лето в моем сердце и в твоем

В нескольких минутах езды от них шумел поезд. Там находилась старая станция, рельсы, заросшие травой, много маленьких магазинов. В одном из таких Таэ пару недель назад купила себе наушники, проводные и желтенькие, хорошо передают басы. Теперь они почти не вылезали из ушей. То есть не вылезали, пока Касуми не была рядом. Лето на Окинаве началось с оцветающей, выдохшейся сакуры, стучащейся в окно их съемной квартиры своими отросшими веточками, и «Shoujo Rei» в наушниках. Таэ уснула вместе с ними и Касуми и, пока та спала, Таэ чуть-чуть проплакалась. Ночью она лежала на спине, чувствуя, как ветер из-за приоткрытого окна пробирается внутрь и щекочет ей ключицы, Касуми утыкалась ей в плечо, сопела, Таэ слушала ее ровное дыхание в темноте. Снаружи горели фонари, уже наступило лето, а на потолке показалась неоновая россыпь звезд — подарок от прошлых жильцов, которые похоже успели тут хорошо обустроиться и не успели вовремя собраться-съебаться. От них еще осталось немного мусора, о котором хозяйка их с Касуми не предупредила, но это не сильно помешало, скорее просто огорчило. Вот о чем хозяйка им сказала сразу, так о том, что прошлые жильцы забыли свой велик. Он стоял в коридоре, бесконечно-зеленый и живой, слушал, как соседи сверху смотрят «Вестсайдскую историю». Тоже устроили себе отпуск. В наушниках играла «Shoujo Rei», на потолке горели звезды, Таэ не могла уснуть. С улицы за окном тянуло запахом цветов (рассада с нижнего этажа), дороги и пыли, со свистом пронесся мотоцикл, цикады трещали, как сухие веточки. Где-то вдалеке было море, спокойное и чистое, и поезда. Старая станция со звенящими рельсами, высокой платформой, маленькими тихими магазинчиками, больше похожими на ларьки. Она ей и Касуми, конечно, была без надобности, ведь все равно они решили присвоить оставленный, теперь бездомный велосипед себе. Весна прошла так быстро. Таэ подумала: весна — это как бить по струнам гитары. Звуков так много, что кружится голова, чудо вонзается в висок и пробивает череп. Ее гитара стояла в углу комнаты рядышком с другой, сонно облокачиваясь о стенку, и тоже помнила это. Весной они отыграли много концертов, струны чуть стерлись, а на одном из концертов выпал колок. Таэ тогда жутко разнервничалась, после выступления Касуми и Сайя побежали вместе с ней в музыкальный магазин, вправлять мозги и колки. Сайя по одну сторону, Касуми по другую, обе держали ее под руки, и Таэ чувствовала, как у нее течет из носа, она плакала и, кажется, простыла. Сайя выбрала для нее самые нужные и надежные колки (воистину родственная душа), Касуми — пачку разноцветных медиаторов, чтобы жевать их и не терять. Потом они втроем пошли в кафе, по дороге Таэ звонила Ариса, заставив телефон биться в агонии от рингтона. Она интересовалась, все ли в порядке. — Не засиживайся допоздна, на ночь много не ешь, больше пей воды, не забудь проветрить комнату перед сном, поцелуй Касуми от меня, — отчеканила она. Таэ знала, что она тоже волнуется. — И позвони Рими потом. Или с утра. Она распереживалась. Они уже уселись за парфе, которым их угощала Сайя, когда Ариса пожелала доброй ночи и попрощалась. Касуми сидела рядом, у нее во рту таяло апельсиновое желе и сливки, Таэ не могла не улыбаться, смотря на нее. Вот как получается, у Касуми тоже была гитара, волосы по бокам были подобраны в рожки, стук сердечка был похож на то, как схлопываются пузырьки в сладкой газировке. Касуми любила музыку больше, чем себя и своих друзей. На колготках виднелась пара вмятин, дыр и неровностей, которые чуть перетягивали кожу на икрах, а юбка в непоседливую клеточку была ровно той длины, чтобы прикрывать ее пухлые бедра. Таэ догадывалась: в кармане рыжей толстовки у Касуми лежала упаковка дынной жвачки, брелок — Сакура-Мику (фанатский подарок!) и столько слов, что ими можно было бы накормить всех посетителей кафе. Во рту таяло апельсиновое желе, Касуми потихоньку начинала засыпать. Она измоталась. У Касуми в голове было все: от признаний в любви до гитары. Бум! Взрыв! Струны внутри меня горят, когда я вижу тебя, О-Таэ! Струны внутри нее плавились, как мороженое на раскаленном асфальте в июле. — О-Таэ, — Касуми улеглась на столике, сонно выглядывая что-то в своем стакане с милкшейком, — тебе стало лучше? Струны внутри меня рвутся, но я никогда их не заменю, знаю, что ты настраиваешь их лучше меня. Таэ улыбнулась. В Токио в те дни было как-то по-грустному удушливо, проще говоря жарко, но в кафе ее шею мягко продувало кондиционером, из приоткрытого окошка чуть-чуть сквозило, и Таэ впервые за весь апрель испугалась, что подхватит настоящую простуду. Нос чуть-чуть щипало, глаза склеились, лицо превратилось в скрапбукинг, но Касуми смотрела на нее с такой миролюбивой нежностью, снизу-вверх, от расстояния своего лица, уложившегося на локти, закрытые толстовкой, до самой Таэ, что сердце начало успокаиваться. Поэтому она шмыгнула, утерлась рукавом кофты в цветастых полосках и кивнула: — Порядок. Касуми улыбнулась, ее клыки неудобно вонзились в нижнюю губу, но Таэ знала, что ей совсем не больно. Сайя напротив сидела, переписывалась с кем-то (с Рими), ритмично постукивая по экрану мобилы (воистину ударница). Она тоже устала, но Таэ видела ее этим же утром с банкой энергетика, поэтому не так сильно опасалась за ее состояние, она просто была рада, что Сайя не оставляла их одних. То есть Сайя никогда не была третьим колесом, она скорее была спасательным кругом, что для нее, что для Касуми. Для всех из Poppin Party. Родственная душа. Таэ призадумалась. В ее парфе лежали печенья-звездочки, Касуми лежала на столе и видела уже десятый сон, а Сайя вдруг спросила у нее: — Ты ничего не забыла? — Таэ вопросительно посмотрела на нее, на что она начала объясняться, — Ну, то что ты в порядке, я вижу. Но ты точно ничего не забыла сделать? Из того, о чем тебя просила Ариса например. Господи, Сайя реально видела ее насквозь. Таэ замялась, глянула на Касуми, неловко взглотнув. Она еще минуту мешала свое парфе, кидала многозначительные взгляды на Сайю, сцапывая ее улыбку так, что она падала на дно пустой чашки от чая. Серьезно, Таэ так разволновалась, что за поразительно короткий промежуток времени выпила весь свой уже остывший и заскучавший чай. Секунд за тридцать если точнее. Потом она наклонилась к Касуми. Ее челка прилипла ко лбу, а нижняя половина лица спряталась в локтях, рожки-пучки зашевелились, как будто проснулись, и Таэ почувствовала, как начинает краснеть. Она осторожно чмокнула Касуми в переносицу. Та тут же распахнула глаза, Таэ увидела, как заметались печенья-звездочки в ее глазах. Касуми шепнула, сокровенно: — О-Таэ. О-Таэ. Таэ споткнулась о собственное дыхание. Она тогда очень живо отвернулась и принялась за свое уже уснувшее парфе. Печенья-звездочки громко заскрипели на зубах, но Таэ смогла расслышать, как Касуми говорит: — Ты мне тоже нравишься. Вы слышали когда-нибудь про вышивание лентами? Игла осторожно протыкает ленту любого размера, проворачивается нехитрая махинация по закреплению власти иглы над лентой — завязывается узел для подстраховки. Готовится кусок ткани с заранее исполненной схемой, игла вместе с лентой шагают по нему, и лента на ткани превращается в нежные лепестки. Вот Касуми взяла извилины у Таэ в голове и принялась за вышивание. «Ты мне нравишься», — это игла. Да еще какая. Только совсем не больно. Таэ почувствовала, как Касуми двигается к ней ближе, кладет ей ладонь на коленку, приближается к лицу и дышит в ухо. Воздух накаливается, пространство и время замирают; Касуми пахнет гитарой, апельсиновыми корками и бисквитом. Она реально очень близко. Касуми сжала ее в объятиях и добралась до губ. Механический щелчок — это Сайя запечатлела их первый поцелуй на своей мобиле. — Сайя! — Касуми тут же резко развернулась к ней, придавив щеку Таэ своей щекой. Негодница пожала плечами. — Исторический момент. Что поделать. Под конец мая в Токио стало совсем невыносимо. Душно, легкие в плену. Гитара больше не помогала, ее стало подозрительно тяжело держать в руках. Себя в руках держать тоже стало довольно трудно. Все, что хорошего оставалось в Токио — это девочки, их с Таэ общие подружки и сакура. Цветки только распустились, город порозовел, смутился. Таэ решила, что ей не помешала бы смена обстановки. В какой-то момент они с Касуми сидели в подвале дома Арисы. Касуми валялась на диване, болтала ногами и что-то записывала в нотах. Таэ облокотилась на часть ее поясницы, пыталась растормошить гитару. Получалось из рук вон плохо: струны не слушались, гармонии скакали то вверх, то вниз, будто посмеиваясь над Таэ. Но она продолжала играть, а Касуми прислушивалась, потом дальше утыкалась в ноты. Наверное, ей все-таки нравилось, просто она не говорила об этом вслух. Хотя, конечно, чего-то не хватало. Может лишних десяти часов сна? Снаружи шел ливень. Он стучался в подвальное окошко, туки-тук. Наконец-то пришло время дождей, улицы стали влажными и серыми, асфальт остыл. От дождя отчетливее стали запахи, в помещении слышно было, как оцветает сирень и косят траву. Остальные девочки сидели сверху, пили чай и тоже слушали запахи весны и дождя. Но Таэ чувствовала беспокойство, нарастающее с каждым новым аккордом. Все было настолько в порядке, что ей становилось попросту плохо. Тревога съедала ее чистую, непорочную душу. А девочки сидели сверху, пили чай, обсуждали последний альбом у RAS. А Касуми рядом не могла оторваться от своих нот, хотя тоже была ужасно уставшей и задолбавшейся. Череда концертов помотала и ее. Потом она все-таки отложила ноты, оглянулась на Таэ и, на секунду задумавшись, сказала: — О-Таэ, ляг ко мне. Таэ послушно отложила гитару и устроилась рядом с ней. В подвале образовалась тишина. Снаружи шел дождь, пахло сиренью, кто-то гулял, вступая в лужи, распахивались зонты, шуршали дождевики и ветровки. Музыка города. Музыка Токио. Они с Касуми лежали в тишине и слушали ее. Туки-тук. Касуми перевернулась на бок, уткнулась Таэ в шею и продолжила: — Ты очень устала. Таэ пожала плечами. — Это правда. Хотя я не совсем понимаю, почему. Я же толком ничем не занималась. — О-Таэ! — Касуми резко подскочила, хватая ее за плечи. Поджав губы, она зажмурилась, словно хотела разрыдаться. — Как ты можешь так говорить! Если бы на моем месте была Ариса, она бы уже давно накричала на тебя, но она тоже, — помотала головой, — она тоже видит, как тебе плохо. — Я не понимаю. Касуми всплеснула руками. — О-Таэ… Моя милая О-Таэ, ты пахала как лошадь всю весну. И всю зиму тоже. Только осенью мы ездили в Йокогаму отдыхать, но даже там ты помогала Сайе с планированием и мне с музыкой. А всю весну ты занималась арендой помещений для концертов, написанием текстов и музыки. Ну то есть, мы с девочками тоже этим занимались, но ты всегда выкладывалась на полную, — она на секунду запнулась, потому что все говорила на одном дыхании. Таэ почувствовала, как краснеет, смотря на эту сильную и непреклонную Касуми. — Ты же буквально сделала все для группы! Все для девочек, все для меня. Касуми легла обратно, обняла ее. На ней был свитер Таэ (жара жарой, но в подвале довольно прохладно), браслетики от Рими, шорты Сайи, белоснежные носки Арисы. Она была их Poppin Party во плоти. От каждой девочки понемножку, и вся любовь этого мира — от О-Таэ. — Я люблю тебя, — прошептала Касуми и вжалась в нее. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя. Ну почему ты не можешь дать себе перерыв, О-Таэ? Таэ задумалась. Если так подумать, то она действительно почти не отдыхала за всю весну. Нахватала счастливых воспоминаний, наорганизовала успешных концертов и отыграла их вместе с девочками. У них с Касуми даже был марафон свиданий, которые случались всегда случайно и невпопад, но Касуми была счастлива. И Таэ тоже была счастлива. Несчастной оставалась только ее нервная система. «Я люблю тебя» Таэ перевернулась на бок. Лицо Касуми перед ней было бесконечно печальным и светлым, в глазах горели звездочки, непослушная прядь волос выбилась из пучка и сползала по щеке. От нее пахло дынной жвачкой, гитарой и музыкой. Весной. Ее пальцы скоро оказались у Таэ за ухом, перебирая волосы в поисках разноцветных заколок. — Может съездим на Окинаву? — Таэ не сразу поняла, что это говорит она сама. Касуми выпучила на нее глаза, ее пальцы остановились. — На Окинаву? О-Таэ, ты это серьезно? — Наверное. Касуми едва слышно хихикнула. — Ты все-таки настоящая О-Таэ. Я уже испугалась, что тебя подменили. — Но я бы хотела поехать вдвоем с тобой, — бросила Таэ, поднимаясь с дивана. Она хотела убрать гитару в чехол до лучших времен. — То есть без девочек? — Да. Касуми несколько смутилась. — Надо будет сказать им, что мы берем отпуск. — Тогда решено, — Таэ присела обратно и наклонилась к ней совсем близко. Касуми опять смотрела на нее снизу-вверх, улыбалась, хлопала ресницами и щурилась, будто глядела на солнце. — Я посмотрю билеты на эти выходные. Можем уже начинать собирать вещи. — Сколько времени ты хочешь там провести? — Месяц. А может два. — Два месяца звучит неплохо. — Конечно, мы можем взять с собой гитары и ветровки на случай хандры и дождливой погоды, вот как сейчас. — Если бы у тебя были кролики, то могли бы и их тоже с собой взять. — Не могли бы, — отрезала Таэ. — Кроликам нельзя переносить такие потрясения, как длительные поездки. Касуми захихикала в кулак и приподнялась, ее макушка оказалась у Таэ под подбородком, волосы щекотали кожу в родинках. — По-моему ты преувеличиваешь, О-Таэ. Таэ вздохнула: — Я просто очень хочу себе кроликов. Никогда не было у нее этих самых кроликов. В следующий понедельник они с Касуми уже были на Окинаве. К тому времени там прошли всевозможные циклоны, солнце высушило лужи, море практически согрелось. Вишня цвела и все было хорошо. На Окинаве было тепло и светло, город стал похож на разноцветный конструктор. На улицах пахло морем, свежей травой, цветением и железной дорогой. Первую неделю они только и катались по этой железной дороге, исследовали этот маленький волшебный мир. Ну как маленький, рельсы протягивались, наверное, по всей префектуре, а это уже что-то да значит. Окинава была ведь и в самом деле была такой большой и завораживающей, как женщина с широкими бедрами. Но железная дорога, рассматриваемая отдельно представляла собой целую вселенную на ладонях, поэтому можно было шутя называть ее «маленькой». Рельсы блестели на солнце, шумели поезда, из-под их колес разлетались искры. Так они с Касуми провели там неделю. Катались по железной дороге, заглядывали в магазинчики на станциях. На выходных Таэ открыла для себя «Shoujo Rei» и поняла, что не вылезет из этой песни по крайней мере на протяжении месяца. Уж очень она была летняя: яркий и нежный ля-мажор. Касуми всецело разделяла ее точку зрения. В первый день лета Таэ проснулась очень рано. Вот как получилось, уснула поздно, проснулась рано. Левый наушник выполз из уха, пока она ворочалась во сне, в правом все еще играла «Shoujo Rei». Таэ забыла выключить музыку на ночь и уснула с этим чудом в ушах. На потолке погасли звезды, за окном проехал чей-то мопед, щебетали птички, издалека доносился шум моря. Пахло утром, свежестью, летом. Наконец-то лето. Таэ счастливо выдохнула в потолок. Касуми рядом с ней еще спала, пучки на ночь были распущены, волосы немного спутались на том боку, на котором она лежала. Одеяло она спихнула, солнце из-за окна проливалось на ее спину, на ее растянутую футболку с кошечками. Наверное, ей снилось, как они вместе поют «Natsuzora SUN! SUN! SEVEN!» в подвале дома Арисы, как Рими, хихикая, щипается за струны своего баса, Сайя бьет в бубен и доброжелательно щурится (ей тоже нравится эта песня). Сама Ариса смотрит на них и улыбается, покачивая головой. И они с Касуми прижимаются подруга к подруге спинами. Господи, Таэ так сильно ее любила. Черт, надо будет позвонить Арисе и отчитаться за их отпуск, а не то она будет рвать и метать. Она перевернулась на спину. Музыка играла в правом ухе, в левое ей сопела Касуми. Таэ подумала, что было бы здорово наконец-то выгулять бесхозный, бесконечно-зеленый велик, прокатиться на нем до самого моря. Таэ на сиденье, Касуми на заднике, и каждые полчаса наоборот, чтобы у них обеих было много сил. По пути они будут заглядывать в маленькие окрестные магазинчики и есть арбузный лед. У Касуми красная бандана в звездочках, у Таэ плетеная шляпа с большими бортами, приходится держаться за нее, чтобы не слетела с головы от ветра. Велосипед мчит по горячему асфальту, вокруг пахнет травой и полевыми цветами, скоро, уже совсем скоро будет море. И Касуми на заднике велике, обнимает Таэ из-за спины, смеется и тыкается ей носом в шею. Это было бы чудесно. Таэ присела на футоне. Правый наушник выпал и стукнулся об пол при падении. На ее лице горела улыбка, Таэ хотелось и плакать, и смеяться. Все-таки это будет чудесное лето. Вместе с ее чудесной Касуми. Касуми рядом с ней проснулась, потерла глаза. Увидев Таэ, она, зевая, прошептала, будто боялась спугнуть это утреннее волшебство: — Доброе утро, О-Таэ. Таэ обернулась на нее, наклонилась, чтобы поцеловать в лоб, и со всей любовь этого мира посмотрела ей в глаза. Касуми непонимающе захлопала ресницами, но Таэ только помотала головой. Она не могла перестать улыбаться. Ответила: — Доброе утро.