Китовые сны

Он называл их китовыми снами.  Не вслух, разумеется, а только про себя. Самуэль Бичворт не был идиотом. Смотрители были хорошими ребятами, наверняка добропорядочными людьми, и мало чем отличались от всех остальных. Однако они не были моряками, не знали жизни в открытом море, и Самуэль сомневался, что они спокойно воспримут рассказы о здешних обычаях. Нет. Нет, эти сны были только для него, не для чужих ушей. Он называл их китовыми снами, потому что именно тогда они начались, много лет назад. Начались с кита. Связанного, полузабитого животного, ещё живого и истекающего кровью — самка, которую они подвесили на мачту. Ничего нового для любого бывалого моряка и китобоя. Они от такого зрелища даже не морщились. Но Сэм взглянул в её глаза. Глаза измученного, полуживого существа. Однажды днём он поскользнулся на мокрой от крови и ворвани палубе. Упал на одно колено, запачкав руки и ноги кишками, и по странному стечению обстоятельств — поднял голову. Посмотрел прямо вверх. И встретился взглядом с одним огромным, глянцевитым, полным боли глазом.  Он до сих пор не знает, как описать то, что проскочило между ними в тот момент — между убитым китом и человеком. Даже если бы ему было кому описывать. Это длилось целую вечность. Нескончаемый, неподвижный миг. Просто этот огромный глаз, смотрящий сверху вниз на него, на крошечного человека, стоящего на коленях в крови. На одного из своих мучителей. Сэм почувствовал… он и сам не знает что, до сих пор. Нечто могущественное, изучающее, проницательное. Прикосновение чего-то необъятного и невозможного, агонизирующего. Чего-то… ласкового, несмотря на всё. Ожидающего его решения. Несколько других парней заметили его падение. Скользя по палубе, они подбежали помочь ему, увидев, что потрясённый Самуэль не торопится вставать. Это нарушило хрупкий момент. Разорвало притяжение китового взгляда. Сэм и впрямь был потрясён, он едва держался на ногах. Ребята подняли его и отвели в твиндек, где налили рюмку бренди и хлопнули по спине. Он грубо закашлялся и притворился, что пришёл в себя. Что с ним всё нормально. Просто в голове помутилось. Они посмеялись вместе с ним и разошлись. И если этот кит… умер ночью… Если тяжёлая цепная таль сорвалась и упала ровнёхонько на это место. Если среди ночи раздался звук, громкий полувздох-полустон, способный напугать любого моряка: отчасти мучительный, отчасти благодарный. Что ж.  Сэму нездоровилось после падения, он был ещё слишком пришиблен, чтобы забираться на реи. Никак нет, сэр. Клянусь честью, сэр.  А вскоре — после этого случая — ему начали сниться китовые сны. Он всегда, с самого начала, с лёгкостью отличал их от остальных. Они по-прежнему несли на себе тень неподвижной вечности, ощущение чего-то необъятного, измученного и пристально наблюдающего. Ласкового. Пытающегося… сказать что-то Сэму. О чём-то предупредить. Они всегда были предупреждениями, эти сны. Предостережениями, фантомами грядущего будущего. Они были даром, как ему казалось. Странной благодарностью. В такие дни он знал, что нужно внимательнее следить за штурвалом. Предчувствовал, когда стоило увольняться с одного корабля и наниматься на другой. Когда следовало пристать к другой гавани. По крайней мере, когда он выбирал к ним прислушаться. Когда у него хватало ума принимать их всерьёз. Ему много что снилось в последние месяцы, после смерти императрицы. И все до единого сны были китовыми. Сны о железном городе на скалистом побережье, и о накатывающей волне потрохов. О белой ворвани и чёрной крови, поднимающейся выше уровня моря, чтобы затопить всё вокруг. Сэму ничего не грозило в его лодке, даже во сне. Он был в безопасности, качаясь на волнах Ренхевен, которая несла его в открытое море. Но всякий раз, когда он пробовал причалить. Всякий раз, когда пытался сойти на берег. Его ноги скользили. Поскальзывались на грязи скалистого берега. И он падал на одно колено, ночь за ночью, снова, и снова, и снова. А руки, когда Сэм поднимал их, были испачканы спёкшейся кровью замученного животного. Ему следовало уплыть, Сэм понимал это. Следовало сменить корабль и пристать к другому порту. Никто на свете не знал его реку так же хорошо, как и он. Он бы ушёл в открытое море. Воплотил бы увиденное во сне и уплыл за тридевять земель от Дануолла с его перекрытой, охраняемой гаванью. Нетрудно понять, о чём был тот сон. Волна ворвани и потрохов. Чума. Убитая императрица и стены света. Этот город тонул. Даже без снов Сэм понимал, что за штурвалом никого не осталось. Теперь, когда её не стало, некому было идти против течения.  Ему следовало уплыть. Уйти в открытое море. Однако…  Он чувствовал это. Во сне. То же… странное ощущение. Будто за ним наблюдают. И ждут, как он поступит. И он вспоминал… Нож в своих влажных, трясущихся руках. Сорвавшаяся таль. И звук. Отчасти агония, отчасти благодарность. Сэм остался. Он нашёл адмирала, нашёл его «друзей». И он остался. В этом не было ничего геройского. Сэм никогда не был героем, слишком труслив для этого. Старый моряк, вот кем был Самуэль Бичворт. Старый моряк, который слишком многое повидал. Он… не то чтобы надеялся. Он не раздумывал по-настоящему о том, что мог бы сделать. Но город тонул, а у него была лодка. А затем… Адмирал послал его встретить человека. Человека, обвиняемого в ужасных вещах. Человека, способного им помочь. Помочь всем. Корво. Той ночью Сэму приснился сон. О, и какой же это был сон. Он был настолько же предсказанием, насколько воспоминанием. Руки Сэма тряслись задолго до того, как Корво забрался в лодку. Он обхватил ими рычаг, и костяшки его пальцев под перчатками были белыми. Не влажными от крови, нет. Пока нет. Корво посмотрел на него. Встретился с ним взглядом. И Сэм увидел. Животное в цепях. Палубу, мокрую от крови и кишок. Нечто отчаянное, ищущее. Агонизирующее. Он взглянул на Корво в тот день, избитого и измученного, едва вырвавшегося из Колдриджа, и увидел… Кита. Своего кита. Снова. Той ночью Сэму снился сон. Сон, полный китового пения. Снился мужчина с кровью на руках, ковыляющий и поскальзывающийся на чёрной от крови палубе. Снились глаза, человеческие и карие, огромные и чёрные. Снился наблюдатель — кто-то необъятный и древний, и быть может, быть может, ласковый. Ожидающий увидеть, как они поступят.  На следующий день Корво спустился на первый этаж выслушать брифинг, всё ещё раненный, всё ещё страдающий, и с меткой на тыльной стороне ладони. И Сэм… не удивился. Вот ни капли. На протяжении всего задания у него ком стоял в горле. Он сидел в своей лодке, в своём Амаранте, стискивая рычаг до белых костяшек. И слышал в ушах отголосок вздоха своей китихи. В лодке ему ничего не грозило, он это знал. Он всегда был в безопасности в своей лодке. Река позаботится о нём, как и море. Однако прилив был не за горами. Рос уровень боли, чумы и предательства. Потрохов. И Сэм костями чуял, что они почти достигли гребня волны, которая вот-вот обрушится. Если её и можно было остановить, то только сейчас. Он сам не знал почему. И понятия не имел как. Он всегда задавался вопросом. В холодных предрассветных сумерках, пробудившись ото сна. Следовало ли ему срезать лебёдку, а не таль. Освободить цепи. Просто… позволить ей уплыть.  Поступи он так, она бы утащила с собой на дно весь корабль. Потопила бы их всех. Но, может, у неё было на то право. А затем Корво вернулся. Перелез через стену и покрался к лодке Сэма, осторожно пригнувшись, оскальзываясь в грязи. И на его руках не было крови. На его пальто не было ворвани. Он запыхался, раненный, измученный. Но руки его были чисты. А глаза его, когда он поймал взгляд Сэма, были тёплыми, усталыми и ясными.  Ласковыми. Она тихо пела Сэму на ухо. Ту давнюю песню, полную боли и благодарности. После этого ему трудно было сглатывать ком в горле рядом с Корво. Трудно было дышать. Корво был… хорошим человеком, Сэм быстро это понял. Хорошим, добрым, благородным человеком. Он вернул Каллисте её дядю в целости и сохранности. Когда они отыскали леди Эмили, Корво смотрел на неё как человек, которому любовь изорвала в клочья сердце и вскрыла грудную клетку. Он так осторожно переступал чужие жизни, вместо того чтобы топтаться по ним. Так аккуратно шагал среди грязи и крови.  Однако сны не прекратились. Несмотря ни на что, они никуда не делись. Теперь они снились даже чаще. Всякий раз при взгляде Сэма на этого мужчину. У Корво были… китовые глаза. Китовое сердце. Волна не обрушилась, не перевернула корабль. И всё же каждую ночь Сэм видел во сне, как спотыкается в грязи, видел руки, покрытые кровью. Только после свержения лорда-регента он наконец-то понял. Её предупреждение, её нескончаемое, ласковое предостережение. Он не понимал его прежде… пока к нему не подошёл адмирал. Руки. Его руки. Склянка с ядом. Палуба, залитая требухой. Кит, человек в цепях. Глаз, смотрящий на него сверху, смотрящий на него снизу, в безмолвной агонии. Удерживая его взгляд. Отчаявшееся, раненое, пристально наблюдающее существо.  Что ты станешь делать? И снова, в очередной раз… Сэм выбрал сорвать таль. Спасти корабль. Спасти команду. Он выбрал казнь. Он наклонил склянку над стаканом. Адмирал проследил за этим. Но он… не видел. Как и капитан не видел, много лет тому назад. Нож во влажных, трясущихся руках. Жидкость, почти половина дозы, оставшаяся в пузырьке. Он был слишком потрясён, слишком сильно трусил, чтобы забираться на реи. Никак нет, сэр. Клянусь честью, сэр.  «Было ли этого достаточно?» — вновь думал Сэм, провожая глазами лодку, везущую тело Корво вниз, к торговому кварталу Радшор. К морю. В холодных предрассветных сумерках, пробудившись ото сна. Было ли этого достаточно. Фантомная кровь, спёкшаяся на руках, фантомная ворвань, пропитавшая ноющие колени. В его снах, полу-осознанных, полу-бессознательных, волна накрывала город. Даже теперь. Несмотря на всё. Он не убил Корво. Не так, как убил её, много лет назад. Но он и не спас его. А когда Сэм вернулся в паб. Когда увидел… тела во дворе. Уоллеса и Лидию. Команду, которую потопил не кит, но капитан собственными руками. Их кровь, залившая палубу. Потроха. Поднимающийся прилив. Помоги им всем Бездна, сделал ли Сэм достаточно — или же слишком, слишком много? Он не знал. Поэтому не уплыл. Море звало его издалека. Ренхевен несла его с лёгкостью. Он был в безопасности в лодке, в своём Амаранте, как и всегда — как ему всегда обещали. Но он остался ждать. Не стал уплывать.  А потом, на берегу. На этом скалистом, кровавом берегу. Свет, звезда, зажегшаяся над водой. Взвившаяся ракетница.  Корво. Кит. Живой. Всё ещё дышащий. И по-прежнему ласковый. Сэм смотрел на них, на Корво и императрицу, спящих в обнимку на дне его лодки, пока Сэм увозил их прочь от маяка. Он разглядывал их, по-настоящему. Мужчина в цепях. Истерзанное животное. Наконец-то обретшее покой, с дочерью в объятиях.   Море застыло. Всё вокруг накрыло ощущением сна наяву. В ушах зазвучал отголосок её песни. Теперь уже без боли, без предостережения. Только ласковая благодарность. И изнурение.  Он знал, что увидит, когда поднимет голову. Метка на руке Корво. Песня в его ушах. Сэм знал. И всё равно поднял.  Китовый Бог спокойно встретился с ним взглядом. Чёрным и древним. Усталым и полным боли. Сэм кивнул. — Мне следовало отпустить её. — Осознанное, вымученное признание вины. — Мне следовало сломать лебёдку и отпустить её на волю.  Чужой склонил голову набок, со странным выражением на юношеском лице. — Она была благодарна, несмотря ни на что, — сказал Китовый Бог. — Вот почему она наградила тебя даром. Ты избавил её от боли. Этого было достаточно. И это должно было стать… прощением. Отпущением грехов. Не для Смотрителей, конечно, а для тех, кто жил по законам моря. Он говорил это всерьёз — Китовый Бог, и стоящий за ним кит. Эти слова из уст Чужого следовало считать прощением. Их должно было хватить. Опустив взгляд на мужчину на дне своей лодки — мужчину, которого он не освободил, — Сэм знал, что этих слов ему никогда не будет достаточно. — Нет, — промолвил он. Мягко. Тихо. Китовый Бог воззрился на него — чёрные глаза на изнурённом лице, — и Сэм покачал головой, решительно и, возможно, ласково. — Прошу прощения, сэр, но нет, этого не было достаточно. И никогда не должно быть.  Если смерть была единственным милосердием на свете, то он позволил бы волне обрушиться. Корво. Если бы единственным способом избавить  всех от страданий было потопить их, то Корво не пришлось бы так аккуратно ступать по грязи. Корво отказался это принимать. И Сэм откажется. — …Как думаете, императрица когда-нибудь выслушает старого моряка? — спросил он мягко. Небрежно. С такой же лёгкостью, как несла их домой Ренхевен. Глядя на изнурённую пару у себя под ногами и на изнурённого Китового Бога, смотрящего на него в ответ. — Станет ли она слушать… о вещах, которые видел старый китобой. О которых он теперь мечтает забыть. В конце концов, если кто-то и мог положить конец китовому промыслу на Островах… — Я не знаю, — пробормотал Чужой. Задумчиво. С любопытством. А потом… — Её защитник мог бы. Так… я думаю. Сэм слабо рассмеялся. Самую чуточку. Он поднял взгляд на Бога. Чужой не смотрел на него. Он смотрел на Корво. Чёрными, древними глазами. Изнурёнными под сковавшими их цепями, и ищущими, ждущими… кто и как поступит.  Как поступит Корво. Как он уже поступил. — Я знаю, — сказал Сэм. Теперь уже точно ласково. — Я знаю, что он послушает. В конце концов, он и сам наполовину кит. Был таким ещё до того, как вы наградили его даром. Согласитесь ведь, сэр? Чужой метнул на него взгляд. Странный взгляд, в этих холодных предрассветных сумерках. Чёрные, изнурённые глаза, и улыбка такая же необъяснимая и бездонная, как море.  — …Да, — ответил Китовый Бог. — Наполовину кит, да. И… человек моря.  Мир чуть задрожал по краям. Её песня — теперь уже светлая, больше благодарности, чем боли — постепенно затихала в ушах Сэма. Благословение кита. А может, и Китового Бога. — Да здравствуют дары, подаренные в отчаянии, Самуэль Бичворт, — мягко, ласково прошептал Чужой ему на ухо. — И подаренные мудро. Удачи тебе… человек моря.  Удачи и доброго утра. Они были в безопасности в его лодке, все они. Пробудившиеся от снов.  _______ Прим.Пер.: в тексте присутствует повторяющийся мотив со словом gentle, которым здесь описывают несколько разных понятий сразу. в отношении Корво это скорее переводится как кроткий/ мягкий характером, но хотелось оставить эту игру слов, поэтому пришлось выкручиваться «ласковым».