С высоты

      Очередной резкий изгиб извилистой трассы. От напряжения ладони Гона плотнее сжались на тонком руле, идеально точно наклоняя его в бок. Машина урко скользнула по асфальтированной полосе за угол, и из-за преодоленного края скалы показался новый поворот. Метрах в пятидесяти от него черный капот летящей впереди машины сверкнул натертым полировкой боком прямо Гону в глаза, и он выжал газ в пол, бесстрашно преодолевая прямую часть длинного серпантина.        Под напором резвый мотор хищно зарычал, колеса прокрутились на месте, спина глубже вжалась в водительское кресло, и в венах с новой силой забурлил адреналин.               За считанные секунды расстояние до впереди идущего автомобиля сократилось, но так некстати их вновь разделил новый поворот. Черный бампер скрылся за скалой, и Гону пришлось затормозить, когда его глаза увидели впереди дорожной полосы одно лишь окрашенное багровыми предзакатными тенями небо. От резкого торможения тело потянуло вперед, ремень безопасности врезался в грудь, и колеса послушно увели машину за угол. Нога инстинктивно потянулась к газу, но извилистая трасса подготовила еще один сюрприз – череду бесконечных поворотов. Они, словно связанная в узел веревка, опоясывали гранитные отвесы, принимали их форму и стягивались все туже, петляя столь сильно, что даже самая приспособленная к горным трассам машина не смогла бы взять парочку идущих друг за другом петель на скорости.        Несдержанно рыкнув, Гон сбавил ход. Здравость ума еще не оставила его настолько, чтобы пытаться выжать из обычной машины невозможное, но спидометр перед глазами, будто издеваясь, застрял на отметке в тридцать километров в час.        Черная машина скрылась где-то впереди за одним или несколькими поворотами, и как не пытался Гон увидеть хоть луч отраженного от нее солнца, она не желала попадаться ему на глаза.               За парочкой изгибов, так и не увидев впереди знакомого отблеска, Гон ситуацию отпустил, чуть сбавил ход и засмотрелся на тонкую полоску заходящего за горизонт пустыни солнца.               Похоже, в этот раз гонка была окончательно проиграна еще с самого начала. Возможно, в тот момент, когда за место рассекающего вулканический кратер ровного шоссе для соревнования была выбрана петляющая по отвесам скал дорога. А, возможно, проигрыш оказался ближе в тот момент, когда Гон бездумно засмотреться на острый профиль точеного лица Хисоки, проследил за движениями его рук, сметающими невидимые глазу пылинки с массивной приборной панели, и так глупо пропустил сигнал, возвещавший о старте. Пару секунд ему потребовалось на то, чтобы моргнуть и перевести взгляд на дорогу. И за эти пару секунд черный мустанг Хисоки ушел в отрыв. На асфальте остались черные росчерки шин, в ушах рычащий звук, а затем в лицо ударил ветер, загоняя мелкие крошки песка в глаза.               Хисока, заметив его промедление на старте, даже не подумал сбавить скорость. Впрочем, чего еще можно было ожидать от Хисоки? Если бы Гон не отвлекся самостоятельно, вполне вероятно, что этот недосягаемый паршивец сам бы создал обстоятельство, сыгравшее ему на руку. Ведь умудрялся же он раз за разом оказываться на шаг впереди.               И сколько Гон не старался, одного лишь желания превзойти Хисоку было мало, чтобы хоть раз оказаться на финише первым. И даже в те редкие моменты, когда казалось, что цель была уже близка и до линии финиша остался один лишь шаг, оказывалось, что Хисока уже стоял на новом старте, блистая своим невероятным умением превзойти всех. Может быть, это его мастерство превосходства и привлекало Гона всякий раз, когда они оказывались рядом.               Он соглашался на новый раунд, неизменно четко отвечая “да”. Впрочем… проигнорировать предложения Хисоки у него бы попросту не получилось. Ведь как можно игнорировать то, о чем в тайне мечтаешь?               Так, за все проведенное вместе время в чем только они не успели посоревноваться: и в ловкости, и в силе, в находчивости, в выносливости, и, наконец, в скорости.               Скорость была любовью Хисоки.               Любовь эта, впрочем, открылась Гону не сразу. На первых порах их встреч Гон не замечал огня в глазах Хисоки, разжигаемого одним касанием руля. Они использовали машину лишь как средство перемещения из пункта А в пункт Б. Для пользователей нэн немного специфичное и своеобразное, но все еще вульгарно-притягательное и равное Хисоке по экстравагантности. Черный полированный кузов свой обтекаемой мощью и грозным рыком мотора непроизвольно привлекал внимание даже самых безразличных к машинам прохожих. И Гон тогда так неразумно предполагал, что именно из-за этого внимания, а не из-за заставляющей бурлить кровь мощности под капотом, после соревнований они частенько бесцельно катались по трассам. Тогда Хисока гнал свой автомобиль по магистралям, грациозно-медленно петлял по проселочным дорогам и смотрел вперед, куда-то за край ведущей вдаль дороги. В такие моменты Гону открывалась возможность с откинутоного в глубину салона сидения бесстыдно-откровенно любоваться профилем его лица и увлеченно следить за выпуклой родинкой в уголке его левого глаза, торпорщащийся от закравшейся в уголки глаз улыбки. То было волшебным временем, проведенным наедине самим с собой и рядом с кем-то столь притягательным, как Хисока. Отвести от него глаз было практически невозможно, и, когда Гон, наконец сообразил, отчего его взгляды остаются незамеченными, его живой интерес распространился не только на Хисоку, но и на его увлечение.               Так, совсем скоро, у Гона появились права, а вместе с ними и горящая в крови страсть к трассе, ветру и шуршанию шин.               Теперь их, повернутых на скорости, было уже двое. Теперь они ездили на двух машинах. Двое с горящими глазами, с охваченным страстью телом и благоговейной дрожью перед километрами пути. Они встречались в городах, и частенько друг за дружкой следовали к месту цели.               Постепенно путь до конечных мест соревнований стал удлиняться. Время, затраченное на дорогу, росло, совершенно не смущая ни одного из участников этих встреч.               Чуть позже они даже купили рации, чтобы иметь возможность на ходу договариваться об остановках или уточнять дорогу. И надо же! Оказалось, голос Хисоки, искаженный помехами рации, становился еще более бархатисто-хриплым и до дрожи в пальцах возбуждающим. Сидя в разных машинах, они общались чуть ли не больше, чем когда ездили на соседних сидениях. Это был успех! И единственное о чем вскользь в полусонном бреду жалел Гон, так это об утраченной возможности тайком любоваться Хисокой с глубины откинутого в салон сидения. Впрочем, почувствовав под своими пальцами руль, он уже не был уверен, что смог бы так же безотрывно смотреть на одного лишь Хисоку, пропуская мимо само ощущение трассы, неровностей под колесами и едва уловимого заноса на скоростных поворотах.               Гон тогда не осознавал и даже по глупости своей не чувствовал, но Хисока, действуя осторожно и медленно, открывал ему новые грани захватившего с головой увлечения. И постепенно от почти типичных поездок со средней скоростью потока, они дошли до того, что в один раз, Хисока привез его на старт одной из малопроезжих дорог – популярной среди знатоков нелегальной гоночной трассы. Вышел из машины, оставив водительскую дверь открытой, и, попросив жестом открыть окно, заглянул в открывшееся пространство, пристроив предплечья на двери.               – Погоняем? – спросил он, находясь почти непозволительно близко к приоткрывшимся в удивлении губам. – Поравняемся копотами, и на счет три поедем. А там кто кого. Зная тебя, сразу предупрежу, что на этой дороге вряд ли кто-то будет. Местные знают, что не одни мы здесь играемся. А незнакомцам прежде придется потрудиться, чтобы отыскать сюда путь.              Тогда Гон кивнул и запомнил тот день навсегда. Такой смеси возбуждения, азарта и жгучей жажды он больше не испытывал. Первый раз всегда самый яркий и невероятный.               На счет три вжав газ в пол, он ощутил под ногой силу. Его новенькая ауди, помедлив секунду, закрутила колесами и, съев резину, сорвалась с места. Хисока к тому времени был уже на корпус впереди. Конечно, гонку Гон проиграл, но тех же всепоглощающих чувств, когда все тело колотиться, будто в экстазе, и когда в голове шум пульса заглушает все мысли, он не испытал даже тогда, когда стал по-настоящему взрослым. И может быть дело было в человеке, что никогда не стал бы для Гона самым важным, а может в том, что ни один секс не в силах подарить ощущение внутренней свободы. Свободы, ограниченной лишь законами физики.              И вот, заходя в очередной поворот и видя ускользающий за скалой черный бампер, Гон вновь ощущал налившиеся кровью пальцы, звон в ушах и азарт. Он втопил педаль, уверенно вошел в полукруг, опоясывающий скалы, и окончательно потерял из виду прекрасную в своей мощи машину. Его окружали одни лишь гранитные склоны, умопомрачительной высоты отвесы, асфальтированная полоса дороги и круг заходящего за горизонт солнца. Черный мустанг затерялся в изгибах скал, и на этом моменте можно было бы отступить, но, не давая ни единой секунды на принятие поражения, из рации послышался голос:              – Тормозишь, копуша, – смешливо произнес Хисока.               Губы Гона растянулись в улыбке.               Одно движение, зажатая кнопка на рации, поворот одной рукой и вновь кусочек ровной трассы без единой машины.              – В этот раз отстаю максимум секунд на десять, – ответил Гон, уводя бампер от самого края гранита.               Пару секунд гула мотора и ожидания ответа.               – Хорошо, – согласился Хисока. – Если приедешь не позднее десяти секунд после меня, выбираешь следующее место.               Тормоза скрипнули, задние колеса ушли в контролируемый занос, следом взревел мотор и впереди вновь появилась цель, не бампер прекрасного мустанга, но возможность выбора предстоящей встречи.               – Любое место? – уточнил Гон, неминуемо проваливаясь в мечты. – Даже без соревнования?              – Принимаются любые твои пожелания, – ответил Хисока, и его смех разнесся у Гона в ушах, затмевая все прочие звуки. – Только поднажми, я не отдам эти секунды так просто.               Гон и не предполагал, что будет просто. Чем выше забиралась по склону дорога, тем круче становились подъемы, опаснее изгибы и тяжелее машина разгонялась после торможений. Нормальный бы человек по собственной воле никогда бы не разогнался здесь больше сорока километров, но… Гон и нормальный? У нормального бы тело сотрясалось от страха, а не от предчувствия. Десять секунд. Десять секунд! Он обязан был успеть в столь щедро отведенный Хисокой промежуток времени пересечь линию финиша, взобраться на вершину перевала, победить, и… осмелиться. Сделать то, о чем так долго мечтал. Ведь повода лучше и сыскать не получится. Гон просто обязан был, собрав волю в кулак, пригласить его в ресторан! На чертово свидание, пригласить на которое он, как последний трус, не решался уже больше года. Не выпадала возможность… Простая отговорка. Но сейчас шанс, просто нельзя было упустить!              Машина, гудя и сопротивляясь, выдавала максимум. Безжалостно стирались об асфальт шины, солнце то и дело слепило глаза, скорость заглушала мысли, и в них варилась каша. Тело на автомате переключало сцепление, крутило руль, входило в повороты, а в голове роились десятки вариантов того, как Гон предстанет перед Хисокой победителем. Выйдет из машины, хлопнет дверью или оставит ее открытой, подойдет с Хисоке, усмехнется или улыбнется, или на ватных ногах споткнется где-нибудь по дороге, или даст ему пять, или пожмет руку, или сразу заявит о следующей их встрече, или дождется пока спросит Хисока, или вскинет гордо подбородок, или смущенно зальется румянцем, и так по кругу десяток таких “или”, и стучащее о ребра сердце.              Но для начала – десять секунд.               Попытавшись отбросить волнение, Гон жестче вцепился в руль, бросил взгляд на спидометр, прибавил еще ходу, глянул при изгибе наперед за скалы, и притопил еще немного. Мысли о свидании отступили. Остался гул трассы, сцепление колес с асфальтом, встречный поток воздуха и бесконечная череда поворотов. А за ней все остальное, за ней… Хисока.               Вывернув из-за очередного отвесного угла скалы, и умело, обогнув тормозивший грузовичок, черт знает зачем оказавшийся на опасной дороге, а не в проложенном внутри скалы тоннеле, Гон заметил верхний перевал. Хисоки на нем еще не было. Хорошее предчувствие разлилось по телу, последние пара поворотов дались совсем легко, и Гон ворвался на вершину скал, уже ощущая себя победителем.              Взгляд скользнул по сторонам. Слева направо, затем наоборот. Гон обернулся, видя край дороги и идеально ровный горизонт безлюдной пустыни, расстилающийся от скал до самого края видимости. Радость в душе сменилась растерянностью и следом беспокойства.               Гон, осторожно подкрался к самому верху дороги, надеясь, что Хисока скрылся от его глаз на спуске. За перевалом горы оказалась ровнее, с верхушки хорошо просматривалась большая часть пути, но ни на одном миллиметре трассы не виднелся черный бок хищного мустанга.               Сердце Гона сжалось.               Он перевел взгляд на рацию, дернул ее на себя, вытаскивая из зажимов кондиционера, прижал к губам и заговорил:              – Хисока, я на вершине. И так как ты моего времени не видел, будем считать, что я успел.              Ответом была тишина.               – Это не смешно, – зажал Гон кнопку рации, и через секунды молчания и закравшейся тревоги его охватила злость. Хисока любил поиграть в прятки. Но это место и эта ситуация были худшим из того, над чем стоило шутить.               Единственным местом, где мог скрыться от глаз черный мустанг, был поворот под скалой в самом начале склона. Отбросив рацию на сидение, Гон вновь сорвал машину с места, прокатился метров пятьдесят и, завернув за угол, увидел лишь огромную надпись на скале “Здесь сбываются мечты”.               Нервно переключив заднюю передачу, Гон потряс головой. Он явно приехал первым. Мысль о сбывшейся мечте проскользнула на краю сознания, но рьяно была отброшена. Гон не обгонял Хисоку по дороге. И они никак не могли разминуться.               Что-то пошло не так…               Развернув машину, Гон, не особо раздумывая, поехал назад. Одно конкретное предположение крутилось в голове, как назойливая муха, но, как и муху, он предпочел отогнать ее.               Медленно колеса вновь выкатили на опасный серпантин. Вспомнился грузовик, что так и не выехал на перевал. Миновала пара поворотов, и, вывернув из-за очередной скалы, Гон заметил, как вышедший из того самого грузовика водитель, прижав телефон к уху, смотрит вниз.               Предчувствие его обмануло. Хорошо гонка не кончилась.               Гон затормозил. Рассеянным взглядом уставился в гранитные скалы, выключил мотор, поставил ручник, медленно вылез из машины. Обошел ее и, уже зная, что увидит, посмотрел вниз.              Там, внизу, прямо под стоящим напротив мужчиной в расщелине лежала искореженная груда металла. С высоты невозможно было различить во что именно превратилась некогда первоклассная машина, какой номер украшал ее бампер и какой знак красовался на капоте. Ясно был виден один лишь цвет – черный. И по нему можно было понять, что прекрасному мустангу в этот день пришел конец.               Впрочем, Хисока уже давно хотел себе “Астон Мартин”. Прекрасная возможность осуществить мечту…               Ведь, Хисока же непременно выжил, да?               Всматриваясь вниз, Гон пробежал вдоль края пропасти, выискивая глазами карабкающегося по выступам Хисоку. Крохотного человека вполне можно было не заметить в тени, броемой выступами скал, но ни чрез минуту, ни через пять Хисока так и не появился.               Водитель грузовика, обогнувший на своих двоих внутренний поворот, оказавшись рядом с Гоном, неожиданно громко произнес:              – Вы знали того, кто был в машине?               Вопрос разнесся эхом, отразившись от камня. Гон открыл рот, и вопреки ожиданиям, вполне ровно ответил:              – Знал.              – Соболезную, – ответил мужчина лет пятидесяти на вид, и чуть погодя продолжил: – Нужны данные о машине. Когда полиция приедет, нужно будет все оформить. У меня нет видеофиксатора, так что ваши знания пригодятся.               Слова доходили долго. Гон отстраненно глядел куда-то сквозь мужчину и, хмуря брови, собирал в голове смысл его фраз. Выходило, что он похоронил Хисоку. Но нет! Это же Хисока.               – Полиция? – переспросил Гон, растягивая губы в улыбке.               Мужчина рядом с ним дернулся.              – Нет. Не нужно никакой полиции. Он наверняка уже близко. Скалы просто гладкие, по ним тяжело карабкаться.              Гон дергано тряхнул головой. Вновь заглянул вниз, оглядел выступы скал. Водитель грузовика молча достал сигарету, предложил пачку Гону, но тот отказался.               На горизонте тонкая полоска солнца сверкнула напоследок яркими лучами и забралась за гладь пустыни, погружая скалы в тень. Еще минут десять, и Хисоку скроет темнота. Хисоку… Живого Хисоку.               В лицо ударил сигаретный дым. Время шло. Минута, две, три… Густота предстоящей ночи сгущалась в изгибах гранита. Черное пятно машины растворилось в тени. Вокруг скопилась тишина. Она залезла в пустеющую голову, опустилась на плечи, сковала ноги и пришила по бокам руки. Скалы погрузились во мрак.               Потом приехала полиция. Гон не мог точно вспомнить сколько времени прошло до ее приезда, сколько они простояли на погруженной в темноту дороге, на какие вопросы он отвечал, как долго рассказывал свою версию событий водитель грузовика. В общих чертах было ясно одно – все утверждали, что водитель черного мустанга мертв.               Что Хисока мертв.               – Он охотник, – повторял в очередной раз Гон, доказывая, что полиции нечего здесь регистрировать, что, если они не верят, пусть свяжутся с ассоциацией.               Он говорил много. И видимо настолько, что кто-то вызвал скорую. От успокоительных Гон отказался. Его ум был трезв, чтобы объективно оценить обстановку. Хисока просто обязан был спастись. Не мог он так просто умереть. Не мог, и все тут.               Этот вечер запомнился Гону темнотой, яркими огнями фар и синим светом проблесковых маячков. Он простоял на высоте рокового склона до ночи, не веря в случившееся, но боясь спуститься вниз. Уже тогда, рациональным краем сознания он понимал, что будь Хисока живым, он бы точно уже давно грациозно прошагал мимо оформляющих бумаги полицейских. Усмехнулся бы, засмеялся и наверняка оставил бы за собой комментарии о такой долгожданной Гоном победе. Но Хисоки не было. И страх перед тем, что представляла из себя машина, в которой впервые Гон узнал, что такое скорость, в которой втайне любовался ее водителем и в которой провел столько счастливых часов, заставил его бездействовать. Впервые Гон почувствовал, что означает оцепенеть перед чем-то. И о чудо! Он не стоял, как вкопанный, не смотрел пустым взглядом, а вел себя почти что обычно, притворяясь, что все в порядке.               В порядке с ним было и по дороге домой. Отказавшись от помощи, он сел за руль, проделал обратный путь по склону, по навигатору добрался до арендованного дома, переоделся, приготовил чай, сел за стол и только тогда, замерев на секунду, он почувствовал острую необходимость набрать заученный наизусть номер.              Через пару гудков на другом конце ответил Киллуа.              – О, Гон! Давно не созванивались! Ты как? – Киллуа говорил бодро. В его часовом поясе был еще вечер, а часы на стенке перед Гоном показывали два часа ночи.               – Я живой, – ответил Гон, а затем, не давая Киллуа времени отреагировать, добавил, – Знаешь, наверное… Хисока умер.               Эти слова, сорвавшиеся с языка, прозвучали до невозможного абсурдно.              – Что?... – в трубке послышались шорохи. – Нет, в смысле… Хисока? – у Киллуа с громким хлопком закрылась дверь, и ветер задул в динамик телефона.               – Его мустанг вылетел с дороги… На высоте. Не знаю сколько там было, но высота приличная.              – Стой... То есть он упал?              – Разбился, – поправил Гон, не вкладывая в этот ответ ни смысла, ни чувств.              – Разбился? – в голосе Киллуа зазвучало сомнение. – Прости, но… ты уверен?              – Звучит, как глупость…  И знаешь, я не смог посмотреть на него своими глазами, но… он не пришел, не ответил по рации и не подал ни одного знака, а значит, его нет.               “Его нет” – повторил внутренний голос.               Киллуа продолжил говорить. Гон опустил на ладонь лоб, прикрыл глаза, слушал каждое его слово, и, наконец, произнес то, что хотел сказать больше всего:              – Я не понимаю… что я чувствую.              – Где ты? Я приеду.        Киллуа приехал. Следующим днем он стоял на пороге арендованного Гоном дома. Он поехал туда, на скалы, проверил… убедился.               Даже уйти из жизни Хисока умудрился невообразимо. Исключительный человек, с исключительным взглядом на мир и способностями, он, казалось, всегда мог выйти сухим из воды даже из самой трудной схватки. Он стольким вставал поперек горла, стольким успел насолить и заимел столько недоброжелателей, что предсказуемее было бы предположить, что его достанут следы грязного прошлого, но… Потому-то Хисока и очаровывал Гона, что добраться до него было под силу лишь тем, кто вызывал в нем азартную смесь страсти и риска. Его вела игра. Игра на грани жизни и смерти. Дорога была лишь одним из опасных его увлечений, самым, как казалось Гону, безобидным и, как оказалось, самым непредсказуемым. Говорят, что она не прощает ошибок, и видимо где-то Хисока оступился, на доли секунды оказался обычным человеком.              Удивительно, но Гон не плакал по нему. Ни в те дни, когда рядом был Киллуа, ни после. Если все случилось так, значит должно было. Он не жалел даже о нераскрытых чувствах, но поймал себя на грусти о невозможном будущем, когда на своем новом ярко-красном Астон Мартине остановился в том самом месте длинного серпантина, где гранитные скалы, точно могильные плиты, возвышаясь над пропастью, опоясывают замершее для упавших время. Гон вышел из машины, открыл багажник, сгреб острые стебли руками, прижимая колкие цветы к груди. А затем сотня бордовых, сочных роз, точно безмолвное признание, полетела с обрыва, грудой сломавшихся стеблей падая у подножья скал.