***
Это утро должно было олицетворять мою новую жизнь, привнести яркие краски в тусклую повседневную рутину, но этого не произошло – проснулась я с головной болью и ощущением полной безнадежности. Директрисы Уимс почему-то не было рядом в постели, хотя я точно помню ее согласие остаться на ночь в моей квартире. Допускаю, что она уже уехала домой. Ожидала отклика от своего тела – боли в мышцах, спине, ногах – но ничего не почувствовав, засомневалась в своих же ощущениях. Сев в кровати, помахала руками – потянула мышцу левой груди, помассировала ноги – только ноющая боль в левом колене дала о себе знать, но тут же утихла. Слишком легко отделалась. Я подумала о коробке, завернутой в мешок, в темном уголке леса, где воет ветер и осыпается последняя листва, о ее содержимом - кажется, что оно всегда будет преследовать меня, при каждом удобном случае или моменте напоминать об определенных событиях… и о моих действиях. Невольно, перед глазами появился образ высокого мужчины в длинном пальто, который рукой постоянно зачесывает назад свои темные волосы. Он смотрит на меня непонимающе, с немым вопросом в глазах – что я сделал? - а после они расширяются в ужасе, и он бежит по длинному коридору в поисках выхода, не подозревая, что окажется в тупике. Теперь он лежит там, в грязном углу, его бездыханное тело начинает остывать, рот открыт в немом крике, а стеклянные безжизненные глаза, такие же голубые, как у Лариссы Уимс, смотрят на меня. Я не сразу поняла, что плачу.***
Он снова пришел за мной. Образ высокого человека в пальто не давал мне покоя в последние несколько часов, - его мёртвые глаза смотрели с немым укором. Он поднимает волосы наверх, открывая лоб, показывает пулевое отверстие, как «третий глаз», всевидящее око – оно такое же черное, как мои глаза. Смотрю, не отрывая взгляда, а потом кричу во все горло, закрываю лицо руками, и между пальцев струится кровь - кровь, которая тонкой струйкой стекала по его лицу. Я заперлась в ванной комнате, тряслась от страха, зажавшись в углу. Теперь мы поменялись местами – он охотник, который завел жертву в ловушку, упивается своим превосходством, моим страхом и слабостью. В его руке пистолет, он наводит его на меня и нажимает курок. В моих ушах прогремел выстрел, эхом разносящийся по всей ванной комнате. Снова вытянутая рука, держащая пистолет – только почему-то женская, с ухоженным маникюром. Я успеваю заметить блеск красного лака. В слезах, я поднимаю голову и вижу перед собой директрису Уимс в темно-синем платье до колен – то самое платье в пятнах крови, которое она потом сожгла. Его глаза – это ее глаза, они оба смотрят на меня с призрением и осуждением. Они предвкушают сладостный момент моего убийства точным выстрелом между глаз. Смотрю на нее с мольбой в глазах – пожалуйста, помоги мне, прекрати это. Тяну к ней руку, но она отдаляется от меня – с каждым ее шагом раздается легкий цокающий звук каблуков. Мгновение – и она уже рядом со мной, давит указательным пальцем в область лба, где было пулевое отверстие. Снова оглушающий выстрел и трещат барабанные перепонки. - Прекрати! - кричу я, захлебываясь в слезах. – Оставь меня! Нет… Не… трогай меня… Помоги мне… Все тело в мгновение обмякло, и я провалилась во тьму. Мягкие толчки вывели меня из дремы – я очнулась в кровати, постельное белье было скомкано. В темноте я не сразу разглядела руку, которая лежит на плече, но голос ее обладательницы узнала сразу – мягким успокаивающим голосом женщина просила меня проснуться и после спросила, почему я разговариваю во сне.***
За окном шумел проливной дождь - лил как из ведра и даже не собирался останавливаться. Оглушающий шум грома напугал мисс Уимс, она подпрыгнула в кресле и выронила бумаги, которые белым полотном накрыли пол. Она опустилась на колени, чтобы их поднять. Я отрешенно наблюдала за ее действиями, держа в трясущейся руке потухшую сигарету. - Что с тобой сегодня? – небрежно бросила она, увидев мою отчужденность. Поежившись от холода, она подняла бумаги с пола, собрала их в одну папку. Вспомнив, подошла к столу и выключила мой старенький компьютер. Кажется, ее работа на сегодня закончена. Я все еще вижу перед собой ее образ – точеная высокая фигура в темно-синем платье, разбрызганные пятна крови по всему полотну ткани, милая улыбка на красивом лице, наставленный пистолет в мою сторону и палец на курке. Не зная, что ей ответить, предпочла молчать, тем самым вызвав у нее негодование, тревогу и немного любопытства. Блондинка присела рядом со мной на диван, сведя колени вместе, и пристально посмотрела в мои глаза, словно гипнотизируя. Только бы не отвечать ей взглядом, предпочла смотреть на ее нос, на губы без привычной красной помады, на еле заметный шрам над верхней губой, на тонкую длинную шею. Даже рассмотрела дурацкий узор на ее махровом халате, почему-то очень коротком для ее роста, в который она была укутана, и только спустя мгновение поняла – это мой халат. - Почему Вы в моем халате? – озадаченно протянула я, словно очнувшись. - Ты сама мне его дала, - ее взгляд был полон недоумения. – У тебя ужасно холодно. - А… Я подперла лицо правой рукой, почувствовав, как фильтр сигареты уткнулся мне в щеку. Воцарилась гробовая тишина – давно мне не было так жутко. Женщина молча осматривала меня, как доктор опасного и буйного пациента, действия которого могут быть непредсказуемыми, я же вновь заострила внимание на ее губах, но когда все же осмелилась посмотреть ей в глаза, всего на пару секунд, поняла - пауза затянулась, и молчим мы слишком долго. Я вижу ее открытое миловидное лицо – серебристые длинные волосы, собранные в небрежный пучок, высокий лоб, обеспокоенный взгляд – чистый и открытый, приоткрытые губы, готовые что-то сказать, но не произносят и слова. Это лицо совершенно не похоже на то, что я видела в бреду. Их глаза не похожи – они не одно целое. Ее образ в синем платье стал угасать. Внезапный прилив жара прошелся по всему телу, когда я поймала себя на мысли, что хочу ее поцеловать. Губы пересохли от волнения, тело оцепенело. Почему я вообще об этом думаю? Почему эта мысль кажется такой правильной и уместной в данный момент времени? Черт возьми, женщина, скажи хоть что-нибудь! - Уэнсдей, что происходит? – тихо и осторожно спросила она, наклоняясь вперед и протягивая руку. Руку, испачканную в крови. За долю секунды я в панике соскочила с дивана, тем самым напугав женщину еще сильнее. Потухшая сигарета полетела в сторону окна. Мы в ужасе уставились друг на друга. - Не подходите ко мне, - предупредила я, заметив, что блондинка решилась встать с дивана. Внутренний голос твердит, что я схожу с ума – присмотрись, руки директрисы Уимс чисты. Она не хочет причинить мне вреда. Какого черта я вообще делаю? Мысленно пытаюсь успокоиться и взываю к своему стыду – ей не нужны сцены моих припадков, она и так испугана до чертиков моим нестабильным состоянием. - Простите, директриса Уимс, я… - к горлу подкатил ком. – Я… не хотела Вас напугать. Просто… Не знаю. Я переживаю из-за всего этого и… иногда на меня находит. Мне просто нужно немного времени. В какой-то момент показалось, что я сейчас задохнусь. - Я понима… – она медленно подходила ко мне, разведя руками в сторону. - Нет, Вы не понимаете, - выкрикнула я на всю комнату и тут же закрыла рот рукой, испугавшись собственного крика. – Вы даже не знаете, насколько Вы не понимаете… Вам… Вам лучше поехать домой. Простите. Она подошла почти вплотную, и мягкие руки, подрагивая, легки на мои плечи. Легкие поглаживания ее рук успокаивали, но не могли вернуть прежнего состояния. Наклонив голову, она обдала своим горячим дыханием мой лоб. - Уэнсдей… Скажи мне, - ее голос стал более уверенным, даже холодным. Мы стояли в непозволительной близости друг к другу несколько секунд, пока мои руки сами не обняли ее за талию и прижали к телу. Я уткнулась лицом ей в грудь. Она казалась родным и близким к сердцу ощущением спокойствия, доброты, понимания, заботы. Я редко говорю ей о своих переживаниях, несмотря на степень их глупости – хочу, чтобы она видела во мне опору и поддержку, то самое сильное плечо, то ощущение защиты, как за каменной стеной, но получилось все с точностью наоборот. Могу ли я позволить себе дать слабину – сказать ей о том, что преследует меня столько времени? Это ведь моя проблема, которая не касается других людей и я должна пережить это самостоятельно или же сойти с ума. Каковы будут последствия, если я скажу о… нем? Директриса Уимс и так уже знает, что что-то не в порядке и есть ли смысл все скрывать, как раньше? Может быть, стоит произнести это вслух? Возможно, мне станет морально легче, и она поймет меня – может, женщину также преследует первая жертва ее убийства в ночных кошмарах, и он не дает ей покоя? Нельзя рушить стену нашего доверия, которая строилась столько времени с таким большим трудом – если она рухнет, все будет кончено. - Я вижу его, - прошептала я, не выпуская ее из объятий. - Кого? - Его. Того парня – свидетеля. Блондинка молчала несколько секунд – ее руки переместились на мою спину и медленно поглаживали ее. - В каком смысле? – в ее голосе слышались нотки сомнения. Сомнения в моей адекватности, полагаю. - Он приходит ко мне, - я крепче прижалась к женщине. – Я вижу его образ в своей квартире. Я вижу, как он смотрит на меня своими глазами… стеклянными. Мертвыми. Боже… А после того, как мы закопали этот чертов пистолет в лесу, он просто сводит меня с ума – я думала, что все закончится… Я почувствовала, как женщина напряглась всем телом, и мягко отстранившись от меня, при этом, не выпуская из объятий, взволнованно посмотрела в мое лицо – и мне не понравился ее взгляд. - О каком пистолете ты говоришь? Она, должно быть, шутит? - Директриса Уимс… Я… мы договорились больше… никогда не вспоминать о нем, но… - Я не совсем тебя понимаю… Я почувствовала, как внутри меня закипает злоба. - Вы издеваетесь надо мной? - я грубо отстранилась от нее, и отошла на пару шагов назад. - Мы… Прошлой ночью мы… по Вашей же просьбе копали ту чертову яму, чтобы спрятать Ваш пистолет… - я смотрела на женщину, как на умалишенную, не замечая, что она также смотрит на меня в ответ. - Уэнсдей, - с нарастающей тревогой в голосе остановила меня женщина, разрывая объятия. – Мой пистолет находится у меня дома.***
Она была чем-то нереальным, неосязаемым, безжизненным образом в моих глазах на расстоянии нескольких шагов. Она была моим сумасшествием, безумием, помешательством – заполонила всю меня, не оставив места для личного пространства. Каждой клеточной организма чувствовала ее эмоции, словно они были моими. Она была везде – ее энергетика, мысли, ощущения. Все это заполонило комнату, тело, душу, сердце – оно бьется в неестественном ритме, болью отдает в груди, и становится трудно дышать. Не понимаю, кто она – друг мне или враг, мой соратник или противник? Мое вожделение, помешательство – а может, вся моя жизнь? Или та, которую стоит держать в стороне – отдалить от себя, забыть или даже убить? Что видят ее глаза – нестабильно эмоционального человека, который может ее подставить, или же опору, которая от бессилия трещит по швам? И что вижу я – слабую снаружи женщину с наивными глазами цвета неба, или же хладнокровного убийцу, знающую, как имитировать эмоции? Играет ли она со мной? Женщина, в неприлично коротком махровом халате с дурацким рисунком, медленно поправляла свои волосы, еле заметно озиралась по сторонам в поисках невидимой помощи и выглядела комично – на столько, что можно издать истерические нотки смеха, но тогда она убежит от меня прочь и больше никогда не вернется. - Как это вообще понимать? – выплюнула я злобно. – Я верю своим глазам! Я точно знаю, что было вчера ночью! Директриса Уимс молча смотрела сквозь меня, но ее взгляд теперь совершенно осознанный – она выискивала во мне безумие и нашла его. В ее глазах больше не было ужаса, опасения, отчуждения, или сомнения, но в них ясно читалось то, что я уже и сама поняла - она больше не считает меня своим союзником. - Послушай, - выдохнула она, собравшись с мыслями. – На тебя много всего навалилось. Я понимаю. Ты просто запуталась. Ты устала. Запуталась. Устала. От этой мысли мне хотелось смеяться – громко, протяжно, истерично. От этого смеха слезы незаметно полились бы по щекам, а после я начала бы захлебываться в рыданиях от собственной беспомощности. - Я не запуталась. Нет! Я хотела, чтобы все закончилось – и Вы этого хотели, разве нет? – не услышав ответа, я начала метаться по комнате, выдавив из себя смешок. - Решили таким способом свести меня с ума, да? - Господи, Уэнсдей – конечно, нет! - Тогда почему Вы отрицаете очевидное? – выкрикнула я, брызжа слюной. Резко отвернувшись к окну, я продолжила высказывать свои предположения, выплескивать в пустоту бурю непонимания и негодования, давя внутри себя нарастающий гнев, и не видя, как она неспешно подходит ко мне. – Скажите еще, что считаете меня сумасшедшей. Давайте – скажите это! Выкрикнув последние слова, злобно оборачиваюсь к ней и… удар сильной пощечины пришелся на мою правую щеку. Ее тут же обдало жаром и после - нарастающей болью. Слезы подступали к глазам. Этот удар вышиб все мои мысли из головы, оставив звенящую тишину. Никогда раньше она не позволяла себе подобного. Глаза взрослой женщины блестят нездоровым блеском, с немым требованием прекратить это помешательство смотрят на меня, но после напряжённый взгляд смягчился, и я сама того не понимая, проваливалась в омут ее глаз. Образ в темно-синем платье снова обретает четкие очертания. Она красива в своем безумии, с растрепанными волосами, учащенное дыхание вздымает грудь, но теперь она смотрит с немым восхищением и благодарностью, руки ее пусты - касаются меня с такой же теплотой и лаской, как тогда в коридоре дешевого мотеля. Два образа сливаются в один, представляя перед глазами цельную картинку. Она стоит передо мной, слегка трясясь от холода, поправляет ворот халата, и теперь ее мягкие руки нежно прикасаются к разгоряченному лицу и просят прощения. Я должна ее оттолкнуть, вышвырнуть вон из своей квартиры, ведь она морочит мне голову, но не могу сказать и слова – они комом застряли в горле. Она жалеет меня, говорит трогательные слова извинения, пытается успокоить и привести в чувство - ведь ей не все равно, верно? Стала бы она это делать, если бы хотела избавиться от меня? Да откуда мне знать. Я не понимаю, что она говорит – слова растворяются в воздухе, только рот ее открывается и закрывается и губы шевелятся в попытке донести до меня истину. Снова ее губы - и так близко. - … прошу тебя, Уэнсдей. Ты нужна мне… - Почему Вы отрицаете это? – перебиваю ее поток слов. – Зачем Вы так со мной? Вы же знаете, что я говорю правду. - Моя дорогая… Мы… - она нервно набрала в грудь воздуха. – Мы не закапывали пистолет вчера ночью, понимаешь? Послушай меня! – приказным тоном она заставила меня заткнуться, а ее горячие ладони сжали мое лицо. – У нас выдалась очень трудная неделя. Мы обе устали и выбились из сил. Ты плохо спишь в последнее время, и это может объяснить твои галлюцинации… - Это не галлюцинации! – с силой я отбросила ее к дивану. Блондинка всем телом упала на обивку дивана и, видя мою эмоциональную нестабильность, предпочла замереть. Ее белые руки дрожали, ворот халата распахнулся и, открытая в разрезе джемпера грудь рывками поднималась и опускалась. - Все, что я говорю – не галлюцинации! Ни Ваш пистолет, ни тот свидетель - не плод моего воображения! Господи… Я даже не знаю его имени. Посмотрев в ее напуганные глаза, и как она лежит на продавленном диване, оперившись ладонями в старую обивку, я поняла, как сильно она повергнута в ужас происходящего в маленькой квартире, в замкнутом пространстве, из которого только один выход – входная дверь, запертая на ключ. Она знала, что может с легкостью справиться со мной – значительная разница в силе и росте была до смешного очевидна, но почему-то блондинка не ринулась прочь. Я медленно сократила расстояние между нами и опустилась перед ней на колени, взяла ее дрожащую руку в свои. Она не пошевелилась. – Простите… - машинально я стала целовать ее руку, в знак извинения. – Я не хотела… Я не понимаю, что со мной происходит. Я же не сумасшедшая? Директриса Уимс несколько мгновений всматривалась в мое бледное лицо, ее пальцы застыли около моих пересохших губ. Не торопясь и не отрывая от меня взгляда, одной рукой помогла себе присесть на диване, а после неторопливо вновь притянула к своей груди.***
Темный миниатюрный коридорчик освещала одна мерцающая лампочка, которая через пару минут с оглушающим в тишине взрывом погасла, и мелкие осколки разлетелись по вышарканному темно-красному ковру – он был жестким, грубым и при соприкосновении с кожей обдирает ее в кровь. Ларисса Уимс сидела на полу, потирала ушибленный локоть левой руки, и ее окровавленное лицо исказила гримаса боли. Ноги ее были поджаты под себя, подол синего платья с пятнами крови собрался в сборку, оголяя бледные колени. Окровавленный нож лежал на пороге комнаты, дверь которой была открыта нараспашку и если одним глазком заглянуть внутрь, можно увидеть белого грузного мужчину, лежащего навзничь. Лежал он, не шевелясь, около миниатюрного комода. Осмелившись пройти внутрь, через разруху и хаос – сломанную деревянную мебель в пятнах кровь, разбитое зеркало при входе, осколки которого хрустят под подошвой ботинок – можно оказаться в спальне, которую не тронула агрессивная борьба двух человек. Она знала, в какой номере он поселился на ночь, и пришла добровольно, без тени сомнения в своем превосходстве, вела себя обольстительно, принимала его пошлые комплименты и ухаживания, а после получасовой беседы он позвал ее в спальню. Догадывался ли мужчина, что его привычный ритуал завлечения женщины, которая не увидит подвоха и не заметит его скрытый замысел, может дать трещину? Блондинка яростно набросилась на него с ножом в коридоре, не переступая порог спальни - в тот момент она казалась разъяренной львицей, пока не оказалась прижата лопатками к полу. Я не помню, в какой момент я попала в тот номер – возможно, по первому ее крику или первому удару ее тела о пол. Первая пуля пришлась ему в живот, когда он победоносно возвысился над ней и стал разрывать ткань некогда красивого платья - он не смог затащить ее в спальню и это сработало мне на руку, когда я вышибала дверь. Он был, словно, в тумане, пропадал из поля моего зрения, очертания его силуэта были размыты и сливались среди общего хаоса, а потом силуэт исчез из комнаты. Я обнаружила его на полу – медленно, постанывая от боли, он ползет в спальню, где не было выхода. Пелена ярости и бешенства застилает мои глаза, и я вновь жму на курок, не испытывая чувства жалости. Мне кажется, что мужчина еще в сознании, цепляется за жизнь из последних сил, но они покидают его, когда пуля вновь пронзает тело и он захлебывается собственной кровью. А потом, оборачиваясь к директрисе Уимс, я заметила его… высокого мужчину в пальто, с взъерошенными темными волосами и небесными глазами, полные ужаса. Вначале он уставился на мисс Уимс, а после, точно в замедленной съемке, перевел взгляд на меня. В тот момент я поняла, что пути назад больше нет. Звуки выстрелов эхом раздаются в моей голове, и я открываю глаза. Передо мной – моя комната в слабом лунном отблеске света. Выброс адреналина заставляет сердце колотиться чрезмерно быстро – я не могу успокоить себя и лежу неподвижно, задержав воздух в легких, чувствуя, как сердцебиение эхом отдает в уши и все тело сотрясается неудержимой судорожной дрожью. Я не сразу почувствовала, что директриса спит за моей спиной и во сне накрывает меня одеялом. Краем глаза наблюдала, как ее рука, зажав край одеяла, плавно опускается на мою талию и тепло обволакивает мое холодное сотрясающее дрожью тело. Когда я успокоилась, тишину нарушало только тихое сопение женщины, нежно прижавшись к моему телу.***
Интересно наблюдать за ней во время сна - ее черты лица смягчаются, межбровные морщинки разглаживаются, иногда она улыбается во сне, вытянувшись во весь рост или же когда прижимается к моей подушке. Халат оголил ее плечи и грудь – черный джемпер кажется таким тонким, не согревающим, словно накидка для прикрытия красивого тела и ничего больше. Я давлю в себе желание подойти, лечь рядом с ней и согреть своим теплом – боюсь за те ощущения, которые могу испытать при непозволительной близости. Жаль, что она этого не понимает, и когда мы спим в одной постели, Ларисса Уимс обязательно прижмется ко мне всем телом, томно вздыхая во сне. В голове я слышу этот стон, такой ненавязчивый и сексуальный – от него жар расходится по всему телу и мышцы живота начинают непроизвольно сжиматься. Раньше блондинка не позволяла себе таких вольностей – мы держали дистанцию, но имели теплые отношения даже после начала совместной «работы». Не могу вспомнить переломный момент, когда все изменилось, и та стена взаимоотношений, как ученицы и директора, рухнула настолько неожиданно и внезапно, что эти новые открывшиеся границы странных и необычных отношений вскружили мне голову. Больше наши невинные прикосновения, взгляды, разговоры на разные темы или просто слова одобрения, поощрения, даже порицания нельзя было назвать обычными – в них появились нежность и ласка, нечто большее, даже интимное. В обычных ситуациях это можно охарактеризовать, как взаимную влюбленность, которая обретает новые краски, или же, как искру, которая пробежала между нами, но наши отношения далеко не обычные. Понимает ли она, что своими действиями и поступками делает со мной? Мне сложно в последнее время скрывать свои эмоции перед ней, и я боюсь того дня, когда блондинка посмотрит в мои глаза и увидит нарастающее нездоровое желание обладать ей, которое я пытаюсь подавить. Уверена, директриса Уимс отвернется от меня в ту же секунду, когда поймет в чем дело. На данный момент у нас достаточно проблем и это будет последней каплей в чаше ее терпения. Удивительно, как она этого не видит до сих пор, а может, она давно уже все знает, но старается не обращать на это внимания – делает вид, что ничего не происходит. Тогда почему она терпит мои прикосновения, если уже все знает? Почему спит со мной в одной постели, прижавшись ко мне, или же сама тянет меня к своей груди, как этой ночью, если знает или предполагает мои мотивы? Она бы не допустила такого отношения, такой вольности и больного желания с моей стороны. Значит ли это, что у нее свое видение наших взаимоотношений и ее действия не несут интимного подтекста? Она издала тихий протяжный вздох, повернувшись в мою сторону – ее грудь мелькнула в разрезе джемпера, маня своими формами, и после спряталась в ворохе одеял и подушек. Она лежала на левом боку, ноги были спрятаны под двумя одеялами, руки же прижимали к себе подушку, а лицо в какой-то момент стало мраморным, как неживое. Когда она вновь стала освобождаться из плена махровых одеял, я не сразу обратила внимание на ее джемпер, воротник которого был разорван грубой силой, обнажая ее мягкие груди в черном бюстгальтере. Я чувствовала напряжение в руках, мышцы сводило судорогой – словно это я пыталась разорвать джемпер на кусочки. Не понимая, что происходит, сильно зажмуриваюсь и широко открываю глаза, но картинка не меняется – мисс Уимс все так же спит, только от джемпера остались одни лоскуты ткани, обнажая живот в кровоподтеках. Лежала она неподвижно, почти обнаженная, среди вороха постельного белья. Подушки были скинуты на пол, а одеяла плотно обвили ее стройные ноги. Глаза – ее прекрасные, некогда живые глаза цвета неба - открыты, но пусты, манящие губы приоткрыты, но неподвижны. Грудь ее больше не вздымалась. Ноги наливаются свинцовой тяжестью, тело перестает слушаться и замерло в одном положении, кровь застыла в жилах, немой крик застрял в горле, в котором бесновался безумный пульс - я продолжаю неподвижно сидеть на стуле, напротив своей постели, где лежит ее бездыханное тело. Кровь стучала в висках, отдавая болью в голове – еще немного и я потеряю сознание. Глаза наполняются слезами, и частое зажмуривание не помогает прийти в себя и избавиться от этой картины – все это безумие выглядело до жути реальным. Пытаюсь приподняться со стула, но ноги подкашиваются, и я медленно падаю к постели, ползу в ее сторону, и каждое движение тела дается с большим трудом. Не верю своим глазам - хочу дотронуться до нее, почувствовать тепло ее тела, вдохнуть в нее жизнь – сделать все, чтобы она вновь открыла глаза, прижала к своей груди. С замиранием сердца я тяну к ней руку, не веря в происходящее, словно это дурной сон, кошмар наяву, и когда сжимаю кисть ее бледной руки, ощущаю родное тепло - ее грудь вздымается при каждом вздохе, реснички закрытых глаз еле заметно подрагивают, руки горячие, как раскаленный металл. Я давлю в себе истерические нотки, вытираю слезы по щекам, видя, как она спит в моей постели, так сладко и крепко, что не слышит меня и не чувствует прикосновений. От переизбытка эмоций голова идет кругом, тело сотрясает судорога, но, не выпуская ее руку из своей, словно спасательный трос, от которого зависит вся моя жизнь, я вновь проваливаюсь в сон и теряю связь с реальностью.***
Блондинка спала беспокойно, и когда открыла глаза, не ожидала увидеть меня на холодном полу, дремлющую и крепко держащую ее руку. За эти сутки тревожность ее усилилась, и она жалела меня, как маленького неуклюжего котенка, крепко обнимая. Я не осмелилась рассказать о том, что произошло ночью - не хочу возвращаться в тот кошмар, даже мысленно, и закрыла это воспоминание – галлюцинацию, по словам мисс Уимс – в своей голове, в темном уголке разума, молясь о том, что оно больше никогда о себе не напомнит. Я чувствовала полное внутреннее опустошение, нехватку сил и энергии, но холодную ясность ума – подобное ощущение накрывает меня с головой каждый раз после эмоционального потрясения. Теперь же мне стыдно за подобные выплески эмоций, которые видела женщина – раньше с подобными расстройствами я могла справляться самостоятельно, а сейчас испытываю чувство вины за ее подорванное эмоциональное состояние и излишнее сочувствие. Не хочу, чтобы она попросту волновалась о том, что не изменить. Мои глаза пусты, говорит она сегодня утром, оценивая мое общее состояние, и я согласна с ней, ведь отдалась порыву эмоций, полностью и без остатка, не смогла вовремя взять себя в руки и дать отпор своим же страхам. Поплатилась эмоциональным здоровьем, выставив его, как щит, перед разъяренной неуправляемой силой своего же больного разума, и кажется, директриса четко это поняла. Наш утренний разговор за чашкой кофе был непродолжительным и непродуктивным – она настаивала на недельном отдыхе от учебы и работы, а также, с опаской, советовала посетить специалиста, на что я даю категорический отказ. - Исключено! Я в состоянии справится самостоятельно. - Я уже насмотрелась на то, какая ты самостоятельная, Уэнсдей, - упрекнула меня женщина, делая глоток горячего напитка. – Так не пойдет. Нужно с этим что-то делать. - Спасибо за заботу, но нет. Это самая идиотская идея, которая… - Следи за своим языком, - оборвала меня блондинка. Голос ее был строг и холоден, и это окунуло меня в мимолетные воспоминания, когда она также, очень давно, отчитывала меня. Мисс Уимс глубоко вздохнула, пытаясь подавить в себе гнев или же разочарование, но глаза ее горели огнем - уверена, она была готова кинуть чашку кофе в мою сторону, лишь бы привести в чувство. - Да как ты не понимаешь? То, что с тобой происходит – ненормально. - А то, что мы делали – нормально? На долю секунды она замолкает – осмысливает мои слова, и я непроизвольно, делаю тоже самое. Что же получается – она на протяжении нескольких лет выстраивала планы мести своими руками, не ошибалась ни в чем, всегда выходила сухой из воды, и тут появляюсь я, настолько внезапно, чуть ли не буквально сваливаюсь на нее, как снег на голову, принимаю активное участие в преступлениях, а теперь же говорю о ненормальности происходящего? Своим желанием защитить ее, я еще больше проваливаюсь в пропасть и тяну ее за собой, и поэтому я хотела все прекратить. Закончится ли это когда-нибудь? - Ты начинаешь путать реальность с вымыслом, - протянула она отрешенно. - Я ничего не путаю, прекратите. Это просто… - Что – просто? Я не знала, что ей ответить и молча сидела за обеденным столом, погрузившись в свои мысли. Я понимала, что происходит – по сути, это было для меня открытой книгой, пусть и некоторые моменты оставались в тени, но я знала, что в отношении свидетеля меня гложет банальное, и скорее всего, вечное чувство вины, которое набирало обороты. Реальная вина за совершенное преступление в отношении человека, который просто оказался не в том месте и не в то время и его образ, созданный чувством вины, преследует меня и уничтожает изнутри. Кажется, директриса сказала что-то еще, но ее слова вновь ускользают от моего понимания и восприятия. У меня слишком много вопросов к себе, к ней, к сложившейся ситуации, но не могу найти на них ответы, если они вообще существуют. Я так много хочу у нее спросить, но что-то внутри меня останавливает порыв – словно, внутренний голос, нашептывая на ухо, предупреждает о последствиях, которые могут повлечь за собой еще больше проблем. Значит ли это, что стена нашего доверия начинает рушиться? - Я думала, что все закончилось, правда. - Ты хочешь прекратить это? – спросила она тихо, и я заметила мимолетную грусть в ее глазах. Часть меня рвалась кричать ей в лицо, что больше не могу так жить, ведь это оказалось для меня большим испытанием на выдержку, и я провалила его. Внутри меня все рвется на куски, я больше не могу найти покоя в своей жизни, как было раньше – та самая серая рутина, когда с головой уходишь в дело, не приносящее тебе ничего, кроме разочарования, кажется уже не такой отталкивающей, как раньше. Я пытаюсь себя остановить, собраться с мыслями, успокоить внутреннюю дрожь. Прошлой ночью, в порыве неконтролируемых эмоций и порывов, я желала все прекратить, говорила это вслух, но сейчас же, сидя за обеденным столом, напротив той, кто вдохнула в меня жизнь и вывела из рутины простого существования, не могу вымолвить и слова. Я осознанно понимаю одну вещь – если отказаться от этой жизни, значит, отказаться от нее. Навсегда и бесповоротно. Стена нашего доверия рухнет в ту же секунду на наши головы, и мы никогда больше не будет смотреть друг на друга так, как тогда – с полной уверенностью в своем партнере, который в нужный момент прикроет спину или подставит плечо. Не будет этих странных, но по-своему, близких, теплых отношений с ноткой интимных, незамысловатых помыслов. Не будет тех бесед, разговоров, той тесной связи, большой тайны, разделенной на двоих. Ни поддержи, помощи, доверия, близости, уверенности в чувстве, что ты не одинок. Все рухнет в одно мгновение, стоит только вымолвить одно слово. Останется ли эта любовь между нами? Будет ли она также смотреть на меня с мимолетным обожаем в глазах, или же обнимать на прощание, тесно прижавшись к телу? Будет ли злиться за необдуманные поступки, а потом с улыбкой на лице прощать? Буду ли я вставать на ее защиту, закрывать ее своим телом, прекрасно зная, что она справится сама? Буду ли я разминать ее кисти по вечерам, если она попросит или же лечить ее ссадины после неудавшегося «рабочего» дня? Сможем ли мы позволить друг другу заботиться о себе? Сможем ли жить друг без друга? Никто из нас не осмеливается сделать первый шаг в пропасть, в черную бездну неизвестности. Я так и не ответила на ее вопрос. Мы договорились продолжить разговор вечером, когда она вернется с работы. Она будет уставшей, выбитой из сил и ей еще предстоит непростой разговор по душам со своей подопечной. Я не знаю, чем впоследствии обернется этот диалог. Когда она надевала пальто, я молча подала ей шарф. Впервые в жизни мне хотелось, чтобы она без лишних вопросов посмотрела в мои глаза и заставила не отводить взгляд. Пусть она увидит все, что я к ней испытываю - ту страсть, ненормальное желание любить ее без остатка, обладать ей целиком и полностью – и, посмотрев с отвращением, покинет меня навсегда. Но она этого не делает, а только нежно обнимает на прощание. Я хочу сказать, как сильно ее люблю и не хочу потерять – сделаю все, что она захочет или попросит, но не произношу и слова, только приподнимаюсь и губами касаюсь ее щеки. Она уходит из квартиры, но внутри меня растет уверенность, что она больше не вернется.***
Я вижу в ней желание помочь мне справиться с недугом – бескорыстное, чистое, искреннее чувство, заполняющую ее всю без остатка. Она заставляет сомневаться в моей уверенности происходящего, да и я сама уже в сомнении реальности случившегося. Если она права, то у нас большие проблемы, которые нужно решать в ближайшее время, дабы не наколотить дров. Прижимая к своей груди, она говорила мне о чем-то, но я не могу вспомнить, что именно, словно память начинает давать сбой и терять нить происходящего, или же блокируя какие-то моменты, защищая нестабильно психологическое состояние от дурного воздействия. Отчетливо помню ее успокаивающий голос, такой близкий и родной сердцу и душе, но суть слов ускользает от меня. Был ли это первый раз, когда я не помню весь разговор, а только какую-то часть диалога? Пытаюсь вспомнить диалог этой ночью – свои выкрики, доказывание правоты, ее ответы, но могу вспомнить только обрывки фраз, врезающиеся в память, и не могу проанализировать ситуацию полностью. Только лишь через какое-то время полностью вспоминаю наш разговор, но ощущение нецелостности не покидает меня. Хочу надеяться, что это просто стресс так влияет на общее состояние, а не какие-то нарушения в моей голове, о которых даже не подозреваю. Может, это влияние плохого сна и хронического недосыпа, постоянное напряжение, мысли, размышления о будущем, которое светлым точно не назовешь. Хочу верить ее словам, без тени сомнения, но все же не могу довериться ей полностью и безоговорочно – моя память, как никогда четко, кричит мне, что мы были в том лесу. Ясность ума возвращает в реальный мир. Отчетливо помню тот холод, когда пальцы сводило ломотой, как горело лицо от порывов ветра. Ноги, наливающиеся свинцом, не хотели сгибаться в коленях. Луч фонарика, зажатый в зубах, в кромешной темноте. Мы, одетые не по погоде, трясемся от холода в тонких одеждах, греемся в теплом салоне ее автомобиля, смотрим на результаты совместных трудов. Ее ноющие кисти, которые нужно постоянно разминать – чувствую этот дискомфорт на физическом уровне. Слышу в своей голове ее голос, как колыбельную, потом - слова благодарности за проделанную работу. С каким усердием мы копали ту яму в неподатливой промерзшей земле… Осознание, как большая волна, накрыло меня с головой. Лопаты в багажнике ее машины. Все произошло слишком быстро – обувалась в спешке, вышибала входную дверь и куртку надевала уже при выходе на улицу. Я держалась за эту мысль, как за спасательный круг в открытом океане, также осознавая умом, что лопаты никуда не могли деться – они все еще лежат в багажнике, уже почти целые сутки. Мне было плевать, что пришлось бы бежать сломя голову до академии и предстать перед директрисой в весьма неподобающем виде, за что она бы меня непременно отчитала. Я бы смогла предъявить ей доказательства нахождения в том злосчастном холодном лесу. Она не посмела бы перечить, ведь это было правдой, а не моим помешательством. Как она могла выставить меня такой дурой и упрекать в эмоциональной нестабильности? Это было слишком важно для меня, чтобы… … остановиться на площадке около дома, увидев ее автомобиль, стоящий на пустой парковке. Внутри меня все похолодело, тошнотворный ком застрял в горле, отравляя своей желчью. Разве директриса Уимс не должна была уехать на работу? Стоя в полной растерянности и одиночестве, я вдруг ощутила тяжесть в кармане собственной куртки. Мне не нужно было опускать руку в карман, чтобы понять – это были ее ключи. Ключи от ее машины. Почему они у меня и куда… куда она пошла? Почему не вернулась обратно? Я тревожно огляделась по сторонам, в надежде заприметить высокую фигуру в бежевом пальто, но улица была совершенно пуста. Она не могла… Она не могла меня оставить, нет! Это походило на страшный сон. Я хочу проснуться! Прошу, дай мне проснуться в своей постели, рядом с ней, в ее крепких объятиях. Прошу, верни ее обратно! Меня охватила паника – душераздирающая, неконтролируемая, от которой бросало в пот. Я металась по парковке в поисках призрачного силуэта, не теряя надежду, что смогу разглядеть ее сквозь опустившийся утренний туман, но все было тщетно. Медленно и неуверенно отступая назад, я вжалась спиной в холодный металл автомобиля, ощущая через ткань куртки, как этот холод ползет, точно змея, по моему телу, сковывает его, не позволяя сделать и вдоха. Со слезами на глазах осознала, что вжалась в дверь багажника, и моя голова сама повернулась в сторону стекла, через которое я увидела то, из-за чего земля ушла из-под моих ног – в багажнике автомобиля лежала одна лопата. В могильной тишине улицы раздался мой оглушительный истошный крик.