Иногда девушке кажется, что малышка Дебби, которую ей посчастливилось играть на протяжении одиннадцати лет, — полная ее копия. Разве что только Кинни не была такой же самоотверженной. И любой напарник, наверное, согласился бы с тезисом, что по большинству качеств Дебора Галлагер и Эмма Роуз Кинни — одно лицо. В действительности, конечно, у них и правда было одно лицо, но можем ли мы подметить, что какая-нибудь отслойка происходит еще в самом-самом начале актерской игры? Когда ты делаешь пробные шаги, ступая в ледяную воду, что почти что напоминает процесс вжития в роль. А затем ты буквально становишься копией, немой тенью своего героя.
Кинни с каждый разом все больше путается в том, кто она в объективе камеры: сломленная (но не признающая этого) Дебби или упорно скрывающая свою изломанность Эмма. Она молкнет в ответ на извечно радостное «Как жизнь, Эмэндэмс?» от Итана, ее напарника, игравшего роль одного из ее младших братьев по сериалу, и уводит глаза в противоположную сторону, дабы взглядом с другом не столкнуться. Кинни в душе находила очень милым то, что они так стремительно сблизились за короткие сроки, потому что — о, да — она чертовски нервничала насчет отношений внутри каста, ибо все были такими взрослыми, зрелыми, а она — совсем малютка. И только нахождение одногодки Каткоски под боком делало ее увереннее в миллионы раз. За это Эмма была ему сердечно благодарна ровно настолько же, насколько благодарна была за то, что своими ободряющими речами и ароматным кофе он ежедневно спасал ее настрой, безмолвно различая каждый подтип ее настроения и действуя в соответствии с ним.
Итан, в свою очередь, простым и наивным мальчишкой тоже не был. Его покладистость и редкие улыбки были праздником, потому что по натуре он больше парень отстраненный, заключенный в кольцо собственных угнетений. Черт знает, о чем можно так затяжно и упорно рассуждать наедине с самим собой. Как отзывался Мэйси, всяческие дилеммы и жизненные выборы даже у него — семидесятидвухлетнего — были не такими сложными.
**
— Сегодня последний день, — Итан подсаживается на соседний стул с надписью «SHAMELESS» и глядит на Эмму выжидающе, словно она обязана в чем-то расколоться перед ним.
— Я знаю. Самый умный? — Кинни небрежно откидывает волосы легким движением правой руки, намереваясь задеть Каткоски, а левой сжала лист с текстом финальной сцены. Она волнуется. Конечно, волнуется. Одиннадцать лет для нее пролетели слишком быстро — она успела лишь раз моргнуть. Она будет скучать. Очень. И кто знает, когда они еще соберутся всей их большой-большой дружной компанией? Когда они будут покупать друг другу кофе или в комфортной тишине вчитываться в свои реплики? Да никогда. Эмма знает, поэтому очень злится — на себя больше всего. За привязанность и сентиментальность.
— Не дерзи, — Итан знает и понимает. Но в его глазах Кинни держится молодцом, хоть и дается ей это с превеликим трудом. Он кладет ладонь поверх ее правой руки, которая — теперь уже — покоилась на девичьей коленке, и несильно сжимает в ободряющем жесте. Эмма вздыхает, и они молчат.
«Я знаю, что ты вот-вот расплачешься, Эмма»
«Боже, заткнись. Просто заткнись и подержи мою руку еще немного»
Они никогда не обладали силой телепатии, но абсолютно все понимали по телодвижениям, взглядам, интонации.
Какая ирония! Они — настоящие брат и сестра, не так ли?
