Гордость и предубеждения

Синчень не бедствовал. Не бедствовал ни в каком смысле этого слова. И, к его великой радости, ему ни разу не пришлось пожалеть о том, что он спустился с горы Баошань. Да, порой его одолевала тоска по месту, которое когда-то было ему домом. Иногда он вспоминал косые рыжие лучи, рассеянные плотной рисовой бумагой, и завитки резных ставен на полу. Утро нигде не было таким умиротворенным и прекрасным как тогда. Тогда все его естество звенело отрешенностью, благоговением и чистотой, так похожей на чистоту хрустального воздуха и вечных снегов. Было в этом что-то невообразимо волшебное, но о своем решении он не жалел. Все что случилось с ним после того, как он покинул свой храм, делало его прошлое похожим на восхитительный, но все-таки сон. Все что случилось с ним едва он преодолел последние шаги по заветной тропе, разорвало пряным воздухом его легкие, будто он впервые по настоящему вздохнул, точно новорожденный младенец, издавший свой первый крик. Нельзя сказать, что он не испугался, когда вдруг понял, что теперь назад дороги нет. Он очень испугался и признавал это, потому что не мог врать ни себе, ни кому бы то ни было еще. Но, видимо, не зря Баошань, печально качая головой, говорила, что он слишком смел и в сердце его слишком много пламени, которому не место в обители холода и льда. Сяо не знал, пыталась ли подтолкнуть его наставница к каким-то выводам или нет. Хотела ли она чтобы он потушил свой огонь или отдал его тем, кому он мог быть полезен? Он не знал почти ничего о мире за пределами горы, но смелость и стойкость духа очень помогла ему, когда он впервые окунулся в этот мир. Это было похоже на то, как он, впервые за годы аскезы, окунулся в бочку с горячей водой и от ощущений у него перехватило дух. Это и правда было очень похоже. Мурашки по коже, обнимающее будто тысячей рук тепло. Оно было то ли жгучее, то ли приятное, и мягкая ватная поволока в голове сладким туманом закружила все вокруг. Терзали ли его сомнения? Конечно терзали. Наставница мало говорила о жизни в поднебесной, кроме того, что та соткана из распрей и страстей. Только когда он заявил ей о своем желании покинуть гору, она провела с ним множество долгих бесед, которые повергли его в недоумение. Синчень догадывался, что толкает одного человека драться с другим за еду. Голод страшный враг для тех кто не познал инедии и может толкнуть на ужасные вещи. Такое вполне можно простить, если потом преступник возьмется за ум. Но зачем лгать, зачем бороться за власть, зачем потакать прихотям тела и убивать за блестящие камни и золото, Сяо постичь не мог. Но он не мог и оставаться в стороне от этого безумия, которое захватило мир в поднебесной, а по словам наставницы это было именно безумие. Но предостережения наставницы не прошли даром, потому что благодаря им Синчень был готов. Его сердце горестно сжалось, когда он впервые увидел крестьян. Его поразило то как они слабы, как бедны и несчастны. То как они вынуждены каждый день сражаться с голодом, болезнями и тварями за свою жизнь. Он мог им помочь защищая от мертвецов и чудовищ. Он мог их лечить, применяя свой дар, но когда он попытался предложить им научиться питаться энергией солнца, то встретил резкое сопротивление. Тогда ему стало еще горше, потому что он осознал, что люди с радостью принимают дары, но научению они не так уж и рады. Сяо пытался не раз и не два, но всегда утыкался в глухую стену непонимания и долгое время пребывал в растерянности, хотя не оставлял намерения творить добрые дела. Так продолжалось, пока на его пути не встретился Сун Лань. Тот явно был послан богами ему свыше, во время одного из самых сильных разочарований, которые Синченю пришлось пережить. Тогда он стремился принять участие в ночной охоте, потому что очень хотел посмотреть на великие ордены вблизи. Хотел узнать почему те не могут помочь обычным людям, не только защитой, но и наставить их на путь просветления. Тогда то он и столкнулся с тем, что для участия в схватке с нечистью нужно было платить. Это уже само по себе выбило его из колеи, не говоря уже о том, что заклинатели из малых орденов боролись за право поучаствовать в этом действе, как собаки за кость. Он даже успел впасть в уныние (рассчитывать на милость других заклинателей и хозяев земель не приходилось), но внезапно к нему подошёл высокий статный мужчина и внёс плату за него, сказав что возможность совершить благое дело не стоит пары медяков. Синчень знал, что далеко не в медяках измерялась плата, но был так поражен благородством заклинателя в темных одеждах, что смог только молча проводить того взглядом. После той охоты Сяо был осыпан похвальбами с ног до головы, но думал только о том, как бы ему найти этого доброго человека и отблагодарить его. И он нашел. Нашел своего будущего верного друга в отдалении от пиршества и всех прочих людей, когда уже совсем отчаялся и собирался покинуть земли ордена. И он был поражен еще раз, застав этого господина за скромной трапезой возле костра, а после был поражен еще больше, когда в ответ на слова благодарности услышал, что делая добро не стоит ждать ничего взамен. Это было так близко Синченю и так неожиданно, что щеки ученика Баошань почему-то начали пылать. Но Цзычень спас Сяо не только от конфуза, но и спас его от очередного разочарования, которое случилось чуть позже. Охота тогда была долгой. Первый раунд ее закончился пиршеством, но после этого они провели почти месяц в угодьях клана Цзынь, стараясь держаться особняком и отвергая предложения расположиться внутри богато украшенных домов. Они говорили обо всем и Синчень выяснил не только, что Сун тоже следовал пути Дао, но и то, что у того кажется на все был ответ. Все тревоги и все смятение, что успели скопиться в молодом даосе, тот смывал будто утренней росой. "Не стоит винить простолюдинов за то, что они не стремятся к совершенству духа, даже если это причина их бед," - говорил Лань - "Ты задаешься вопросом, почему они отвергают твой дар, но они просто не способны принять его. Сколько бы ты не убеждал овцу стать человеком, дабы ее не закололи на мясо, она не сможет использовать твой совет. Но если они будут достаточно добры и кротки, то у них будет шанс в следующей жизни. Так что просто будь милосерден к ним." Синчень кивал. Какие бы у него не возникали вопросы, Цзычень умел расставить все на свои места. Наверное это было связано с тем, что тот был старше и с момента рождения тот наблюдал этот мир. Правда иногда была жестока и заставляла кожу покрываться мурашками, но Сяо все больше и больше убеждался, что его спутник всего лишь озвучивает то, что он сам не успел подумать, но не успел сказать. Так случилось и тогда, когда ночная охота все таки закончилась и он изъявил желание все таки прийти на главное пиршество, чтобы воочию увидеть совершенствующихся великих кланов. Цзычень уже тогда как-то странно усмехнулся, заставив Синченя проглотить неприятный холодный ком, но против ничего сказал. Старший товарищ позволил ему взглянуть на все лично. Сначала Сяо был восхищен. Блистательные манеры, вежливость, учтивость и благородство людей в красивых одеждах поразили его, но чем дольше длился праздник и чем больше он сам заглядывал то туда, то сюда, тем больше это великолепие осыпалось как толстый слой пудры с лица знатных женщин. Кто-то предавался излишне алкоголю, кто-то окружал себя компанией рабынь, а кто-то травил сплетни за спиной. Очень быстро выяснилось, что родственные связи решают кто будет адептом клана и какое займет положение, а золото может разрешить любой спор в пользу своего владельца. Духовные качества и таланты весили тут меньше, чем мешочек серебра. Это казалось несправедливым, а уж когда Синчень узрел отвратительную сцену бесчинства, с одним из приглашенных адептов ордена в ближайшем городке, то совсем впал в уныние. Даже тех, кто, казалось бы, должен был заслужить свое место тяжким трудом и чистотой, ордены принимали к себе не пойми как. Сяо тогда вздрогнул, когда молодой заклинатель в золотых одеждах получил от Цзыченя хлесткий удар по руке, но позже тот объяснил: "Он не простолюдин, он заклинатель и несет за каждое свое деяние гораздо больше ответственности. К тому же если не пресечь малое зло, то оно непременно дорастет до настоящей беды. Будучи милосердным ко злу, ты становишься немилосерден к тем, кто ждет защиты от тебя." Все было так и молодой даос был опечален лишь тем, что его тайная надежда обрести новый дом и семью в одном из кланов пошла прахом, но и тут Лань не оставил его одного. "Если ты не нашел того чего искал, то всегда можешь создать это сам." Сердце Синченя подпрыгнуло, вознеслось к небесам и ухнуло вниз, растекаясь горячим медом в животе, когда Сун сказал, что в будущем они могли бы основать свой клан, двери которого были бы открыты каждому, кто чист сердцем и грезит о том чтобы сделать мир лучше. Сун Лань точно был послан ему небесами, ведь он вселил в Синченя что-то гораздо большее, чем холодное спокойствие его родной горы. Новый друг будто раздул его угасающее пламя, вновь показав, что в этом мире есть не только горечи, но и великолепие. Объяснил, что все изъяны, говорят только о том, что этот мир нуждается в нем. Нуждается еще больше чем Синчень думал, коротая свой век средь безмолвных снегов. Сяо будто ожил. Его сердце снова затрепетало от желания кинуться с головой в этот мир. И как-то по-особенному робко и нежно оно трепетало, когда рядом был Сун. Не было ничего лучше, чем сражаться плечом к плечу с верным другом. Не было ничего лучше, чем сидеть рядом возле огня и о чем-то молчать или говорить. Но сегодня Синчень был один. Цзычень отправился в храм Байсюэ, который был ему домом, а молодому даосу пришлось двигаться дальше, потому что "наши желания не должны быть выше помощи другим". Хотел бы Сяо ощутить сейчас тот же покой, что был с ним на горе Баошань, но у него это не получалось. Как и говорилось ранее, он не бедствовал и сидел сейчас за низким столиком богатого постоялого двора, грея свои пальцы о пиалу с хорошим чаем, но сердце его одолевала тоска. Он бы хотел быть рядом со своим другом, но не рискнул нарушить так необходимое тому уединение. И он бы предпочел ночевать под открытым небом нежели тут, но долг требовал от него оставаться в городе, в максимальной доступности для его жителей. Постоялый двор и правда был очень хорошим, а хозяева приветливыми. Местный купец щедро заплатил ему за упокоение духа покойной тетки и потому можно было не тревожиться, что в следующем городке он останется без крыши надо головой, но... Но как только Сяо спустился выпить чая, он понял, что самому ему уединения не снискать. Сначала все было спокойно и он мог предаваться своим мыслям, но не прошло и часа, как в трапезную ввалился какой-то мальчишка в облачении из добротных темных одежд. Мальчишка, к слову, насторожил Сяо сразу же, потому что ни в осанке, ни в манерах запоздалого путника не было ни капли благородства, но зато был богато украшенный меч, сразу выдающий в нем заклинателя. Тот громко протопал к хозяйке, так что чашки дрогнули на столах гостей, и так же громко и залихватски потребовал выпивки и еды, при этом не проявив ни тени учтивости и не соизволив сделать даже полупоклона перед пожилыми людьми. Даже "спасибо" навострившееся от удивления ухо Синченя не услышало из нагло улыбающегося рта. Ресницы Сяо, возмущенно вздрогнув, опустились вниз, но он призвал себя не судить сгоряча. Могут быть разные причины почему людям не хватает манер. Кто знает, может этот парень как раз из тех, кто просто не способен такому обучиться, как говорил когда-то Сун Лань, а потому он старается быть снисходительным и просто не обращать внимания. Правда не обращать внимание оказывается не так-то и просто. В ту же секунду Синченя вырывает из дум хамский свист, видимо знаменующий недовольство посетителя ценами. Цены на этом постоялом дворе и правда довольно высоки, что заставляет молодого даоса невольно понадеяться, что нарушитель спокойствия вот-вот уйдет. Но нет. Мальчишка бросает хозяину «если в твоих матрасах нет клопов, дядя, то может, я и загляну к тебе, когда покончу с делами», однако покидать заведение явно не собирается. Более того, молодой заклинатель разворачивается и окидывает помещение таким взглядом, что дурное предчувствие застывает у Сяо в глотке вместе с очередным глотком. «Как лиса пробравшаяся в курятник…» - невольно отмечает Синчень и водружает пиалу на стол с тяжелым вздохом. Он мог бы удалиться в свои покои прямо сейчас и больше не думать о парне, который явно пришел сюда искать неприятностей, но чувство долга крепко держит его за нутро и не позволяет сдвинуться ни на фень. Зал полон обывателей, которым нечего противопоставить заклинателю, замыслившему неладное. Конечно вряд ли тот задумал что-то ужасное, но на дурной нрав борцов с нечистью Сяо насмотреться уже успел. Как и успел уяснить то, что желающих вступиться за слабого, перед человеком с мечом, обычно не находится. Парень ожидаемо подсаживается к паре выпивающих мужчин и кажется совершенно не замечает их смятения. Разумеется, почтенные мужи, совсем не рада юнцу, который если и не во внуки им годится, то точно в сыновья. Синчень отчетливо видит как гневливо кривится лицо одного из торговцев, когда молодой заклинатель панибратски хлопает того по плечу. Однако, мальчишка не дает парочке даже опомниться, мигом оказываясь с ними за одним столом и тут же подливая в свою пиалу вина из чужого кувшина. - Нет-нет, дорогой друг, я тут вовсе не впервые... - парень говорит так громко, что Сяо слышит исключительно только его. - Закончил учиться заклинательскому мастерству, и вот... Не происходило ли у вас тут каких странностей? – вопрошает он, на что мужчины все также растерянно качают головами. - Ничего…. Ещё случится. Дерьмо всегда случается, иначе такие как я давно бы остались без работы. Мальчишка так громко и долго хохочет, что Синчень успевает разглядеть не только пару острых как у кошки клыков, но золотую вышивку у того на плече. Ланлинь. Что ж… это много объясняет. Даос болезненно морщится, будто у него внезапно заныли зубы и снова отводит взгляд, а когда возвращает его обратно, то видит, что от недоумения на лицах торговцев не осталось и следа. Мальчишка достал кости и глаза мужчин загорелись не хуже, чем у детворы при виде конфет. Синчень потратил всю жизнь на то, чтобы научиться управлять своими эмоциями, но в этот момент в нем ярко вспыхивает праведный гнев. Заклинатель будто демон сходу определяет чужие слабости и будто специально пытается сбить и без того неразумных людей с верного пути. Сяо приходится уже в этот момент заставить себя глубоко вздохнуть и отвернуться. Ничего преступного пока не происходит по меркам земных властей, хотя он чует неладное. Ему не стоит вмешиваться, чтобы самому не раздуть малую искру до большого пожара. Не все ведь обязаны быть праведниками? Так ведь? Даосу даже удается отвлечься на мысли о том, что если бы рядом был Цзычень, то его самого тут не было бы. Они могли бы сейчас быть в пути или коротать время у костра и эта фантазия кажется ученику Баошань такой трепетной, что веселый хохот и неприлично громкая болтовня на время остаются где-то на заднем плане. Снова обернуться его заставляет только какое-то неведомое чутье и как раз вовремя, потому что первое что он видит - это замысловатый символ, который чертит рука мальчишки под столом. Синчень никогда не прикасался даже мыслью к темному искусству, но он уже далеко не так наивен, как первые месяцы, что спустился с горы. Ему не нужно гадать как связаны печати и игральные кости, чтобы догадаться что адепт самого богатого в поднебесной клана решил заняться воровством. Вернее мошенничеством и обманом, но для онемевшего от возмущения монаха разница сейчас невелика. Сяо застывает как изваяние, высоко вскинув голову, и первое время ему даже не приходит в голову, что молча пялиться на преступление толку нет. Мальчишка даже не смотрит на него и не знает о том, что его уличили, но доходит это до Синченя позже, чем парень дергает плечом, а затем оборачивается, будто почуяв гневный даосский взор. Оборачивается и расплывается в такой широкой улыбке, что глаза Синченя, будто вторя ей, распахиваются также широко. А потом молодой заклинатель и вовсе поднимается, точно увидел старого друга, пересекает трапезную в пару шагов и, забыв о своих недавних приятелях, плюхается прямо перед Сяо за стол. Синчень на своем недолгом пути успел повстречать совершенно разных людей. Насмотрелся он и на заклинателей, носящих именитые фамилии, но имеющих благородства меньше чем крестьянский мул. Видал он адептов клана Лань, которые поражали своей суровостью. Встречал он башмачников, что бранились скверными словами. Видел он слуг злобно проклинающих своих хозяев за спиной. Видел псарей, писцов, пахарей, мошенников, чиновников, что порой воротили нос перед ним, но еще ни разу в жизни Синчень не видел, чтобы его, холодный как лезвие Шуанхуа взгляд, мог побудить кого-то к нему подойти и упасть перед ним закинув локти на стол в совершенно неприличной позе. Синчень на секунду прикрывает глаза, чтобы максимально ровным голосом сообщить юнцу, что тому скорее всего пора бы отправиться спать, но не успевает он открыть рта. - Даоджан, наверное не знает... Но так пристально можно пялиться только на того, с кем вознамерился разделить постель холодной дождливой ночью,- нахально усмехается мальчишка и даже вскидывает подбородок, заказывая себе ещё кувшин вина у подавальщика,- И если я правильно понял, то господину придется заказать бочку горячей воды перед тем, как озвучить свое предложение. Сяо кажется, что ушат кипятка обрушивается на него. По ощущениям это именно так, потому что от возмущения его окатывает жаром раньше, чем он до конца понимает смысл сказанного. Первая мысль спотыкается. Он пытается сообразить почему мог бы возжелать разделить с кем-то постель. Может на ночлег наглецу не хватает? Но долго даосскому разуму не удается юлить и он вдруг чувствует как скулы окатывает жгучий жар Перед глазами встает картина того, как молодой юноша в ордене Цзыней пытался увлечь одну из служанок по глубже в сад. Тогда Сяо тоже стало жутко неловко и как-то грязно. Как-то не по себе. Хотя осмыслил произошедшее уже много позже и дал этому определение лишь из одного слова - "порок". Именно так называлось то, что изучалось в совсем юном возрасте учениками Баошань и именно это следовало навсегда отринуть и предать забвению. Вот уж чего не мог представить себе Синчень, так это того, что кто-то посмеет его в подобном обвинить. Даже пальцы даоса белеют от ярости, но он каким-то чудом умудряется не измениться в лице. - Молодой господин... - начинает он ровно, но все-таки теряет в исступлении гневливый вздох. - Очень старается привлечь внимание к себе, но не каждое внимание вызвано... симпатией. Белый рукав нервно, но изящно вспархивает над столом, и Сяо садится прямее, показывая, что тоже не собирается никуда уходить. Если этот невоспитанный... юноша, думает, что может таким образом спугнуть и избавиться от него, то это точно не так. Синчень останется здесь и не прекратит следить за порядком. Руки даоса покоятся сейчас на коленях и он не делает ни одной попытки потянуться к мечу, но и, заледеневших, от явленного ему бесстыдства, глаз ни на секунду не отводит от алеющей радужки. - А что касается моего предложения, то оно будет таково: ведите себя потише, молодой господин, чтобы не тревожить других гостей и поумерьте тягу к вину, - Сяо очень хочется добавить "для вас его и так уже было слишком много", но он невероятным усилием сдерживает себя. - О, прошу прощения, благородный господин, - вдруг резко спохватывается мальчишка, что заставляет Синченя замереть еще раз с поднесенной пиалой к губам. Как ни старается даос опознать издевку в неожиданном раскаянии, но у него никак не выходит ухватиться хоть за какую-то черту на чрезмерно живом лице, от чего становится не менее растерянным, чем парочка прошлых обывателей. - Просто взгляд у тебя был такой... Ты бы с ним поосторожней, а то ведь неправильно поймут, - тем временем поучительно вещает адепт Лан-Линя, щелкая пальцами и жестом подзывая подавальщика к себе. - Сюэ Ян, странствующий заклинатель. А это... – едва представившись, он оборачивается на напряженную компашку позади себя, - Всего лишь перекинулись парой слов со старыми знакомыми. Знаешь, пока не проведешь в пути три дня, не слыша человеческого голоса, так и не поймёшь, насколько скучаешь по праздной беседе. Мой друг задержался, изгоняя Гуля в соседней деревушке, так что... - Мальчишка сильнее опирается на стол локтями и закидывает одну ногу на лавку, оглядывая помещение, а Синченя в это время пронзает резкий укол стыда. - Сяо Синчень, - вяло называет он свое имя, потому то молодой заклинатель в этот момент выглядит столь безобидно, что даосу правда вдруг кажется, что его просто поняли как-то не так. Парень перед ним в один миг теряет едкий оскал и напористость. Вернее напористость конечно остается. Во всяком случае тот продолжает очень напористо болтать, но... Но монах внезапно вспоминает одного фермера. Тот тоже показался Сяо очень злым (причем непонятно на что), бранился, кричал на скотину, а потом вдруг начинал шутить и смеяться, и в итоге уговорил Синченя попробовать собранный им мед. Тогда Синчень сделал два вывода, что люди необученные манерам могут только казаться настроенными на драку, и что сам он в распознании чужих мыслей не особо силен. - Слушай, Сяо Синчень, выпей со мной, считай что это извинения за то, что я тебя неправильно понял. – Новый знакомый поднимает ладони в покаянном жесте и Сяо просто не может на это не кивнуть. - Или...ты тут не один? Разумеется, кивает он принимая извинения, а не соглашаясь на выпивку, но сыплющиеся градом слова не дают ему вовремя отослать служку прочь, а ловкие как шулера руки уже наполняют его чашу вином. Синчень огорошен уже одним этим действием и не вполне верит, что есть на свете человек способный предложить алкоголь ученику Баошань. Щеки даоса и так излишне теплые из-за случившегося недоразумения, а когда Сюэ Ян спрашивает один ли он тут, так они и вовсе почему-то начинают пылать. - Один… - кивает он как фарфоровый болванчик еще раз, опасливо глядя на вино, будто в чашке расположился не меньше чем водяной дракон. Что же выходит? Он принял недостаток воспитания за злобу? "Кажется ты впал в негодование и ярость, Сяо Синчень... и возможно лишь потому, что кто-то осмелился слегка помешать тебе." – про себя вздыхает он с укоризной и невольно думает о том, что вероятно юношу просто одолевает такая же тоска по верному другу, как и его самого. Синченю становится совсем неловко и за свой гнев и за острую тоску по Сун Ланю, хотя в последней вроде и нет ничего плохого. Юноша конечно не очень хорошо поступил с торговцами, но нет ничего удивительного, что адепт клана Цзынь не знает цену деньгам. Вдруг тот просто, как и сам Сяо, ищет способ забыться и сгладить чувство пустоты, которая терзает сердце вдали от дорогого друга. В самом даосе это чувство столь острое и откровенное, что он смущается еще больше рядом с тем кто способен его понять и упирает взгляд в пол слишком на долго. - Эй, ты уснул? - нетерпеливо вопрошает мальчишка, подаваясь чуть ли не всем телом через стол, что заставляет ученика Баошань испуганно вздрогнуть. Он и правда утонул в своих мыслях слишком надолго, что можно счесть за грубость, как и то что он до сих пор не притронулся к чаше с вином. В любом другом случае Сяо вежливо отказался бы, но сейчас его одолевает чувство вины. Он попытался оскорбить человека, который его просто неправильно понял. Неправильно понял, потому что Синчень позволил себе разозлиться, хотя ничего по-настоящему плохого не произошло. А теперь он должен отвергнуть предложение о мире потому, что это вино? Взять предложенную пиалу даосу очень непросто решиться, но собравшись с духом он все таки изящно подхватывает край рукава и берет со всей возможной решительностью крошечную чашку. - Ваши извинения приняты господин Сюэ, - взяв себя в руки, говорит он со всей возможной серьезностью и церемонно склоняется над столом. - И простите если мое пристальное внимание оскорбило вас, - а затем залпом опрокидывает в себя дурно пахнущую жидкость. Монах едва не давится, поспешно пряча непроизвольно скорчившееся лицо в рукавах. Ему требуется больше минуты чтобы отдышаться и он поспешно запивает мерзкую жижу чаем, что бы смыть кислый вкус с языка. "Да, похоже чаша примирения тоже не так уж сладка..." - Вы... вы путешествуете с другом вдвоем? - спрашивает он первое, что приходит в голову, лишь бы скрыть свой конфуз, но со скоростью кобры накрывает ладонью пиалу, как только Сюэ Ян, быстро кивнув, снова порывается наполнить ее. Благо дальнейших уговоров не следует, а Синчень вдруг почему-то чувствует в груди приятное тепло. Видимо от того, что мальчишка выуживает из рукава кости. Сяо вспоминает что парнишка мошенник (иначе бы он не использовать темную Ци) и от этого его растревоженной совести внезапно становится легче. Кто бы знал, что в компании не слишком чистого на руку человека, чувство вины может и отступить. - Хочешь сыграть?- Сюэ Ян показывает кубики на ладони и тут же сжимает кулак. - Выиграю я и ты ответишь на мой вопрос. Выиграешь ты, я отвечу на твой. – заклинатель испытующе глядит на монаха, а потом подмигивает. - Конечно, если благородный даоджан не хочет сыграть на деньги. Почему этот вопрос заставляет Сяо хохотнуть и он снова спешно прикрывает лицо рукавом. - Сыграем так же как вы сыграли с вашими "знакомыми", молодой господин? - говорит он беззлобно и даже непроизвольно вздергивает вверх уголки губ, видя легкое замешательство на лице Сюэ. - Я о талисмане, что вы оставили под столом. То, каким наивным его считает новый знакомый, почему-то очень веселит. Наверное, потому что молодой заклинатель и сам выглядит очень наивным в глазах Синченя после такой нелепой попытки и это заставляет расслабиться. Да и раскрыть чужую хитрость оказывается необычайно приятно и решивший уже отказаться Синчень, вдруг вспоминает про то, что у юного мальчика в рукаве есть не только кости, но и пара трюков темного пути. Он решает, что раз уж он не с того начал, то имеет шанс исправить это хоть что-то. Может попробовать помочь неопытной душе держаться верного пути. Во всяком случае, он тоже чувствует желание задать вопрос. - Азартные игры запрещены для монахов, но искренность всегда поощрялась среди нас, - величаво кивает он, но при этом заметно теплеет взглядом. В конце концов ему и правда нечего скрывать. - Но если сжульничаете и я поймаю вас этом, вы выполните то, что я вам скажу. Уже было схлынувший румянец, разгорается на щеках Синченя вновь, потому что мальчишка громко хохочет в ответ на его предложение. Улыбка шире ползет по лицу, хотя Сяо и не уверен, должен ли он воспринять это как обиду или как комплимент, но горячее тепло внутри, ощущается как что-то приятное. Сяо внезапно понимает, что впервые слышит, как кто-то в голос смеется над его словами и это слишком непривычно, после стольких лет тишины на его родной горе. - Тогда будет справедливо, если ты выполнишь то, что скажу я, если не заметишь моей уловки, - отхохотавшись выдвигает свое условие Сюэ, без затей вкладывает кости монаху в руку. - Только пусть это будут не слишком значительные просьбы для нас обоих. Что-то что можно исполнить здесь и сейчас. - миролюбиво кивает даос, правда невольно напрягается, когда юркие пальцы помещают кости в его ладонь. - Только не забывай про основные правила: сначала бросаешь ты. Потом я. У кого больше число, тот и задает вопрос, а уж если кто-то проштрафится, тогда поговорим о желаниях, - не замечая чужого смятения, поясняет мальчишка и откидывается на спинку лавки, смеривая Сяо внимательным взглядом. Синчень перекатывает кубики в ладони, засмотревшись на красные точки, выбитые в белых гранях. От этого простого атрибута для игр, у него возникает неприятное ощущение брезгливости. И одолевает ощущение того, что наставница видит его сейчас и неодобрительно качает головой. Он бросает кубики, будто пытаясь освободиться от ноющего непонятного чувства, но едва ударяется о стол точеная кость, как ему вдруг кажется будто он принял судьбоносное решение и свернул не туда. Конечно это все глупости. Видимо у него просто фантазия разыгралась, но у него выпадает 4 и 1, а у Сюэ Яна 4 и 6 и даос слегка усмехается. - Я слышал легенду об этой игре, - чуть улыбаясь и, решительно отгоняя дурное предчувствие, делится он. - Один император играл в кости с женой, страшно проигрывал и собирался казнить ее, если удача так и не улыбнется ему. Чтобы выиграть он должен был выбросить две четверки. У него получилось и он на радостях выкрикнул "смерть", но на самом деле для императрицы, это означало жизнь. В честь этого четыре точки с тех пор и красят красным цветом. Думаю это неплохое напоминание о том, что иногда не так уж и плохо проиграть. Синчень мягко улыбается юноше и складывает руки на коленях, решив преподать пример смирения и терпеливо ожидая вопроса обещанного ему, но мальчишка заходит издалека. - Ты прав, даоджан Сяо, – весьма довольно тянет он. – А еще ты прав в том, что про честность большинство предпочитают забывать, но раз уж ты втянул меня в такую игру, то признаюсь, что мне твое имя знакомо. Кому оно вообще может быть незнакомо после той охоты? – восхищенно восклицает Сюэ, отпивая ещё немного вина и подаётся вперёд. - Говорят, что твоим учителем была бессмертная Баошань Саньжень? Так вот мне интересно, неужели на ее горе было так скучно, что ты решил спуститься сюда? Довольно грубо звучит, но у даоса что-то слегка подскакивает внутри вовсе не от обиды на маленькую колкость. Просто юноша довольно проницателен, потому что вопрос не такой уж простой. И, откровенно говоря, об этом вопросе Синчень старался особо не думать. Сяо поджимает губы на мгновение, но твердо решает не врать, хотя это ни капли не облегчает поиск ответа. Покинув обитель наставницы, он должен был признать, что нигде не видел места красивей, не встретил людей благочестивей и добрее чем там, но чем старше он становился, тем больше стремился показать что-то новое своим глазам. Поначалу он убегал выше, к заснеженным хребтам и густым шапкам облаков. "Зачем ты ходил туда Сяо Синчень?" мягко вопрошала наставница и он не находился с ответом. Он и сам не знал, что там искал, но вскоре прекратил это, потому что как бы высоко он не забирался, там его неизменно встречала бескрайняя белизна снегов и туманов, и чем дальше, тем белее становилось все вокруг. Потом он начал спускаться к границам владений Баошань. Занимал наблюдательный пост на уступе и подолгу смотрел вниз. Внизу царила неясная пестрая мешанина, в отличии от пустоты небес, и он приходил сюда каждый день, то же не зная почему. Баошань ему уже не задавала вопросов, но иногда казалось, что в ее всегда спокойном взоре прячется печаль. Так темная вода прячется под толщей неподвижного льда. " - Что не дает тебе успокоить сердце Синчень? - Пустота. - Пустота и есть покой, тебе нужно лишь принять ее." Сяо был очень послушным и хорошим учеником, да и наставница старалась ничего не запрещать ему, но однажды до горы долетела раненная стрелой птица. Она билась, трепыхалась, пыталась клюнуть его и явно сходила с ума от ужаса, хотя все нагорные твари были равнодушны и к Синченю и к другим ученикам. Наверное именно тогда его сердце пронзила печаль и боль. Возможно тогда он понял разницу между миром внизу и на горе. Но это не только не отпугнуло его, но и заставило заболеть мыслью, что мир внизу нуждается в помощи. Птицу он вылечил и выпустил, думая что она останется здесь на горе, но та ринулась вниз по склону, поселив в нем странную жажду узнать что же там скрыто в листве. Спустя довольно долгое время Даос все же приходит в себя и наконец отвечает. - Дело не в скуке, нам всегда было чем себя занять, - выдыхает он, запоздало признавая, что может отчасти и в ней. - Путь Дао велит следовать за своей судьбой и за сердцем. Мое сердце позвало меня туда, где я смогу защищать, помогать и бороться со злом. Синчень говорит максимально серьезно и как ему кажется искренне. Почти все практики учителя давались ему на удивление легко и на какой-то момент он подумал, что сможет. Сможет пройти более долгий и тернистый путь, а спасенные души и жизни будут ему наградой за возможные тяготы. В конце концов он никогда так не радовался, как в тот день, когда подобранный им фазан ( так называла птицу наставница) снова смог взлететь. - Бросай теперь ты, - коротко просит Сяо и мальчишка не отказывает ему, только как то по особенному задорно сверкает глазами. Парень вертит кубики в пальцах так ловко, что взгляд Синченя невольно прилипает к странной перчатке, соскальзывая с почти детского и улыбчиво лица. С языка так и рвется "что стало с твоей рукой?", но он себя вовремя останавливает, решив что задавать такие вопросы грубо. Синчень даже старается не смотреть на чужую явно искалеченную кисть, но на какой-то его внимание привлекает что-то странное. Перчатка заклинателя будто пропитана тьмой и слабый черный дымок развивается легким саваном, когда юноша бросает кости. Даос хмурится, раздумывая может ли под тканью прятаться какой-то темный талисман или артефакт, но стук кубиков извещает его о новом раскладе. Кости проворачиваются на столе, - 3 и 2 останавливаются возле белого рукава, в то время как у Синченя было что-то с шестеркой. Сяо решает, что это знак. На горе Баошань не было никаких причин изъясняться намеками, как это делали члены земных кланов, а потому он не мешкая задает свой вопрос. - Почему молодой заклинатель отвлекается от светлого пути, устремляя свой взор в сторону тьмы? - Как ты?...- Сюэ Ян вздрагивает, дёргает рукой, на которой застыл взгляд даоса, но в итоге не убирает ее со стола, а только подтягивает к себе, но вскоре расплывается в сконфуженной улыбке и нервно трет черный рукав. - ... Ах, да… даоджан Сяо наверняка может чувствовать такое... Не думал что это настолько очевидно. - У меня... особенный дар, - Синчень едва заметно кивает головой. Он кажется напугал мальчишку и наверное это хорошо, потому что тому стоит знать, что с темной цы шутки плохи. Цзычень говорил о таких как этот молодой человек. Часто даже хвалил какого-то из глав орденов, который решил положить свою жизнь на борьбу с адептами темного пути, но при этом сам лишь хмыкал презрительно, когда сам встречал таких на пути. По опасности этих людей опередил бы даже самый жалкий речной гуль. Максимум что они могли, так это рисовать неработающие талисманы, показывать бесполезные фокусы и опустошать чужие карманы. Из действительно могущественных заклинателей, Сяо слышал только про владыку Илин, но тот не имел настоящих последователей, а все его труды были уничтожены. Синчень не видел угрозы в мальчишке и даже не боялся, что тот доставит вреда хозяевам больше чем любой другой заклинатель, но очень хорошо усвоил какой опасной может быть тьма сама по себе. И прежде всего для того, кто позволил ей к себе прикоснуться. - Но это не то, чем может показаться,- поспешно заверяет Сюэ Ян и поднимает стыдливо потупленные глаза. - Мне не удалось развить такое сильное золотое ядро, как у даоджана Сяо. До десяти лет я скитался на улице, будучи беспризорным мальчишкой, и некому было поставить меня на путь меча. - парень неловко передергивает плечами, так будто холод внезапно пробрал его до костей и Сяо становится того искренне жаль. Ему вдвойне жаль из-за того, что тот кому и без того не повезло в жизни, умудрился ступить на зыбкую почву, что так и грозится уйти из под ног. Это случилось на третью зиму, после того как он оказался на горе Баошань. Обычно младшие ученики спали вместе, разложив циновки в одной теплой комнате, потому что у новых адептов еще не было сильного золотого ядра, которое позже позволяло им легко переносить даже сильные заморозки. Но новых детей к ним никогда не подселяли сразу. Наставница всегда сначала уводила их на два-три дня в отдельный небольшой дом, где с ними производила загадочные обряды, которые ученики не могли ни увидеть, ни вспомнить по своему опыту. Однако в тот раз что-то пошло не так. Самой Баошань не было в тот день на горе. Она привела туда мальчика и тем же днем была вынуждена спуститься в мир обратно. Почему так случилось Синчень не знал, но оставшийся за старшего ученик вечером привел новенького ребенка к ним, видимо побоявшись, что тот замерзнет насмерть в пустом тонкостенном домишке без присмотра наставницы. Тогда-то Синчень впервые и увидел тьму. Увидел ее как есть, живую и алчущую поглотить любого, кто отдастся ей без остатка. С новеньким мальчиком не полагалось никому говорить, да он и сам к тому явно не стремился, но ночью Сяо впервые с того момента как оказался на горе проснулся средь ночи от кошмара. Он помнил что раньше они были у него, но какие не помнил, зато теперь четко привиделась большая страшная рука схватившая его за горло и что-то сверкнувшее в темноте. А когда он открыл глаза, то ему тоже показалось, что что-то сверкнуло и ослепило его заспанные глаза, только не светом, а чернотой. Чернота клубилась плотным саваном над новеньким мальчиком и он тогда чуть не закричал от страха, особенно когда один из сгустков черного дыма, будто щупальце, устремился к нему и попытался как во сне схватить за шею. Он бежал со всех ног и уже оказавшись на улице начал наконец голосить, но не мог даже остановиться и посмотреть вышел ли кто-то на его зов, пока с размаху не врезался в ноги вернувшейся наставницы и едва не захлебнулся в слезах. Старшему ученику тогда крепко досталось. Синченю Баошань приложила пальцы ко лбу, после чего он мгновенно уснул, а мальчик провел в том самом маленьком доме целый месяц, вместо трех дней и вышел оттуда ни жив ни мертв. Уже позже Сяо узнал, что причиной тому темная цы, от которой у маленького гостя не было защиты, и ее хоть и мало было на горе, но вся она стянулась к единственной жертве доступной ей. Сильно позже он узнал, что темная цы есть везде и она причина множества недугов и болезней, которым подвержены были даже ученики Баошань, если они недостаточно хорошо смиряют ее и свой дух. Так и открылся его талант врачевателя и хотя Баошань была встревожена тем, что он видит тьму. Но потом она сказала, что это на благо. Что это поможет ему бороться с искажением цы и помогать другим. Редкий талант, который позволил в итоге Синченю войти в "гостевой" дом и быть первым учеником Баошань помогающим ей в очищении. Наверное это тоже оставило свой след на нем и его желании спуститься в мир. Так что оправдания мальчишки не кажутся чем-то новым ему. Многие люди и не замечают как заигрываются с тьмой. Но он видел как она пропитывает кости и жилы, постепенно пытаясь пробраться к золотому ядру, а потому лишь горестно качает головой, делая вывод, что Сюэ слишком легкомысленен и не понимает, что играет с огнем. Сердце Синченя горько сжимается и ему искренне жаль, что не нашлось никого, кто протянул бы руку помощи совсем юному и беззащитному существу. Жаль настолько, что он пытается придержать свои нравоучения. Он ведь покинул свой дом, чтобы помогать. В том числе помогать таким как Сюэ Ян. - Мне поздно повезло примкнуть к клану, - поясняет юноша, неловко кривя губы и будто всеми силами пытаясь вернуть улыбку на свое еще почти детское лицо. - Наверное, если бы не аннигиляция солнца, унесшая столько заклинательских жизней, мне бы суждено было сгнить в здешней канаве… От этих горьких слов Сяо хочется протянуть руки к спрятанной в странной перчатке ладони, прочертить пальцами вдоль меридианов, найти эту дрянную занозу и извлечь ее. Конечно это не помешает молодому заклинателю баловаться тьмой, но может избавить того от маленькой червоточины, которая является удобным лазом для темной цы. Таким образом не вложить в чужую голову учение Дао, но можно облегчить душевную боль, а Синченю очень хочется ее утолить. Его рука бездумно дергается в стремлении прикоснуться к чужим пальцам, но он слышит глумливый смешок и взгляд даоса застывает на миловидном лице. Сюэ Ян отпивает вина, облизывает губы, а потом расплывается в широкой самодовольной ухмылке. - Так что, можно сказать, что чужое горе и зло, которое причинил клан Вень заклинательскому миру, оказался для меня благом, правда? – Сверкает юноша острыми клычками, а Синчень теряет дар речи и задохнувшись от возмущения резко раскрывает рот. - Так нельзя! - выпаливает он, даже не заметив как его ладони взлетают с коленей и оказываются на краю стола. - Зло - это зло. Злу нельзя радоваться и оно никогда не принесет тебе добра! Глаза Синченя горят праведным огнем и он чувствует во всем теле дрожь, но старательно пытается унять ее. Как он не понимает? Как этот мальчишка не понимает, что нельзя улыбаться говоря о таком. Во время войны каждую пылинку поднебесной удобрили кровью, так чему этот глупец радуется сейчас? Не понимает, что и ему это когда-нибудь боком выйдет? Да и если не выйдет, то разве заклинатель не должен уметь сострадать? Разве человек вообще может не сострадать? Даосу приходится сделать пару глубоких вдохов, прежде он приходит в себя и продолжает уже куда спокойнее, хоть и лед невольно просачивается в его голос. - Игры с тьмой, разрушают тело и душу. Они не безобидны для тебя, - он склоняется чуть вперед, будто надеясь, что так его слова будут лучше услышаны. - Сюэ Ян, допуская такие мысли в свою голову, ты очень рискуешь не только своим именем, но и тем как долго людям придется произносить его. - Сяо с отчетливым звуком опускает на стол один из кубиков красной четверкой вверх, демонстрируя юному заклинателю что именно ждет его. - Зло - это зло. Каждый человек должен быть непримирим к нему и в душе своей и в миру. - Зло- это зло, - кивает, легко соглашаясь мальчишка. - Но кто творит зло, даоджан Сяо? Его творят не только последователи Вей Ина... Его творят те же заклинатели, что и успокаивают речных монстров, чтобы рыбаки могли вновь выйти в море и прокормить свои семьи. Разве не заклинатели вырезали целые семьи, только по причине того, что те не захотели к ним примкнуть? А разве те семьи сами не творили бесчинств на вверенной им территории? Не игнорировали просьб тех, кто нуждается, но не может заплатить? - Сюэ Ян усмехается и образ наивного простачка окончательно осыпается с него, точно листва с клёна и тоже подаётся ближе. - Не отрицай, даоджан, иначе в таких как ты не было бы нужды. Сяо хочется сказать, что конец Вей Усяня должен был бы стать для его последователей хорошим уроком, но сдерживается в последний момент. - Людские злодеяния также произрастают из энергии Инь. Отказываясь смирять тело и дух они причиняют горе себе и другим. – Синчень пытается вернуть их обоих к сути разговора, когда мальчишка разваливается на скамейке, смерив его презрительным взглядом. Синчень невольно содрогается, но вовсе не от гнева, а от того какой нездоровый блеск он внезапно видит в красноватых глазах и в его голове ярким пламенем вспыхивает слово "демон". Глупости конечно. Демона ученик Баошань распознал бы сразу, но по коже все равно бежит холодок. - Тьма, тело, дух... - Мальчишка пренебрежительно фыркает - Неужто даоджан волнуется о моей бессмертной душе? Синчень хочет сказать «да», и хочет добавить, что с преступлениями должен разбираться суд, а дело заклинателей защищать людей и помогать душам обрести покой, но парень разражается громким смехом, словно бы в жизни не слышал шутки смешнее. - Тьма - всего лишь энергия,- отсмеявшись, он снова тянется через стол, будто совершенно не замечая как каменеет фигура в белом напротив. - Сама по себе она... Сюэ Ян явно собирается сказать «не опасна», но видимо даже для него это звучит слишком уж не правдопобно и парень слегка встряхивает головой. - ... Однажды, в одной глухой деревеньке начали пропадать люди. Появился дух утопленницы. Туда позвали светлых заклинателей, которые упокоили девушку. Только люди, почему-то, не перестали умирать. Появился ещё один дух. Странно, да? – Мальчишка усмехается и отпивает вина, не сводя взгляда с Синченя. - Клан заклинателей, которому жители исправно платили налог за охрану, больше не прислали заклинателя. Ведь они ведь уже успокоили дух, сколько можно? Сяо думает, что это будет очередной рассказ о нерадивых заклинателях и даже хочет поделиться с Яном тем, что его долг не осуждать, а помогать, но воспитание не дает ему перебить собеседника. Воспитание или что-то неведомое, что затаилось в притихшем голосе и сверкающих в полумраке глазах. Синчень уверен, что ни одни речи не способны отвратить от пути света его душу, но в тягостной паузе ему становится не по себе и он невольно задается вопросом о том что за «карту» прячет в рукаве молодой заклинатель. - Один мужик в деревне.. владелец обширных полей, который давал работу почти всем а этом поселении, любил молодых девочек. Очень молодых,- усмехается Сюэ Ян, заставляя Сяо сглотнуть. - И ещё больше он любил, когда они вдруг начинали сопротивляться. Его это не останавливало, если ты понимаешь, о чем я. Наоборот, ему так даже больше нравилось. А если выходило так, что те не выдерживали или, может, обещали рассказать все своим родителям, если такие были, он привязывал им на ноги камень и отправлял в озеро. Те, кто мог его выдать, не выдавали потому, что он давал им работу. Ну подумаешь, пропала пара бродяжек, кого это волнует? Нет. Синчень решительно не понимает. Сначала не понимает совсем, недоумевая "любить" не конкретную девушку, а всех сразу, но по тону голоса Сюэ он понимает, что что-то не так. Он не вполне понимает о чем тот конкретно говорит и не понимает как можно испытывать удовольствие от насилия над кем-то, но разум подсказывает ему, что такое может быть. Подсказывает, но отказывается это принимать. - Можно было упокоить все неупокоенные души, а потом вернуться вновь, когда появятся новые, - равнодушно пожимает плечами мальчишка. – Но тот купец однажды умер. Утонул в собственной постели… В голове даоса царит хаос и этот хаос разрастается все больше и больше от страшных картинок, что чередой мелькают в его голове. Он все еще не понимает. Не понимает ровно до тех пор, пока мальчишка не поднимает перед ним затянутую в перчатку руку и тонких пальцев черным дымом не касается тьма. Но она не просто касается. Мальчишка играется с ней. Теперь она непросто парит, она лижет его смуглую кожу, нежно словно послушный пес, и вьется тугими кольцами, явно подчиняясь воле заклинателя. Синчень теряет дар речи. Он никогда не видел, чтобы черный дым так себя вел. Чтобы он подчинялся кому-то, этот кто-то должен пропитаться темной цы не меньше чем Старейшина Илин… Синчень обмирает, как истинный врачеватель, впервые увидевший воочию страшную болезнь, а Сюэ Ян разражается диким хохотом. - Не такая уж и плохая смерть, для такой свиньи?! – восклицает он и до Сяо только в эту секунду доходит кто именно утопил убийцу в его же постели. Синчень будто во сне явственно видит перед глазами ужасающую картину. Он видит дом, видит мужчину и то как тонкая юношеская рука чертит темные символы над ним. Он видит эти же обтянутые темной тканью и еще узкие плечи, и непослушную копну волос с небрежно забранным наверх хвостом. Сяо всегда был сообразительным и сейчас его сообразительность заставляет его проглотить болезненный шипастый ком. "Убийца" только и вертится у него в голове, когда он смотрит на мерцающие огоньками глаза мальчишки и его улыбку сверкающую как сталь клинка. Убийца есть не только в этой жуткой сказке, но и он сидит сейчас прямо перед ним. В один момент Сяо скручивает невыносимой болью и злобой в груди. Такой сильной яростью, какой он никогда не испытывал и страшным стыдом за то, что его самого не было там. За то что он не смог это остановить. Не спас эти души. Не спас эти жизни. На целую вечность длящуюся на самом деле мгновенье, он сам хочет разорвать на сотни мелких частей того ублюдка, что пытал девушек, но спустя эту вечность он дико пугается сам себя. Ему вдруг кажется, что маленький демон поймал его разум в тиски и зажал меж своих острых когтей, от чего он невольно встряхивается и ежится от странного ощущения, что кто-то роется ледяными руками в его внутренностях. Мальчишка смеется над ним. Мальчишка смеется над тем, что эти девушки погибли. Смеется над преступлением, которое и сам совершил, призвав духов и прикончив человека без суда. Больше всего Синченя пугает хладнокровие и искренняя радость с которой гогочет сейчас Сюэ Ян. - Зло - есть зло, даоджан Сяо,- издевательски повторяет юноша. - Но кто решает что есть зло? Ты? Я? Или верховный заклинатель а башне Кои? - Ты сам знаешь, что такое зло! – выпаливает даос, с силой разжимая крепко стиснутые зубы. - Ты ведь узрел его?! Синчень щурится, упираясь взглядом в молодого заклинателя, будто в горло мечом, но того это явно не пугает. - Я прав... – Сюэ Ян поднимается, упирается ладонью, затянутой в перчатку так, словно предоставляет главное доказательство вины на суде. - Просто я прав, а ты никак не можешь осознать это своим маленьким, ограниченным мозгом! – яростно шипит он, но это уже ни капли не убеждает Синченя. - Вот что я скажу тебе, Сюэ Ян. – цедит даос, не отводя от мальчишки взгляда, и кладет плавно ладонь на рукоять меча. - Каждый, кто совершил злодеяние, поплатится за это. И не так уж важно откуда придет возмездие, от тебя, от меня или из башни Кои. Наказание виновника найдет. Настолько злым Синчень не чувствовал себя никогда и непривычное возмущение цы еще больше убеждает его, что все это нужно немедля закончить. Только как? Казнить мальчишку? Отвести того на суд? Второе наверное было бы правильно, но перед глазами встают ряды мертвых девушек и ему приходится признать, что он не знает как поступить. Сюэ применил темную магию судя по всему. Настоящую темную магию, отнявшую жизнь человека, и Сяо колеблется также как дрожит почуявший зов Шуанхуа. Он не выхватывает меч, но… - Тебе лучше уйти, дорогой друг. – не своим голосом холодно бросает и он и поднимает глаза, чтобы увидеть как ярость искажается миловидное лицо мальчишки. Заклинатель сжимает кулаки до хруста, чуть ли не скалится на долю секунды и тянется к своему мечу, но уже через мгновение пропитанное яростью детское личико оказывается совсем близко к Синченю. - Знаешь… ты тоже прав, даоджан Сяо...- ядовито тянет мальчишка, обдавая хмельным дыханием даосу лицо.- Каждый поплатится за то злодеяние, которое совершил. Сюэ Ян разражается особенно жутким хохотом и хохоча исчезает в черном проеме двери. Синчень только несколькими минутами позже, понимает что на улице хлещет проливной дождь. … Тот злополучный день Синчень проводил с тяжелым сердцем. Смех явно больного мальчишки заставляет его засомневаться в правильности своего решения и он всю ночь пытается успокоить медитацией свою цы, которая мечется в тон всполошенным мыслям. Такого раньше с ним раньше никогда не случалось, но у него так и не получается взять над собой и своими чувствами контроль. Он поступил неверно. Нарушил правила и отпустил убийцу. Но когда он пытается мысленно открутить ситуацию назад, то понимает что поступил бы также. Он просто оказывается не способен перешагнуть через стройные ряды утопленниц и в итоге сдается. В конце концов может и правда не так уж и важно кто именно вершит суд? Должно ли вообще его волновать то, что кто-то сам вершит свою справедливость, особенно если это спасает жизни людей? Сяо не может сам себе на это ответить, а Цзыченя сейчас нет рядом, чтобы помочь ему найти ответ. Не может он и очистить разум для медитации, раз за разом возвращаясь мыслями к тому что случилось. По итогу он, вконец измотав себя, засыпает под утро, а когда через несколько часов его будит исступленный стук в дверь, тогда то он и понимает, что случилась настоящая беда. О чем именно предостерегала его Баошань, рассказывая о ужасах нижнего мира, Сяо понимает именно в тот проклятый день. Ему кажется, что он непрерывно падает в бездну, когда стоит посреди заваленного трупами двора и его всегда твердая рука дрожит на мече, а белые сапоги напитываются скользким месивом грязи, плоти и крови. "Даоджан, даоджан?" Сяо слышит чей-то зов как сквозь толщу воды и отстраненно думает о том, что надо бы закрыть ворота. Он не имеет никакого права просто стоять здесь столбом. Люди, призвавшие его на помощь, не должны видеть, как он беспомощно хлопает глазами и ртом не в силах сделать даже вдох. Нужно проверить нет ли тут еще духов и тварей, чтобы никто больше не пострадал, но Синчень просто не может перестать скользить обезумевшим взором по мешанине из тел, пытаясь сдержать крик ужаса рвущийся из груди. Его взгляд останавливается на совсем молоденькой девчушке, насаженной хребтом на тренировочную пику, как бабочку на иглу. Он спал. Он спал когда это происходило сегодня ночью и ничего не сделал, чтобы это остановить. Кто-то хватает его за рукав и Синчень вздрагивает, резко оборачиваясь. Перед ним видимо старшина городского поселения или просто один из наиболее смелых жителей. Даос мало понимает, что тот говорит, но настойчивые попытки мужчины вытащить его на улицу, приводят наконец Сяо в чувство. - Уходите, - коротко требует даос, с несвойственной ему строгостью и крепче сжимает меч. - Тут может быть опасно. - добавляет он, но мужчина не сдается и Синчень сам не понимает как оказывается у ворот. Он собирается выпихнуть горожанина наружу, а сам сделать что должно, но окончательно его "будит" истошный женский крик. - Это Сюэ Ян! Сюэ Ян! Маленький гаденыш! Я видела, как он спрыгнул вчера со стены! - полноватая дама в возрасте почти давится страхом и паникой, которая расходится волнами по толпе. - Я говорила, что нужно было запороть его до смерти, пока он был еще щенком! До этого момента Синчень и не думал о том, кто именно мог такое совершить, но едва услышав знакомое имя, он чувствует как трещина у него внутри превращается бездонный разлом. Он знал. Он с самого начала знал и ужас его становится столь невыносимым, что он запечатывает одним взмахом ворота клана Чан, а дальше все происходит как в тумане. Свидетели, допросы, расспросы. Сяо не ест, не спит и даже не медитирует, потому что знает, что просто не сможет. А еще он точно знает, что если остановиться, то голоса в голове станут настолько громкими, что захочется вогнать себе в каждое ухо по игле, да вот только это вряд ли поможет. Это он виноват. Это он поддался собственной злобе и пощадил убийцу, которого мог остановить. Мог бы если бы только не дал себя одурманить. Мог бы если бы не впал в гнев сам и если бы его разум оставался чистым и холодным. Сколько девушек спас этот ублюдок, устроив самосуд, и сколько людей тут же умертвил? "Не ты ли успокаивал себя тем, что тебя не должно волновать кто вершит суд?" - спрашивает он с ненавистью сам себя, несясь как гончая по следу. Он находит демона с детским лицом на захудалом постоялом дворе. В стельку пьяного и встречающего его омерзительной широкой ухмылкой. Одним богам известно сколько Синченю требуется сил, чтобы не пронзить его мечом прямо там. Сяо удерживает от этого только то, что он не может и не должен уподобляться этому существу. Он не должен обагрять свои руки человеческой кровью, даже если человек этот хуже чем гуль. Суд должен вершить тот, кто может сделать это с холодной головой и беспристрастным сердцем. "- Я всего лишь воспользовался твоим советом, даоджан. Не ты ли сказал, что каждый должен поплатиться за свои грехи? " - успевает издевательски и пьяно протянуть мальчишка, прежде чем Синчень запечатывает его грязный лживый рот. - Теперь твой черед платить, - сбиваясь с дыхания отрезает он. … Трое суток он стоит в зале совета кланов. Трое суток он держится за веревки пленника так же крепко, как за свое право требовать честного суда. Благо слухи о таком злодеянии распространяются достаточно быстро, чтобы на совет успел прибыть глава клана Не, который единственный встал на его сторону. Едва покинув наконец обитель лицемерия и лжи, Синчень бредет на негнущихся ногах к ближайшей бамбуковой роще и падает там, заливаясь слезами, позабыв и о достоинстве и о стыде. Там его и находит Цзычень, тоже видимо узнавший о случившемся и немало пораженный его состоянием. Сяо рад ему. Правда рад. Но он так и не решается рассказать, почему все это произошло и чем вызваны его слезы.