Unsinkable | Непотопляемый

— О, черт, — раздается голос Джинни за спиной Гермионы. Паника в голосе рыжеволосой разносится по переполненной палубе, несмотря на резкий морской бриз. — Я имею в виду, э-э, о боже, мне так жаль. Вот, позвольте мне убрать это… Гермиона на секунду закрывает глаза, не решаясь обернуться. Пальцы Джинни, должно быть, сделаны из тающего сливочного масла; в противном случае она физически не смогла бы уронить, разлить, уничтожить и вообще испачкать столько вещей, сколько ей удалось испортить за столь короткое время путешествия. Боже, кто на этот раз стал жертвой катастрофы? Лучше бы это оказался кто-нибудь не из пассажиров первого класса, — умоляет Гермиона про себя. Хотя, весьма маловероятно, что они удосужились бы спуститься сюда… Гермиона оборачивается, мысленно отпуская череду проклятий. Жертва Джинни определенно из первого класса, судя по тому, как он одет: пальто с короткими лацканами поверх темного жилета и элегантные брюки со складками — брюки, на которых теперь красовалось непривлекательное пятно в области промежности. Качая головой, Гермиона широкими шагами направляется к месту «катастрофы». — Мне так жаль, — выдыхает она, стараясь не пялиться на испачканное место. — Моя подруга еще не до конца подружилась с океаном. — Никаких проблем, — спокойно отвечает молодой человек. Он выглядит как джентльмен с головы до пят, с безупречной осанкой и пугающе идеальными волосами — темно-каштановыми, такими темными и гладкими, что невольно напоминают ей отполированное дерево. Гермиона достает из кармана запасной носовой платок и протягивает его молодому человеку, который принимает тот с едва заметным кивком. «Всегда наготове. Да, Гермиона?» — разносится эхом голос Рона в голове Гермионы. Рон уже как год живет в Америке с их лучшим другом Гарри, ожидая, когда она присоединится к ним. Рон, вероятно, посмеялся бы над этой ситуацией. Гермиона так и видит, как он хихикает, прикрывая лицо веснушчатыми ладонями, а Гарри стоически сдерживает смех рядом. Она до сих пор не сказала Рону, что чувствует к нему, как ее сердце учащенно бьется в груди, а щеки покалывают невидимые иголки, когда она думает о его улыбке. Как его отсутствие в прошлом году, заставляло ныть нутро, словно наполовину заживший порез. Немного романтичная в душе, Гермиона представляла, как сбегает с корабля по трапу, когда тот причаливает, бросается в объятия Рона и целует его. Он должен был понять без лишних слов, что она испытывает к нему… В спешке Гермиона осознает, насколько неловким является повисшее молчание. Она одаривает молодого человека вымученной улыбкой на прощание, но как раз в тот момент, когда она собирается увести Джинни, к ним приближается высокий черноволосый мужчина. На его лице нет той отчужденной пустоты, что у рядом стоящего молодого человека — этот мужчина определенно в ярости. — Том, — произносит он не столько как приветствие, сколько как обвинение. — Я искал тебя… Почему ты здесь? Что, черт возьми, ты сделал со своими брюками? — Небольшое происшествие, Сигнус, беспокоиться не о чем, — мягко отвечает Том. Сигнус смотрит сверху вниз на Гермиону и Джинни так, словно они устроили диверсию на корабле. — Думаю, вы должны извиниться перед Томом, не так ли? Снисходительности в его голосе достаточно для того, чтобы от ярости у Гермионы поджались пальцы на ногах, но она сдерживает кипящий гнев и заставляет себя скромно улыбнуться. — Да, сэр. Мы извинились. Но я ещё раз прошу прощения. Уверена, эти брюки стоят целое состояние. Мужчина фыркает так громко, что Гермиона искренне удивляется тому, как у него ещё не отвалился нос. Он поворачивается на каблуках и подзывает Тома одним равнодушным жестом. — Наше место за столом не будет ждать вечность. Том наклоняет голову к Гермионе и Джинни и направляется за Сигнусом. После того, как они оказываются за пределами слышимости, Джинни говорит: — Я чертовски глупая. Извини, Гермиона, я просто неудачно поскользнулась. Гермиона поджимает губы. — Ну, по крайней мере, тебя больше не мучает морская болезнь. Мы проделали достаточно тяжелую работу, чтобы позволить себе билеты на эту чертову гребную лодку. Стоящая рядом женщина в широкополой шляпе бросает на Гермиону возмущенный взгляд. Гермиона игнорирует ее. — Не оскорбляй корабль, — говорит Джинни, как будто у этой штуки есть чувства. — Ты знаешь, как нам повезло? Эта поездка войдет в историю. — Она потирает свой маленький веснушчатый носик и смотрит на столбы пара, поднимающиеся высоко в голубое небо, с бесстыдной радостью на лице. — Да, я уверена, что это войдет в историю, когда ты чисто случайно пробьешь дыру в корпусе, — говорит Гермиона. — Давай спустимся на нижнюю палубу. Когда они спускаются по ступенькам, Джинни одаривает Гермиону улыбкой. — По крайней мере, это была просто вода. — Джинни… — Хотя, честно говоря, — безмятежно продолжает Джинни, выражение ее лица стремительно меняется на сто восемьдесят градусов, — он сам виноват. Нечего было попадаться мне… — Джинни… — Что? В первом классе есть чертов бассейн, тренажерный зал и что-то еще, а наш старый приятель Том захотел прогуляться именно здесь? Зачем? — Это не наше дело, почему он тут оказался, — говорит Гермиона, тщательно контролируя тон голоса, когда они заворачивают за угол. Джинни томится в тишине, пока они не добираются до общего зала третьего класса, что в целом заняло слишком много времени, учитывая размеры «Титаника». Лабиринт залов под палубой освещен теплым электрическим светом, отбрасывающим на стены тени медового цвета, но в общей комнате более тусклый свет, рассеянный по большой, весело шумящей толпе. Стены обшиты панелями, светлое сосновое дерево и белые акценты контрастируют с темным тиковым деревом мебели. Говорят, что условия проживания в третьем классе на борту «Титаника» сравнимы с условиями пассажиров второго класса в других местах, и Гермиона не может не чувствовать себя избалованной, погружаясь в оживленную, но довольную атмосферу. Несколько детей, играющих в карты, сидят на полу, скрестив ноги. Другие играют в шахматы лицом друг к другу. Джинни и Гермиона устраиваются на паре стульев в углу, их залатанные юбки обвиваются вокруг деревянных ножек. Гермиона достает из сумки ручку и несколько сложенных листов бумаги, разглаживает её на колене и начинает писать. — Я уверена, что умру от скуки до того, как мы приплывем в Америку, — фыркает Джинни, откидываясь на спинку стула. — Главное убедись, что, делая это, ты не испачкаешь чужие брюки, — рассеянно отвечает Гермиона. Джинни сдувает волосы со лба. Ее проницательный взгляд перемещается на пиво, льющееся из кружек в соседних руках. — Нет, — говорит Гермиона, даже не поднимая глаз. Джинни устало вздыхает. — Я начинаю думать, что ты понятия не имеешь, что такое «веселье». — Что-то, чего мы не можем себе позволить. Джинни складывает руки на груди и прислоняется спиной к стене.

***

— Очень жаль, что Морган не смог отправиться с нами, — говорит Сигнус. — Я хотел бы сделать ему комплимент за этот корабль. — Он финансист, дорогой; вряд ли он построил это сам, — отвечает его невеста Друэлла Розье с легким весельем во взгляде, которое — учитывая ее драматические черты — выглядит не таким беззаботным, как следовало бы. Ее скулы низко очерчены и нарумянены, а брови взлетают поверх выразительно накрашенных ресниц. — Но дизайн — это нечто, не так ли, мистер Риддл? Том кивает один раз. — Изысканный. — Высокая оценка от выдающегося архитектора, — говорит Сигнус с натянутой улыбкой. — Я уверен, Эндрюс с удовольствием обсудил бы это с тобой. — Морская архитектура меня не особо интересует, — говорит Том. — Но я бы не отказался с ним поговорить. Сигнус пожимает плечами. — Несмотря ни на что, тебе нужно встретиться со многими людьми. Возможно, Моргана задержали в Англии, но, по крайней мере, Тейеры на борту. Я договорился, что мы поужинаем с ними сегодня вечером. — Сигнус отпивает из своего хрустального бокала и смотрит в сторону Друэллы. — Надень зеленое платье, хорошо, дорогая? Друэлла испускает притворный вздох. — Только для тебя, любимый. Том сдерживает собственный вздох. Общение с высшим обществом никогда не интриговало его так, как, кажется, интригует других людей его социального статуса. В конце концов, его не совсем интересуют стандартные способы налаживания связей — есть более эффективные, более абсолютные способы завоевать и сохранить уважение. Конечно, он будет страдать от этого, как страдает от многих наиболее раздражающих банальностей, которые от него требуют… но это не значит, что ему это должно нравиться. Однако, по общему признанию, он питает слабость к драматизму всего этого, к костюмированной дизайнерской одежде, перед которой заискивает богатое сборище, к тому факту, что простое слово или взгляд в сторону доступной молодой женщины могут вызвать слухи об ухаживании в течение часа. Все это — инкубатор для самомнения, и ни одной демографической группой не манипулируют так легко, как теми, кто самомнителен. Тому приходится сдерживать себя, чтобы еще раз не посмотреть на время. Эти обеды, кажется, всегда тянутся в самые сонные часы после полудня, и его внимание имеет тенденцию вяло раскачиваться, подобно колеблющемуся маятнику. Он снова подключается к разговору как раз вовремя, чтобы услышать свое имя. — И, конечно же, — говорит Сигнус с выражением сдержанного раздражения на бледном лице, — там стоит Том, с него капает, он совершенно потрясен, но, очевидно, слишком хорошо воспитан, чтобы что-либо сказать по этому поводу. Вы бы видели, как они смотрели. Как будто никогда в жизни не видели такого состоятельного человека. Хотя у Тома нет никакого интереса пересказывать этот «анекдот», он слегка улыбается. Получившееся в результате выражение лица становится изысканно угрожающим. — Действительно. Вы, вероятно могли подумать, что лайнер защитит нас от толпы, учитывая сумму, которую мы платим, — говорит их тучный светловолосый спутник, сидящий напротив, вытирая каплю розового вина с уголка рта белоснежной салфеткой. Он громко прочищает горло. Том обнаруживает, что почти впечатлен тем, что Абраксас сумел в свои девятнадцать лет перенять манеры, более подобающие усатому мужчине средних лет с моноклем. В половине случаев, когда Абраксас открывает рот, Том ожидает, что из него вырвется хорошее, сердечное хмыканье. — Ну, не подпускать толпу было бы довольно… ну, мы не совсем… — Сигнус прочищает горло. — То есть, Том должен был… он, э-э… Прерывая словесную рвоту Сигнуса, Том оживленно говорит: — Я был на нижней палубе. Глаза Абраксаса расширяются, салфетка увядает в его бледных коротких пальцах. — Для чего? Том терпеть не может, когда его допрашивают. Он ничего не отвечает, предпочитая вместо этого сложить салфетку идеальным квадратом поверх фарфоровой тарелки. — …праздное увлечение? — подает голос Сигнус, нарушая тишину. — Праздность не входит в мой словарный запас, — отвечает Том. Он смотрит на Сигнуса, затем на Абраксаса, призывая их сказать хоть что-нибудь, а не упаваться покладистым молчанием. Он не утруждает себя разглядыванием Друэллы; воспитанные женщины и так подразумевает молчание. Абраксас переводит разговор на качество помещений, но ущерб уже нанесен. Том погрузился в яркие воспоминания о «Великом потопе» в полдень. Единственное, что хуже мальчишки, — это неуклюжая, крикливая, несносная девчонка. Конечно, дело не столько в том, что Том ненавидит конкретных бедных людей; дело в том, что бедность сама по себе вызывает у него отвращение на глубоком личном уровне, поскольку ему пришлось страдать от нее годами, прежде чем присущая ему гениальность вывела его в другую социальную среду. Существование в бедности действует на него раздражающе, подтачивает чувствительность. К сожалению, поскольку его корни выходят за рамки целей одного человека, перевод бедных в соответствующий невидимый сектор общества — единственное, на что Том действительно может надеяться. Пока он на пути в Америку, присутствие бедных дошло до крайности. Конечно, он понимает, зачем они здесь; это путешествие должно принести деньги, и, конечно, он понимает стремление компании к прибыли. Но обитатели третьего класса, которые днем расползаются по палубе, как плесень, мягко говоря, отталкивают. Даже издалека. Путешествие Тома в царство этой палубы — далеко за пределы мерцающих зон первого класса, даже за пределы достаточно приятной прогулочной зоны второго класса — было чем-то вроде попытки установить ментальное превосходство и над той частью корабля. Но, по-видимому, его граждане хорошо владеют жидким оружием. Во время происшествия Тому на мгновение пришло в голову наказать эту рыжеволосую, но дело смягчил тот факт, что технически он находился на их территории. Что является абсурдом, поскольку весь корабль должен быть в его распоряжении, но… что ж. Мир — это в любом случае ущербное место. Том вздыхает. Думая об ущербных пассажирах корабля, он потерял терпение. — Простите, — тихо произносит он. — Увидимся позже, мисс Розье, джентльмены. — Он поднимается с места, оставляя Сигнуса и Абраксаса доедать оставшуюся часть трапезы. Военнослужащие расступаются на его пути, когда он проходит через столовую, и цивилизованная атмосфера приятно колышется вокруг него, как легкий ветерок. Он прогуливается по курительной комнате, от едкого запаха которой першит в горле. Он бродит по бесконечным коридорам. В конце концов, вновь оказываясь в своих личных покоях. Том инстинктивно поправляет резной деревянный стул в углу своей гостиной и направляется к полированному столу в спальне, где его внимания ожидает небольшая стопка книг. Там он открывает альбом и начинает рисовать: угловатые балконы; эффектные фронтоны; парящие стеклянные монолиты. Он строит миры из ничего, и день угасает, как горящая палочка ладана.

***

Гермиона заглядывает в их комнату. Им посчастливилось снять двухместную каюту, в которой две сложенные друг на друга койки уютны, если не сказать уединенны, в отличие от необходимости делить комнату с другими женщинами. У них даже есть своя собственная фарфоровая раковина, выступающая из стены. Гермиона вытягивает шею, но, похоже, Джинни там нет. — Джинни? — зовет она, но безрезультатно, как будто это слово способно вызвать ее из небытия. — Время ужина… Гермиона закрывает дверь и спешит обратно по коридору, скрестив руки на груди и стараясь не выглядеть слишком рассерженной. Честно говоря, это роскошь, когда вам готовит пищу настоящий кухонный персонал. Чего хочет Джинни, сервировку на серебряных блюдечках? Почему она просто не может быть там, где ей положено? На самом деле, это просто неуважительно. Джинни знает, что Гермиона не может не волноваться; она знает, что и так находится на грани того, чтобы вызвать у Гермионы чертово расстройство. В конце концов, Рон доверяет Гермионе безопасность своей младшей сестры. И да, конечно, Джинни в свои семнадцать лет практически взрослая женщина и прекрасно знает, как позаботиться о себе, но все же. Гермиона хватается за перила и поднимается по лестнице, кажется, в миллионный раз. Размеры лайнера дают так много возможностей для физических упражнений, и Гермиона с иронией думает, что вполне могла бы заняться легкой атлетикой, как только сойдет с корабля. Она может пробежать милю в многочисленных юбках, с пропитавшейся потом блузкой. Просто прекрасно. Однако на самом деле «Титаник» не похож ни на что, где она когда-либо бывала. Она очарована механикой корабля— массивными двигателями, изолированными и обслуживаемыми далеко внизу; шестнадцатью водонепроницаемыми отсеками, которые делают корабль практически непотопляемым; его колоссальными размерами. Почти километр в длину. Шестнадцать с половиной тысяч тонн. Поистине шедевр инженерной мысли. Гермионе крайне необходимо узнать научные подробности, но вряд ли в третьем классе есть те, у кого можно спросить об этих вещах. И вряд ли ее мечта стать инженером, осуществима. Корабль слегка накренился, и в ответ у Гермионы скрутило живот. Она хватается рукой за перила и оглядывает палубу на корме, высматривая проблеск огненно-рыжих волос или веснушчатое лицо, скрытое кепкой газетчика, которую Джинни так полюбила. Никого. Ну, тогда где же она? Гермиона только что вышла из общей комнаты, ради всего святого. Если ее нет и там, в их комнате, или здесь, наверху … Желудок Гермионы снова скручивает, на этот раз не по какой-либо причине, связанной с движением корабля. Либо Джинни спустилась в недра корабля — в машинное отделение, или котельную, или грузовые трюмы, ни одна из которых не является особо привлекательной перспективой, — либо она там, где ей определенно не положено быть. Зная Джинни, почти наверняка последнее. Гермиона прислоняется спиной к перилам, ее мозг яростно работает. Рон никогда не простит меня, если ее арестуют. Все еще питая слабую надежду, она в миллионный раз сбегает вниз по ступенькам, но на этот раз продолжает идти мимо входа в залы, направляясь вместо этого к проходу для пожарных в машинные отделения.

***

Семья Вайднер присоединилась к Тейерам на их званом ужине, к удовольствию Тома. Старший сын Вайднера, помимо того, что тот являлся наследником трамвайного бизнеса своего отца, был тихим и начитанным человеком — качества, которые Том ценил в людях. Младший сын менее сдержан, у него веселые глаза и приятная острота в разговоре. Дочь, однако, более интересна, чем эта пара вместе взятая, с бегающими глазами и холодным отношением к разговору, не требующим участия. Ей двадцать один год, и она помолвлена. Том делает один незаметный выпад в сторону девушки, и она бросает на него не шокированный укоризненный взгляд, а мрачный и смеющийся. Недостаточно смелая для откровенного флирта, не говоря уже об активном участии в разговоре, но это уже кое-что, по меркам современных приличных молодых леди. Вайднеры менее интереснее, чем Тайеры, которые, к сожалению, важны и богаты и поэтому стоят того, чтобы потратить на них время, несмотря на полное отсутствие в них чего-либо, напоминающего личность. Том, конечно, производит прекрасное впечатление на всех за столом, включая Тайерса. Он демонстрирует свои безупречные манеры с тем же изяществом, с каким другие могли бы демонстрировать редкую драгоценность, он всегда любезен и даже почтителен, когда это уместно, и он никогда не дает ничего, кроме острых, как рапира, комментариев, когда его просят высказаться об эффективности президентства Тафта или состоянии новой экономики. Том не затрагивает британские дела. Он обнаружил, что американцы редко берут на себя смелость что-либо знать о внешней политике. Это предсказуемо. Не вдохновляет, но Том списывает это на хорошую тренировку перед ужином, который его действительно заботит. Послезавтра, он встретится — и, надеется, что произведет хорошее впечатление — со стальным магнатом Альбусом Дамблдором. По прошествии времени Том рассматривает молодого Вайднера как возможную кандидатуру на работу. Когда мужчины удаляются в курительную комнату и достаточно долго перебрасываются важными именами, трое джентльменов-вайднеров уходят, и компания расходится. — Еда была восхитительной, — говорит Друэлла, когда Том, Сигнус и Абраксас присоединяются к ней в гостиной. — Ты так не думаешь, Сигнус? — Сносно, я полагаю, — ворчит Сигнус с кажущейся неохотой, хотя Том отмечает, что под жилетом у него заметно выпирает живот. — Не прогуляться ли нам по палубе? — предлагает Сигнус, вставая и разглаживая свой фрак. — Прекрасный вечер. — К сожалению, я вынужден отказаться, — говорит Том. — О, перестань, Том, — говорит Абраксас, его щеки покраснели от переизбытка каберне. — Воздух снаружи восхитительный. Проворный. Живой. Чистый. — Я планирую кое-что сделать, — коротко отвечает Том, вставая. — Вы можете найти меня в библиотеке, если вдруг я понадоблюсь вам. Все это путешествие обеспечит меня достаточным количеством воздуха. Работа не ждет. — Спокойной ночи, мистер Риддл, — желает Друэлла со скрытым уважением, и Том коротко кивает ей, желая — что он делает нередко — чтобы женщины имели больше власти в обществе. Откровенно говоря, женское коварство гораздо больше в его стиле, чем бесчувственный подход отбойного молотка, который в наши дни предпочитают многие магнаты. Есть некий шарм в том, чтобы знать, как принуждать, как тихо сговариваться, как обманом заставить кого-то выставить себя полным идиотом, и Том бесконечно благодарен за это. Конечно, тот факт, что женщины были прокляты на полное бездействие, ставит их в подчиненное положение. На самом деле Тома никогда не интересовали женщины, и он не планирует интересоваться ими в ближайшее время. Он поворачивается, подол его фрака развевается у него за спиной с удовлетворительным изяществом, и направляется в библиотеку.

***

Гермиона опрыскивает лицо водой из раковины. Не паникуй. Не паникуй. Черт возьми, ты паникуешь! Прекрати. Она медленно вздыхает, вытирает лоб платком, и зачесывает волосы назад. Металлические решетки высотой по пояс отделяют зоны третьего класса от зон второго и первого, но Гермиона не исключила бы, что Джинни отвлекла стюарда достаточно надолго, чтобы успеть перепрыгнуть через одну из них… или вообще нашла другой способ. В конце концов, это сестра Фреда и Джорджа Уизли. У Джинни гнусная жилка вполовину меньше, чем у одного из близнецов, и изобретательности в обрез. Джинни захотелось бы приключений. Джинни захотелось бы увидеть захватывающие части корабля, невзирая на последствия… Черт возьми. Конечно, она найдет способ подняться на шлюпочную палубу. Где бы Гермионе не пришлось искать Джинни, ей придется делать это тихо. К счастью, здесь, скорее всего, останется не так много зоркой команды, так как вечер плавно перерос в ночь. Она провела слишком много времени, слоняясь по коридорам. Гермиона уверена, что от нее ужасно пахнет, хотя, если Джинни осмелится пожаловаться на это, когда они наконец встретяться, ее ждет ужасная расплата. Гермиона закрывает дверь в их каюту и широкими шагами идет по коридору. Навигация по этому кораблю — еще одна головоломка, еще одно испытание, которое необходимо преодолеть. Ничего такого, с чем она не смогла бы справиться. Конечно, в тот момент, когда Гермиона замечает первого стюарда, стоящего перед воротами высотой по пояс, выброс адреналина заставляет все ее тело загудеть, и становится трудно воспринимать это как какое-то испытание, а не как прямое неподчинение. Такого рода спонтанные нарушения правил находятся в компетенции Гарри и всегда таковыми были, независимо от того, насколько Гермиона привыкла к этому за время их дружбы. Шаги Гермионы замедляются, но, в конце концов, она прикусывает губу, не сводя глаз со своих туфель, и продолжает идти только вперед. Должен быть другой способ обойти это, вместо того чтобы подвергать увольнению какого-нибудь низкооплачиваемого члена экипажа за невыполнение своих обязанностей. Этот корабль — чертов лабиринт — по логике вещей, планировщикам могло бы сойти с рук сделать смешение классов скорее невероятно неудобным, чем невозможным. Гермиона сворачивает за угол и чуть не врезается в пару детей, которые выскакивают из дверного проема в вихре рваной одежды и с длинными волосами. — Серьезно? — бормочет она, когда они убегают по коридору, крича друг на друга. Дверь, из которой они выбежали, медленно поворачивается на петлях, но Гермиона останавливает её, бросая взгляд на темный проход за ней. Может быть … Она проскальзывает внутрь и закрывает за собой дверь, ее пульс учащается. Предполагается, что экипаж должен находиться вне поля зрения пассажиров. Конечно, у них есть свой собственный способ передвижения. Может быть, это он и есть. Гермиона сворачивает за несколько углов. Этот проход в основном металлический — определенно не для среднестатистического пассажира — и впереди раздваивается. Одна сторона развилки ведет по коридору в комнату, наполненную эхом голосов. Может быть, это одна из кухонь? Другой конец развилки находится в нескольких футах впереди, еще одна дверь. Гермиона избегает кухонного коридора, приоткрывает другую дверь и выглядывает наружу. Ее сердце замирает в груди — комната за ней — прекрасный ресторан с обслуживанием по меню, роскошная мебель, погашенный свет. Здесь пустынно, все остатки ужина давно убраны с безукоризненно чистых скатертей. Она крадется по комнате, но, окруженная вихрем шелков и белоснежных скатертей, резьбой и зеркальными вставками в декоре, ее разум предается причудливой прихоти. На мгновение она представляет себя, Гарри и Рона, окруженных людьми, которых они любят, одетых в костюмы и платья, смеющихся за этими столами. У нее немного щемит сердце, когда она представляет это. Гермиона благодарна за все те маленькие удобства, которые она заработала за прошедшие годы, но тесно соприкасаться с настоящей роскошью все равно кажется немного жестоким. Стряхнув с себя эти мысли, она выскальзывает из ресторана в коридор. Пробегая по нему, она мельком замечает соседнюю комнату, где толпится и курит группа джентльменов. Гермиона надеется, что они не увидят её. Она будет бросаться в глаза даже пассажирам второго класса. Гермиона спускается еще на один лестничный пролет. Теперь она окончательно заблудилась. Она понятия не имеет, где может быть Джинни и как все это соотносится с достопримечательностями третьего класса, но пока она помнит дорогу обратно в ресторан, она полагает, что с ней все будет в порядке. Гермиона мысленно готовит оправдания на случай, если ее поймают. Я пыталась проследить за какими-то детьми, пыталась сказать им, чтобы они возвращались в общую комнату… Они повернули, и я последовала за ними … Затем, когда она идет по очередному коридору, ее разум полностью останавливается. Сквозь щель в большой двери она видит величественные деревянные колонны. Гладкие стены, обшитые панелями, из того же благородного дерева. Свисающий маяк из света и хрусталя. И книги. Библиотека. Гермиона прикусывает губу, понимая, что невольно остановилась. На вкус она искушающая, темная и пьянящая, как густой шоколад. Книги, вероятно, более редкие, чем те, к которым она когда-либо прикасалась. …И она уже здесь, не так ли? В этот поздний час в библиотеке никого не должно быть. Не то чтобы Джинни тоже где-то ее ждала; очевидно, она решила окончательно потерять Гермиону. Придерживайся поставленной цели! — кричит тихий голосок в голове Гермионы. Она не должна потакать своим желаниям. Не должна… Но, если честно, иногда она устает быть бескорыстной. Она проскальзывает в дверную щель, быстро оглядывает комнату и — просто на всякий случай — закрывает за собой дверь. Полки впереди, кажется, шепчут ей, протягивая пыльные пальцы, маня. Гермиона спешит через комнату, у нее сжимается горло. Она проводит указательным пальцем по корешку большого, элегантно выглядящего тома. Золотая филигрань украшает его потрепанный переплет из черной кожи. Но в конце концов ее взгляд останавливается на тонкой, не вызывающей восторга книге в конце полки. Несмотря на ее невзрачный внешний вид, она чувствует, что ее тянет к ней. Она наклоняет голову, чтобы прочитать название, и обнаруживает, что это история войны за независимость. Гермиона, конечно, читает американскую историю, готовясь к своему приезду, но ее время на чтение, как правило, ужасно ограничено. За последние три месяца это стало вдвойне тяжелее, большую часть которых она провела на фабрике, несколько дней голодая, чтобы оплатить билет на борт этого корабля. Она вытирает вспотевшие руки о платье и, затаив дыхание, дюйм за дюймом отодвигает книгу с места. — Хороший выбор, — раздается голос прям над ухом. Гермиона вскрикивает и дергается. Книга вылетает из пальцев. Чья-то рука подхватывает её в воздухе. Гермиона оборачивается, когда молодой человек аккуратно кладет книгу на край стола. Ее сердце колотится так, словно ищет выхода из груди. Она подумывает о том, чтобы убежать, но тут он поворачивается от крайнего столика к ней лицом, и она замирает. Это тот самый мужчина, на которого Джинни пролила воду этим днем. Однако выражение его лица не выдает и намека на узнавание, что заставляет Гермиону задуматься, понимает ли он вообще, что встречал ее раньше. Может быть, все пассажиры третьего класса кажутся ему одинаковыми. — Добрый вечер, — говорит он, слегка кивая головой. — Прекрасная ночь для кражи. Ее тело холодеет. — Что? Как вы посмели — я не воровала! — Правда? — спрашивает он, и в его голосе слышится что-то похожее на незаинтересованность. — Да! — В таком случае, могу я поинтересоваться, что ты собиралась сделать с книгой Итона «Война и независимость»? — Ну, как и следовало ожидать от книги, я намеревалась открыть её и прочитать слова внутри. — Резкое замечание вылетает прежде, чем ее мозг успевает приказать рту закрыться. Дерзость — не очень хорошая идея по отношению к богатым. Она это знает. Что, во имя всего Святого, я делаю? К удивлению, Том лишь спокойно отвечает: — Прочитать ее — лучше, чем отказаться от этого. Конкретно эта книга явно не та, от которой ты отказалась бы, выбирая что-то одно. Возможно, это самая ценная книга на борту. Наконец она набирается смелости взглянуть на него, но его внимание прочно приковано к коричневой обложке книги. Гермиона хмурится. — Кроме «Рубайята» Омара Хайяма. — Да, — говорит он, — хотя её ты не найдешь в этой библиотеке. — Нет, полагаю, что нет, — говорит Гермиона. Она слышала, что книга инкрустирована более чем тысячей драгоценных камней, все в золотой оправе. — Вряд ли это легкое чтение. — Как война и независимость. Эта книга — такая же книга по теории войны, как и по истории. — Мне нравится теория войны, — говорит Гермиона, не в силах остановиться. — Я уже три раза прочитала аннотированный перевод «Искусства войны» Джайлса. Впервые настоящая эмоция осмеливается тронуть упрямо неподвижные черты молодого человека: легкое удивление. На мгновение Гермиона испытывает странное чувство успеха, но затем он, наконец, поднимает глаза и встречается с ней взглядом. Шок пробегает по ее телу до кончиков пальцев ног, и все, о чем она может думать, это о том, что смотреть в его глаза — все равно что тонуть в чернилах. — Как и я, — медленно произносит Том, даже не потрудившись скрыть интерес в своем взгляде. — «Маневрирование» — безусловно, мой любимый раздел. Это звучит как проверка, как будто он ей не верит. Сдерживая усмешку, она снова обращает свое внимание на полки. — Моя — «Атака огнем», хотя мне также очень нравится «Тактическая диспозиция», — говорит она, а потом понимает, что делает. Никаких разговоров, Гермиона! Она должна прекратить это сейчас же. Кажется, он ведет себя достаточно разумно. Может быть, он просто тихо отпустит ее … Они оба начинают говорить одновременно. — Я просто пойду… — Если ты действительно не воровала, могу я… Они резко замолкают. Через секунду Гермиона прочищает горло. — Простите, сэр? — Пожалуйста, зови меня Том, — говорит он, ошеломляя ее. — Э-э-э. — О, да ладно тебе, не смотри так удивленно. Не нужно соблюдать формальности — мы знаем друг друга почти двенадцать часов, — спокойно говорит он, выгибая одну бровь в странно впечатляющей демонстрации контроля над выражением лица. Значит, он действительно помнит ее. Гермиона сглатывает. — Ну, я… я Гермиона Грейнджер, — говорит она. — Том Риддл. — Он протягивает руку. Гермиона берет ее с намерением пожать, но он поднимает ее руку и прижимается губами к костяшкам пальцев, не сводя с нее глаз. Поцелуй обжигает. Она чувствует смущающую слабость в коленях и тут же ругает себя. Он отпускает ее руку и складывает свою за спиной, гладкая темная ткань его фрака ложится складками на узкие плечи. — Что ж, мисс Грейнджер, я хотел спросить: если вы не крадете «Войну и независимость», как именно вы планируете ее читать? Под покровом ночи? Я уверен, вам не нужно напоминать, но эта часть корабля на самом деле не входит в вашу юрисдикцию. — Да, я знаю. Поиск этой книги не был запланирован, — говорит Гермиона, обводя взглядом комнату. — Я пыталась найти подругу. — Ту, у которой сомнительная координация. — Да. Джинни. — Она вздыхает. — Шанс невелик, но вы случайно, э-э-э, не видели, как она бродит по округе? Рыжеволосая, примерно такого роста? — К сожалению, нет. Я пришел в библиотеку еще до захода солнца. — Что вы делали? — спрашивает Гермиона и тут же начинает беспокоиться, что зашла слишком далеко. Ничто на расстоянии плевка от этой комнаты даже отдаленно не касается ее, и не в последнюю очередь это касается самого Тома. Он — не ее забота. Едва заметная улыбка тронула уголки его губ. — Я работал, — говорит он. — К большому огорчению моих товарищей, у меня есть обязанности, которыми я должен заниматься, многие из которых включают в себя размышления. Гермиона невольно фыркает и прикрывает рот рукой. — Э-э. Извините. — Извинить за что? — Он наклоняет голову. — Не надо извиняться, Гермиона. Это тебе не идет. Она пристально смотрит на него. Что именно могло в ней измениться в первую очередь? Хочет ли он чего-то от нее? Он начинает расхаживать мимо полок, его пальцы с громким шорохом скользят по кожаным корешкам. — Значит, твоя подруга провела тебя через барьер к этим запретным плодам? — Да. На самом деле, я понятия не имею, где она, и это… — Не по личной воле? — Я… Прошу прощения? — Ты пришла сюда только потому, что этого требовала ситуация. — Да, конечно. — Хотя очевидно, что библиотека — это то место, где предпочла бы быть ты, будь у тебя выбор. — Ну, да. — Тогда почему бы не поискать кое-что особенное? Не можешь набраться смелости? Она пытается скрыть на своем лице недоумение и негодование в равной степени. Том перестает расхаживать взад-вперед и теперь облокачивается на спинку неудобного на вид дивана. Его пальцы растопырены на темно-бордовой скатерти, словно белоснежные косточки на разлитом вине. — Мне жаль, — говорит она, чувствуя себя неловко из-за такого поворота разговора. — Но мне не нравится идея быть арестованной, что — позвольте мне напомнить вам — вы могли бы устроить в мгновение ока, если бы только захотели. Он вздыхает, выпрямляясь. Прядь его волос падает на лоб, что раздражает и отвлекает внимание. Взгляд Гермионы то и дело возвращается к нему. — Тогда, полагаю, тебе повезло, что я не склонен к этому, — говорит он. — Да. Очень, — коротко отвечает она, ей не нравятся надменные нотки в его голосе. Гермиона полагала, что до сих пор ей везло, ведь она избегала превосходства. — Спасибо, что не сдали меня, — говорит она. — И это… э-э, это было… весьма интересно, но я должна найти Джинни, пока та не попала в беду. Она направляется к двери, но прежде чем достигает ее, голос Тома останавливает её: — Я могу показать тебе «Рубайят» Омара Хайяма, если хочешь. Гермиона останавливается и медленно поворачивается. Он стоит у одной из резных деревянных колонн, скрестив руки на груди. Это что, какой-то трюк? Что мог бы получить такой человек, как он, показав ей бесценную книгу? — Она охраняется в грузовом отсеке, — говорит он, — но я мог бы навести кое-какие справки. Извлечь ее для личного ознакомления. — Нет, — говорит она, чувствуя себя так, словно попала в какое-то состояние сна. — Я не … Зачем вам это делать? — Потому что я могу, — отвечает он с нотками раздражения. — Ну, я уже прочитала её, и для меня важны именно слова, а не какая-то причудливая обложка. Золото и драгоценности, это просто … это просто металл и камни, не так ли? Один уголок его рта приподнимается. Это не подходит к его резким чертам лица. Из-за этого его глаза кажутся жестокими. — Итак… большое вам спасибо за предложение, но я вынуждена отказаться, — говорит она. Том слегка склоняет голову. — Желаю удачи в поисках подруги. Гермиона отворачивается и протягивает руку к двери. Из-за спины медленно раздается его голос: — Моя каюта — люкс А14, если ты все-таки наберешься смелости. Ее ладони нагреваются, а лицо приобретает ярко-красный оттенок. Она не оборачивается, чтобы посмотреть на него в последний раз. Убегая, ее сердце внезапно начинает биться в бешеном ритме из-за выброса адреналина. Гермиона бесцельно бродит в течение часа, прежде чем отказывается от поисков. Измученная, она преодолевает коридор, и когда обнаруживает Джинни в каюте, крепко спящую, она даже не может собраться с силами, чтобы как следует разозлиться.