302

Чистый ветер поднимает табун мурашек под своим предводительством, бежит по легко вьющимся на голове волосам, совершает рывок до ближайшего куста, энергично прячась в его кроне, что раздраженно шуршит. Таунсенда не раздражает ни летящий чуть-ли не в лицо детский мяч, ни грязные машины, вонь от которых ныне сравнима с приятнейшим ароматом азона перед грозой. Отличный от прочего народа, наслаждающийся привычной городской суетой и шумом строительной техники, перекладывающей дешевый, вновь потрескавшийся асфальт, жилец маленькой комнатушки, позволивший спокойному, родному месту стать гребаным бестиарием, выставкой чужих послесмертных конвульсий и страданий. И пусть прогулка до потенциально-нового места жительства столь старательно дарила безмятежность, однако реальность выдыхает парня на порог уже нисколько не родной квартиры. Тишина так и осталась неотъемлемой частью этих апартаментов. Казалось, ей пожирается любой звук извне, он не зван здесь. Стены этого небольшого помещения абсолютно не жалуют своего постояльца. Генри снова и снова с толей стыда ловит себя на мысли, что, подобно насмотревшейся ужастиков девчонке, побаивается заглядывать за открываемую дверь. А еще боится ее закрывать. Тот короткий период, который он остается здесь, входная дверь не захлопнется. Маленький деревянный кирпичик изо всех сил противится этому. Но пару раз его будто кто подпнет под дверь и та пронзительным скрипом оповещает о смелом решении сблизиться с косяком. Парень присел на сундук возле коридора и вздохнул. До ушей долетел тихий шум. Скорее всего, это упала рамка с фото. Но сейчас она мало интересует. Пусть лежит, если квартире так угодно. Забавный факт, но Генри пару раз замечал, как бардак вновь частично сменяется порядком, хоть он точно помнил, что не составлял на место те банки или не выкидывал странный кусок мяса, пытавшийся издавать звуки. По прошествии пары минут Таунсенд все же вытащил большую спортивную сумку и начал сборы. Внутрь полетело все только самое необходимое. Он не желал из этого места брать ни одну вещь, которая вела себя паранормально или покрылась бурым налетом. Последний раз его взгляд пробегает по множеству фото в рамках. Каждое по своему прекрасно и уникально. Многочисленная растительность тонкими побегами - венами растекается по фотобумаге, впитывая цветовую палитру апартаментов, образуя венозную сеточку, выползая за пределы, установленные деревянной рамочкой. Удивительное озеро Толука, столь богатое на историю и манящее туристов громкой, многообещающей рекламой, не вмещалось в фотографию и разлилось по всей стене бурой водной рябью, напоминающей о мрачных легендах тихого городка на холме. Генри мог поклясться, что от стены пахло грязной озерной водой и чем-то противным, будто пачка сорванных цветов, настолько застоявшихся в вазе, что зеленые концы начали обращаться в смердящую желтовато-зеленоватую кашу, которую так хочется наконец убрать, но так отвратительно трогать. Голова потихоньку начинает гудеть, а тело берет усталость. Однако спать в этом месте Таунсенд не намерен. В сознании вновь вспыхивают очертания его квартиры при бывшем владельце. Что, если апартаменты настолько запущены, что поглотят своего постояльца? Тело прилипнет к старенькому одеялу, потихоньку стирая грань между кроватью и брюками, сливаясь во что-то одно непонятное, пока ты мирно спишь. Спишь и не думаешь о том, как начнешь паниковать, когда поймешь, что потерял свою свободу, свои руки и ноги, а твои ткани расщипившись побежали по полу. А кровь, жидкости.... Они так же впитаются квартирой? Или от него останется бурый неровный след посреди одеяла? Как от полежалых трупов, не дождавшихся своего обнаружения и начавших медленно превращаться во влажную субстанцию. Тело раздуется, а кожа постепенно покроется пузырями, наполненными красной и коричневой жидкостью и начнет слезать, когда те полопаются. Этот маленький мальчик, Уолтер... Будет ли ему дело до всех ужасов этой квартиры? До двух трупов через стенки? Конечно же нет. Мама знает, что делает. Мама все делает правильно...