое другое. И тут — на тебе! получай сапогом по носу! — среди кучи тупых девчонок, что таскаются на их концерты, Майкл выбирает эту помоечную Вэнди! — Лучше бы ты подцепила какого-нибудь... ну... нормального, — мечтательно протягивает Нэсти. — Я второй день одну пиццу доедаю. — А чего это я должна? Ну ладно! Тебе, наверное, не понять! Ну… Нэсти не пытается спорить, потому что и сама не знает — понять ей или не понять. Всё-таки с Джипом было весело. Это ведь только Вэнди имеет право на вселенские чувства… Теперь-то она вечно занята, и пообщаться теперь совсем не с кем. Для всех она — оторва-разгильдяйка, свой парень в доску. Надраться с Джипом до посинения и выползти из бара — это нормально, поорать с ним песни — прекрасно. Ну, может, было у них пару раз чего-то там, но это же не всерьёз… Скажешь тоже! А теперь Вэнди страдает, что всё плохо, что ей пришлось выгнать ударника, и что куда же им теперь деваться… Ну а потом появляется некто, кто желает называть себя Раззлом.***
— И мне любоваться вот на это теперь всю оставшуюся жизнь? — интересуется Нэсти, глядя на того самого мудака, что названивал им в течение недели. — Да ладно тебе. Мало ли что ещё может случится… — подмигивает Вэнди. — Может быть, он ещё плохо меня знает. Нэсти не сомневается. Конечно, этот чудак просто ещё не разобрался, как она в свое время, а потом было уже слишком поздно… она привязалась! Она почти от души желает, чтобы Вэнди выкинула какую-нибудь пакость, после которой этот английский фрукт будет держаться от них подальше. Подумаешь! «Мечтает играть в их группе»! Да может, сам Джонни Сандерс в слезах умолял их сыграть с ним, а Вэнди и ему отказала! Впрочем, для серьёзных переговоров задира-Маккой слишком много гримасничает — будто её устраивает этот шут гороховый! В тот же вечер Вэнди с Раззлом напиваются и вдвоём притаскиваются ночью. Вэнди вдохновлена, окрылена и распевает песни. Страшненькая Вэнди подставляет щеки под поцелуи и пишет песни о красотках, разбивающих сердца, а Нэсти и сама чувствует, как разбивается её собственное сердце. У Вэнди — песни, человек, который её обожает (это, конечно, под вопросом, но это хотя бы забивает голову размышлениями) и мечты-мечты-мечты. А у Нэсти — вон тебе гитара, сапоги на два размера больше и желание Вэнди прилипнуть к ней каждый раз когда у них с Майком что-то не ладится. Нэсти — это так, запасной вариант, одна из тех вещей, о которых она не может никому рассказать. Поэтому она не находит ничего лучше, кроме как задрать нос и сделать вид, что она и знать не желает Вэнди. — Эй, ты, сердитая, с тобой всё в порядке? Она бубнит что-то нечленораздельное и отворачивается. Но Раззл продолжает: — Ты ведь не торопишься? Слышала, тут паб такой есть. Я угощаю! Нэсти пытается уговорить себя, что последний фактор — решающий, и плетётся она с ним только из-за бесплатного бухла, а не потому что ей скучно или что-то в этом роде.***
— Он угощает! И ты ещё думаешь? Он тебе понравится, — возмущается Вэнди, разбирая вещи для стирки: это пусть мальчики зарастают в горе мусора и настиранных носков. — Я возьму твой пиджачок на вечер? — У Майкла своего бери, — бубнит Нэсти. Вэнди весёлая, нацелованная, счастливая — имеет право на какие-нибудь шуточки. Она видит в будущем всё такую же Нэсти, унылую и забитую, её дрожащие руки, её мужа, который будет знать, как манипулировать ею так же хорошо, как и Вэнди. И детей, которые никогда не увидят улыбку своей матери. Вот это да! Нэсти неприлично долго и пристально разглядывает длинноногих выбеленных красавиц-моделей, всех одинаковых, как на подбор. Потом будет ещё сокрушаться, что в своё время не успела ухватить свой шанс, ведь сейчас она чудовищно старая, и какой-то чёрт дёрнул её однажды взять в руки гитару и вообще подвязаться на всю эту ерунду.***
Раззл действительно оказывается милым, очаровательным, забавным — и совсем не в её вкусе. Ей кажется, что ошибочно принимать это за теплоту, веселье и остроумие. Он много смеётся и действительно угощает её выпивкой. И смотрит так, будто гладит глазами. — А синяк у тебя откуда? — первым делом интересуется он. — Упала? — Подралась, — отмахивается Нэсти. — Мутная история.***
— …Пожалуйста, Нэсти, никто никого не держит. А я не обещала, что будет легко и здорово. Это ведь только на обложках альбомов ты красивая, — приговаривает Вэнди, запихивая Нэсти под поток воды из раковины. Они уже накричались, устали и почти помирились… — Вечером зайду к тебе за шмотками. Нэсти наконец-то вырывается и чуть не задыхается от возмущения, потому что Вэнди вечно болтает всякую чушь, такую ужасную и глупую… Как будто это похоже на правду! — Тебя разбудить с утра или сама встанешь? Вэнди слегка улыбается, глядя на Нэсти, до того она нелепо выглядит с мокрыми волосами. Это всё. Это конец. Это уже серьёзно. Это не просто пустяковая ссора из-за того, что кого-то назвали жадным поросёнком или кто-то съел последний кусок пиццы. Ни одна из них не усомнится в том, что враньё всё это. Ни одна из них не воспримет это всерьёз уже утром. — Ты, блять, эгоистка. Это из-за тебя всё по пизде! Ну вот, приехали. Ладно, что остальные ещё не слышат этого. Вцепиться бы ей наконец-то хорошенько в волосы, да провести профилактику наглости. Нэсти не хочет думать, что её опять развели, как маленькую, по-детски, опять заткнули, ведь она как всегда права, а Вэнди решила, что соглашаться и думать не нужно, остальные потерпят. — Вы там купались? — интересуется Сэми, и видя мокрые волосы Нэсти, радостно вопит: — Точно купались! Улёт! — В следующий раз тебя с собой захватим, — обещает Вэнди.***
— Эй, девочка-самоубийца, готова сегодня штурмовать студию? Сегодня пишем тебя! А потом я угощаю, — ласково тараторит Вэнди утром. — Знаешь, что придумала? Мы как-нибудь запишем с тобой собственный альбом. Без всяких там, — она кивает в сторону. — Без парней, понимаешь? — Я не люблю петь, — уныло говорит Нэсти. — А ты не умеешь. У тебя голоса нет. — Не проблема! Замутим что-нибудь с ещё какой-нибудь бабой. Я всё равно больше всех тебя люблю, знаешь? Ты ведь не сердишься?... Остальным не понять! У девчонок нет разделения, кто кого больше перелюбит или что-то в этом роде…***
Лос-Анджелес, 1984
Вэнди Маккой — детка не всем по вкусу. Впрочем, она совсем и не детка. Это Иззи понимает уже тогда, когда она устраивает драку в баре, она вопит несдержанно, она готова убить каждого, кто, по её мнению, не так посмотрит на неё, — да и чёрт возьми, действительно, какая разница, что она девчонка? Во всяком случает, свою гитару она терзает достаточно нещадно, валяется в обнимку с ней на полу, а пьёт даже больше, чем все её друзья, старательно пытаясь убедить всех в своей крутости. Они чертовски похожи, пусть Стрэдлин никогда в этом не признается. Вэнди такая же сердитая, горькая и манипулирующая. Они могли бы делиться практическими советами, типа, курс по выживанию, но вместо этого она хохочет над его песнями, выхватывая из рук исписанные листы. То вино, которое ей предлагают, называет кислятиной и морщится, а когда напивается, рассказывает про всех своих бывших. Она с вызовом ждёт, пока он и её впечатлит, и когда этого ожидаемо не происходит, она торжествует. Злоба и горечь — это всё в каждом грубоватом движении её пальцев, неудобном толчке бёдер и вздохе. Она не даст ему получить то, что он хочет, пытается ломать и это почти выходит. Выбежала из своей клетки и готова рвать и кусать… А ещё царапаться и драть его за волосы. Вэнди великодушно разрешает ему носить свои девчачьи шмотки. Та одежда, которую она скупает тоннами, часто оказывается не такой, как она хотела, «но ты можешь себе что-нибудь забрать», стоит больше, чем его дрянная гитара. Он рвёт её рубашки на лоскуты и носит поверх рваных джинс, а то чокнутое леопардовое пальто и вовсе обрезает, наблюдая, как Вэнди вздрагивает и прикусывает губы. — Выглядишь мило. Иззи ухмыляется, одетый в измельчённые кусочки сердца Вэнди, которые он носит словно символ победы.