At the end of everything

Венти моргает. Он должен быть мертв. Смутно осознает, что кто-то зовет его по имени. Снаружи разразилась буря, обычно тихие ветра разбушевались, чувтсвуя смятения повелителя. Он должен быть мертв. Но вместо этого он в давно разрушенном соборе, а рядом с ним взволнованно суетится Барбара, и склонившаяся в беспокойстве и тревоге Джинн протягивает ему руку, и Путешественник… Путешественник. Венти вздрагивает, отшатывается назад, едва не спотыкаясь в спешке убежать, и Небесная Лира выскальзывает из его дрожащих рук, с грохотом ударяясь оземь. Небесная Лира?.. А. Это… Он заставляет себя встать, отмахиваясь от обеспокоенных друзей веселым смехом. Он уверен, что такой трюк никого не обманет, но это и неважно. Взмахом руки призывает Der Himmel. Он накладывает чары на половину Лиры, с куда меньшей осторожностью и показушностью, чем в первый раз. Тем не менее, он заставляет себя смотреть Барбаре в глаза, когда передает ей инструмент. «Все уже лучше!» — говорит он ей, улыбаясь растянутой почти до глаз улыбкой. Бездна нацеливалась на места богослужения, уничтожая церкви, храмы, все без исключения признаки правления архонтов. Как диакониссы… Венти сглатывает, резко разворачиваясь на каблучках. Он не выбегает из собора, но близок к этому. Синьора ждет снаружи. В первый раз он не особо старался Не сказать, что он просто передалсвой гнозис, как это сделал Моракс, но он все равно не хотел быть архонтом вообще, а после Каэнрии наконец появился шанс освободиться из клетки Селестии… Ладно, он приложил больше сил к разыгрыванию сцены, чем к настоящему отпору. А если бы он не предпринял никаких мер, кроме отправки Царице письма с резкими комментариями о ее методах? Что ж, Мондштад был самой слабой нацией, а он — самым слабым архонтом. Что он должен был делать? Камень нужно создавать крепким. Электричество — это энергия. Пиро должно жечь, а крио — замораживать. Дендро требуется вытягивать жизнь, а гидро — достаточно, чтобы утонуть. Но Анемо — это воздух. Венти не нужна сила, не когда он может украсть дыхание, украсть жизнь одной лишь мыслью. Последовавший за эти бой боем трудно назвать. Не отошедший от потрясений войны-которой-еще-нет Венти может только бесстрастно наблюдать, как фатуи хватаются за горло в безуспешных попытках вдохнуть. Он обходит их, не обращая внимания на слабые из-за асфиксии попытки покарать, однако, когда последний воздух покидает легкие Синьоры, он останавливается надолго, но достаточно, чтобы пожелать своему потерянному ребенку ветрá покоя в загробной жизни. «Война-которой-еще-нет», но «Война-которая-грядет» началась с покушения Царицы на Селестию. Она проиграла, конечно, даже с собранными гнозисами, но они с верными Фатуи достаточно ослабили Селестию, чтобы Бездна сделала свой ход. Мондштадт и большая часть Тейвата были стерты с лица земли в ходе последовавшего конфликта. Ему кажется, он слышит в отдалении крики. Люди выходят из собора, привлеченные шумом. Он думает, Барбара и Джинн постараются вылечить Фатуи, в конце концов, технически, Монд и Снежная еще считаются союзниками, а сестры слишком хороши, слишком щедры. Возможно, именно поэтому они недолго продержались на войне Уже слишком поздно для Фатуи. Путешественник, сбитый с толку, смотрит на него. Он нерешительно тянется к нему, но Венти ускользает прикосновений, отступает навстречу ветру и появляется на балконе с необъятным видом на площадь. Он стоит в тени собственной статуи, и он уверен: в этом есть какой-то символизм, некая метафора или значение, которые он упускает. Буря еще не утихла, проносясь по улицам, которые Вент видел обращенными в руины очень много лет назад. Под открытым небом свободно дуют ветра, несущие голоса его детей, несущие прямое доказательство того, что они живы, его дети живы… Венти облегченно смеется, потому что война еще впереди, и тихо рыдает от отчаяния, потому, что война приближается, и его не волнует, что со стороны он выглядит безумцем, ведь война хоть и не началась, но приближается. Он должен быть мертв. И ненадолго он задается вопросом: ад это или рай? Его силуэт расплываются, когда он растворяется в ветрах и скользит по улицам, стоя при этом неподвижно. Он обнимает своих детей, прижимаясь ближе, ближе, дабы услышат биение их сердец, проникая через их легкие, чтобы почувствовать, как они дышат, отчаянно желая убедиться в их полном благополучии. Тревоги его детей отражаются в нем эхом. Ощущения, возможно, странные и удивительные, не говоря об их не самой легкой напористости. Шторм, который он менее чем намеренно призвал в своем несчастье, совсем не помогает. Мондштадт не видел таких штормов со времен падения Декабриана, и это пугает его детей. От радости и горя кружится голова, и Венти прижимает их к себе еще крепче. «Мои дети». Он шепчет, не замечая и не заботясь о том, что его слова разносятся дикими ветрами, громом рокочут по его землям. «О мои драгоценные дети!» Война еще впереди, но она настанет, и он сделает все, чтобы ее предотвратить. Он не питает иллюзий, что Селестия отправила его обратно только для собственного спасения; она отправила его как пешку. Но это неважно. Он будет их пешкой. Пока стоит Мондштадт, он с радостью сделает все, что они попросят; вплоть до убийства Путешественника. Потому что именно это он и должен сделать. Война началась с покушения Царицы на Селестию Путешественник помог Мораксу во время проверки Ли Юэ. Если бы он не вмешался, Моракс, возможно, не ушел бы в отставку. Позднее, в Инадзуме, Яэ обменяла жизнь Путешественника на гнозис Эи. Так же и в Сумеру, Натлане, Фонтейне, Путешественник сыграл свою, хоть и маленькую, роль в том, что тамошние архонты отдали свои гнозисы Царице. Если он убьет Путешественника, то хотя бы временно, но помешает планам Царицы, и кроме того… Война началась с покушения Царицы на Селестию. Царица проиграла, но ослабила Селестию достаточно, чтобы орден Бездны осмелился сделать свой ход. Бездна была сильна, но именно сестра Путешественника переломила ход событий в пользу Бездны. И верность Путешественника была повязана родством. Тейват не пережил и не переживет объединения их гнева. Убрать Путешественника — означает спасти Тейват, и Венти сейчас в идеальном положении, чтобы убрать Путешественника здесь, в самом начале пути, до того, как он объединится со своей сестрой, до того, как он восстановит свою силу, до того, как он сможет стать угрозой. Кроме того, по крайней мере именно сейчас, Путешественник ему доверяет. Он может выиграть войну еще до ее начала. — Венти! — кто-то зовет его по имени. — Эй, Венти! Он чувствует чьи-то руки на своих плечах, и этот кто-то легонько его трясет. — Венти, ты меня слышишь? Он отстраненно задается вопросом: куда пропали все остальные? Но, кажется, небо потемнело. Как долго он стоит здесь, рыдая? — Венти, что случилось? Прошли часы. Буря еще не прекратилась. Все, кто не лег спать, давно заняты поисками убежища. Почему Путешественник все еще здесь? — Венти! Как бы то ни было, на какое-то время Путешественник оставил его в покое. Мондштадт если и не остался нетронутым, то, по крайней мере, сумел избежать прямого конфликта. Скорее всего, это было просто потому, что Мондштат, как и он сам, был слишком слаб для серьезной угрозы, но ему было приятнее думать, что, возможно, только возможно, это было из-за заботы Путешественника о Монде, хотя бы небольшом беспокойстве о своем первом пристанище в Тейвате. А может быть Путешественник просто хотел увидеть его страдания. Путешественник все еще зовет его по имени, все еще держит руки на плечах и все еще пытается вывести из оцепенения. Война далеко впереди, но она грядет, и он сделает все, чтобы ее предотвратить. Ветра не успокаиваются, но затихают. И, судя по лицу Путешественника, внезапная тишина кажется ему еще ттревожней завыванья бури. — Путешественник. — Венти слышит свой собственный голос — Встретимся завтра вечером на пике Драконьего Хребта. Путешественник моргает, с изумлением глядя на него и более чем немного сбит с толку внезапной просьбой. Венти вдруг осознает, что выглядит, скорее всего, совсем неважно: слезы все еще текут по его щекам, а дрожащая улыбку слишком широко растянулась на лице. — Кажется, я знаю, как связаться с твоей сестрой. — добавляет он, и это не ложь. Дорогая родственница наверняка появится, если Венти пустит стрелу Путешественнику в сердце. Люди, ослепленные любовью и горем, совершают глупые ошибки. Смерть путешественника станет идеальной ловушкой для его сестры. Венти отворачивается, не в силах посмотреть Путешественнику в глаза, и растворяется в ветрах прежде, чем долетят до него тихие слова благодарности. В свои последние дни, когда от его гордого и вольного народа, не смотря на все старания, осталась разбитая дюжина, он сам искал Путешественника чтобы поговорить, договориться, умолять спасти оставшуюся горстку людей. Истощенный попытками защитить свой народ и потерпевший крах, он давно обратился в слабое и беспомощное дуновение ветра, и отстраненно находил в этом что-то романтическое: в конце своего путешествия вернуться к началу… Он не мог ничего предложить близнецам — у него и ничего не было, но если бы они хотели, чтобы он заплатил за свои грехи — он бы пошел на все добровольно; хотели бы его смерти — он бы перерезал себе горло; он бы служил им теми немногими силами, что у него остались; он бы пресмыкался у их ног; что бы они ни пожелали, он бы все сделал, потому что его люди были невиновны, они были детьми, были его родные дети… Путешественник смотрел на него почти с жалостью, но его сестра с усмешкой уже прошелестела ему на ухо о высокомерии богов. И тот послушно поднял меч, и Венти отстраненно подумал, что не оставил даже записки. Боже, его дети будут думать, что он бросил их, но метаться поздно — лезвие близко и… Кейа Альберих принял удар на себя. Кейа, который исчез еще в начале войны, чтобы позднее появиться в рядах бездны. Кейа, которого Венти считал предателем и до этого момента стоял в углу комнаты, бесстрастно наблюдая за происходящим, ни смотря ни на что, был одним из детей Мондштадта, сейчас лежал перед ним, истекая кровью. Из-за, него, из-за Венти. «Беги» — с последним вздохом слабо проронил Кейа И Венти, как самый настоящий трус, побежал. — Возьми бога, — донеслось со стороны Принцессы, и голос ее звучал почти скучающе — я избавлюсь от предателя. Венти едва удержался, чтобы сейчас же не рвануть обратно, не позволить ей избавиться от тела Кейи, который заслуживал надлежайшего захоронения, мог ли он хотя бы достойно проводить своего ребенка в последний путь… Меч Путешественника разрубил воздух рядом с его лицом, и реальность обрушилась на него, утопляя. Если он умрет здесь — жертва Кейи будет напрасной. Он не мог допустить, чтобы Кейа погиб зря. Он не мог вернуться к своим немногим оставшимся детям из-за преследующего его Путешественника. Вместо этого он бежал к руинам Селестии. Там его уже ждали последние из оставшихся небесных богов. Едва он переступил порог, как его схватили, помещяя в грудь песочные часы, но что бы они не планировали, было слишком поздно — Путешественник уже догнал его, и меч из зведного серебра пронзил грудь Венти. Было слишком поздно… А потом он проснулся в прошлом. …Дурин издевается над ним. Они должны встретиться здесь, на Драконьем Хребте, вдали от города, иначе его любимые дети будут покараны мгновенным возмездием Принцессы Бездны. То, что Путешественник со своей сестрой сделали в Тейвате в будущем-которого-еще-нет равносильно деяниям Венти и архонтов в Каенрии пять сотен лет назад. Дурин определенно издевается над ним. Ну, это место было уже дважды разрушено Селестией, что будет в третий раз? Он оборачивается на хруст снега под чужими ногами и видит Путешественника. Тот дрожит, но держится лучше, чем ожидел Венти. Он все еще жив, во всяком случае. Уже пора? Лицо Путешественника светится такой глупой недеждой, так решительно, так доверчиво, так отчаянно… Венти думает, что уже попросил Альбедо и других искателей приключений в лагерях покинуть это место. И задается вопросом, почему те так охотно повиновались. Он как-то раскрыл себя? — Где Паймон? — задумчиво спрашивает Венти. — Ей стало слишком холодно здесь, слева, на полпути от подъема. — отвечает Путешественник. — Ты сказал… — дыхание его сбивается, и Венти неожиданно для себя тоже начинает сбивчиво дышать — Ты сказал, что у тебя есть способ связаться с моей сестрой? …Венти недоумевает. Он был так слаб, так истощен. Как ему удавалось уклоняться от Путешественника до самых руин Селестии? Ответ, конечно же, на поверхности. Он этого и не делал. Путешественник сам позволил ему убегать. Только для того, чтобы в конце пути заколоть мечем. Но все же, позволил ему добраться. Чтобы дать ложную или последнюю надежду? Он не уверен. Он не уверен, что хочет этого знать. Венти кладет руку на Шип Небесной Стужи, привлекая внимание Селестии резкими, настойчивыми вспышками своего гнозиса. Он не сопротивляется, когда Ее присутствие вторгается в его разум, охотно отдает свои воспоминания о будущем-которому-он-не-может-позволить-наступить. Леди В Небе мычит, выглядя удивленной и гораздо более позабавленной, чем это уместно в такой ситуации, или уважительно по отношению к погибшим, которым он не может дать умереть снова, но Венти упорно держит язык за зубами. Только когда Селестия уходит, чтобы сборать силы перед грядущей войной, Венти снова гоаорит, заставив себя поднять склоненную голову и посмотреть в глаза озадаченному Путешественнику. — Я хочу… — хрипло шепчет Венти, и застывшие слезы обжигают его щеки. «Я хочу, чтобы мы могли просто начать сначала» Вети сглатывает. — Но мы не можем. — он бормочет. — Кто-то должен проиграть, чтобы сохранился мир. Это единственный способ. Он натягивает лук, одним плавным движением насаживая стрелу. — Прости, Путешественник.