Знак ли это свыше?

      Юноша лежал на холодном бетонном полу, свернувшись калачиком. Связанные руки давали о себе знать, а дыхание никак не хотело становиться ровным. В голове творился хаос, который в нынешних обстоятельствах не хотел уходить. Ему мерещились стены лифта, в котором он застрял вместе с матерью, когда был ребёнком десяти лет. Картинки двигались со скоростью света, заставляя юношу жмуриться.       Он уже потерял счёт времени. Его держали, по его подсчётам, примерно месяц, если не больше. Юноша попробовал начать читать Тору, как дверь внезапно открылась. Он резко распахнул глаза, после чего инстинктивно зажмурился от слишком яркого света. Молодой человек уже был готов к очередным пыткам, как со ступеней упал человек. — Эй, эпилептик! Тут тебе компания! Можешь разделить свои считанные дни с самым известным журналистом страны! - с противным смехом сказал громила, державший у виска мужчины пистолет.       Юноша словно не обратил внимания на нового пленника и громкий звук закрывавшейся двери. Он продолжал надрывисто дышать, перебирая в голове строчки из Торы, Корана, да из всех священных писаний, в конце концов! Надо было ему как-то пережить то воспоминание одиннадцатилетней давности. Молодой человек верил, что его ищут. Семья не могла просто бросить его на произвол судьбы. В полицию же он верил не сильно. По крайней мере, не так, как в "Милтон Секьюрити". — Ты в порядке? - спросил Микаэль. — Я не эпилептик, если Вы об этом, - огрызнулся юноша. — Знаю. Неужели они не оставили тебе ингалятор? - всё так же спокойно спросил Микаэль.       Юноша шумно выдохнул. Общительностью он с детства не отличался. В подростковом возрасте он вообще частенько хулиганил и не отличался скромностью. Да и в школе ему частенько приходилось иметь дело с хулиганами. Благо мать с детства внушила ему, что нужно уметь постоять за себя. И молодой человек благодаря наставлениям матери научился защищаться сам и при случае вступаться за сестру. С незнакомцами юноша всегда держал ухо востро, а потому отчеканил: — Я не болею астмой. С чего это Вы вдруг заинтересовались моим здоровьем, Калле Блумквист?       Микаэль даже не рассердился из-за своего нелюбимого прозвища. Поведение соседа невольно напомнило ему поведение Осы. Блумквист поспешно заверил: — Я не имел ничего в виду, просто...       Микаэль вдруг осекся. До него постепенно начало доходить, что же происходит с юношей. Журналист подошёл к нему и сел рядом. Он аккуратно положил руку на голову молодого человека и мягко спросил: — Как тебя зовут? — Феникс, - ответил юноша с трудом, все ещё чувствуя нехватку воздуха.       Микаэль Блумквист не стал задавать лишних вопросов. Он знал, что это его ненастоящее имя. Журналист мягко взял его за правую кисть и осведомился: — Ходишь в синагогу? Просто... — Я просто знаю наизусть Танах, Коран, Библию и Трипитаку... Раньше очень помогало. Если не считать сегодняшний день.       Микаэль позволил себе удивиться. Интересно, его подруга смогла бы выучит наизусть столько священных писаний? Блумквист был уверен, что смогла бы. Потому что и этот молодой человек, и она обладают фотографической памятью. Он продолжал держать одну руку на голове дрожавшего юноши, а другой сжимать одну из связанных кистей. — Попробуй сосредоточиться на чём-нибудь хорошем. Старайся дышать глубоко и ровно.       Молодой человек мог вспомнить пару-тройку хороших моментов. Например, как они с сестрой, будучи десятилетними, по очереди прыгали с балкона их квартиры, используя плед в качестве парашюта, пока мама была в Йёнчёпинге по делам (конечно, от соседей и матери им потом досталось, и неделю им в наказание не разрешалось ходить куда-либо ещё, кроме школы). Или когда мама им на ночь читала что-нибудь из книжек по высшей математике или физике. Или когда они вместе гуляли по парку Трэдгордсференинген почти каждые выходные, если мать не была занята очередным расследованием. Или когда к ним периодически приезжала адвокат Джаннини и возилась с ними. Или когда они с матерью на новогодние каникулы поехали в Гибралтар, когда учились в выпускном классе гимназии. — Клаустрофобия не смертельна. Дыши спокойно. Всё хорошо, - сказал Блумквист, гладя вспотевшие и местами окровавленные рыжие волосы товарища по несчастью.       Микаэль с интересом наблюдал за собеседником. Его успокаивающий голос и поглаживания по голове давали результат. Молодому человеку становилось легче. Тот через несколько минут перекинул через согнутые ноги связанные руки и с трудом перевернулся на спину. Юноша перестал отрывисто повторять Тору, его дыхание стало ровным, а мысли в его голове стали приходить в какое-то подобие порядка. Микаэль спросил ещё раз: — Как тебя зовут? — Я, кажется, назвался, - отмахнулся молодой человек. — Ты назвался псевдонимом, который отражает твоя татуировка. Я хочу знать твоё настоящее имя.       Молодой человек замешкался. Не в его натуре было открываться посторонним людям. Да и знали его в основном под ником Феникс в Республике Хакеров. Псевдоним он придумал под стать своей татуировке на правой лопатке и любимому спорту - паркуру. Мужчина усмехнулся кривовато и ответил так громко, насколько позволял ему охрипший от периодических криков во время пыток голос: — Хольгер.       Взгляд Блумквиста на мгновение стал удивлённым. Этого быть не может. Этого быть не могло. Ему почему-то не казалось совпадением то, что ещё одного человека зовут Хольгер. Микаэль Блумквист знал только одного человека с таким именем. Он помогал ему в расследовании дела Залы. Он был одним из близких людей одного очень дорогого ему человека. Микаэль был потрясён его смертью и присутствовал на его похоронах. — Вас что-то удивляет, Микаэль? - ехидно спросил Хольгер. - Ничего, что я к Вам по имени?       Блумквист помотал головой. Вечер для журналиста начал приобретать более яркие краски, на фоне которых мерк предстоящий ужас после того, как его усыпили прямо на улице, засунули в фургон и привезли на Богом забытый завод. Более того, ему захотелось побольше узнать о своём невольном соседе. Сначала Микаэль хотел расспросить его о клаустрофобии, но передумал и задал другой, совершенно уместный в нынешнем положении вопрос: — Как ты здесь оказался?       Хольгер сглотнул, после чего поморщился от боли в горле. Оно саднило и не давало ему покоя вот уже несколько дней со дня предыдущих пыток. Молодой человек заговорил: — Начну с того, что я работаю в "Милтон Секьюрити". В этот раз я выполнял очередное задание Драгана... — Арманского? Тебе же около... шестнадцати? - неуверенно спросил Блумквист. — Мне, вообще-то, двадцать один. — А выглядишь совсем как подросток. — Все так говорят, - пожал плечами Хольгер. - Арманский меня на работу даже брать не хотел сначала.       Действительно, Хольгера не сразу взяли на работу. На собеседовании Драган очень долго рассматривал молодого человека, как будто пытаясь найти какое-то сходство с лицом из прошлого. И тату феникса с пирсингом это сходство очень даже давали. Про бунтарство можно промолчать. Он даже долго рассматривал паспорт кандидата. Хольгеру позвонили только через два дня с известием о том, что он принят на должность.       К вундеркинду-выпускнику юридического факультета Уппсальского университета сотрудники охранного агентства отнеслись несколько подозрительно. Нет, Арманский и сотрудники "Милтон Секьюрити" довольно толерантно относились к его вызывающему внешнему виду (учитывая то, КТО у них работал до этого). Однако они относились скептически по двум очень уж причинам. Во-первых, они предполагали, что Хольгер долго не продержится. Его многие принимали за школьника из-за его роста. Во-вторых, работать с дубликатом Лисбет Саландер хотели немногие. Как ни странно, но ожидания коллег в некоторой степени Хольгер всё-таки разрушил. Он хоть и был нелюдимым трудоголиком, но смог выстроить с некоторыми сотрудниками, в число которых входил и сам Арманский, доверительные и даже дружеские отношения. — В общем, я работал над очередным заданием Драгана. Всё началось с того, что к нам обратился Филип Элиассон с просьбой защитить его от шантажистов. Он чуть ли не на коленях умолял Драгана помочь ему, утверждал, что его могут убить в любой момент. При этом рассказал нам он немного. Только то, что он врач в детской психиатрической клинике Святого Стефана, что всего за неделю получил одиннадцать писем с угрозами, и что он собирался поехать на научную конференцию в город, где я родился и вырос, - выдавил из себя Хольгер. — Его нашли мёртвым в номере отеля в Линчёпинге, - начал вспоминать Блумквист. — Да, в Hilma Winblads. Всё вроде бы напоминало самоубийство, и полиция нашего города закрыла дело. Зато за него помимо нас взялась команда Бублы. Они поговорили с нашими и убедили их не закрывать глаза на труп. Вы ведь по той же причине вынюхивали информацию?       Микаэль улыбнулся. Уж кто-кто, а Ян Бублански просто так не отступит. Журналист прекрасно помнил, с какой скрупулёзностью его команда расследовала дела Залы, Франца Бальдера, семьи Кази и бывшего министра обороны Форселля. Сам Хольгер в этом тоже ни капли не сомневался. За время работы в охранном агентстве самый молодой подчинённый Драгана смог неплохо сработаться с констеблем Бублой. Иногда Хольгер-младший заходил к нему и его жене на чай. — Проводил журналистское расследование, - поправил молодого человека Блумквист, даже не почувствовал злости. — Хорошо, проводили журналистское расследование. В общем, я начал собирать досье на этого Элиассона. Выяснилось, что примерно в то же время, когда ему начали приходить письма с угрозами, начали пропадать дети. Все дети каким-то "чудесным" образом попадали в детскую психиатрическую клинику Святого Стефана. Затем их след очень быстро простывал. Я ездил в эту больницу, чтобы поговорить с сотрудниками. Вы бы видели реакцию мамы! Она не хотела меня в Уппсалу отпускать ещё когда я поступал в университет. И, как ни странно, поехала за мной, хоть я её об этом не просил.       Микаэль ничего не сказал. Он уже начал догадываться, о ком идёт речь. Блумквист догадывался, что Лисбет, хоть и поставила точку в деле семьи, не могла спокойно принять тот факт, что Хольгер едет в Уппсалу. Кому захочется ехать в город, где находится та психиатрическая клиника, куда тебя отправили, основываясь на фальшивой экспертизе? А уж если дела касается убийства... Какой бы бесчувственной Лисбет не казалась окружающим, она не станет сидеть на месте, если дорогой ей человек в беде или вот-вот на неё напорется. А уж если это единственный сын - и подавно.       Хольгер, стиснув зубы, попытался подняться и сесть, но упал. Во время второй попытки ему помог журналист. Меньше чем через минуту молодой человек уже сидел, откинувшись на холодную стену, и продолжал свой рассказ: — Мы поехали вместе в Уппсалу. Мама, как и следовало ожидать, переоделась в Ирене Нессер. Я разъезжал по стране, расспрашивал родственников пропавших детей. Они пропадали не только в Уппсале. Пропадали из Мальмё, Гётеборга, Висбю, Лунда, Эребру, Стокгольма на худой конец. Даже из Линчёпинга! Все, что мне удалось узнать, я отправлял Драгану и Бубле. Полицейским из родного города я не сильно доверяю.       Полиции Линчёпинга Хольгер действительно не доверял. Во-первых, он иногда попадался им, когда был подростком, за мелкие правонарушения. Во-вторых, полицейские его родного города не воспринимали его семью всерьёз, несмотря на то, что обращались к Лисбет, когда заходили в тупик. Сексистов там было достаточно, что вызывало в Хольгере ещё большую неприязнь к блюстителям закона в Линчёпинге. — Мы с мамой поселились в разных отелях. Она, как ни странно, не делилась со мной своими находками. Хотя умение копаться в грязном белье подонков всех мастей нас объединяет. В один день мне позвонил Драган и сказал, что нужно встретиться в Гётеборге, в кафе "Крунхюсет". Думал, что нам надо обсудить что-то важное. Я начал собирать вещи и собирался было позвонить маме, как в дверь постучали. Я думал, что это убираться пришли. Сначала попытался выпроводить горничную. Точнее, я думал, что это она. Но стучаться стали настойчивее. Я открыл дверь, но не успел ничего сделать, как меня вырубили электрошокером. Проснулся я уже в багажнике машины с завязанными глазами. Повязку мне сняли уже в подвале. — И... Сколько ты тут сидишь? - неуверенно спросил Микаэль. — По моим подсчётам, где-то месяц. Если не больше, - отрешённо ответил Хольгер.       Блумквисту было больно смотреть на молодого человека. Ему много лет назад было сложно даже вообразить, через что прошла Лисбет, будучи ребёнком, подростком и молодой девушкой. А теперь он не мог представать, что на протяжении месяца могли делать с Хольгером. Он был босой, голый по пояс, весь потный, грязный и окровавленный. А главное, что волновало журналиста больше всего - чего от Хольгера на протяжении месяца хотят добиться. — Чего они хотели от тебя, Хольгер? - участливо спросил Блумквист.       Хольгер закрыл глаза и выдохнул. Ему так не хотелось плакать перед известным журналистом страны. Ему не хотелось плакать вообще. Мать ему не раз говорила, что слёзы являются признаком слабости. Она говорила ему, что он - единственный мужчина в семье, а потому должен быть в состоянии защищаться сам и защищать сестру, если с ней что-то случится. Как ни странно, его сестрёнка была более чувствительной, чем мама и он. — Они вообще приходят и вытаскивают отсюда, когда хотят. Очень трудно предугадать, пришли они просто, чтобы еду дать или опять вести свои допросы. Когда они хотят второго, просто вытаскивают из этого подвала и заводят в какую-то пустое помещение. — Это место похоже на какой-то заброшенный завод, - сказал журналист.       Хольгер поднял удивленно-обжигающий взгляд на Блумквиста. Тот поспешил сказать: — Мне не завязывали глаза.       Хольгер фыркнул. Выдохнув, он продолжил: — Они пытались выведать всё, что мне известно. Я не мог им ничего ответить, так как знал немного. У меня были только подозрения, которые ещё надо было подтвердить. Естественно они мне не верили. Меня избивали, били током, обливали холодной водой, но это ещё цветочки. В один день появился человек, который отвечает за весь этот кавардак. — Петер Телеборьян? - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Блумквист. — А Вы откуда знаете?       Хольгер меньше чем через минуту отругал себя за такой вопрос. Журналисты в некоторых случаях знают больше полиции. А про Блумквиста можно промолчать. При полном сотрудничестве с органами правопорядка он, бывает, не выдаёт всей информации. Микаэль подвинулся к молодому человеку и сказал: — Детская психиатрическая клиника Святого Стефана - это в своём роде перевалочный пункт. Мне тяжело это говорить, но... Детей продают на интернет-аукционе с целью физической или сексуальной эксплуатации. — И все дети из неполных или неблагополучных семей. Проще некуда. А Телеборьян курирует эту деятельность, - выплюнул Хольгер. — Он говорил с тобой?       Хольгер уже не видел причин отпираться. Кто знает, сколько ему ещё осталось жить? Так пусть ему будет с кем поговорить перед своей кончиной! Мысленно попрощаться с матерью, сестрой, друзьями и коллегами он уже успел. — Сначала он пристально меня рассматривал со всех сторон. Потом начал расспрашивать о семье, друзьях, увлечениях. У меня не было желания с ним разговаривать, поэтому я молчал. На это он сказал, что я весь в мать.       Блумквист мысленно это подтвердил. Действительно, Лисбет относилась к Телеборьяну так же. Она, лежа привязанной ремнями к койке в психиатрической клинике, платила ему единственным оружием, имевшимся у неё в арсенале - ненавистью. Единственный человек, с которым она говорила, был её ныне покойный бывший опекун Пальмгрен. А молодой человек продолжал: — Телеборьян наблюдал за всем, что со мной делали. Он в красках расписывал те два года, когда мама лежала в психиатрической клинике. Потом начал угрожать, что если я не пойду на контакт с ним и ничего не скажу, то приложит все усилия для того, чтобы найти маму с сестрой, и сделает моё пребывание тут невыносимым. — Он знает, что больше всего на свете ты боишься за них, - отметил журналист. — За маму я в некоторой степени спокоен. Ей кто только смерти не желал... Её пресса поливала грязью, её судили и пытались снова изолировать от общества. Да она в буквальном смысле восстала из мёртвых, когда её похоронили заживо! И ничего, она осталась жива. А сестрёнка... Надеюсь, что она не станет бежать к Драгану или Бублански, чтобы узнать, где я и что со мной.       Постепенно картинка начала выстраиваться в голове Микаэля Блумквиста. Он уже почти не сомневался в том, что Хольгер - сын Лисбет Саландер. Теперь журналист знал, что его давняя знакомая уехала в Линчёпинг. Однако вопросов одновременно с этим осознанием стало ещё больше. Почему именно туда? Как она устроилась в городе? Кем она стала работать (об украденных финансах Вённерстрёма журналист, конечно, знал, но ведь к ней могли наведаться социальные службы просто так или по звонку "неравнодушных" учителей или соседей)? Познакомилась ли она с кем-нибудь? Вышла ли она замуж? Если да, счастлива ли? Знает ли Хольгер всю правду о своей семье? — Расскажи мне о сестре и маме, - попросил Микаэль.       Хольгер с недоумением в голубых глазах посмотрел на него. Конечно, всю правду о своей семье он знал. Они вместе с сестрой узнали её шестнадцать лет спустя после рождения. Однако, когда в начальной школе им дали задание рассказать о семье, пришлось внести в историю свои коррективы. Они рассказали только о родне по линии Лисбет, и то не полностью. Хольгер с ностальгией говорил: — Мы с Агнетой родились в один день. Только я на десять минут старше неё. По словам самой мамы, она не могла решить, сделать ли аборт или оставить нас... Как видите, решила оставить и уехала из Стокгольма в Линчёпинг. Возможно, хотела затеряться и начать новую жизнь. Хотя её история была у большинства на слуху. — Это верно, - ответил Блумквист.       Хольгер продолжал: — Мама купила небольшую квартиру неподалёку от Линчёпингского университета. Она постаралась сделать всё так, чтобы социальные структуры к ней не придрались. В женскую консультацию, как ни странно, ходила исправно и выполняла все их требования. Как мама рассказывала, она практически не выходила из дома и даже не посещала курсы для будущих мам. Всю нужную ей информацию искала в интернете. — Ты знал, что мама работала в "Милтон Секьюрити"? - спросил Микаэль. — Да. О Драгане всегда с уважением отзывалась и отзывается. Иногда Арманский делится со мной историями о маме. Однако она оттуда ушла и стала браться за дела, которые считала интересными. Так случилось и в Линчёпинге. Мама интереса ради взялась за расследование убийства какой-то семьи. Залезла в компьютер полицейского, который вёл расследование, и прочитала имевшиеся там материалы дела. Полиция к ней наведалась, но не для ареста. У неё попросили помощи в поиске и поимке преступника.       Микаэль улыбнулся. Как сильно ему это напоминало расследование дела о пропаже Харриет Вангер! Ведь именно тогда и началось их общение. Хольгер продолжил: — Ей даже заплатили за это дело, хотя в деньгах мама не нуждалась. Она, конечно, могла отказаться, но тогда это вызвало бы подозрения у социальных служб. Собственно, один раз они к нам заявились. Один из соседей увидел, как мы с Агнетой играем в парашютистов (мы прыгали по очереди с балкона, используя плед в качестве парашюта) и позвонил куда надо. Тогда нам было по десять, а мама уехала по очередному расследованию в Йёнчёпинг. Тогда всё обошлось, но мама стала неделю следить, чтобы мы никуда, кроме школы и дома не ходили.       Микаэль вздохнул: — Могу её понять. Она за вас волновалась. А если бы вы сломали себе что-нибудь?       Хольгер закатил глаза и предпочёл пропустить реплику мимо ушей. — С того расследования пошла, так сказать, череда заказов. Полиция Линчёпинга прознала, что мама работала в "Милтон Секьюрити". К ней стали обращаться за помощью в сложных делах. Бывало, мама сама вмешивалась в расследование, если оно того требовало. Она же и научила нас обращаться с компьютером и рассказала про Республику Хакеров. Правда, к этому больше приобщился я, чем Агнета. Я даже сделал тату и пирсинг, в отличие от сестрёнки. Но даже не в этом дело. Мама лезла в самую жуть вплоть до девятого месяца.       Микаэль вздрогнул. Он представить не мог давнюю подругу с животом. А самое главное - боялся. Боялся представить, как беременная Лисбет лезет в самую гущу событий в то время, как другие девушки в её положении будут разговаривать с ещё не родившимся малышом, петь ему песенки и готовиться к его появлению на свет. Ведь такие же страх и волнение он испытал, когда нашёл её в доме Залаченко: окровавленную и грязную, лежавшую на диване с пистолетом в руке. И так же боялся за её здоровье в Сальмгренской больнице. Но на то Лисбет и есть Лисбет. Она не похожа ни на одну из женщин, которых Микаэль знал. — Но все ведь закончилось хорошо? — Если Вы под понятием "хорошо" подразумеваете погоню за мамой, её простреленное плечо и роды в квартире, то да, - с сарказмом ответил Хольгер.       Микаэль шумно выдохнул. Воображение у него бурно разыгралось и предъявляло взору журналиста нелицеприятные картины, одну страшнее другой. — По словам тёти Анники, она была на грани большой кровопотери и уже теряла сознание. Но всё обошлось. Преступника арестовали прямо в маминой квартире, а её саму отвезли в больницу.       Микаэль насторожился при упоминании сестры. Он знал, что она уезжала по делам в Линчёпинг, и что на неё несколько раз пытались напасть, но Анника ни слова не сказала о том, что она встречалась с Лисбет. И ни слова о том, что с Саландер произошло. Или уже не Саландер? — Мама и адвокат Джанини пересекались после дела Залаченко. Они сотрудничали во время расследования. А началось в Линчёпинге всё с того, что мама спасла её на улице... После того дела адвокат Джанини стала периодически приезжать к нам. Не часто, конечно, но нам с Агнетой нравилось с ней проводить время. Да и мама становилась с ней более... открытой, что ли. Поэтому мы её стали звать тётей Анникой или просто по имени. Мы решили, что пойдём по её стопам.       Микаэль всей душой желал поговорить с сестрой. Он знал, что периодически она стала ездить в Линчёпинг, но не знал причины. Ему стало интересно, какие у Хольгера были отношения с мамой. На это самый молодой сотрудник Арманского ответил: — Как сказать... Не как у большинства мамочек с детьми. Она не проявляла к нам никакого насилия, нет. От пирсинга и татуировок мама, конечно, не избавилась, что оставляло о ней у большинства не самое приятное впечатление. Но если она и уходила куда-то, то только по работе. Никаких пьянок, наркотиков или парней с любовницами. Мама почти всё время была занята расследованиями, в свободное время была иногда отстранённой. Улыбалась она редко, скорее была сдержанной. Однако было время, когда она нам открывалась. Почти каждые выходные мы гуляли по парку Трэдгордсференинген. На праздниках мы почти всегда были вместе. Правда, тётю Аннику она поздравляла по телефону или посылкой, чаще отправляла к ней нас.       Микаэль сглотнул и спросил с осторожностью: — Уверен, она хотела для вас только лучшего и старалась это дать. Она вам рассказывала про... Про Александра Залаченко? Я имею в виду, про родство с ним. — Когда нам с Агнетой было шестнадцать, мама рассказала нам всю правду про Залу (до этого она нам рассказывала про бабушку, детство и юность в Стокгольме). Как он бил и насиловал бабушку. В конечном итоге Залаченко, этот чёртов Карл Аксель Бодин, избил её до потери сознания и необратимых повреждений головного мозга. Она умерла в больнице, даже не зная, какой ужас социальные структуры творили с мамой. Иногда я думаю, что лучше бы Залаченко окончательно сгорел в той машине, чтобы он больше никому не причинил вреда. И что всё бы сложилось по-другому, если бы бабушка сразу уехала с мамой и тётей Камиллой в другой конец города, или в другой город, хоть в другую страну. Куда угодно, лишь бы подальше от Залаченко. — Она даже про Камиллу рассказала? - удивился Микаэль. — Да. Мы так же знаем то, что у нас есть по меньшей мере пятеро дядь, один из которых был с врождённой анальгезией, и три тёти помимо Камиллы. По маминым словам, оленьи глаза мне и Агнете достались именно от тёти. Мама рассказывала, что она знатно испортила ей детство. Их встреча даже окончилась дракой. И ведь никто и подумать не мог, что Камилла - самая настоящая психопатка. Настолько она была прекрасным манипулятором. И всё же я представить себе не мог, что Зала пользовался ей, зная, что она видела в нём силу и способ вырваться из нищеты.       Не согласиться с этим Микаэль не мог. Он помнил всё, что ему рассказывал о Камилле ныне покойный Пальмгрен. И не мог забыть всё, что ему устроила сестра Лисбет и Пауки. Но даже она заслуживала хоть каплю сочувствия. Именно осознание того, что Зала насиловал Камиллу, не дало Лисбет убить сестру ещё на Тверском бульваре. Хольгер спросил: — И всё же, почему Вы так удивились, когда узнали моё имя, Микаэль?       Блумквист начал запинаться, потому что по непонятным для него всё ещё не мог быть уверен в своих догадках: — Ничего особенного, просто... Просто одного моего хорошего знакомого звали так же, как и тебя. — Случайно не об адвокате Пальмгрене идёт сейчас речь? - спросил Хольгер с такой же усмешкой.       Микаэль с недоумением посмотрел на товарища по несчастью. Он и покойную тезку свою знает? Но откуда? Тут определённо намечался только один ответ. И Микаэль просто поверил в то, что он осознал. Окончательно поверил. — Меня мама назвала в честь него. Она много о нём говорила. Это был единственный человек из всех представителей социальных служб, который был по-настоящему добр к ней. Давал ей практически полную свободу действий, слушал её. Мама нас с Агнетой учила всегда анализировать последствия своих поступков. Как оказалось, это были его наставления. Я бы сам поехал к нему, если бы он был жив. — Скажи... Мама вышла замуж? - осторожно спросил Микаэль.       Хольгер поднял на Блумквиста. Тот уточнил: — Просто ты ни разу про отца не сказал.       Хольгер откашлялся и вытянул ноги. Микаэль только что наступил на его больную мозоль. Ведь его в школе частенько дразнили из-за того, что у него не было отца. Ответ был односложным: — Мы без отца росли. Мама воспитывала нас одна, да и тратила своё время только на работу и на нас. Как сама утверждает, не хочет оказаться в положении бабушки и разделить её участь. Тем не менее, когда нам с сестрой было девятнадцать, она вышла замуж за Рогера Линда. — Может, она вам что-то про отца рассказывала? - осторожно спросил Микаэль.       Хольгер вздрогнул. Он пошевелил пальцами ног и с неким ещё большим воодушевлением заговорил: — Мама рассказывала про него. И рассказывала с каждым разом всё больше. Он был журналистом. Познакомились они с мамой во время расследования дела Вангеров. Вроде бы, он сам попросил Хенрика и его адвоката предоставить ему помощника, и ему рекомендовали маму...       Микаэль Блумквист почувствовал какую-то боль в грудине. Поверить в это было трудно. Он что угодно ожидал услышать, только не это. А Хольгер продолжал: — …Мама к удивлению для самой себя влюбилась в этого журналиста. Она после дела Вангеров нашла неопровержимые доказательства на Веннерстрёма, чем помогла очистить его имя. Хотела сделать подарок на Рождество человеку, с которым работала. Но увидела его выходящим из кафе в обнимку со своей давней пассией, замужней женщиной. Если меня не подводит память, с редактором журнала "Миллениум" Эрикой Бергер...       Блумквист просто не мог воспринять новую информацию. Услышанное казалось ему чем-то из области фантастики. — …Она просто выбросила подарок и уехала. Просто собрала вещи и отправилась в путешествие, потому что хотела вычеркнуть этого человека из своей жизни раз и навсегда. И это бы произошло, наверное, если бы не обвинение мамы в тройном убийстве. Хотя я считаю, что в двойном, потому что Бьюрман получил то, что ему причитается. Если он думал, что и дальше будет насиловать маму в обмен на её же деньги, он здорово ошибся...       Блумквист потер затылок. Вот это подарочек ему преподнесло очередное похищение! — …Тот журналист влез в эту авантюру, втянул в неё свой журнал и даже сестру, находившуюся на девятом месяце беременности. На суде по обвинению мамы в покушении на Залу все обвинения с решением о недееспособности были сняты. Маме хотели даже компенсацию выплатить, но она отказалась, и понять её можно. Потому что я бы не только отказался, но и плюнул каждому в лицо. Кроме адвоката Джаннини, команды Бублы (тут не считая этого сексиста Фасте), Чумы и Драгана, разумеется...        По спине Блумквиста пробежал неприятный холодок. Он не представлял, что помимо Перниллы у него могут быть ещё дети. — …И вроде бы мама его снова открылась, впустила его в свою жизнь. Они, конечно, снова разошлись, но встретились во время расследования убийства Франца Бальдера. И встретились после этого наедине. А потом небольшой срок в тюрьме и чертовщина с Реестром. И этот журналист её навещал. Потом они снова разошлись, ведь мама уехала в Москву с целью убить Камиллу. Потом Стокгольм и самоубийство тёти, которая больше всего на свете любила своё до невозможности красивое лицо. И мама воссоединилась с этим журналистом, когда она вернулась из России, где сожгла дом Залаченко. А потом этот журналист предложил ей отправиться за границу, где отдыхал с ней целый месяц...       Воспоминания почти двадцатилетней давности всплыли перед глазами Микаэля. Он помнил их отдых с Лисбет в Марселе. Тогда это было счастливое время как в его, так и в её жизни. Сама Саландер смогла порвать с прошлым, поставить точку, и имела на отдых полное право. Сам Микаэль мог абстрагироваться от ужаса, который ему довелось пережить, и восстановиться после операций на ногах. Блумквист не подозревал даже, что мог ей понравиться как мужчина. Они и сам не успел заметить, как их дружеские отношения снова перешли в нечто большее. — …После возвращения в Швецию всё вернулось на круги своя. Как и ожидалось, тот журналист вернулся к своей Эрике, теперь уже разведённой. Или к Катрин. Или кто там у него ещё есть? Вот только мама потом оказалась в очень интересном положении и ничего не сказала ему. Думаю, она знала, что ему не нужны лишние дети. Ведь одна дочь у него уже есть. Её зовут Пернилла, кажется. И ту он бросил, когда ей было пять или около того.       Микаэль уже начал догадываться, как это рыжеволосое чудо с тату и пирсингом узнало всё о его жизни. Хольгер встряхнул плечами и закончил: — …Я начал обо всём догадываться ближе к семнадцати. Когда мне было девятнадцать, я залез в компьютер тёти Анники. Потом залез в компьютер самого известного журналиста страны - Карла Микаэля Блумквиста. И вся информация была, можно сказать, у меня на ладони. А дальше сложить два и два мне труда не составило.       Вот теперь точно момент истины предстал во всей красе перед Блумквистом. В подвале стало до невозможности тихо. Мужчины смотрели друг на друга несколько минут. Вот только в глазах журналиста читалась боль вперемешку с шоком, а в глазах сотрудника "Милтон Секьюрити" - боль, смешанная с неким злорадством. — Ну здравствуй, папа, - с усмешкой сказал Хольгер-младший.       Как бы то ни было, Микаэль всё ещё ушам не мог поверить. Он внимательнее стал смотреть на товарища по несчастью. Молодой человек был действительно похож на Лисбет как внешне, так и по характеру. Рыжие волосы, маленький рост и искорка в глазах так напоминали ему подругу. Хольгер пошёл в неё коктейлем из замкнутости, авантюризма и асоциальности. Только глаза он унаследовал от него. Цвет только, правда, но это не имело для журналиста значения. — Хольгер, выслушай меня... — Вы не волнуйтесь так, зла на Вас держать нет смысла. Более того, у Вас есть почитатель в лице моей сестры. Потому что она у нас была кем-то вроде ходячего источника новостей. Все уши протрещала этим журналом. Вы бы видели, Микаэль, как Агнета радуется каждому новому выпуску "Миллениума". Она, даже не покупая журнал, может стоять и подолгу его читать. И ведь её не оторвёшь потом от этого! Вы бы видели, как Агнета иногда брала дома стул, ставила его посередине комнаты, вставала на него и читала что-нибудь из журнала или наизусть, особенно Ваши статьи! Одно такое произведение журналистики она продекламировала на школьном новогоднем празднике вместо стихотворения. Маму к директору потом вызывали. В школе нам объявили бойкот. Меня потом хулиганы подстерегли на заднем дворе и, соответственно, напросились на драку. И знатно постарались над шеей.       Микаэль уже успел обратить внимание на шею Хольгера-младшего. От правого уха, идя по шее, до самого предплечья красовался огромный шрам. Сосед журналиста сморгнул, взглянул на потолок, потом прикрыл глаза. — Самое обидное - то, что от нас это скрыла тётя Анника, - выплюнул Хольгер.       Блумквист сам невольно разозлился на сестру. Они ведь доверяли друг другу. Как Анника могла от него ТАКОЕ скрыть? Она столько лет знала о том, что помимо Перниллы у него есть сын и дочь, но не говорила ему! Одно дело Лисбет... Это же Саландер! Сколько раз она уезжала, не попрощавшись ни с кем? Могла ли Лисбет держать обиду на него и ничего не сказать о детях? Вполне. Какой неприступной и непробиваемой бы не казалась его подруга, она такой же человек, как и все. Просто она из числа тех, кто своими чувствами не делится. Другое дело - его родная сестра. Особенно, если дело касалось буквально несколько секунд назад открывшегося родства. — Хольгер, если ты думаешь, что я забыл про маму, ты ошибаешься. Я пытался её искать. Я звонил и писал ей. Но не получил никакого ответа. — Она ведь и раньше так делала, не так ли? - спросил с усмешкой Хольгер. — Я хотел её найти. И надеялся, что она мне ответит. Если бы Лисбет сказала о своём положении, я бы... — Простите, Микаэль, но буду откровенен. Я не верю во многие вещи и некоторых людей с самого детства. В частности, полиции Линчёпинга. Своими речами можете кормить Агнету, если мы вообще выберемся отсюда.       Но не успел Микаэль рта открыть, чтобы ответить, как их личное пространство было нарушено. В этот момент железная дверь открылась. Появился громила-байкер и презрительно выкрикнул: — Саландер, на выход! — Мне может ещё тут сальсу сплясать? - фыркнул Хольгер. — А может, мне сказать Телеборьяну, что ты снова артачишься?!       Громила-байкер из Свавельшё спустился по лестнице. Он подошёл к уже вставшему Хольгеру, дёрнул за плечо и толкнул к лестнице. Стиснув зубы, молодой человек поднялся и зашагал вверх по ступенькам. Микаэль, у которого уже возникло нехорошее предчувствие, воскликнул: — Хольгер, не верь им! Не верь ничему, что они будут тебе говорить!       Микаэль с тоской смотрел вслед закрывающейся двери. Он стиснул зубы и стал сильно бить о землю кулаком, когда остался один. Так хотелось ему кричать в этот момент. Микаэль подумал о всех своих друзьях и родственниках, но именно сейчас, перед его глазами, мелькала мысль о том, что у него есть ещё дети! У него есть сын и ещё одна дочь! Дети, которых Блумквист никогда не видел! Да если бы Лисбет рассказала ему о беременности, он бы обязательно помог ей! Он бы, может, и удивился, но не бросил бы детей на произвол судьбы! Журналист на минутку представил себе, что мог бы приезжать к ним в свободное время и принимать участие в их воспитании. Ему так хотелось увидеться со второй дочерью и поговорить обо всём с Анникой. Ему хотелось узнать своих младших отпрысков. А главное - ему так хотелось увидеть Саландер. Он, как обычно, пытался дозвониться до неё и писал ей, но напарывался каждый раз на автоответчик и не получал никакого отклика.       Микаэль надеялся, что про них не забудут. Блумквист дал слово, что не может дать Хольгеру умереть. Ни ему, ни Агнете, ни, тем более, Лисбет. Пока он жив, он будет рядом. Если их спасут, он во что бы то ни стало попытается наверстать упущенное. Потерять новую семью вновь журналист не может себе позволить. Не зря же всё-таки Бог даёт людям знаки свыше.