Арбузный поцелуй

Зной опускается на Сефер удушающим маревом. В этом есть, пожалуй, даже что-то зловещее — но рядом Мустафа, и с ним, как ни странно, очень спокойно. Они проходят по местам, где Ясмин бывала редко из-за своего пребывания в золотой клетке, а Мустафа бывал очень давно. Детские воспоминания толпятся в голове, перекрикивая друг друга, не утруждаясь разобраться, кому появиться первым — однако Мустафа отвлекает от них своими шутками и граничащей с развязностью искренностью. А Ясмин это отчего-то даже не раздражает — она позволяет себе сконцентрироваться на настоящем, а не на прошлом. — Фу, ну и жарища, — потешно фыркнув, он утирает лоб ладонью. — Конечно, это тебе не Лондон с его вечными дождями. Ему постыло жаркое и консервативное Марокко. Навязанная невеста, должно быть, постыла тоже? С некоторых пор они общаются свободнее и веселее — но им ведь даже друзьями стать не суждено, только сообщниками. Мустафа поможет ей, а потом они распрощаются навсегда. «Навсегда» — страшное слово оглашает сознание диким грохотом. Да будет ей, — это же просто мелочь, просто обычное расставание с обычным человеком, с которым она знакома всего лишь пару недель. «Насмотрелась с Зулейкой мыльных опер, вот и драматизирую», — уверяет себя Ясмин. За размышлениями она не успевает заметить, как прогулка привела их к рынку. Пестрота разнообразных товаров, гомон толпы и феерия запахов… Для туристов — та самая восточная экзотика, для Ясмин — обыденность. И всё же и ею можно наслаждаться. Оказавшись в гуще народа, Ясмин механически хватается за руку Мустафы, чтобы не потеряться — испугавшись на миг, не будет ли этот порыв расценен как признак бесстыдства. Тот сжимает её локоть движением, которое, не будь Мустафа Мустафой, можно было бы счесть ласковым. Минуя фруктовые лавки, он предлагает: — Купим… Ясмин с хихиканьем перебивает: — Дай угадаю: арбуз? Мустафа театрально закатывает глаза. — Неужели я настолько предсказуем? — Ну-у… — Между прочим, я ещё виноград люблю, — цедит он с притворной обидой. — И гранаты. «И тебя», — должен был бы прибавить он, находись они в пресловутой мыльной опере. Что за нелепые мысли лезут порой Ясмин в голову? Мустафа выбирает самый спелый, по его уверениям, арбуз, и каждому из них достаëтся по внушительному куску. Они продолжают путь, поедая эту огромную и очень вкусную ягоду («Вообще-то арбуз — это не ягода, а тыква», — козыряет Мустафа своими познаниями). Ни о вирусе, ни о мятеже, ни о прочих переживаниях думать не хочется. Рассыпчатая сахарная мякоть тает во рту. Для удобства сделано несколько надрезов почти до самой корки, но Ясмин всё равно откусывает аккуратно, чтобы не запачкать соком кафтан. И украдкой наблюдает за Мустафой, заразительно хрустящим своей тотемной бахчевой культурой. Теперь, когда он увлечëн трапезой, можно всласть насмотреться на его длинные, светлые и — наверное — мягкие волосы. Если бы можно было прикоснуться к ним — не сейчас, конечно, когда руки мокрые… Как же всë-таки сложно убеждать его — и себя — что в гробу в белых тапочках она видела эту свадьбу… «Повезëт его будущей жене», — всплывает в голове непрошеная мысль. От неё рука внезапно вздрагивает, точно Ясмин кто-то толкает в бок, и арбуз проезжается по щеке, оставляя влажный след. Ясмин тихо ахает, и Мустафа поворачивается к ней. И делает то, чего она совершенно не могла от него ожидать — проводит пальцем по её щеке. Прежде чем отстраниться, палец останавливается в миллиметре от её губ. — Теперь чисто, — беспечно улыбается Мустафа. Он коснулся рукой. Хотя мог бы платок дать. Ясмин ощущает, как пылает её лицо. Облизывает губы, мимолëтно дотрагивается до щеки, где только что были его пальцы. Это ведь ничего не значит, верно? Или… Когда они сворачивают в малолюдный переулок, чтобы выбросить корки в урну — Ясмин не знает, что движет ею. Наверное, именно тот мятежный (как это ни иронично) дух, заставляющий окружающих звать её бунтаркой и оторвой. Тот дух, что не искоренить никаким традиционным воспитанием. Ясмин поднимает глаза на Мустафу и невозмутимо спрашивает: — Больше ничего на мне не осталось? Дурацкий блеф. Ну и глупо же это выглядит. Однако Мустафа наклоняется к ней, и, когда расстояние между их лицами становится ничтожным, шепчет: «Осталось». Короткая щетина щекочет щëки, а губы неожиданно нежны. Его губы… неужели это и вправду происходит? До сих пор ощутимый привкус арбуза доказывает — это не сон, не мираж. Ясмин, оторопев и вмиг растеряв всю свою смелость — расплескав её, словно воду из дырявого кувшина, — застывает в ступоре. Однако затем всё же отвечает, неумело двигая губами — это её первый в жизни поцелуй. Они не обнимают друг друга — ведь руки у обоих липкие. Всё происходящее так странно, так неловко… и так правильно. Писалось ли о подобном в романах и сказках, столь любимых Ясмин? Едва ли.