Быть добрым запрещается

В живописном лесу недалеко от залива Гранвикен жил старый одинокий Хемуль. Тот самый Хемуль, который поймал Муми-тролля, фрекен Снорк и Филифьонку за поджиганием запрещающих табличек из парка и чуть не упрятал за решетку Снусмумрика. Тот самый Хемуль, который по просьбе своей доброй кузины малодушно отпустил хулиганов безнаказанными и нарушил главное правило хемулевских полицейских сил. Большую часть времени Хемуль проводил на службе, поэтому в его маленьком домике редко горел свет. Много лет он работал надзирателем в тюрьме, а за преступниками всегда нужен глаз да глаз. Но сегодня Хемуль был дома. В крохотном окошке мерцал тусклый огонек ночника. В лесу стояла теплая звездная ночь. Хемулю не спалось. Он угрюмо сидел в кресле-качалке и размышлял о случившемся. Неприятная история с табличками наделала много шума. Целую неделю в парке можно было курить, смеяться и сидеть на траве, бедняга сторож светился от электрического разряда хатиффнаттов, а неудачливому Хемулю крепко влетело от начальства. — Стареешь, Хемуль, добреешь. Никуда не годится, — с разочарованием в голосе сказал старший полицейский и объявил Хемулю выговор. А еще заставил его восстановить сгоревшие таблички. Хемуль хотел было возразить, что, кроме него, в погоне за нарушителями участвовали еще несколько полицейских, которые видели всё своими глазами и предпочли не вмешиваться, но передумал. Спорить с начальством он не привык. Это полиция, а не парк аттракционов. Хемуль расстроился и потерял сон. Он страшно злился на свою бесхребетную сестрицу, но больше всего на самого себя. Вы когда-нибудь встречали добрых полицейских, любящих театр и способных отпустить узников на свободу только потому, что они не признали своей вины? Все эти годы, пока Хемуль работал в полиции, его учили: доброта — помеха службе. Вот почему он так часто напускал на себя грозный вид, надвинув на глаза полицейскую фуражку, и никогда не улыбался. Даже собственной сестре, которая была его единственной родственницей и ни в чем перед ним не провинилась. Как раз наоборот, заботливая Хемулиха старалась всячески угодить брату, поила его горячим смородиновым чаем и вязала ему носки. Вы, наверное, помните, что в тюрьме, где работал Хемуль, жуткие сквозняки. После долгих уговоров он обычно выпивал чай, а вот от носков всегда отказывался. Хемуль считал, что в суровых условиях у него меньше шансов стать добрым. Не зря же образ злого и страшного Хемуля в полицейской фуражке превратился в ночной кошмар, которым пугали непослушных детей. — Легко быть злым полицейским, когда у тебя полная тюрьма преступников, — думал опечаленный Хемуль, монотонно качаясь в кресле и глядя на мерцающий огонек. — А мне и злиться-то не на кого! Это была чистая правда. Муми-тролль, фрекен Снорк и Филифьонка стали первыми арестантами Хемуля за последние два года. Тюрьма, которой он заведовал, находилась в глухой части леса. Преступники здесь почти не водились. Даже в парке, всегда полном ребятишек, было спокойно. Воинственно настроенный сторож никогда не терял бдительности. Пока Снусмумрик не посеял семена хатиффнаттов и не сорвал запрещающие таблички. До громкого ареста поджигателей рабочие дни Хемуля были похожи один на другой. Он ходил на планерки в главный полицейский участок, составлял планы раскрытия преступлений, охранял пустые клетки, а по выходным сдавал в прокат свою старую лодку. Одним словом, скучал. Самые отъявленные преступники попадались более проворным коллегам Хемуля. За поимку разбойников и выполнение плана их награждали не только похвалой, но и хорошей премией. Чего только не происходило на их беспокойных участках! Мерзкие клипдассы с огромными острыми зубами грызли деревья и охотились на дрожащих от страха филифьонок. Хатиффнатты взрывали тыквы в огородах, после чего и сами тыквы, и те, кто их выращивал, горели причудливым электрическим светом, словно фонарики. Пьяные лодочники-хемули будили громким пением всю округу, вымогая у случайных прохожих плату за свое выступление. Говорят, в северной части леса как-то даже поймали Морру. Она пыталась заморозить лесных жителей и напугала тоскливым воем новорожденную дочку Гафсы. Не подумайте, что Хемуль мечтал арестовать Морру. Несмотря на сквозняки и одинокую жизнь, ни холод, ни одиночество он не любил. Ему бы вполне хватило пары обычных хулиганов. Главное, чтобы они были хоть в чем-нибудь виноваты. Но таких, кажется, не предвиделось. Особенно сейчас, когда в парке — единственном опасном месте — снова появились запрещающие таблички. Хемуль смастерил их собственными руками под чутким руководством сторожа, который все еще светился и немного бил током. Сторож был его давним другом и изредка заглядывал к нему на чашку кофе, а порой и чего-нибудь покрепче. Хемуль-сторож и Хемуль-надзиратель — идеальная компания. — Довольно, старина, — махнул лапой сторож, глядя на результат трудов своего друга, и недовольно поморщился. После истории с табличками он раздражался по каждому пустяку. — Зачем мне так много табличек? Я и сам теперь с хулиганов глаз не спущу. — Что в твоем парке делают чаще всего? — задумчиво спросил Хемуль. — Как обычно, смеются, бегают, сидят на траве и ужасно громко кричат. Ты же знаешь, в моем парке почти все посетители — дети. Никогда не любил детей. Хемуль в ответ лишь неопределенно хмыкнул, поправил фуражку и старательно написал на новых табличках черной краской: «Сидеть на траве запрещается», «Бегать запрещается», «Громко смеяться запрещается», «Петь запрещается»… Подождав немного, пока краска высохнет, он отдал таблички сторожу. Все, кроме одной. Эту он смастерил для себя и решил повесить ее на рабочем месте. Табличка гласила: "Быть добрым запрещается". Погруженный в свои мысли, Хемуль не заметил, как задремал. Уютно тикали часы, безмятежно горел ночник. Если бы не громкие крики, внезапно нарушившие тишину леса, Хемуль мог проспать в своем кресле до самого утра. Кричали так, будто под окном собрался хор из нескольких десятков морр. — Преступники! — подумал Хемуль. Он поспешно оделся и взял в руки фонарь. — Похоже, кого-то съели. Сейчас я им покажу! Хемуль в предвкушении открыл дверь и прислушался, пронзая свирепым взглядом темноту. Голосов было несколько, значит, и преступников тоже. Один нещадно ругался. Второй, кажется, не переставая рыдал. Так безутешно плачут только малыши. А третий… Третий и вовсе заходился каким-то чудовищным, дьявольским смехом. — Морровы дети! — разразился бранью обладатель первого голоса, и Хемуль узнал в нем своего друга сторожа. Из лесного мрака выплыли тени — одна большая, над которой было заметно легкое серебристое свечение, и две маленьких. Они направились к домику Хемуля. Тот шагнул им навстречу, освещая дорогу фонарем. — Принимай хулиганов! — пробасил позеленевший от злости сторож. Он крепко держал обеими лапами свою добычу. Хулиганами оказались крошечный чумазый Хомса и странная девочка с рыжей челкой. Мордочка у Хомсы была в слезах, он безуспешно пытался вырваться из огромной лапы сторожа и ревел. Девочка хохотала так, что по спине ползали мурашки. Однако ее огненные волосы и вздернутый нос выглядели очень мило и невольно притягивали к себе взгляд. — Что они натворили? — несколько разочарованно спросил Хемуль, стараясь перекричать обоих хулиганов. Преступники, о которых он так долго мечтал, выглядели жалко. — Неужели сожгли запрещающие таблички? — Ни в коем случае. Запрещающие таблички теперь под особым надзором, — отрезал сторож. — Этот... — он оторвал маленького Хомсу от земли, отчего тот заревел еще сильнее, — рыдал на весь парк и истоптал все цветочные клумбы в поисках какой-то мамы. Она... — сторож встряхнул рыжую хохотушку, у которой от смеха из глаз катились слезы, — громко смеялась, хотя в парке смеяться запрещено. Хемуль задумался. Преступники, конечно, неубедительные, коллеги его на смех поднимут. Но для него и такие — большая удача. С девчонкой все ясно, а вот Хомса… Кажется, в парке никогда не было табличек «Плакать запрещается». Но разве настоящий полицейский имеет право отпустить нарушителей, не разобравшись? — Вы арестованы! — хмуро объявил Хемуль и усталой походкой поплелся в тюрьму. Как давно он не работал в ночную смену! Сторож шел следом, крепко держа лапами пойманных хулиганов. Как ни странно, Хомса прекратил реветь, он лишь шумно сопел и пугливо озирался. Девочка с рыжей челкой перестала смеяться, с любопытством наблюдая за идущим впереди Хемулем. Она ни разу в жизни не видела полицейских. Ни добрых, ни злых. В тюрьме даже при включенном свете стоял полумрак и жутко сквозило. Хемуль посадил узников в клетку — в ту самую, где сидели Муми-тролль, фрекен Снорк и Филифьонка, — выдал каждому одеяло из гагачьего пуха и закрыл их на замок. Хомса от одеяла отказался. Он демонстративно забрался в дальний угол клетки, обиженно всхлипывая. Девочка, наоборот, с радостью приняла пушистое теплое одеяло и, укрывшись им, стала рассматривать потолок. Никто из них не проронил ни слова. Попрощавшись со сторожем, Хемуль занял пост надзирателя и, понаблюдав какое-то время за своими долгожданными арестантами, закрыл глаза. Не подумайте, что он собирался спать на службе. Хемуль просто хотел подумать в тишине о том, что случилось. Допросы, признания, обвинения — все завтра. Сквозь маленькое зарешеченное окно робко пробился первый солнечный луч. Хемуль широко зевнул, поднялся с места и, разминая затекшие ноги, заглянул в клетку к узникам. Они не спали. — Как вас зовут? — строго спросил надзиратель. — Нинни, — улыбаясь, ответила рыжая девочка. — А его Хомса Тофт. Услышав свое имя, Хомса вздрогнул, шмыгнул носом и закутался в одеяло. Кажется, из-за холода он уже забыл, что обиделся. — Зачем вы шумели в парке? — Это Хомса шумел. Я шуметь не собиралась, — призналась Нинни. — Он потерялся и не мог найти маму. Когда стемнело, малыш стал реветь. Я попыталась его успокоить, но он не послушался. Рыдал так, что разбудил сторожа и сторожиху. Если бы Хомса сразу рассказал мне, какую маму искал, мы бы сейчас здесь не сидели. — И какую же маму он искал? — удивился Хемуль. — У него что, несколько мам? — Муми-маму, — пробурчал Хомса Тофт, опередив Нинни. Та от неожиданности, что Хомса наконец заговорил, уставилась на него. — Мне сказали, что она в Гранвикене. Хемуль озадаченно посмотрел на Хомсу. Нинни поспешила на помощь. — Муми-мама! — воскликнула она. — Самая добрая мама на свете. Вы должны ее знать. Муми-семейство известно далеко за пределами своей долины. — Кто тут говорит о Муми-семействе? — раздался вдруг тихий, вкрадчивый голос за спиной у надзирателя. Это была сестра Хемуля. Она часто навещала его, и сегодняшнее утро не стало исключением. Вероятно, не застав Хемуля дома, заботливая кузина поспешила к нему на работу. Двигалась она почти бесшумно, поэтому никто не заметил ее прихода. Подойдя ближе, Хемулиха виновато взглянула на брата. Лапы у нее дрожали. Одной она держала термос со смородиновым чаем, другой прижимала к груди вязанье. Хемулиха часто вязала, когда волновалась, а волновалась она каждый день. — Вы тоже знаете Муми-троллей? — дружелюбно спросила Нинни. — Конечно знаю, — с опаской поглядывая на Хемуля, ответила его добродушная сестра. — Я связала для них подследники. Осталось только отправить их в Муми-долину. Хемуля осенило. Муми-семейство! Как же он раньше не вспомнил! Это их сын участвовал в поджоге запрещающих табличек. Это за ними Хемуль и его коллеги-полицейские гнались на лодках до самого ущелья. Это их так полюбила Хемулиха, уговорив брата отпустить нарушителей. — Во второй раз им меня не провести, — ухмыльнулся про себя Хемуль и, не обратив внимания на растроганную от умиления кузину, продолжил допрос. — Нинни, зачем ты смеялась в парке? Разве ты не знаешь, что это запрещено? — Знаю. Но ведь это же так смешно! — Что тут смешного? — Вы бы видели эту табличку! — хохотнула Нинни. — «Громко смеяться запрещается». От одного ее вида становится так смешно, что болит живот. Я держалась из последних сил, но у меня не получилось. Разве я виновата, что сторож повесил в парке такие смешные таблички? А ваша табличка еще смешнее. Никогда не видела, чтобы кому-то запрещали быть добрым. Нинни показала лапой на висевшую над рабочим столом Хемуля табличку, подмигнула надзирателю и залилась торжествующим смехом. Она хохотала так, будто ей запрещали смеяться всю ее прежнюю жизнь. Хомса Тофт несколько секунд не мигая смотрел на трясущуюся от хохота Нинни и вдруг ни с того ни с сего зарыдал. Малыш рыдал так, словно ему сказали, что он никогда больше не увидит Муми-маму. Импровизированный дуэт звучал душераздирающе и, похоже, умолкать не собирался. Хемуль растерялся. Он беспомощно глядел на свою кузину, не зная, что делать дальше. Почему ему всегда так не везет с преступниками?! — Кто эти несчастные детишки? — запричитала Хемулиха. — И почему они сидят в клетке? Они совершили что-то ужасное? — Сама видишь! Они только и делают, что смеются и плачут, — попытался оправдаться Хемуль. С чего бы ему оправдываться? — Разве за это сажают в тюрьму? — Они нарушили тишину в парке, — грубо ответил Хемуль. — Помнишь, как мы в детстве гостили у тетушки? Ты часто смеялся, а я плакала. Но почему-то нас никто ни разу не арестовал. Хемулиха обратила на брата умоляющий взор. — Значит, полиция в то время плохо работала. — Может, просто полицейский был добрый? — Добрых полицейских не бывает. Хемуль рассердился. Вы не представляете, как он устал от этого разговора, который то и дело прерывался безумным ревом и хохотом узников. Хемуль в бессилии опустился на стул и покосился на табличку, которая вызвала у Нинни приступ неудержимого смеха. — Нам запрещается быть добрыми. Доброта — помеха службе, — пояснил Хемуль. — А может, служба — помеха доброте? — робко спросила Хемулиха. Внезапно стало тихо. Узники замолчали. Глаза у обоих блестели: у одного — от рыданий, у другой — от смеха. Замолчал и Хемуль. Не мог же он рассказать им, что, пока старался быть злым, разучился быть добрым. — Они ни в чем не виноваты, — не сдавалась Хемулиха. — Отпусти их. Пожалуйста! А если тебя смущает табличка, то ее ведь можно снять. Стать добрым хотя бы на время. Лучше, конечно, навсегда, но раз тебе так дорога твоя служба... Хемуль погрузился в раздумья. Может, стать добрым на время не так уж и сложно? — Позволь мне напоить их горячим чаем, — попросила сердобольная кузина. — Бедняжки совсем замерзли. Хемуль беззвучно кивнул, наблюдая, как его кузина угощает узников смородиновым чаем. — Не отпущу, пока не признаются, — наконец выдал он. — А мы уже признались, — отозвалась Нинни, отхлебывая чай. — Мы признались, — повторил Хомса Тофт. Он взял из лап Хемулихи чашку с чаем, но пить не стал. — В чем? — недоумевая, спросил Хемуль. — Я смеялась, а Хомса плакал, — беззаботно ответила Нинни, тряхнув рыжей челкой. — Больше нам признаваться не в чем. Хемуль тяжело вздохнул. Придется отпустить и этих преступников. Что теперь скажет старший полицейский? Хемулев план раскрытия преступлений никуда не годится. Да и сам Хемуль никуда не годится. Скорее всего, его уволят из полиции, а может, даже отправят в ссылку. Но эта мысль почему-то не расстроила Хемуля. Забыв про запрещающую быть добрым табличку, он решительно повернул ключ в тяжелом замке и отворил решетку. — Вы сводобны! Только впредь попрошу вас не шуметь в парке. Нинни улыбнулась. Она взяла крошечную лапку Хомсы Тофта в свою и потащила его из клетки. — Не бойся, глупыш, я маленьких не кусаю, — рассмеялась она. — Идем, я провожу тебя к Муми-маме. — Кого же ты кусаешь, детка? — испугалась Хемулиха. — Только старых и злых, — прозвенела колокольчиком Нинни. — Но вам нечего бояться, вы еще не старая и очень добрая. — Как же вы одни доберетесь до Муми-долины? Путь туда неблизкий. — Я могу одолжить вам свою лодку, — неожиданно предложил Хемуль. — От залива Гранвикен до устья долины можно доплыть всего за пару часов. Хемулиха обрадовалась. Нинни просияла улыбкой. Хомса Тофт поднял на Хемуля удивленные глаза. — Давно я не плавала, — поделилась Нинни. — С тех пор, как укусила за хвост Муми-папу, когда гостила в Муми-долине несколько лет назад. — Раз уж вы поплывете к Муми-маме на лодке, можно я передам для них подследники? — спросила Хемулиха. — Не хочется, чтобы у них мерзли лапы. Вдруг в этой долине тоже бывают сквозняки. Нинни и Хомса согласились доставить подарки Муми-семейству. Хемулиха обещала и их одарить парой вязаных подследников. Пока она бегала за ними, Хемуль отвел бывших узников к реке. Он спустил на воду свою старую лодку и помог детям в нее забраться. — Спасибо за подследники! — отплыв немного, помахала Нинни стоящим на берегу Хемулю и его кузине. Девочка так уверенно гребла веслами, словно каждый день плавала в Муми-долину. Хомса Тофт угрюмо выглядывал из-за ее спины, но уже не плакал. — И помните: быть добрым запрещается! Прокричав это, Нинни разразилась хохотом. Ее звонкий смех отдавался в заливе гулким эхом. — Что ты теперь будешь делать? — осторожно поинтересовалась у Хемуля его сестра, когда Нинни и Хомса скрылись из виду. — Ничего. Дети ни в чем не виноваты. Хемуль облегченно вздохнул и, впервые за долгое время улыбнувшись кузине, пошел на работу. Но вместо того чтобы по привычке занять пост надзирателя, он первым делом снял со стены запрещающую табличку и выбросил в мусорную корзину план раскрытия преступлений. Затем повесил на клетку замок, погасил свет и, оставив связку ключей на столе, отправился домой. Дома его ждали смородиновый чай, кресло-качалка и добродушная сестра. По дороге Хемуль вспомнил, что в Гранвикене теперь есть свой театр, и он мог в любое время туда пойти. А если появится желание, можно будет отправиться в Муми-долину. Кажется, Муми-папе нужны были таблички для отпугивания огородных вредителей. Возвращаться в полицию Хемулю больше не хотелось. Ему хотелось стать добрым. Навсегда.