i hope you cant hear me, baby

не то чтобы это было особо страшно — грязная мокрая ебля, без которой ло не смог бы выжить, не будь дофламинго рядом, маленькое притворство, несколько надрывов и несколько сломов ребер, личности и конечностей, несколько оттенков красного, смазанного по всему еблищу, по губам, зубам и по языку — и вот росинант как новенький. отражается в зеркале, улыбаясь предсмертной нехваткой одного из передних зубов, в своей тупорылой шапочке, со своим ебаным знаком мира, и не забывай меня, и я тебя люблю. мало тебе бы не показалось, роси, если б ты наблюдал за тем, как полудохлая пиздючатина, повзрослев, стала нести воспоминания о тебе не только лишь в мозгах, не давая забыть не только себе самому, но и всем остальным. это было не так уж сложно — подмяться, подстелиться, подлизаться, стать расходным материалом и дать понять, что ему есть полезное применение, незаменимые навыки и капля не выгоревшего в психозном припадке рассудка — ни больше-ни меньше чтобы не сдохнуть от лапищи дофламинго, ни больше-ни меньше чтобы стать его собственностью, его новым младшим братиком, его ненаглядной корой. в сборище фриков всем было поебать на то что ло носит розовое и красное, ворует косметику у детки пять и начинает курить по две пачки в день. всем было поебать что он не отзывается, пока не назвать его коразоном, и что он в принципе не отзывается почти что, молчит в тряпку и тупит в стену, пока вопрос не стоит прямиком направленный в его сторону. он любит кивать и писать в блокноте и пока всем на это похуй, все, можно сказать, хорошо. так что нет ничего в этом сложного — или не было, тут уж как посмотреть, тут уж как попялиться, тут уж как бы полюбоваться на острое ебливое ебло дофлы в неоновых вспышках выебанных мозгов, пока он нависает сверху выкусывая «мое» по шее и по плечам, моемоемое, мой ненаглядный кора, тупая и лживая мразь, мой младший подонок, ни на что не способная бестолочь, никому не нужная кроме тех, кого ты так тупо бросаешь и подставляешь, обрекая на боль и безумие, грязь и тупые сложности, два грамма кокса на четыре выбеленных ноздри и смазанный макияж ебаного шута на лице твоего любимого пиздюшонка. ло надеется, что росинант не слышит, как дофла порочит его чистое, нежное, светлое имя, задыхаясь в приходе в потный смуглый загривок, о боже ты его любишь, о боже как это мило, знаешь, что он сказал, когда сдох по твоей вине? (я люблю тебя, ло) никого не осталось коре, чтобы любить.