Без шансов

      У Барти не было шансов. Проще было смириться и забыть. И если бы он по какой-то причине уехал, из Хогвартса, из Британии, у него бы получилось. Но пока он видел её в коридорах и в Большом зале, пока слышал её заливистый смех, когда она общается с подружками, и возмущённый звенящий голосок, когда она высказывает кому-то своё недовольство, пока он наблюдал как она, волнуясь и прижав руки к груди, не отрываясь смотрит с трибуны в небо во время квиддичных матчей и, искренне радуясь, подпрыгивает после каждого забитого квоффла, и пока он, хоть уже и крайне редко, натыкался на неё в подземельях, неизменно сидящую в одной из каменных ниш в компании Северуса Снейпа — он не мог.       Она была на курс старше, и это должно было облегчить принятие — ведь ему хотя бы не приходилось видеть её на уроках. Но она была так ответственна, и к тому же, она была староста, что она часто задерживалась после уроков, чтобы спросить что-то у преподавателя или получить от него указание, и поэтому, так получалось, что он иногда заставал её в кабинете, приходя к следующему уроку. Барти всегда страшно смущался в таких случаях, но оставаться за дверью казалось ему недостойным слизеринца и потомка чистокровного рода, поэтому он, скрывая трепет и отчаянно надеясь, что стук его сердца не слышен никому, кроме него самого, держа спину прямо и стараясь выглядеть равнодушным, заходил в кабинет, проходил на своё место, непослушными руками раскладывал вещи на столе, но всё это время боялся даже взглянуть на неё.       Почему он боялся, он и сам не понимал. Он не считал себя слабым, глупым или нервным, он не боялся, что выдаст себя. Всё-таки воспитание его семьи, отца-чиновника было накрепко вшито в его сознание и под кожу: выдержка, хладнокровие, самообладание и чувство собственного достоинства стали его вторым «я», заученные фразы на любой случай жизни всегда были наготове и вертелись на кончике языка. Впрочем, она могла догадаться по каким-то невербальным признакам, но Барти разумно говорил себе, что это возможно только в том случае, если она специально будет искать в нём эти признаки. А она не будет, это он знал точно. Ей было не до него, и от этого возникало какое-то смешанное чувство облегчения и горечи, и чувство ненужности, которое и без того слишком часто владело сердцем маленького Барти.       Она была окружена ребятами. И некоторые из них ни за что не уступили бы её, вплоть до смертельной вражды. Эту вражду он и наблюдал почти ежедневно последние три года.       Необычная дружба слизеринца и гриффиндорки, конечно, не могла не привлекать внимание, однако сам Барти не находил в этом чего-то сверхъестественного, и более того, считал это явление скорее хорошим, чем плохим, поэтому, когда компания гриффиндорцев начала выказывать открытое недовольство этим обстоятельством, Барти поначалу недоумевал. Спустя некоторое время он понял, как и все остальные поняли, что Джеймсом Поттером руководит не только межфакультетская борьба, но и личные интересы, а точнее говоря — ревность. Северус Снейп не собирался уступать, но у него не было такой непробиваемой группы поддержки, как у Поттера, и поэтому со временем они с Регулусом, а также младший Лестрейндж, Эйвери и Мальсибер стали выполнять для Снейпа роль этой группы. Однако это происходило нерегулярно, слизеринцы не считали помощь в данном, во многом личном, противостоянии, смыслом своей жизни, и уж точно не желали принимать в этом участия в ущерб своей успеваемости, в результате чего зачастую Северус оставался с недругами один на один. А вот гриффиндорцев потерянные баллы и отработки не смущали, как и упущенные знания, и этого последнего Барти уж совсем не мог понять.       Джеймс Поттер, казалось, был везунчиком по жизни. Потомок чистокровного рода, как и многие однокурсники Барти, он, тем не менее, сильно отличался от остальных. Ему позволялось всё, и всё сходило ему с рук. Барти ни разу за пять лет учёбы не слышал, чтобы Поттеру пришёл вопиллер, чтобы его лишили карманных денег, да и вообще не видел, чтобы он ходил грустным и понурым, за исключением, разве что, проигранного матча по квиддичу. Он был всеобщим любимцем. Сколько баллов он и его компания потеряли для своего факультета, было невозможно сосчитать — не десятки, а сотни, и тем не менее, ни декан, ни однокурсники не стали за это относиться к нему хуже.       Северус называл Поттера заносчивым, наглым и высокомерным — Барти понимал, что это, отчасти, результат глубокой личной неприязни и нанесённых обид, однако не мог не согласиться, что немного заносчивости в нём всё же было. Впрочем, Барти всегда старался быть объективным, даже к конкурентам, и понимал, что, во-первых, если бы Поттер учился на Слизерине, его поведение не вызывало бы у Снейпа и прочих слизеринцев раздражения, а наоборот, находило бы поддержку, а во-вторых, повод для некоторого самодовольства у Поттера и в самом деле был — успехи в спорте, легко дающаяся учёба, хорошие перспективы в связи с древней фамилией — всё это, разумеется, не могло сделать человека забитым и робким. Поэтому сам Барти был готов с пониманием относиться к заносчивости и даже хулиганству гриффиндорца, тем более что в силу принадлежности их обоих к благородным семьям, им, вероятно, предстояло ещё не раз пересекаться во взрослой жизни, а Барти, будучи с детства разумным, не хотел наживать себе врагов в лице тех, с кем, возможно, придётся вместе работать. Одним словом, поведение хулигана его бы нисколько не тревожило, если бы не одно «но», и это «но», открыто раздражавшее Снейпа, было секретом Барти — Поттер вцепился в Лили, и не собирался от неё отставать.       Причём девушка на протяжении нескольких лет ясно давала понять, что он ей не нравится. Подобная напористость удивляла Барти. Ему было бы достаточно, если не одного, то максимум двух-трёх отказов, чтобы принять это и, сохранив лицо, тактично удалиться.       Совершенно другими были отношения Лили с Северусом Снейпом. Знал об этом Барти не так много, потому что Снейп предпочитал хранить в тайне детали своей жизни, однако то, что ему удалось узнать и наблюдать своими глазами за эти годы, говорило явно в пользу Снейпа, а вовсе не его конкурента.       Во-первых, Снейп и Лили были соседями. Не совсем соседями, живущими через забор друг от друга, но они жили близко, и могли хоть каждый день летом ходить друг к другу в гости. С точки зрения Барти, это было таким преимуществом, что одно только это должно было уничтожить шансы Джеймса Поттера на корню. Среди всех студентов Хогвартса, известных Барти, никто не мог похвастаться таким совпадением места жительства — это был поистине исключительный случай. Сам Барти порой позволял себе пофантазировать на эту тему — что было бы, живи Лили по соседству от его поместья. Его воображение рисовало ему, как они вместе читают книги в их старинной библиотеке, как собирают на просторных полях полезные травы, экспериментируют с новыми зельями, как он показывает ей старинные артефакты и объясняет их назначение и историю, как она остаётся обедать в его доме… Правда, на этом моменте мечты всегда обрывались, потому что остаться на обед без разрешения его отца Лили не могла, а тот… Барти не был уверен, что он вообще разрешил бы маглорождённой гостье бывать в их поместье. Бартемий Крауч старший не имел неприязни или предрассудков по отношению к маглорождённым, или, по крайней мере, никогда не проявлял этого, но посещение поместья человеком, а тем более ребёнком из мира магглов, а главное, времяпрепровождение в компании этого ребёнка своего сына он счёл бы крайне бесполезным, а польза для мистера Крауча была главным указателем направления в воспитании.       Возвращаясь к Снейпу, Барти слышал и догадывался о том, что его семья испытывает некоторые сложности, но полагал, что они сводятся, в основном, к финансовым проблемам, и не видел препятствий для посещения Лили дома Снейпа, хоть и никогда не слышал о таком от самого Снейпа. Зато слышал об обратном — от самой Лили, сказавшей однажды своему приятелю в Хогвартс-экспрессе такие слова: «Не обращай внимания на Петунью, Сев, ты же помнишь, что мама и папа всегда тебе рады». Петунья, как догадывался Барти, была сестрой Лили, правда он не знал, старшей или младшей. Она не имела магических способностей, и Барти было интересно, как складываются между ними отношения, ему казалось, что это что-то вроде того, как иметь сестру-сквиба. Наверное, весьма огорчительно для семьи и для самой сестры, думал он. Но он был бы не против с ней познакомиться, в конце концов Барти никогда в жизни не общался с магглами, и даже великодушно обнадёжить её, сказав, что в магическом мире можно быть и сквибом — работать продавцом в магазине или ассистентом зельевара. Такие мысли не были свойственны Барти до тех пор, пока он не начал постоянно думать о Лили. Ради неё он был готов познакомиться с миром магглов и даже пойти на некоторые уступки вроде периодического общения с неодарёнными магией родственниками. Ему, маленькому чистокровному волшебнику, это казалось одним из наиболее впечатляющих проявлений любви.       Во-вторых, Лили, и это было совершенно очевидно, испытывала к Снейпу тёплые дружеские чувства. Не один раз она заступалась за него, когда к нему цеплялись её сокурсники. Не один раз отчитывала Поттера и Блэка, и разговор всегда заканчивался тем, что она возмущённо разворачивалась на каблучках и уходила прочь с гордо вздёрнутым вверх подбородком, оставляя Поттера за своей спиной занудно тянуть что-то вроде: «Эванс, ну Эванс… мы же шутили… мы же ради тебя… он украл нашу старосту…».       В-третьих, Лили, как казалось, испытывала сложности с зельеварением, а относительно Снейпа, к пятому курсу уже всей школе было очевидно, что он был самым выдающимся зельеваром, и причём, вероятно, не только в стенах школы. Впрочем, Барти тоже не был по этому предмету отстающим, но это в данном случае не имело значения. Лили регулярно просила профессора Слагхорна позволить им со Снейпом прийти в кабинет после уроков, чтобы попрактиковать очередной рецепт, и тот, без сомнения, всегда разрешал. При этом, чем больше проходило времени, тем менее Барти становился уверен, делает ли она это потому, что ей и в самом деле нужна помощь, или же потому, что она привыкла проводить время со своим соседом, и это было для них своего рода способом поддержания дружбы.       В-четвёртых, доброе отношение Лили к Снейпу не могли сломить даже возмутительные выходки слизеринцев. По их поводу Барти негодовал совершенно искренне, он не понимал, какую цель преследуют те, кто оскорбляет человека за его происхождение. Он разделял позицию своего отца, который был лоялен к маглорождённым, но при этом, как и его отец, понимал, что влияние маглорождённых на магический мир должно быть ограниченным в силу их крайне неглубокого понимания этого мира. При этом Барти искренне верил, что оскорблениями и унижениями невозможно добиться никакого положительного результата, а вероятность того, что маглорождённые добьются существенного влияния, была настолько низкой, что опасаться было абсолютно нечего. Маглорождённые не лезли в политику, они обычно становились целителями, журналистами, аврорами — всё это нисколько не мешало чистокровным выполнять свои задачи по руководству магическим обществом. Поэтому сам Барти никогда не принимал участия в причинении вреда маглорождённым, чем время от времени занимались его товарищи. Более того, считая, что смелость и любовь к справедливости — качества вовсе не недоумков, как считали некоторые слизеринцы, а каждого нормального человека, при условии, что он пользуется ими с умом, Барти несколько раз пытался убедить однокурсников в неправильности такого поведения, однако встретил серьёзное непонимание и чуть не испортил отношения с ребятами с седьмого курса.       К счастью, Лили, в отличие от других маглорождённых, никогда не становилась объектом реальных издевательств, возможно, так было благодаря её дружбе со Снейпом, возможно, благодаря Поттеру и его компании, но вот словесных оскорблений она не избежала, но — Барти сам не знал, к счастью или к несчастью — ни в одном из таких случаев его не было рядом. Если бы ему пришлось стать очевидцем подобного отношения к девушке, которую он в своих самых смелых и фантастических мечтах представлял своей невестой, он был бы обязан заступиться, спровоцировав гнев «приятелей» на себя, однако его останавливало не это, а то, что он, Барти, по отношению к Лили был даже не «третьим колесом», а примерно десятым, самым ненужным из всех колёс.       Барти бы дорого дал за её внимание, за возможность поговорить с ней с глазу на глаз. Но поводов объективно не было никаких. На глупое клише «не могла бы ты одолжить мне книжку» Барти не мог решиться, шарф она никогда не роняла, в кабинетах ничего не забывала, по крайней мере, Барти никогда не находил забытых ею вещей. Она всегда была либо с подругами, либо со Снейпом, либо с гриффиндорцем Римусом Люпином. Последний заслуживал отдельного внимания, и из всех молодых людей, окружавших Лили Эванс, к нему Барти испытывал наибольшую симпатию.       Этот мальчик был тихим, вежливым и серьёзным. Он часто проводил время в библиотеке, как и сам Барти. У него была хорошая успеваемость, он был старостой факультета. Он обычно не принимал участия в стычках его друзей со слизеринцами — то, к чему стремился и Барти. Однако во время этих стычек он всегда находился поблизости и никогда не упрекал своих друзей за нарушение правил и выходки. Наблюдая за ним в течение продолжительного времени, Барти пришёл к выводу, что он слишком боялся потерять их, боялся высказать мнение, с которым они были бы несогласны. Это заставляло Барти думать о том, почему он вообще оказался на Гриффиндоре. По всем признакам Римусу Люпину больше подошёл бы Когтевран. В первый день учёбы Распределяющая шляпа предлагала Когтевран и Барти, но он, зная, что Слизерин впечатлил бы его отца сильнее, убедил её отправить его на Слизерин. Когда они с Регулусом стали друзьями, он узнал, что перед младшим Блэком стоял тот же выбор. Впоследствии Барти размышлял о том, что было бы, выбери они оба синий факультет. Вероятно, их жизнь была бы намного спокойнее, вероятно, у него было бы больше шансов подружиться с Лили. Некоторые её подруги были с Когтеврана, когтевранцы и гриффиндорцы сосуществовали без конфликтов. Мысль об этом была болезненна для юного Крауча, и он предпочитал прогонять её, потому что изменить что-либо было уже невозможно.       У Люпина было слабое здоровье, и в этом Барти также видел их сходство, а также шрамы на лице, и Барти было интересно узнать об их происхождении, но конечно, он никогда об этом не спрашивал. Если бы Люпин не был так привязан и постоянно окружён своей гриффиндорской компанией, Барти непременно подружился бы с ним. Межфакультетская борьба его не смущала, он считал её глупостью. Соревнование за кубок школы существовало для того, чтобы подстёгивать студентов хорошо учиться и не нарушать правила, не более. Те, кто видел в этом что-то большее, и даже доходил до фанатизма, вызывали у Барти только жалость. Однако четвёрка гриффиндорцев была до того неразлучна, что начать дружбу с одним из них, игнорируя остальных, было невозможно. Также как и подружиться со всеми четырьмя.       Единственным человеком, которому это удалось, хотя в довольно мягкой форме, была Лили. Она с первого курса дружила с Римусом, хотя и не так близко, как с Северусом, и демонстративно отвергала Поттера и Блэка. Барти знал, что и Люпин, и Блэк никогда не станут покушаться на Лили. Для них было неоспоримо, что она «принадлежала» Поттеру, любое несогласие с этим утверждением они воспринимали как личное оскорбление. Блэк вообще видел эту «охрану Лили» как повод похулиганить и сорваться на ком-то, и порой уже не слизеринцы, а представители других факультетов, но исключительно парни, появлялись с зелёными ушами и фиолетовыми волосами, к которым были приклеены жуки.       Сам Сириус Блэк никогда бы не пошёл против своего лучшего друга, которому был предан и которого любил сильнее, чем самого себя. Остальным же молодым людям следовало опасаться его, ведь у девушек по какой-то непонятной причине Блэк вызывал восторг, и встречаться с ним мечтали очень многие. В том числе и слизеринки, однако будущие лорды могли не опасаться за своих невест — сам Блэк на слизеринок даже не смотрел, показушно предпочитая маглорождённых, причём чем глупее и отдалённее от магических традиций они были, тем, казалось, было для него лучше.       Последним в этой четвёрке был Питер Петтигрю. Причём последним как в мыслях Барти, который, в общем-то, почти и не думал о нём, так и в плане влияния на группу своих друзей. Барти казалось, что лучше всего к нему относилась как раз-таки Лили, которая вообще не состояла в их компании, а ещё Римус Люпин. По успеваемости он был самым слабым, в поединке один на один с любым слизеринцем он был обречён на проигрыш, поэтому и ходил хвостом за своими друзьями, никогда с ними не разлучаясь, а в плане помощи для них был почти бесполезен. Поначалу Барти не понимал, почему остальные принимают его в свою компанию, однако потом пришёл к выводу, что это из-за того, что они делят общую спальню, и гораздо проще иметь комнату, состоящую из одних друзей, которым ты абсолютно доверяешь, чем комнату, где всё надо прятать и проверять. Плюс, скорее всего, им было его жалко — в том году на Гриффиндор попало только четыре мальчика, и оставлять его вне команды было бы несколько жестоко. Петтигрю, разумеется, на Лили не претендовал.       А вот кто однажды удивил Барти, так это его лучший друг, Регулус Блэк. Это было в «Трёх метлах», в последний день занятий перед Рождеством. Несколько девушек с Гриффиндора и Пуффендуя сидели за столиком у окна, они с Регулусом и Бенджамином Бёрком занимали соседний. Кафе было переполнено, некоторые студенты колдовали себе стулья из случайных предметов, чтобы притулиться за столики к друзьям. Мадам Розмерта едва успевала приносить заказы, впрочем, на задержку никто не жаловался, все были поглощены разговорами и радостно оживлены в предвкушении праздника и каникул. Барти и Бенджамин заказали сливочное пиво, а Регулус, неожиданно для них — малиновый пунш с корицей, над чем друзья не упустили случая пошутить. Заказ ждали уже минут двадцать, в этот момент в кафе вошла Лили с ещё одной гриффиндоркой. Оглядевшись, девушки заметили подруг и подсели к ним. Когда мадам Розмерта подошла к ним принять заказ, Барти услышал, как Лили попросила малиновый пунш с сахарными незабудками. Такое совпадение немного удивило Барти, он взглянул на Регулуса, но тот слушал Бена и не обращал внимания на происходящее вокруг. Барти решил запомнить напиток, который выбрала Эванс, на случай если когда-нибудь посчастливится угощать её, и продолжал краем глаза наблюдать за соседним столиком. Спустя ещё несколько минут мадам Розмерта принесла заказ слизеринцам, а затем подошла к девушкам и сказала Лили, что малинового пунша не осталось. Барти, забыв осторожность, чуть ли не повернул голову, чтобы увидеть, как отреагирует Лили. Может быть это, а может быть и что-то другое привлекло внимание Регулуса. Девушка пожала плечами и попросила сливочное пиво. Но когда мадам Розмерта повернулась, чтобы уйти, Регулус вдруг подозвал её и попросил передать его нетронутый напиток гриффиндорке.       Когда мадам Розмерта исполнила его просьбу и одной фразой объяснила, откуда прибыл подарок, Регулус, снова неожиданно, теперь уже не только для своих друзей, но и для девушек, сидящих вместе с Лили, чуть подался вперёд, чтобы его было лучше слышно, приветливо улыбнулся и сказал: «Надеюсь, без незабудок тоже будет ничего». Лили удивлённо посмотрела на него, улыбнулась в ответ, кивнула и повернулась к соседкам.       Затем Барти услышал, как одна из девушек посоветовала проверить содержимое кружки на вредные примеси, а Лили ответила ей, что уверена, что этот милый молодой человек не стал бы пакостить в такой замечательный день.       Эти слова задели Барти за живое. Он осознал, что не ревновал её так даже к Снейпу. Ему было досадно, что Регулусу предоставился случай оказать Лили услугу, было досадно, что такой случай ни разу не выпадал ему, было досадно, что Регулус воспользовался этим случаем, вместо того, чтобы просто не заметить его. Интересно, он сделал это спонтанно или, также как и Барти, давно мечтал о такой возможности? Предполагал ли он, что Лили попросит такой же напиток, когда делал свой заказ? Эти вопросы терзали голову Барти, он сидел понурый. Было досадно также на то, что Лили отметила этот поступок, была благодарна, назвала его друга «милым молодым человеком». Барти столько бы отдал за то, чтобы она назвала так его! Друг, наконец, обратил внимание на его состояние и спросил, что случилось. Барти мрачно придвинул к нему своё пиво, к которому так и не притронулся, затем спохватился, что ведёт себя некрасиво, и пояснил, что начал резко плохо себя чувствовать. Бен пошутил, что Барти слишком утомил себя подготовкой к финальным проверочным работам, а Регулус как-то еле заметно усмехнулся, однако забрал его пиво себе.       Когда ребята, наконец, вышли на улицу и, вдыхая морозный вечерний воздух и скрипя ботинками по стоптанному снегу, направились по направлению к Хогвартсу, сознание Барти прояснилось, и он убедил себя, что Регулус не только не мог знать, что Лили попросит малиновый пунш, но и не мог предугадать, что она вообще придёт в «Три метлы», и что сядет за соседний столик, и уж тем более, что запасы мадам Розмерты иссякнут именно в этот момент.       Что касается комплимента, Барти сказал себе, что представься такая удача ему, она бы сказала о нём то же самое. Верить в это было труднее, чем в случайность совпадения напитков, но он приказал себе, потому что терзаться было неконструктивно.       Разговаривать об этом случае с другом Барти не стал. Регулус не был его конкурентом. Он, преданный чистокровным традициям, надежда и гордость семьи, никогда не помыслил бы об отношениях с маглорождённой. Он был исполнен решимости оправдать все возложенные на него упования, и в вопросе брака был готов безоговорочно исполнить волю родителей, женившись на любой девушке, которую ему укажут. Впрочем, Барти полагал, что эта перспектива не особенно тяготила младшего Блэка, его сердце не было тронуто никаким серьёзным чувством, и его ещё почти детский ум занимали совсем другие тревоги, вроде размолвки со старшим братом и хороших отметок.       Однако такая же судьба ожидала и Барти. Он понимал, что невесту ему будет выбирать отец, что посоветуется он разве что с матерью, но уж точно не с ним, но был всецело готов угодить ему. В ответ Барти хотел бы получить только одно: чтобы этот поступок вызвал у его отца искреннее одобрение, однако понимал, что никаких эмоций отец не выскажет и отнесётся к согласию сына как к чему-то самому собой разумеющемуся. Впрочем, Барти также думал, что если бы он пришёл к отцу сам с уже выбранной невестой, то была бы вероятность, что отец дал бы им своё согласие, и даже остался бы доволен, правда, только тем, что он избавлен от необходимости отвлекаться от министерских дел и тратить время на принятие решения и нанесение визитов, но всё это было бы так только в том случае, если бы невеста удовлетворяла его требованиям, в которые входила не только чистокровность, но и польза для карьеры обоих Краучей.       Барти, прочитавший сотни книг и знавший родословные «Священных 28» почти наизусть, конечно же, знал о том, что при всём их высокомерии и чванстве, древние рода время от времени заключали браки с полукровками, потому что если бы они этого не делали, то превратились бы в сквибов или, ещё хуже, поумирали бы от всевозможных болезней. Некоторые делали это чаще, некоторые реже, вплоть даже до «раз в двести лет». Однако факты были таковы, и Барти специально их изучал, что почти никто не принимал в семью маглорождённых, как и полукровок в первом поколении, но для целей «обновления крови» выбирали полукровок из уже достаточно известных магических семей, таких как Олливандеры, Эбботы, Булстроуды или Боунсы. Но даже при том, что формально правила не запрещали принимать в род и маглорождённых, Барти понимал, что шансов у него нет. Род Краучей не нуждался в обновлении, может быть через два или три поколения — да, но в настоящее время всё было в порядке, никаких признаков ослабления магических способностей не наблюдалось, а это означало, что отец не стал бы беспокоить себя тем, чтобы принимать кого-то в семью, потому что в этом не было никакой необходимости и на это нужно было потратить время.       Барти завидовал Джеймсу Поттеру в том, что его родителям было наплевать на чистоту рода. Барти иногда задумывался о том, связано ли это с тем, что они души не чают в своём сыне и готовы на всё, лишь бы он был счастлив, или это связано с их категорическим несогласием с лозунгами Тёмного Лорда, активно пропагандируемыми в ту эпоху.       Думая обо всём этом, Барти задавал себе вопрос: мог бы он пойти против отца? Ведь пошёл же против семьи старший Блэк. Однако Барти отвечал себе, что идти против отца имело бы смысл только в том случае, если бы Лили любила его в ответ и хотела соединить с ним свою жизнь. А поскольку это было не так, то и размышлять было не о чем.       Он также спрашивал себя: не стоит ли ему побороться за неё? Может быть, плюнуть на всё, на однокурсников, на Снейпа и Поттера, подойти к ней и сказать: «Ты нравишься мне, хочу быть твоим другом»? Посмотреть, что она скажет. Вряд ли она оскорбит его или посмеётся — он никогда не делал ей ничего плохого. Если не попробовать, тогда точно ничего не получится, а если всё-таки попробовать… В такие минуты Барти почти решался, почти был готов рискнуть. Но всё-таки никогда не делал этого. И ему мешала не трусость, нет, это было убеждение, не вызывающая у него никаких сомнений уверенность в том, что он ей не нужен, и она никогда не ответит ему взаимностью.