Омен

      Юля шла вдоль дороги, мимо парка, полного пышных деревьев, парочек с детскими колясками, вышедших на пробежку спортсменов и гуляющих с собаками, или с детьми, или с друзьями. В ушах у нее играла музыка, мелодия была вдохновляющей и ритмичной. Кто-то в этот день радовался наступлению лета, а она – первому недавно сданному экзамену, подготовка к которому целый год нагнетала атмосферу, словно неспешно заряжая ружье, и наконец прозвучал выстрел. Юля дошла до остановки и стала ждать нужный автобус. Казалось, окружающие яркость, насыщенность и радость достигли своего апогея, и, хотя людей на улице было немного, а солнечный свет обжигал землю, все выглядело удивительно живым, даже такая редкость, как чистое голубое небо. На семьдесят четвертом автобусе она доехала до метро и спустилась в прохладную тень. В середине дня в вагоне было свежо и пусто, поэтому она вальяжно села напротив схемы линии метро и рекламы стоматологической клиники и разглядела свое отражение в окне напротив, черном от виднеющихся сквозь него замысловатых стен тоннеля. Почему-то в этот момент ей вспомнились вчерашний вечер, ночь, сегодняшнее утро, отчего веснушчатые щеки порозовели и улыбка стала шире.       В комнате был небольшой бардак, включавший в себя стол, заваленный тетрадями и заставленный кружками, между которыми еще и умещался ноутбук с приостановленным фильмом, растворенное настежь окно с колышущимися вокруг занавесками, старое кресло, завешанное одеждой и кровать со сброшенным покрывалом и мятыми простынями. На ней лежал молодой человек, каштановые волосы которого торчали в разные стороны. Его глаза отливали серебром, когда он смотрел на Юлю, когда любовался каждой ее чертой и восхищался ею. Девушка сидела возле него. Тонкая лямка перламутровой майки скатилась по руке, на которую она опиралась, ее медные, медовые, непослушные кудри выпрыгнули из-за уха и теперь шелком щекотали щеки, шею, ключицы. Свидетель этого происшествия неловко сел и аккуратным движением неуклюжих пальцев спрятал рыжих барашков за ухом, сияющем золотой звенящей сережкой, коснулся ямочки в уголке ее губ и поцеловал в нос. Прозвенел девичий смех и прикрылись на мгновение орехово-желтые глаза.       Спустя несколько станций, Юля вышла на поверхность и, пританцовывая, направилась к дому. Ее приветствовали знакомая трель домофона и тяжелая магнитная дверь. Внутри подъезд, как всегда, выглядел умирающим: со стен, выкрашенных в непонятный зеленый цвет то и дело на лестницу сыпалась краска, с белого потолка, покрытого грязными пятнами, крошилась штукатурка. Кроме этих материалов, поверхности были покрыты и изуродованы незамысловатыми рисунками и царапинами, нанесенными руками пьяных студентов и наркоманов, моча которых создавала непередаваемый аромат, находясь в стоящей в углу бутылке из-под дешевого пива. Пол, никогда не мытый и не метеный, собрал на себе следы грязи, слизи, гнилых листьев и кое-где даже крови. К перилам страшно было прикасаться – неизвестно с какими симптомами потом пришлось бы обращаться в кожно-венерологический диспансер. Не обращать внимание на все это убожество – дело привычки, которая легко и непринужденно вырабатывается у каждого россиянина еще с детства (только если у него нет возможности позволить себе построить собственный особняк и следить за ним). Хотя в новых домах и становится все чище и чище, во-первых, неизвестно, в каком состоянии они будут лет через десять, а во-вторых, это никак не влияет на состояние хрущевок, в одной из которых и жила бабушка Юли. Ее квартира находилась на четвертом этаже, поэтому внучка, не теряя времени, поскакала по лестнице. В детстве она любила считать ступеньки, представляя их камнями на горной тропе или переправе через реку. Теперь ей это надоело и она просто желала поскорее преодолеть эту помойку, не пытаясь переубедить себя в том, что именно ей подъезд и является.       В наушниках Юли уже сменились две песни, но она до сих пор не дошла до заветной двери. Дыхание сбилось, казалось, что пройдено уже больше четырех этажей, но знакомая квартира все так и не показывалась. Она убрала наушники в карман и стала подниматься дальше, как в детстве считая ступени. 1, 2, 3, 4...58, 59, 60. Под ногами должен появиться потрепанный коврик, звонок должен начать трещать, должен громыхнуть дверной замок. Но ничего не произошло. Снова незнакомая дверь и омерзительный пол. Юля подняла глаза: лампочка мигала из последних сил, едва освещая стены, кафель покрыт несмываемым слоем чего-то вязкого, липкого, по углам, между дверями висит паутина, с пролетов над головой свисают прилипшие к чьим-то волосам комки пыли, перила потеряли свою целостность – местами от них отходило покрытие, местами металл был искривлен или вырван из бетона. И чем выше поднималась девушка, тем тусклее и реже мигала лампочка, тем более ободранными выглядели стены, тем менее целой становилась лестница. В одном из пролетов она остановилась перевести дыхание и выглянула в заляпанное узкое окно на этаже – темная ночь, ни одной звезды на небе, ни одного горящего фонаря и непонятно, сколько метров от земли. В ушах застучала леденеющая кровь, этот звук отдавался боем тысячи барабанов в голове. Юля подошла к краю лестницы, опасливо изо всех сил вцепилась в чахоточные перила и посмотрела вниз, надеясь посчитать пройденные этажи. Оттуда на нее смотрела тьма, она пожирала ее, тянула в свои бархатные холодные объятия, голова Юли закружилась, руки еще сильнее стиснули ржавый металл. И он подвел девушку. Оглушая скрипом и грохотом, он обломился, оторвался, отцепился, отошел и полетел вниз, накрепко прилипший к рукам. Ее голос и звон перил волнами эха накрывали этаж за этажом, пока моргающая лампочка не потухла совсем.       Юля открыла глаза в темноте, в голове звучал все тот же гул барабанов, что-то ревет и звенит – что-то играет в наушниках. Свет вспыхнул в качающемся вагоне метро. «Сон?» Страх понемногу отступил, пульс и дыхание восстановились, поезд резко затормозил. Юля едва успела заметить название станции на покрытой кафелем стене, и двери захлопнулись за ее спиной, чуть не зажевав лямку рюкзака. Поблагодарив свою удачу, она переключила песню на более спокойную и открыла мессенджер, увидев уведомление от парня:       – Уже дома?       – Почти, из метро выхожу, чуть не проехала станцию       – Уснула?       – Да, сон еще такой странный приснился       – Расскажешь?       – Потом как-нибудь       Юля вышла из подземки, на улице по-прежнему ярко светило солнце, что для Питера казалось чудом. За дорогой девушка даже не следила, она знала ее наизусть. Отдавшись музыке, она шла подпевая и пританцовывая, предвкушая встречу с любимой бабушкой.       На лавочке возле парадной как обычно сидели соседки и обсуждали неприлично высокие цены на лекарства и неприлично маленькие пенсии. Юля поздоровалась с ними и не смогла улизнуть от сетей беседы, в которую они ее втягивали.       – А выросла то как! Какая красавица! Давно тебя не видели. Бабушку пришла проведать?       – Да, – улыбаясь отвечала красавица, – Вы, смотрю, тоже все хорошеете.       – Ой, куда уж нам, это вы молодые бегаете тут, загляденье просто, – посмеялась женщина, глядя на Юлечку, – Как с учебой-то у тебя?       – Все, закончилась учеба, первый экзамен недавно сдала.       – Как? Одиннадцатый класс?! Ох, как время-то летит! Вот только недавно бегала тут по двору, бабушка все никак догнать не могла да домой загнать, а теперь уже одиннадцатый класс закончила! Господи, как летит время!       – Помирать уж скоро, последи за временем-то, – отрезвляюще вклинилась молчавшая собеседница.       – Теть Ир, ну что вы такое говорите? Вам еще жить и жить, а вы помирать собрались.       – Да не слушай ты эту каргу старую, Юлечка! Все болтает без умолку.       – Ну, я пойду?       – Иди иди. Молодец, что пришла! Передавай привет бабке!       – Обязательно!       Эта пятиминутная беседа еще больше раззадорила Юлю, и она прошмыгнула в открытую дверь мимо выходящего мужчины. Внутри ее встретила грязная лампочка, затуманивающая желтым светом первый этаж, который был захламлен наваленными друг на друга велосипедами и колясками, полуразвалившимися, расписанными почтовыми ящиками и пылью, для уборки которой в углу стоял крохотный веник, тоже запыленный. Бабушка Юли жила на четвертом этаже, на который заряженная девушка решила быстренько подняться. Как ни странно, тусклый свет ламп создавал уютную атмосферу в подъезде вместе со старыми резными дверьми и потрепанными входными ковриками. С грязных лестничных пролетов кое-где свисали комья пыли и клочки волос, в некоторых квартирах, стоило девушке пройти мимо, заливались лаем собаки, словно намереваясь сдернуть дверь с петель звуковой волной. Погнутые металлические перила были сверху покрыты деревом, исцарапанным, затертым и разваливающимся, на окнах стояли цветы, зеленые листья которых выглядели не намного свежее, чем покраска стен, осыпающихся и изрисованных.       Свет лампочки стал тускнеть и мигать, ошметки грязи попадались все чаще, собачий лай понемногу стих. По ощущениям Юля уже давно должна была добраться до знакомой двери и постучать в нее. Как в детстве она стала считать ступеньки в надежде вот-вот увидеть под ногами старенький коврик. 1, 2, 3, 4...58, 59, 60. В груди начала подниматься паника, ситуация казалась смутно знакомой, но Юля никак не могла ее вспомнить, в то время как ее вдохи все скорее чередовались с выдохами, и удары крови в венах участились. Она побежала вверх по лестнице, цепляясь руками за мерзкие липкие перила, и оступилась... Она упала на лестничной площадке, в нос ударил запах железа, перед глазами стоял красный, в ушах звенело, голова рассыпалась на множество крошечных металлических деталей, лязгающих в столкновении друг с другом. Ее бровь и колено оказались рассечены об острые края ступеней, ноя так, что мог бы услышать весь подъезд и кровоточа так, что на запах дичи сбежались бы все местные псины, если бы только были охотничьими.       – Красавица, не разбилась? – прозвучал пряничный голос над головой.       Юля протерла глаза. Немного выше стояла иссушенная старостью женщина с приятным выражением лица, она подала девушке руку и помогла подняться.       – Вот так. Цела?       – Да, спасибо, – Юля вглядывалась в черты лица старушки и никак не могла понять, кто эта женщина.       – Славно. Дойдешь до бабушки сама или помочь? – внезапно спросила она и ехидно улыбнулась.       В этот самый миг Юля узнала женщину, ее седые волосы, сгорбленную спину и извилистые руки. Ее звали Матрена Федоровна, она была бабушкиной соседкой и неплохой подругой, пока они не поссорились. На самом деле, ссорились они очень часто, например, однажды, когда тетя Матрена пришла поболтать, бабушка стояла у стола и пыхтела над закаткой огурцов.       – Ты что это делаешь, старая? Кто так огурцы закатывает?       – Сама ты старая! Всю жизнь так делала и всем нравилось, – бабушка всегда была озорной и энергичной, так что смех или крики очень часто раздавались из ее квартиры, – Пришла, значит, указывать мне, как огурцы солить!       Женщины даже едва не подрались, хватаясь за банки, в попытке продемонстрировать правильность собственного метода. В ходе перетягивания, одна из банок все же выскользнула из рук и разбилась.       – Ах! – воскликнула бабушка Юли, – Такая банка из-за тебя разбилась, ведьма!       – Сама ты ведьма! А это на счастье!       – Зачем приходила то хоть? Банки побить? – дразнила бабушка Матрену, уже больше не злясь, а смеясь.       – Да забыла я уже, пока с тобой тут возилась! – раздосадованно отвечала Матрена Федоровна.       – Ну как вспомнишь приходи, – сквозь смех отвечала бабушка, – Только ты это, на банки мои с огурцами больше не засматривайся!       – Сдались мне твои огурцы моченые, – Матрена плюнула и вышла из квартиры, а Юля в это время хихикала в соседней комнате.       – Матрена Федоровна! – крикнула Юля, – Вы что ли?       Старушка обернулась с неизменной улыбкой на лице.       – Здесь несчастье – лживый сон; счастье – пробужденье*, – почти прошептала она и скрылась за одной из дверей.       Все сознание Юли было заполнено страхом, тело била мелкая дрожь, по разгоряченной, окровавленной коже бежали мурашки, глаза уставились вниз, в проем между лестницами. Они увидели там только бархатный мрак, тянущий ее в свои объятия. В голове звучали слова старушки и только одна мысль, которая невидимым шепотом слетела с губ девушки:       – Матрена Федоровна умерла.       и мрак улыбнулся ей…