Есть только я

— Раз, два, три, четыре. Пять, шесть. Семь, восемь. Отлично! И ещё раз! Басы били по ушам, пол вибрировал от громкой музыки и активности танцоров. С отточенной синхронностью десяток людей двигались под быстрый ритм. Тренировка шла уже третий час, одежда насквозь пропиталась потом, но каждый танцор старался выложиться по полной, будто танцевал в последний раз. Однако самым ярким источником энергии, задающим темп и настроение всей команде, был парень в центре — Чон Хосок. Будь он не лидером, а танцором в последнем ряду, не заметить его всё равно было бы невозможно. Он двигался мягко и легко, будто в его теле совсем не было костей. Дэнс-машина — так его называли в танцевальных кругах. И не удивительно, ведь никто из сверстников больше не мог делать то, что умел он в свои 24 года. От кончиков пальцев до кончиков волос Хосок будто был пропитан музыкой и являлся реальным воплощением танца. И сейчас, выполняя очередную сложную связку, он продолжал сиять. Ослепительная подбадривающая улыбка не сходила с губ, но при этом цепкий взгляд тёмных глаз не давал никому ни на секунду расслабиться. Все давно знали, что каким бы солнышком он не выглядел, злить его — подобно самоубийству. Впрочем Хосоку повезло набрать себе в команду талантливых хип-хоп танцоров, которые, как и он, жили музыкой и танцами, могли быстро выучить тяжелую хореографию и готовы были сутки напролет торчать в зале. Но даже таких профессионалов перфекционист Хосок мог заставлять часами повторять одно и то же, пока не будет всё выполнено идеально. Те, кто не был в состоянии принять его правила и характер, быстро уходили из студии, остальные — искренне любили и уважали его как одного из лучших танцоров страны, тренера и лидера команды. А Хосок искренне любил этих ребят. Танцы были для Чона, можно сказать, смыслом жизни. Единственным, что приносило настоящую радость. И наличие рядом с ним таких товарищей дарило дополнительное удовлетворение, занятия с ними всегда проходили с огромным удовольствием. По крайней мере, пока он был способен чувствовать что-то хорошее, пока мог испытывать хоть капельку положительных эмоций… Внимательным взглядом парень скользил от одного участника к другому, не упуская никаких деталей. Это действие уже давно закрепилось среди привычек, от которых навряд ли он сможет когда-либо избавиться, и происходило скорее подсознательно, не требуя дополнительных затрат энергии. Точно так же, где-то на подсознательном уровне, Хосок филигранно точно контролировал собственное тело, даже не видя своё отражение. А этим вечером он ни разу и не посмотрел на себя в зеркало. Точнее, глаза фиксировали движения корпуса и конечностей, непроизвольно натыкаясь на отражение своего владельца, но выше груди взгляд ни разу не поднялся. В последний момент он перескакивал на другого танцора. Оставалось буквально три-четыре связки до конца танца, как в груди парня внезапно что-то сдавило и в ответ на боль рука дёрнулась резче и выше нужного. На краткий миг пространство вокруг покачнулось, а зрение чуть помутнело. Хосок сжал челюсти, сохраняя улыбку и невозмутимый вид. Парень, как ястреб, устремил своё внимание на танцоров позади. Вроде никто ничего не заметил. Все были сосредоточены на себе, желая избежать малейшей ошибки, подведя этим давно уставших сокомандников. Мысленно Хосок облегченно вздохнул, а на самом деле грудь продолжало сдавливать, и кислород не мог в эту минуту полностью заполнить лёгкие. Боль не отпускала, вцепившись в рёбра, нарастала сильнее. Вообще она была странной. Это точно не могли быть проблемы с сердцем или ещё чем-нибудь, но всё равно что-то стальным поясом окольцовывало изнутри, стискивало в тугие объятия. Не сумев сохранить всё своё внимание на танце и отвлекшись на неприятные ощущения, Хосок сбился с ритма и выполнил прыжок почти на секунду позже. Со стороны эта ошибка не выглядела критичной, да и не было сейчас потребности выкладываться на 200%, ведь сезон соревнований начинался лишь через 1,5 месяца. Однако… — Стоп! — Хосок резко прервался, не завершив связку, выключил трек и обернулся к группе. — Извините, давайте повторим ещё раз последнюю часть, начиная с барби. Танцоры недоуменно переглянулись. Даже учитывая любовь лидера к идеализации, иногда, по их меркам, Хосок всё-таки перегибал палку. — Так хорошо же сейчас всё сделали, — ответил рядом стоящий парень, который время от времени выполнял на выездах роль правой руки и по уровню танцевальной техники был на втором месте после Хосока. — Нет, я сбился в прыжке. Нужно повторить. — Разве? Я ничего не заметил. Хо, всё было отлично! — он мягко хлопнул его по плечу. — Давайте ещё один раз прогоним с барби и на этом закончим, — спокойно с улыбкой повторил парень и включил трек с нужного момента. Чон понимал, что все уже очень вымотались и навряд ли получится лучше. У него самого сводило болезненными спазмами мыщцы. По-хорошему стоило бы завершить и отправиться в тёплый душ. Они и так уже занимались больше обычного. Но никто не стал возражать. Заняв свои позиции, все молча заново начали танцевать. — Еее! Супер! — широко улыбаясь, прокричал Хосок, как только все замерли с последним звуком песни, и захлопал в ладони. — Молодцы! Отлично постарались! Сегодня на этом всё. Танцоры тоже зааплодировали, как обычно, этим подбадривая и хваля друг друга за работу. Все сразу немного оживились, и, весело обмениваясь эмоциями от тренировки, направились в раздевалку. Хосок попрощался с командой, не забыв поблагодарить и отметить старания каждого участника отдельно, а затем, дождавшись, когда зал опустеет, переключил плейлист с рабочего, состоящего преимущественно из хип-хоп композиций, на личный. Из динамиков полилась более спокойная и плавная мелодия. Парень несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, чувствуя, как расширяется грудная клетка и немного расслабляются мышцы, закрыл глаза и стал медленно, изящно двигаться в такт. Хип-хоп был основным направлением, которому он посвятил большую часть жизни, но помимо этого ему нравились и другие стили. Однако танцевал он их чисто для себя, когда оставался один на один с собой, своими мыслями и чувствами. И сейчас он мог позволить себе ненадолго тот необычный вид удовольствия, когда можешь побыть наедине с собой и отдохнуть от присутствия других людей рядом. Когда не нужно выдавливать улыбку и притворяться. Абсолютно игнорируя усталость и сводящую мыщцы боль, Хосок кружил по залу, выполнял необычные и завораживающие движения, полностью отличные от хип-хопа. Сделав несколько эффектных, резких взмахов руками, парень опять почувствовал, как закружилась голова, и он чуть не упал, успев в последний момент рефлекторно выставить ногу и удержать равновесие. Открыв глаза, он чуть отшатнулся, наткнувшись на тёмные глаза напротив. Две чёрные дыры на бледном лице, источающие пустоту и холод, смотрели из зеркала прямо в самую душу, что сама уже была подобна им. От этого взгляда хотелось сжаться, скрыться, как можно скорее отвести глаза и забыть. Это не он. Он не знает, что это за болезненного вида парень по ту сторону зеркала. К горлу подкатила волна отвращения, и губы скривились в злой усмешке. «Даже сам себе противен», — выплюнул Хосок ядом в лицо незнакомцу напротив и отвёл взгляд от зеркала. «И как только другие не замечают? Настолько прекрасный актёр? Ха!» Он остановил музыку и, взяв пустую бутылку, направился за водой. С окончания занятия прошло достаточно времени, чтобы все могли принять душ, переодеться и покинуть помещение, поэтому парень не ожидал застать кого-нибудь. — Он невероятен! Я каждый раз с трудом заставляю себя не залипать на него. В нём столько харизмы и энергии! — услышал Хосок женский голос, проходя мимо раздевалки, дверь в которую была немного приоткрыта. — Ага! Я сегодня под конец уже с ног валилась, а он вообще как будто не устал! — ответила вторая девушка. — Может быть он не человек? Разве обычный человек может быть настолько идеальным? — спросила третья девушка. — Если бы он сегодня сам не сказал, что ошибся, я бы никогда не заметила и не поверила. Хосок не собирался подслушивать, но последняя фраза заставила его остановиться неподалеку, так чтобы его не заметили. Девушки не называли имени объекта восхищения, но, кажется, это был Хосок, что зацепило его любопытство. Он часто слышал похвалу от других танцоров, но не верил до конца, что эти слова были правдивы. — Да-да, я тоже, — дружно ответили подруги. — Знаете, когда я занималась в команде Ли, он никогда не признавался открыто в своих косяках. Любил свалить на непрофессионализм других, — продолжила третья девушка. — А Хосок, хоть и является одним из лучших, но никогда не ведёт себя как напыщенный индюк. — В этом я с тобой согласна, — ответила первая девушка и с мечтательным вздохом добавила: — Ах, мне бы такого парня! Девочки, его улыбка сводит меня с ума! Я каждый раз млею, когда вижу её! Девушки рассмеялись. — Не засмотрись только на следующем соревновании. Будет ужасно, если из-за этого наша команда потеряет статус многократного чемпиона. Хосок, опустив взгляд в пол, слегка улыбнулся уголками губ и направился в конец коридора. «Интересно, если бы я мог посмотреть на себя со стороны, был бы я такого же хорошего мнения о себе? На самом деле я такой замечательный, как они говорят? Хотелось бы в это верить». На обратном пути раздевалка была закрыта, а свет погашен. Теперь Хосок точно был совершенно один во всей танцевальной студии. Он поставил бутылку с водой возле сумки и, вернувшись в центр зала, встал спиной к зеркалу и снова включил музыку. Было плевать на позднее время и не утихающую боль в мыщцах. Хосок упорно из раза в раз повторял связку за связкой, выжимая из тела всё, на что оно было способно. Насквозь пропитанная потом футболка давно была отброшена в сторону. Когда-то парень гордился своей фигурой, не стеснялся во время выступлений демонстрировать кубики на животе и крепкие плечи. А сейчас… Нет, тело до сих пор прекрасно, судя по светящимся взглядам девушек, которые те на тренировках бросали время от времени, но сам парень сейчас не мог воспринимать его так же. В голове по кругу вертелись мысли о том, что ещё не достиг идеала, слишком мало старается, недостаточно хорош, не реализовал всё, что было запланировано к 20, а всё полученное будто не заслужено в полной мере… Ногу с новой силой пронзила сводящая мышцы и суставы боль. Хосок скривился в озлобленной гримасе и опустился на колени. Он уже с трудом контролировал движения, поэтому продолжать танцевать после того, как все ушли, было глупой затеей. Но на это ему тоже сейчас было плевать. Скорее он был даже рад испытывать физическую боль. Она при должном покое и лечении проходит относительно быстро, зато хорошо глушит собой другую, которую нельзя так же быстро излечить, чтобы не осталось и следов. Трек закончился, и в перерыве между переключением на следующий вклинился незатейливой мелодией входящий звонок. Парень не пошевелился и даже не поднял глаз в сторону телефона. Заиграла новая песня, и он лёг на спину, распластав руки в стороны. Всё тело ныло, а голова была пуста. Хосок, почти не моргая, смотрел на серый бетонный потолок. Мысли проплывали фоном, как беспорядочные сгустки тёмных тяжелых туч над головой в пасмурный день. Он слышал их все, но не за одну из них разум не цеплялся. Это тело и сознание было как будто его и одновременно нет. Он чувствовал холод паркета, ощущал, как ноют мыщцы, но при этом словно смотрел на себя со стороны. Его душа — душа дикой птицы, запертая в чужом теле и никогда не знавшая настоящей свободы, оттого видимо и мечется среди собственноручно созданных иллюзий, толком не понимая чего ищет и на самом деле хочет. А может быть, просто боится самой себе признаться в истинных желаниях? Музыка расслабляющими волнами растекалась по залу, обволакивая всё вокруг своим спокойным и нежным звучанием, но в некоторые моменты, когда она на секунду или две стихала, Хосок слышал, как снова и снова надрывался телефон. К середине третьей песни он лениво поднялся, подошел к столу с вещами и достал из бокового кармана большой спортивной сумки смартфон. При разблокировке на экране высветилась заставка с изображением любимого бойз-бенда, чьим фанатом Хосок являлся уже долгие семь лет. Испытанные эмоции при первом просмотре одного из клипов тогда мало известных айдолов навсегда ярким воспоминанием врезались в мозг. Это была, можно сказать, любовь с первого взгляда, и с тех пор их творчество и они сами всегда были лучшим и мощным источником вдохновения и радости. Поэтому последние семь лет заставка на телефоне была только с этой группой. Хосок бросил быстрый равнодушный взгляд на изученные вдоль и поперек лица мило улыбающихся парней и, зайдя в список пропущенных звонков, нажал на последний номер. Трубку подняли почти сразу. — Хосочек, солнышко! — раздалось на том конце. — Здравствуй, мой родной. Я тебе всё звоню и звоню, а ты не отвечаешь. Отвлекаю небось? — Здравствуй, бабуль, — парень, облокотившись поясницей о край стола, закрыл глаза и потёр большим и указательным пальцем переносицу. — Нет, не отвлекаешь, всё в порядке. Просто у меня была тренировка, поэтому не слышал. Как у тебя дела? Не болеешь? — Ох, да как я… Возраст у меня уже такой: что ни день, то обязательно что-нибудь болит, — хихикнула старушка, стараясь придать словам шутливый характер и делая голос бодрее. — Сегодня вот с самого утра спину прихватило. Но ты не переживай, я водички тёплой попила, платком повязала поясницу, и вроде полегче стало. Ты-то сам как? Рассказывай. — Да нормально. Ничего особенного не происходит. — Как дела у Союн? Хосок опустил глаза на носки кроссовок и застучал пальцами по краю стола. — Всё в порядке у неё, бабуль. Не волнуйся. — Приехали бы как-нибудь в гости, а то давно с ней не виделась. Такая хорошая девочка! — Навряд ли получится, — на секунду Хосок сбился с ритма, что отстукивал пальцами. — У неё сейчас работы много. — Ну ты хоть приезжай, — расстроено, но с надеждой на положительный ответ предложила бабушка. — Я же соскучилась. Совсем про старушку забыл. Хосок закатил глаза, одновременно с этим приподняв уголки губ. — Хорошо, бабуль. Я приеду в субботу. — Да, давай в субботу. Я как раз никуда не собиралась, — радостно прозвучало в трубке. Парень тут же представил, как от улыбки вокруг бабушкиных глаз разбегаются морщинки, а губы обнажают полупустые дёсны. Вздохнув, Хосок испытал на мгновение лёгкость в груди. — Ой, а знаешь, я тут на днях ходила в библиотеку и встретила Е Чжин, ну, соседку с третьего этажа, — внезапно сменила тему женщина, что вполне было в её стиле. — Ты же помнишь, у неё ещё собачка такая смешная, с постоянно высунутым набок языком? –Хосок угукнул. — Так вот она сказала, что у нас в районной больнице появился новый окулист. Я думаю, может, мне стоит к нему сходить? А то глаз совсем плохо видит. Ну сделали мне операцию, а толку? Всё так же и осталось. Что думаешь? — Сходи, конечно, бабуль. Может, врач какие-нибудь новые лекарства тебе выпишет, витамины, например, для глаз. Навряд ли тебе сделают ещё одну операцию, но хотя бы посоветует, как поддержать зрение. — Да что ты, Хосочек, какая операция! Я эту еле пережила, думала от страха прям на столе там помру. Я и сама не хочу ни на какую операцию. А капли — это да, хорошо. Мои-то уже почти закончились. Спасибо. Я тогда постараюсь попасть к нему. — Угу, давай, — ноги в очередной раз свело от перенапряжения, и парень сполз на пол, слегка шипя сквозь зубы. — У тебя точно всё в порядке? — вновь забеспокоилась бабушка, слыша странные звуки. — Да, бабуль. Всё хорошо. Правда, не переживай, — поспешил заверить парень, стараясь максимально правдоподобно сымитировать радость в голосе. — Ну и славно, — Хосок услышал её вздох. — А твои родители опять херню какую-то устроили, — продолжила она после паузы. — Снова Хэвон, зятёк мой дорогой, стал приносить по вечерам бутылки. Они вдвоем закрываются у себя в комнате и пьют. Не знаю, какую аферу он хочет в этот раз провернуть, но это явно ничем хорошим не закончится. Я позавчера подошла к нему рассказать про голосование за проект нового парка у нас в районе, думала, что он с моей дочерью тоже поучаствуют, а он посмеялся и сказал, что я дура и что мне хорошо мозги промыли. Представляешь? — голос старушки надорвался, предвещая возможные слёзы. — Я в старости лет услышала, что я дура. Мне так обидно стало! Ну что за гад! Я для него готовлю, убираю, а он так говорит. И Хена промолчала. Нет, чтобы мать защитить! — раздался первый тихий всхлип. — Ей всё равно, вот этот кабан и ведёт себя нагло. Совсем споит её. Ох, Хосочек, я уже и не знаю, что мне с ними делать. Не слушает она меня. Сопьется с ним, и квартиру пропьют. Хосок сделал глубокий вдох под счёт до пяти и такой же длинный выдох. — Послушай, — он старался звучать ровно, без лишних эмоций. — Я же тебе столько раз говорил, чтобы ты забила на них. Пусть живут как хотят, пусть спиваются. Они взрослые люди и это их выбор, их решение. Позаботься лучше о себе, о своём здоровье. Ходи гуляй, ешь, что нравится. Ну правда, в который раз они тебя унижают? Зачем тебе это? — на последних фразах голос всё же повысился и сделался немного громче. — Перестань. — Но как же, Хосочек? Хена — моя дочь, твоя мать. Кто ещё позаботиться о ней? Вот не станет меня, придется тебе за ней присматривать, чтобы больших глупостей не натворила. Хосок сжал кулаки и челюсти, сдерживая в себе поток злости, что внезапно лавиной захлестнул, стал нещадно жечь в груди, пламенем обхватил горло и задурманил голову. — Эх, не уберегла я её. Надо было тогда настоять на своём, не давать им согласия на брак. Но что теперь поделаешь? — плача уже не было, старушка лишь снова тяжко вздохнула. — Ладно, извини, мне просто нужно было выговориться, поделиться. С кем же ещё мне поговорить о таком? Ты у меня одна отрада в жизни осталась, — повисает пауза. Хосок не знает, что ответить. От напряжения невозможно издать ни звука. — Ладно, не бери в голову. Лучше отдыхай побольше, а то, наверно, весь день в студии провел. Пообедал хотя бы? — Да, бабуль, — выдавил он. — Ну и хорошо. Спасибо, что выслушал глупую старушку. Извини, что отвлекла своей болтовней. — Ничего не отвлекла, — Хосок постепенно стал успокаиваться, переключив внимание на спортивную бутылку с водой, у которой пальцем до этого не заметно для себя подцеплял и закрывал клапан на крышке. — Не обращай, пожалуйста, на них внимание. И не зацикливайся из-за слов этого идиота. — Хорошо, Хосочек, я постараюсь. Ну всё, не буду больше тебя задерживать. Передавай привет Союн. — Угу. Пока, бабуль. — Ну давай, пока. Хосок нажал на красный значок трубки. Рука безжизненной плетью опустилась вдоль тела на пол, продолжая крепко сжимать телефон. Некоторое время парень сидел как статуя, глубоко уйдя в себя. За считанные минуты из него ушли остатки энергии. Что он мог сделать? Перевезти бабушку к себе в маленькую съемную квартиру? Но она сама напрочь отказалась, так как не хотела мешать молодому парню строить личную жизнь. Снять ей отдельно квартиру? Этот вариант был вполне хорошим: и по финансам не сильно затрудняло Хосока, и сама старушка была пока что в состоянии сама за собой ухаживать без чужой помощи. Но этот вариант она тоже отбросила. Хосок не мог понять образ мышления старого поколения: терпеть всё, бояться помешать, навязаться. Почему? Зачем это? Последнее время накопленные чувства сильнее давили на женщину и поэтому она иногда могла вот так в разговоре пожаловаться на свои страдания, но потом быстро закрывала эту тему, и Хосок не мог ничего предпринять, продолжая оставаться сторонним наблюдателем и слушателем. Это изводило. Как оказалось, чувство беспомощности могло давить похлеще всего остального. Однако, как всем известно, человек такое существо, которое привыкает ко всему. Ну или просто нервная система парня уже настолько обросла броней в попытках сохранить стабильность и адекватность разума, что он перестал воспринимать подобные разговоры так же остро, как раньше. Да, эмоции бурлили в нём, когда он слышал, как плачет бабушка, но теперь отпускало после разговора быстрее. Его не волновала судьба матери и отчима. Он более-менее научился на передний план ставить себя. Возможно, это тоже своего рода защитная реакция для сохранения ресурсов. Интересно, в какой момент ему стало плевать на родителей, и они начали восприниматься как посторонние люди, живущие в одной квартире с любимой бабушкой? В какой момент он в принципе стал меньше чувствовать? Когда он вообще последний раз искренне радовался жизни? Хосок нажал на экран телефона и сделал заметку, чтобы завтра записать бабушку на приём к врачу и снова посмотреть варианты жилья для неё. А ещё помониторить информацию о домах престарелых. Но это, конечно же, как самый крайний, последний вариант решения вопроса, на который Хосок навряд ли согласится. И плевать, что бабушка сама это предложила. Даже если там сказочные условия проживания и ухода, он не хотел отдавать её туда. Просто ему нужно больше информации, чтобы знать, как лучше апеллировать сведениями о данных учреждениях, если снова об этом зайдет речь. Парень убрал телефон обратно в сумку, туда же положил бутылку и полотенце. На сегодня точно хватит. Минуя раздевалки, Хосок вышел на улицу, заполненную торопящимися после работы людьми. У большинства из них на сегодняшний вечер пятницы была лишь одна цель — поскорее добраться до бара и выпить. Со своей командой Хосок тоже любит заваливаться в ближайший ресторан и веселиться от души, ненадолго забывая про мышечную боль от интенсивных тренировок. Но обычно это происходит по средам. А почему именно середина недели стала традиционным днём подобных тусовок, никто из них уже и не вспомнит. Продев руки в тонкую ветровку, Хосок проводил ничего не выражающим взглядом мимо прошедшую пёструю и шумную компанию молодых людей, судя по всему студентов, и свернул за угол здания в короткий переулок. Несколько раз он чирканул колесиком зажигалки, и в небо наконец устремилась полоска дыма. Бетонная стена нисколько не защищала от пронизывающего ветра, наоборот, дополнительно покрывала спину прислонившегося к ней парня плёнкой холода. Всё тепло этого мира, вся радость и все краски сузились до одной пламенной точки на кончике сигареты. Хосок, закрыв глаза, медленно втягивал порцию никотина и так же медленно, будто нехотя, выпускал из лёгких воздух вперемешку с дымом. Спешить абсолютно некуда, да и не зачем. Выкурив две сигареты, он направился к автобусной остановке. Как обычно, в это время всё её пространство было заполнено недовольными уставшими людьми, готовыми глотки друг другу порвать за возможность первым сесть. Транспорт ходил часто, но это всё равно не спасало от давки в час пик. Остановившись в конце очереди, Хосок включил музыку в наушниках, засунул руки в карманы куртки и вновь превратился в изваяние. В голове пустота, на душе тоже. Подъехавший автобус уехал без парня: не хватило места. В другой день он мог бы протиснуться и кое-как влезть, но сегодня было так лень делать лишние движения. Даже новую порцию раздражения и злости предпочел проигнорировать, потому что для повтора это слишком энергозатратно. Простояв ещё пару минут, Хосок вышел из толпы и побрёл в сторону следующей остановки. Пожалуй, сейчас так будет быстрее. Будет идти, пока ноги совсем не откажутся шевелиться. Но он надеется, что до дома доберется раньше этого. Лавируя между потоками людей, парень не сразу обратил внимание, что начал моросить дождь. Внутри стало как-то совсем погано. Хосок накинул капюшон и немного прибавил громкость музыки, что грустно разливалась женским голосом под стать погоде и душевному состоянию. И как получается, что почти всегда, случайно включенный поток песен, так точно попадает под настроение? Кажется, смартфоны реально за нами следят. И Хосок за это в какой-то степени благодарен, потому что в эту минуту певица, как никто другой, прекрасно отображала своей песней чувства парня, и от этого создавалась иллюзия, что он не один. Жаль, что ему были доступны только голос и мелодия. Так хочется, чтобы в этот момент его кто-нибудь обнял, прижал к себе. Не обязательно звучать словам утешения, достаточно простого присутствия и тепла другого человека. Размышляя об этом, Хосок начал перебирать всех из своего окружения, с кем он мог бы разделить свою боль и получить необходимую поддержку. Из огромного перечня подходил только лучший друг Юнги. Вот только последний раз они общались недели две или три назад. Потом Юнги улетел в командировку. Вроде он должен был на днях вернуться… Хосок остановился на светофоре и достал телефон. Несколько секунд он задумчиво смотрел на него, а затем убрал обратно. Если бы Юнги вернулся, он же написал бы? Предложил бы встретиться или хотя бы известил, что вернулся живым и здоровым. Однако, зная парня чуть ли не с пелёнок, Хосок предположил, что скорее всего тот устал, замотался. Обидно, конечно, что лучший друг вспоминает о нём не так часто, как ему хотелось бы, но Хосок был уверен, что тот всё равно его любит. Да и он давно привык быть инициатором всех их встреч и приключений. Так что… Перейдя на другую сторону дороги, парень вновь вынул из кармана телефон и отправил сообщение: «Привет. Ты вернулся?» Юнги редко когда отвечал сразу: он не любитель круглосуточно зависать в соц.сетях. Хосок побрёл дальше по тротуару, переключая песню за песней. Впереди виднелась очередная остановка, и парень размышлял, сможет ли пройти ещё парочку остановок до дома или всё-таки лучше сесть в автобус. Муки выбора прервала вибрация в кармане. «Привет, Хо! Да, рано утром прилетел и отрубился на полдня. Как у тебя дела?» — прочитал он ответ Юнги. Ну вот, предположение, что друг просто устал после перелётов, оказалось верным. Глупо было бы обидеться из-за такой мелочи. Снова Хосок чуть не напридумывал себе всякого. Обижаются же только маленькие дети, а он уже взрослый, рационально мыслящий человек. Однако смесь из разных эмоций, как клубок колючих змей, зашебутилась в груди и пробудила в голове новый поток самоуничижительных мыслей. Как всегда, невовремя очнулся от недолгого затишья внутренний критик и вновь зашептал, что на самом деле никому Хосок по-настоящему не нужен, никто его не любит, что не стоит опять грузить других своими воображаемыми страданиями, ведь всё равно никто не поймет в полной мере, и он лишь снова выставит себя ничтожным и жалким. Но в противовес этому голосу из кровоточащих ран на сердце доносился тихий плач ребенка, которому так хотелось, чтобы его приласкали. «Норм», — в итоге написал Хосок, выбрав нейтральную и лаконичную середину между правдой о том, как ему хреново, и ложью, что всё хорошо. «Может встретимся, выпьем?» — отправил он вдогонку, закусив губу. «Ок. Приходи. Я как раз привёз крабов. Заварим королевский рамен (: » Радость короткой вспышкой на мгновение приглушила остальные эмоции, и парень, заметив подъезжающий так вовремя нужный автобус, побежал к остановке. Час пик закончился и в транспорте было уже достаточно свободно, хотя все места оказались занятыми. Хосок встал рядом с сидящими женщиной и ребёнком. Девочка лет шести активно болтала ногами и что-то рассказывала маме. Хвостики на её голове забавно покачивались в такт движениям, а женщина с улыбкой смотрела на неё, одной рукой нежно поглаживая дочку по плечу, а в другой держа её ладошку. Хосок не слышал через наушники, о чём они разговаривают, но этого и не требовалось, чтобы понять, какие между ними теплые взаимоотношения и как они любят друг друга. Конечно, большинство скажет, что любая мать любит своего ребёнка. Однако как много из этих любящих матерей умеют открыто и правильно выражать любовь своему ребенку? Как много детей по-настоящему чувствуют и понимают, что их любят? Губы парня непроизвольно скривились в уродливой усмешке. Заметив в отражении стекла своё выражение лица, Хосок отвернулся от женщины с девочкой и стал разглядывать мелькающие мимо здания и редкие деревья. Полчаса спустя он уже поднимался по лестнице на девятый этаж. Сколько бы раз он ни ходил в гости к различным друзьям и знакомым, но только заходя в этот подъезд, он чувствовал будто идёт домой. Жаль, что в его собственном доме такое ощущение было очень редко. — Быстро ты! С тренировки что ли? — Юнги встретил его в шортах, большой домашней футболке, со слегка опухшими после сна глазами и широкой улыбкой. — Ага, как обычно. Вот, я ещё в магазин заскочил. Шести бутылок соджу нам же хватит? — разувшись, Хосок прошел на кухню, где Юнги во всю колдовал над приготовлением обещанного рамена. Запах стоял восхитительный, и Хосок понял, что несмотря на отсутствие нормального аппетита в течение последних двух недель, сейчас он готов был залпом проглотить всё, что есть в кастрюле у друга. — А ты хочешь прям жёстко напиться? — Ну, не то, чтобы прям жёстко, — почесал шею Хосок, — но раз мы с тобой давно не виделись, то почему бы и не выпить хорошенько? На это Юнги задорно рассмеялся и покивал головой, соглашаясь с ним. — Тогда может не хватить. Но у меня всегда есть чем догнаться, — парень подмигнул и достал из ящика бутылку текилы и бутылку рома. — Коллега так нахваливал один из местных алкогольных магазинов, что я не мог вернуться в Сеул с пустыми руками. Ещё прихватил с собой джин и чачу, но их, пожалуй, стоит оставить до дня рождения Юнджи. Ты же придёшь? — Конечно. Я не могу оставить твою сестру без поздравлений и подарка. А что? — Эмм… — Юнги выключил плиту и поставил кастрюлю с раменом на стол. — Да нет, ничего. Я рад, что ты уже спокойнее относишься к вашему с Союн расставанию. Хосок, успевший к этому времени открыть и разлить соджу, на мгновение завис, уставившись на рюмку в руке, а затем резким движением вылил её содержимое в рот. — Это был её выбор, Юнги. Она сама решила, что карьера для неё важнее, так что я мог с этим поделать? Не скажу, что трёх месяцев хватило, чтобы разлюбить и полностью отпустить, но я стараюсь двигаться дальше. — Вот и правильно. Не стоит зацикливаться на неудачах. К тому же, на вечеринке помимо неё будет куча других девушек. Хочешь, познакомлю с кем-нибудь? Хосок слегка нахмурившись, отрицательно покачал головой. — Обещаю, что это не будет подружка Юнджи. — Спасибо, но, правда, не стоит. Я пока что не хочу пускать в свою жизнь кого-то нового. — Ну ладно. Тогда больше не будем об этом, — выпив, как и Хосок, рюмку соджу, Юнги принялся за еду. — Ммм, а краб и в самом деле вкусный! Ради него я не против снова отправиться в командировку. После рамена и трех опустошённых бутылок парни перебрались с оставшейся выпивкой на диван и включили любимый фильм, который они уже давно могли смотреть без звука, зная наизусть все реплики героев. Юнги, как всегда, смеялся на одних и тех же моментах. Хосок по инерции повторял за ним, но сам мысленно находился где-то далеко. За окном уже был поздний вечер или даже, может быть, ночь, сытный ужин с алкоголем разморили, а плед, небрежно наброшенный на ноги по пояс, завершал всю эту идиллию. Хосок плавно поглаживал край ткани, давно перестав следить за происходящим по телевизору. Короткий ворс пледа был гладким и мягким, словно шерсть котенка, из-за чего ткань приятно скользила между пальцев. Бархатистая кожа Союн вызывала такие же мурашки удовольствия, когда Хосок держал её за руку, большим пальцем оглаживая тыльную сторону ладони. Её прикосновения всегда были по-особенному тёплые и волнующие. Ему очень нравилось, когда она обнимала со спины и прижималась щекой в основании шеи, а тонкие руки обвивали талию. В такие моменты в его груди аж щемило от нежности. Хосок выпустил плед из рук и, поднеся левую кисть ближе к лицу, внимательным взглядом прошелся по всей ладони, несколько раз большим пальцем погладив другие пальцы. Собственная сухая кожа с мозолями показалась ещё грубее на контрасте с ворсом пледа и воспоминаниями о девушке. Хосок сложил обе руки в замок, а затем лодочкой, рассматривая их со всех сторон. Ладони Союн были почти в два раза меньше его, и когда они держались за руки, выглядели хрупче обычного. Хосок, чуть нахмурив брови, опустил руки обратно на плед и откинул голову на спинку дивана. А мозг продолжил подбрасывать различные воспоминания. Например, о том, как будоражаще было целовать её пухлые губы. Опыт Хосока включал в себя отношения с двумя девушками, поэтому сравнивать ощущения от близости с Союн он мог только с ощущениями, которые испытывал, встречаясь с Миён. Но от тех времен в памяти остались лишь прохлада от прикосновения её пальчиков и цитрусовый запах волос, что часто при объятиях щекотали ему нос и щёку. Губы у Миён были тоньше, чем у Союн, да и целовались они сравнительно мало, поэтому воспоминания о губах второй девушки оказались ярче. Но их обеих в сознании Хосока объединяло то, что рядом с ними он чувствовал себя наиболее живым и любимым. Физический контакт с ними дарил покой, страсть, поддержку, был чувственным, иногда чуть грубым и несдержанным, пылким, трепетным, невесомым и обжигающим. До этого Хосок не задумывался о своём уровне тактильности и насколько важным для него может быть физический контакт. «Как странно, Миён и Союн внешне похожи, но одни и те же прикосновения с каждой из них были такими разными… Да и вообще объятия с разными людьми похожи и одновременно так сильно отличаются по восприятию… У бабушки объятия всегда наполнены заботой и безграничной лаской, в команде все в основном обнимают коротко и крепко с похлопыванием по плечу или спине, а девушки чаще слегка робко обнимают на прощание… Как так получается, что имея одно и то же строение тела и набор клеток, из которых состоит кожа, прикосновения каждого человека оставляет совершенно разные ощущения? Неповторимо, словно узор на подушечке пальца…» Хосок сгрёб плед за край и подтянул ближе к груди, закутался и обнял себя руками. «Жаль, что мозг не воспринимает точно так же прикосновения к самому себе, игнорирует приятные ощущения и делает их обычными… Так хочется просто почувствовать чье-то тепло, дотронуться до чужого тела, снова почувствовать, что тоже живой…» Хосок повернул голову к Юнги. Тот, расслабленно облокотившись на спинку дивана и, время от времени делая маленькие глотки из бутылки, с полусонным видом смотрел на экран телевизора, не замечая изучающего взгляда друга. Профиль парня в синем свете от экрана показался Хосоку немного инопланетным, недостижимым и вместе с этим родные глаза так знакомо щурились при смехе, несдержанно вырывавшемся из груди. Давно отросшие светлые пряди причудливо торчали, делая образ Юнги забавным и по милому домашним. Хосок, не моргая, смотрел на друга и не мог понять, что же с ним происходило в эту минуту. Он никогда не интересовался своим полом, и Юнги не возбуждал даже при полной убежденности Чона в том, что тот очень красив. Однако сейчас нестерпимо хотелось всем телом прижаться к нему, ощутить чужое дыхание на своем лице, пробраться руками под футболку и обвить всеми конечностями, впитывая тепло тела. Незнакомое ранее желание с привкусом отчаяния душило изнутри, перекрывая все сигналы здравого рассудка. Хосок придвинулся ближе и положил голову на плечо Юнги, уткнувшись лбом в шею. Тот в ответ слегка наклонил голову набок и коснулся щекой волос Чона. Сквозь запах алкоголя он уловил мятно-свежий аромат духов, которыми Юнги неизменно пользовался на протяжении нескольких лет, так что вся одежда пропиталась ими и сохраняла запах даже после стирки. Хосок провел кончиком носа вдоль шеи, на что Юнги хихикнул и слегка поёжился. Видимо, щекотно. А Хосок словно пьянел от долгожданных ощущений. Как же давно его никто не обнимал, не гладил, не целовал… Кажется, перестав отдавать себе отчет в действиях и осмелев под напором эмоций, парень обнял Юнги за плечи и, приподнявшись, сжал их сильнее, а затем, пока тот, всё ещё увлеченный фильмом, не ожидал никакого подвоха, прижался к его губам в поцелуе. Юнги замер. Сердце Хосока бешено застучало, посылая через вены импульсы по всему телу. Отчаяние, с которым парень желал прикоснуться к чужому телу превратилось в панику от осознания совершенного поступка. Но губы Юнги были такие непривычно сухие и тёплые, а ещё слегка шероховатые от тонких свежих корочек, что Хосок не смог себя заставить отпустить его. Через пару секунд он почувствовал, как друг неуверенно, но ласково ответил на поцелуй. Хосока словно ледяной водой окатили. Он резко отстранился и, до предела округлив глаза, уставился на Юнги. Щёки пылали от стыда, сердце продолжало колотиться, но уже из-за страха. — Эммм… — подал голос Юнги после, как показалось Хосоку, смертельно долгой паузы. — Знаешь, мне хоть и не важен пол любовника, но от тебя я как-то не ожидал подобного, — друг пусть и был ошарашен, но явно не сердился. Поняв это, Хосок облегченно опустил голову и плечи. — Прости, — прошептал он. — Я не знаю, что на меня нашло. — Если вдруг ты решил попробовать с девушек переключиться на парней, то я конечно не против обогатить твой сексуальный опыт, но, думаю, что тебе самому потом будет неловко, — судя по шутливым ноткам в голосе, Юнги улыбался. — Нет, не надо. Юнги, прости ещё раз, — Хосок закрыл лицо руками и сжал пальцами кончики челки. — О боже, это так глупо, — простонал он. — Это правда совсем не то, что ты подумал. — Ладно… Хотя я в тот момент в принципе не успел что-то подумать. Опять повисла пауза, разбавляемая звуками фильма. Хосоку страшно было опустить руки и посмотреть на друга. Пусть они знают друг друга от и до, пережили столько всякого дерьма, но сейчас ему хотелось провалиться сквозь землю. Если в его жизни и были ошибки, то это вошла в топ самых-самых. — Эй, Хо. Всё в порядке, — парень ощутил ладонь на своем плече. Он наконец убрал руки от лица, но взгляд не поднял. «Обними меня, пожалуйста, пожалуйста, обними меня, обними…» — Можно тебя обнять? — еле слышно произнёс Хосок, проглотив мешающий говорить ком в горле. Он знает, что, конечно, можно, ведь это же Юнги, но вдруг… Юнги сам бережно притянул его к себе за плечи и обнял, позволяя Хосоку вновь уткнуться в плечо. — Расскажи, что с тобой происходит? Антидепрессанты больше не помогают? — Не знаю, — прошептал сдавленно парень. На фоне продолжали раздаваться эмоциональные возгласы персонажей фильма, что-то взорвалось, начала играть бодрая музыка, какая обычно сопровождает сцены погони, а оба парня сидели молча, обнявшись и укутавшись в плед, и совсем не обращали внимание на творящееся на экране. — Хо, я переживаю за тебя, — спустя несколько минут молчания тихо сказал Юнги. — У меня нет знаний, как у психотерапевта, но я всегда тебя поддержу. Ты же знаешь. Хосок не ответил. Нахлынувшие чувства окончательно затопили его, сдавив горло и лишив голоса. Вместо ответа Юнги ощутил, как футболка в районе плеча намокла и прилипла к плечу. Поняв, что сейчас не сможет добиться от друга никаких объяснений, Юнги плавно улёгся обратно, не выпуская Хосока из кольца рук. А тот не сопротивлялся и, не убирая голову с плеча, словно огромная игрушка, набитая ватой, опустился рядом. В объятиях Юнги все внутренние демоны, сводившие его с ума без передышки, притихли. Эти объятия не были такими же исцеляющими, как у бабушки или мамы в детстве, но безусловно принесли некоторое облегчение и ненадолго позволили испытать подобие умиротворения. Юнги больше не смеялся, хотя было ещё два-три его любимых эпизода, от которых у него обычно текли слёзы из-за смеха. Когда фильм закончился, Хосок первым выпутался из пледа и сел. — Ладно, я пожалуй по… — Да куда ты пойдешь? — не дал договорить Юнги, вставая с дивана. — Подожди, сейчас принесу бельё и одеяло. Хосок поднял на друга глаза, а затем на его задумчивом лице расцвела благодарная улыбка. — Домой он собрался, ага, кто тебя пустит в таком состоянии… — пробубнил Юнги, выходя из комнаты. Вся квартира была погружена в ночную темноту и тишину. Хосок лежал на спине и по сотому кругу глазами обводил узор из теней на потолке, созданных лунным светом и ветками деревьев. Всё точно так же, как и восемнадцать лет назад, когда он ночами пялился в стену, окно или потолок, размышляя, что же сделал не так и почему его не любят. Этот вечер вновь разворошил осиное гнездо в сердце, что-то надломил, изменил в нём, но он не мог нащупать и сформулировать это в понятную мысль. Переживания, от которых ещё пару часов назад защитили руки Юнги, снова вылезли из своих норок и углов. Больше всего беспокоил спонтанный поцелуй с лучшим другом. Было безумно стыдно за несдержанность, а главное, он сам не знал почему это случилось. Однако он смог в итоге получить тепло, как и хотел. Повезло, что это оказался Юнги, а не кто-то другой, что он воспринял всё относительно спокойно. При этом Хосок не был уверен, что не стал бы поступать так же, если можно было бы перемотать время назад. В конце концов результат нельзя назвать плохим. Может, всех тараканов из головы он не сумел изгнать, но чему научился на психотерапии, так это по возможности давать выход эмоциям, а не подавлять их. Ведь если этот порыв случился, значит, что-то спровоцировало. На что-то он долго не обращал внимание. Но он же столько времени боролся с собой. Почему опять всё вернулось? Почему таблетки не помогают на все 100%? Страшно. Страшно. Больше не хочется проходить через круги собственного ада. Хосок перевернулся на бок в позу эмбриона, обнял одеяло и зажмурился. Слёзы сами потекли на подушку. Захотелось стать шестилетним мальчиком, чтобы мама, как тогда посадила на коленки, прижала к себе и погладила по голове, успокаивая. «Вот только я никогда на самом деле не был ей нужен. Она никогда не была на моей стороне, и все эти проявления любви были ложью. Но я же не виноват. Я не был плохим. Я не плохой! Я просто был ребёнком, всего лишь маленьким ребёнком!» Чёрт! Хосок думал, что смог в полной мере принять эту часть детства, что простил мать, но боль едкой жидкостью стекала по коже, расширяя чёрную дыру в груди. Кажется, её ничто и никто никогда не сможет заполнить. Даже у него навряд ли хватит когда-либо сил заштопать её прочными нитками. Эта бездна поглощает любой свет, остаётся ненасытной, и монстр на её дне требует ещё любви, ещё больше, ещё сильнее. Хосок прекрасно знал, как его любила бабушка, как дорожил их дружбой Юнги, пусть и очень редко это демонстрировал. Он знал, что несмотря на выбор Союн в пользу карьеры, она его тоже любила и была искренней в отношениях. Но это всё не то. Что-то непоправимо в нём искалечено с самого рождения. Грудь снова сдавило тисками, как на репетиции, и всхлипы стали застревать в горле, мешая сделать глубокий вдох и выпустить наружу мучительно долго и старательно копившиеся чувства. Хосок перевернулся обратно на спину и протер лицо рукавом футболки. Пока он выравнивал дыхание, в лунном свете взгляд упал на стоявшие за стеклом шкафа фотки, на одной из которых они маленькие, вдвоем с Юнги, сидели на качели в парке аттракционов. «Это правда я? Не верится, что был таким карапузом… Малыш, что же с тобой не так? Почему никто не сумел внушить тебе это сранное чувство любви?» Хосок закрыл глаза и представил себя тем самым шестилетним ребёнком, сидящем в своей комнате за столом. Только этот маленький Хосок был как будто другим ребёнком, а сам парень стоял рядом, высокий и взрослый, каким он сейчас и являлся. Этот малыш выглядел таким милым, так широко улыбался, а глаза светились от огромного количества мечт, которые когда-то Хосок собирался реализовать, что парню захотелось крепко обнять этого мальчика. Обнять как никто никогда его не обнимал, потому что не мог понять всю душу этого ребёнка. Хосок представил, как подошёл к нему и, наклонившись, обвил руками, укрывая от всех переживаний, от которых в будущем будет терзаться эта хрупкая душа. И от данного простого действия слёзы пробили его с новой силой, превратившись в настоящее рыдание. Но в этот раз они несли с собой истинное облегчение, по крупицам вымывая невысказанную боль. «Я больше не маленький мальчик, и мама никогда уже не сможет восполнить мне недостаток своей любви, ведь она была нужна тогда… Юнги… я люблю его и ценю как друга, но друг не может заменить всех. Даже если он самый лучший и близкий. Я не могу всё время надеяться на него. Девушки тоже смогут дать только романтическую любовь, что не заменит отношения с родителями или дружбу. А бабушка… Она посвятила мне большую часть своей жизни, но я не могу и дальше от неё зависеть. Когда-то её не станет в моей жизни. Да и остальные когда-нибудь меня покинут по разным причинам. Кто останется рядом со мной до самого конца? Я всю свою жизнь цеплялся за других, искал в них опору, что поможет заполнить мою внутреннюю пустоту. И что в итоге? Я до сих пор вишу над пропастью… Видимо, всё-таки никто никогда, кроме меня самого, не поймет меня по-настоящему, не подарит ту любовь, что будет прочнее любой крепости, безусловной и всё принимающей, несмотря на все мои грехи и недостатки… Кажется, я и есть тот взрослый, единственный, кто в состоянии огородить, защитить и сберечь этого мальчика. Единственный, кто сможет сделать для него действительно всё самое лучшее… Получается, никто мне на самом деле больше не нужен…» С последней мыслью голову Хосока будто пронзило стрелой света, и в ответ в самой глубине души что-то переливчатым робким звоном, вздрогнув, откликнулось в радостном предчувствии скорого освобождения из позабытой давным-давно темницы. Такая простая, но столько в себе несущая для парня мысль оказалась настоящим откровением. Он множество раз слышал, как важна любовь к себе, но никогда не понимал, что значит эта самая любовь к себе. А осознание данной истины и её быстрое, лёгкое принятие, как будто Хосок вспомнил что-то очень важное, что знал с рождения, но утратил ещё в начале своего пути, настолько поразили его, что он ощутил, как в одно мгновение всё внутри стихло и вместо грязных волн и мутной ряби на поверхности воды образовалась чистая зеркальная гладь. И наконец, измотанный, но сумевший обрести новый источник веры, силы и фундамент своего будущего счастья, Хосок с улыбкой начал погружаться в сон, повторяя, как мантру: «В реальности у меня есть только я… у меня есть только я… есть только я…только я… Я!»