Ореллия. Проклятая невеста.

      Миловидная блондинка тихо ступала по мраморному полу за бормочущем о чем-то лилововолосым юношей. Он произнес. – Я хотел показать тебе это. Она оглядела роскошный темный зал, освещённый парой подсвечников. Зал по сторонам украшали изящные, отлитые из качественнейших материалов и не имевшие ни одного дефека, куклы. Стояли крошечными, как у девушки, ножками на высоких подставках, и тень от них горбатыми тощими очертаниями расползалась по потолку. Они выглядели словно живые. В их стеклянных глазах даже застыл блеск. – Они так прекрасны. Прошептала завороженная девушка и подошла к одной, чтобы разглядеть. – Тебе правда нравятся? – Да, они великолепны. У этой пепельные волосы с едва различимыми тонкими концами. Юи даже показалось, волосы слегка сухие, но у девушки, точнее куклы в чертах лица застыла гордость и достоинство, которые невозможно было передать словами. Взгляд серых с металлическим блеском глаз заставил Юи отвести взгляд. Это взгляд Каина, убившего родного брата. Взгляд проклятого*. Или благородный, как у рыцаря, но не добрый, потому что рыцарям положено быть суровыми. На немного нескладной фигуре сидело свадебное одеяние, как и на всех них. – У этой куклы невероятно печальная история. Она когда то была... бормотал парень, – Нет, даже не так. Она... Юи увидела и незаметно вытащила из ее руки инородный, совершенно неуместный здесь предмет. Это был молитвенник*, помещающийся в треть ладони. Записи прерывались с августа и далее шли написанные второпях неразборчивым почерком предложения, и это настораживало. – ...была моей давней знакомой. Неопределенно закончил парень. Юи не сразу, но уловила смысл — она была уже мертва. – Ее звали Ореллия. Ореллия Кардлер. И парень, обычно истерично дергающий кого-то за руку, в этот раз нежно поцеловал ее ладонь и хихикнул. Хотя по его красным от слез глазам, понятно, что он ненавидел это вспоминать. – Ты скоро ее увидишь. Прощебетал и добавил, – Пожалуйста, передай ей привет от меня. Скажи ей что-нибудь обо мне. Девушка одним глазом прочла первые записи. Это случилось 47 лет назад в конце августовской последней недели. – Думаешь мы сдали? Две девушки в светлой школьной форме стояли на крыльце школы в пасмурный день. Одна просматривала в дверь помещения. Там оставшиеся дети мучились над экзаменом по истории, дописывали, скрипя ручкой. – Вероятнее всего. Экзамен то был лёгкий. – Не говори бездумно. Вопросы были с подвохом. Ты как ответила на вопрос про наказание и изгнание из Эдема? Проговорил высокий с нотками волнения голос. – Это было справедливо. Незамысловато ответила другая. Собеседница сама ответила на свой вопрос. – В Эдем люди вернутся, когда обретут любовь и доверие Бога вновь. Но это парадоксально. Невозможно. Потому что любовь сама по себе стала грязной, любовь, которую осквернили люди. Это любовь не только Бога, но и любовь друг к другу, это преданное доверие. Адам и Ева были когда-то бессмертны, а все, что нам оставил Бог – это смертная участь на земле и бессмертная душа. Почему участь эта так несправедлива. Все потомки не должны расплачиваться. Она поспешила избавиться от скверных мыслей. Об этом она часто задумывалась, но никогда не позволяла своим мыслям зайти дальше. И хоть Орика ни особо верила в эту бессмертную душу, она полюбила человека, но любила она отнюдь не прекрасного Адама а.. – Привет. Как сдали? Подбежал темноволосый чахлый юноша. Его лицо было покрыто нездоровым румянцем, и он слабо покашливал, прикрывая рот рукой. Орика влюбилась в этого измотанного болезнью, юношу. Болезнь сильно усугубилась за последние годы. – Прекрасно. Ответила темноволосая девушка – близка подруга и почти сестра, Ореллия. А парень спереди приходился ее братом. Его, по иронии, звали Авель. Орика подружилась с ребятами, они стали для нее семьёй. Настоящей. Она давно не воспринимала мать алкоголичку своей семьёй. Признавалась себе, что ей было тяжело, и физически, и морально, заботиться о вечно неадекватном, не выпускавшим из рук бутылку человеке. По этой причине она и воспитывалась в церковной школе. Девушка не могла платить за обучение в частной или ходить в городскую пешком несколько миль. Ребята направлялись в здание, где начинался новый урок. Орика писала, пока в класс не ворвался священник. На самом деле он вошёл тихо, но на его лице было четкое очертание беспокойства. В обесцвеченных глазах едва уловимый страх. Пугающими глазами он посмотрел на старательно пишущую сочинение Ореллию. Попросил ее пройти с ним. Девушка встала, прошла мимо Орики, и веявший от священника страх перекинулся уже на Орику. Куда они ее повели? Иссохшиеся деревянные двери захлопнулись. Девушка не могла спокойно сидеть на стуле. Прошло уже много времени. Слова для красивых предложений не лезли в голову, а рука отказывалась водить пером. Урок заканчивался. Пробежали мимо две девушки, но не Ореллия. Орика отпросилась и пошла в поисках подруги обходить пустынные кабинеты и наткнулась на нужный. – ...тогда завтра вечером ровно в девять собираешь вещи и ждёшь у ворот... Орика прислушалась. Говорил уже другой мужчина. Их в классе собралось трое. – ...тебя встретит машина. Мы тебя проводим. – Большое спасибо. Я благодарна за предоставленную возможность. Натянуто попрощалась девушка. Орика заглянула в щель. В такие моменты все идёт не так, и она дернула ручку. Священник стремительно выбежал на звук и увидел отошедшую Орику. Его слова, сказанные тихо и строго, неприятно кололи. Он не кричал, но замечаниями и горькими упоминаниями намекал, какое она ничтожество. Девушка не слушала. Он говорил про мать, про то, как нечестно она поступает, как она лицемерна. Лицо священника буквально скрывала под собой маска лицемерия. Одеяния не спрячут под собой сгнившее нутро. – Зачем ты подслушивала? После уроков на том же злополучном крыльце спросила подруга. – А что? Они о чем-то тебя просили? Я могу помочь? Аккуратно поинтересовалась девушка. Все случившееся сегодня казалось ей липкой пленкой обмана. – Нет, меня теперь переводят в пансионат. Завтра уезжаю. Хотела сегодня рассказать. – Но Авелю же нужна забота. Кроме тебя у него никого нет. Неделю назад беднягу Авеля нашли лежащим у ножек кровати с приступом боли. Он ухаватился за тумбу и чуть не опрокинул на себя торшер. Ему было трудно дышать, он давился кашлем и звал на помощь. Он часто путал имена и вместо Ореллии звал Орику. Девушка прибежала, увидела его и поняла — он не сможет один. Без добросовестной заботы и поддержки сестры он умрет. И его вскоре похоронят в крошечной могилке рядом с церковью, как большинство особенных детей, умерших в стенах церкви. – Полагаешь, я об этом не задумывалась. У меня и выбора то нет особо. Они настояли, чтобы ехала я. Почесывая затылок проныла. Ореллия вновь подошла к Авелю, который уже ждал ее у специального корпуса для особенных детей. Лежал под высохшим кустом миндаля. Она взяла его за руку и повела. Никто кроме Ореллии не сможет позаботиться о дорогом для Орики человеке. Сестра должна остаться с братом. Девушка сжала руку в кулак и посмотрела на небо заплывшее сегодня гадкими мрачными тучами.       Вечером ученица с саквояжемстояла на обочине лесной дороги. Подошёл обещанный транспорт. Лакированный вместительный форд с бархатной обивкой салона и элитным вином на столике внутри. Она восхитилась, насколько же богатыми должны быть покровители пансионата. И голова ее скрылась за темной дверцей автомобиля. Она видела, как выбежала из здания школы другая девушка. Тоже с чемоданом, но темноволосая и испуганная. Священники и их подопечные бежали к воротам, чтобы остановить машину, но было уже поздно. Ореллия успела лишь вскрикнуть и помахать на прощание, стоя у ворот церкви с саквояжем. Пейзажи маленького городка сменились лесной дорогой. Деревья становились все выше. А их ветви все сильнее заслоняли солнечный свет. И вскоре дорога погрузилась в непроглядную тень. Здесь было жутко. Из-за деревьев с громким карканьем вылетали темные птицы. Ей даже казалось, что их глаза отливают алым. Она почувствовала дикий необъяснимый страх и пронизывающий холод. Вжалась в сидение, но вскоре все прекратилось. Должно быть она себе внушила. Так она ехала почти час. Пока ели не начали редеть. Сквозь корявые верхушки она могла лицезреть темную черепицу на крышах старинных башен, уже мелькали очертания здания. И тут автомобиль завернул, открывая вид на исполинский готический замок. Незаметные закрепившиеся острые пики на чернеющих воротах, обвитые тернистым вьюном, словно маскировались под безобидные ограждения и пугали ещё больше. Непреодолимо высокие ворота открылись, впуская машину внутрь. Девушка вылезла наружу. Мрачно и холодно. Серое небо стало свинцовым. Она взяла чемодан и пошла к парадному входу. Не прекращала таращиться на странный дом, подходя ближе. На балконе болтал ногами и покачивался грустный мальчишка. Нет, точнее ей показалось, ведь взглянув туда вновь, она никого не увидела. Дверь подозрительно легко открылась, стоило лишь слегка надавить, хотя по виду весила прилично. Она вошла внутрь и ослепла, потому что не могла ничего увидеть сквозь мрак. Ее глаза начали привыкать к полутьме. Широкий холл освещала пара подсвечников. Она пошла вперёд, по ощущениям по бархатному ковру. Бархатный ковер? Странная утварь. И почему ее никто не встречает. Девушка хотела закричать, но на плечи легли бледные стройные руки. Зажав рот заглушили крик. – Привет... Ты кто. Кхм. То есть, я то знаю, кто ты. Мне интересно... Напомни как тебя зовут. Ее отпустили и перед ней возник забавный миловидный мальчик. У него страшные синяки под глазами. Почти как у Авеля. Может он тоже болеет. – Ореллия Кардлер. Разлепила онемевшие губы. Мальчишка махнул ей рукой и девушка пошла за ним. Два силуэта скрылись в темноте.