До встречи, Джек

      Мы с Джеком были друзьями. Не знаю что другие люди вкладывают в это выражение, но для меня оно всегда значило какую-то эфемерную, нерушимую переменную. Для меня друг — человек, который приности счастье и покой, стабильность. Вы дополняете друг друга. Когда ты счастлив — он счастлив, когда он счастлив — ты счастлив. Поэтому, когда Джек ушёл из жизни этим летом, что-то сломалось внутри меня. Он был единственным, кто слушал, понимаете? В моменты когда проблемы проблемы просто текли наружу, словно весенний ручей, он был единственным, кто молчал. Не перебивал, не тянул одеяло на себя, а просто сидел, слегка тебя приобняв, и проникновенно смотрел прямо в твои блестящие от слез глаза. Знаю, бытует мнение, что мужчинам не положено плакать, показывать эмоции, иными словами проявлять любую из всех возможных форм слабости. Но мне было плевать. Рядом с ним я мог быть самим собой.       В день его похорон пели птицы. Всю дорогу до кладбища они словно подпевали в унисон плачу и всхлипываньям родных и близких. Ловя своими крыльями их крохотные слезинки, они уносили всю горечь и боль утраты высоко-высоко в небеса. Туда, где был Джек. В тот день я этого не понимал. Я злился на них. «Как вы можете петь свои песни, когда людям больно? Как вы можете притворятся, будто ничего не произошло?» — сокрушался я. Я не понимал.       Нет в мире такой силы, способной вернуть мертвого. Наш мозг это понимает, но сердце от этого болит ни чуть не меньше, даже со временем. Блуждая по ночным улицам города я каждый раз уповал на ту самую глупую и ни чем не обоснованную надежду, что вот сейчас, прямо за этим поворотом я увижу его: живого, здорового, задумчиво смотрящего в ночное небо полное маленьких недвижимых огоньков называемых звездами. Конечно же этого не происходило. С каждым новым поворотом мои надежды разбивались о жестокую реальность. Я всё ещё не понимал.       Часы пробили полдень. Тем жарким летним днем я отправился на очередную прогулку. Какой-то конкретной цели у меня никогда не было, я просто шёл и размышлял, доверяя своим ногам выбирать направление. Так было и в тот день. Спустя несколько часов я сам не заметил, как оставил черты нашего маленького городка позади. Десять километров, пятнадцать, ноги уже начинали ныть от усталости, но я всё шёл, сам не зная куда. Мысли мои летали где-то высоко и далеко. Где-то, где спокойно и тихо. Где-то, где был сейчас мой друг.       Джек всегда улыбался этому миру. В этом мы с ним были абсолютно разными. Порой его извечный оптимизм вводил меня в откровенный ступор. «Как можно улыбаться этому миру, протягивать ему руку, когда в ответ ты получаешь в лучшем случае ничего, а в иной раз в протянутую тобой руку ещё и плюнут?». Но Джек был непоколебим в своей вере. Сейчас мне кажется, что он что-то знал. И это что-то ярким огнем полыхало в его груди всю его недолгую жизнь. Нутро внезапно сжалось, то ли от усталости, то ли от мысли об упущенной жизни Джека. Почему мне так больно? Я всё ещё не понимал.       Что-то приятно щекотало руки. Вернувшись ненадолго в реальность я осознал, что стою посреди пшеничного поля. Колосья так и приглашали меня окунуться в этот золотистый океан, чем мои изнеможённые долгой ходьбой ноги не преминули воспользоваться. Яркое голубое небо, ни единого облачка. Я лежал, раскинув руки и слегка прикрыв глаза. Привычное тянущее чувство на мгновение куда-то испарилось. На его место пришло странное, необъяснимое умиротворение. Губы мои расплылись в улыбке и я стал вновь вспоминать Джека. Уже не со скорбью в сердце, но с любовью.       Когда человек уходит от тебя, бросает, предает, ты испытываешь целый спектр отрицательных эмоций: боль, унижение, страх, злость, вину. Твой мозг, объединившись с сердцем, начинает рисовать красочные и соблазнительные планы у тебя в голове. Где-то на горизонте мелькает призрачная надежда. Она, словно старая, умудренная жизнью дама, шепчет тебе, что ещё не всё кончено, что есть ещё шанс всё исправить, что человек вернется, тебе нужно лишь найти правильный набор слов, действий, тебе нужно лишь поверить и сделать первый шаг, и тогда всё будет иначе. Конечно же это ложь, а ещё точнее это правда, но лишь в удручающе редких случаях. Со смертью же всё иначе. Человек умирает и ты ничего не можешь с этим сделать, лишь отпустить и жить дальше. До Джека мне казалось, что я понимал эту простую истину, что я умнее и мудрее остальных миллиардов и миллиардов людей, живущих вместе со мной на этом одиноком голубом шарике, мирно вращающемся в космической пустоте. Но теперь оказывается, что и этого я не понимал.       Приоткрыв на мгновение глаза я заметил на одном из колосьев пшеницы крохотного паучка. Он с нескрываемым удивлением смотрел на меня, мерно качаясь на ветру вместе с колоском. — Ты выбрал странное место для сна. — сказал паучок. — Я не сплю. — ответил я, кажется ничуть не удивившись способности маленького паукообразного складывать слова в предложения. — Тогда что же ты тут делаешь? — Хороший вопрос.       Подул легкий летний ветерок. Колосья пошатнулись в сторону, словно хотели последовать за ветром, улететь отсюда прочь куда-нибудь далеко-далеко. — Надеешься забыть его? — спросил паучок. — Хочу забыть боль, но в тоже время…нет, я не хочу забывать Джека. — Боль не более чем надгробие для некогда живых чувств и эмоций. Проблема не в этом. — Много ты знаешь о людских проблемах, паучок. — Знаешь, как говорят — не суди о книге по обложке. Да, жизнь у пауков может быть и не такая длинная, как у людей, но я вот за свою встречал несколько несчастных двуногих. Все вы задаетесь одними и теми же вопросами, пытаетесь найти ответы, которые никому не нужны. Да и вопросы, по правде говоря, вы тоже сами выдумали. Один мой знакомый человек как-то сказал: «Жизнь — это шутка, которую рассказывает престарелый комедиант с синдромом Альцгеймера. Поэтому будь внимателен, терпелив, и никогда не скупись на смех, ибо дослушать эту шутку до конца всё же стоит». — Какие интересные у тебя знакомые. — Не жалуюсь.       Шум колосьев успокаивал. Время казалось настолько неощутимым, что я давно потерял его счет. Время. Такая безжалостная вещь. Оно всегда напомнит тебе, что ты сделал не так, что ты так и не успел сделать, что не успел сказать своим родным и близким. Сначала тебе кажется, что времени полно, что друзья всегда будут рядом, а мама и папа каждый день до скончания времен будут рядом, направлять тебя, помогать, поддерживать. Но и тут суровая реальность берет бразды правления в свои руки. — Так и будешь лежать тут и винить себя? — вырвал меня из размышлений паучок. — Кто сказал, что я виню себя? — Знаешь, глаз у меня много, но мне хватило бы и одного, при этом наполовину слепого, чтобы заметить это. Я безучастно хмыкнул. — Ты видишь смерть своего друга как трагедию, — продолжал паучок. — Слова, которые ты ему никогда не скажешь, моменты вместе, которых у вас больше не будет: всё это попросту не имеет смысла, потому что ты смотришь на смерть с точки зрения простого человека. — Можно подумать пауки больше знают о смерти. — ответил я. — Может быть и знают. Тебе то откуда знать?       Никогда бы не подумал, что признаю правоту разговаривающего со мной паука, но он действительно был в чём-то прав. Я всё ещё не понимал. — Каждый конец есть начало чего-то большего. Уходящее всегда сменяется приходящим. То, что ты называешь пустотой внутри себя лишь — остатки давно ушедшего, что ты так отчаянно пытаешься удержать. Жизнь не должна быть подконтрольна смерти, пустота не должна властвовать над счастьем. Для всего в жизни приходит свой назначенный срок, ровно как и для смерти. Рано или поздно она придет к каждому, даже к пауку. Твой друг жив, пока живы твои воспоминания о нем, пока живы эмоции и те моменты, которые вы пережили вместе. Но эти моменты не должны быть обрамлены грустью или печалью. Они — живой памятник человеку в твоей душе. — Кажется я…я понимаю.       Впервые за долгое время я не соврал, произнося эти слова. Вместе с ними из меня словно вышло что-то тяжелое. Вылетело изо рта прямиком с последним произнесенным словом. Я открыл глаза. Голубое небо всё ещё смотрело на меня, летний ветерок ласкал колосья пшеницы, а вместе с ними и мои мокрые от слез щёки. Я лежал посреди огромного пшеничного поля и смотрел на бесконечно голубое и прекрасное небо, очаровывающее своей красотой. Мысли, словно семена одуванчиков, разлетались далеко за пределы этого поля. Они уносили меня в те места, где я всегда хотел побывать, и даже в те, о которых и думать раньше не смел. Найдя в себе силы наконец подняться, я вытер слезы и глубоко вздохнул, не отводя взгляд от прекрасного голубого неба. Теперь я понял.