…
Когда небо медленно становится таким, как будто охвачено пламенем, я просыпаюсь. Хенджина уже нет рядом. Из-за зарослей густой травы, в сумерках, не могу его разглядеть. Иду в ту сторону, где он оставил машину. Слава богу, он там. Багажник открыт, он что-то выуживает из него. Приближаюсь и слышу глухой удар, как будто что-то тяжелое вывалили на землю. — Что это? — сердце колотится и мой голос звучит уже не так уверено. Он точно вывалил что-то массивное из багажника. — Что это? — повторяет мой вопрос Хенджин и я слышу в этом вопросе не мое удивление, а усмешку. Он смеется надо мной. — Хенджини, ты пугаешь меня. Я замираю, остаюсь стоять на месте недалеко от машины. Не могу ни убежать, ни подойти. — Подойди и посмотри, — требует он. Я ничего не отвечаю и не двигаюсь. В сердце неспокойно, как будто это что-то действительно нехорошее. Сейчас Хенджини совсем другой. Меня это с самого начала поездки напрягало, черт. — Феликс, — окликает он меня и в голосе слышатся эти нервные нотки, уже знакомые мне. Из-за его голоса, который доносится до меня в полумраке я не могу пошевелиться. Внутри разрастается дикое беспокойство и животный страх из-за жуткого образа Хенджина, что сейчас нарисовало мое воображение. Теперь и этот закат, и пылающее огнем небо, не кажутся мне чем-то прекрасным. Это место меня пугает. — Феликс, блять! Я неосознанно делаю шаг к машине, обхожу ее: медленно и осторожно. Хенджин все еще там, у открытого багажника, а у его ног мешок, наспех перевязанный бечевкой. Останавливаюсь в трех метрах от него и этого мешка и чувствую этот зловонный запах. Нет, назвать его зловонным — слишком мягко. В воздухе витает аромат приторной сладости, вперемешку с тухлым запахом гнили. Это запах трупа. Мне точно знакомо это чувство. Чувство, когда этот запах впивается в тебя так, как будто имеет осязаемую форму, как будто оно живое и само дышит. Ноздри больше не улавливают никакого запаха, кроме этого — душащего и сладкого. Такой запах исходит от протухшего мяса, но, опуская глаза вниз, я понимаю, в мешке точно не мясо. Оно не может быть в таком огромном количестве. — Развязывай, — приказывает Хенджин, указывая на бечевку. — Не стану, — сразу отвечаю я и в страхе начинаю пятиться назад. Хенджин быстрым шагом направляется ко мне и, когда настигает, хватает меня за запястье и тащит к мешку. Это всего лишь мешок. Мешок, наполненный гниющим мясом, источающий сладостно-гнилостный аромат. Мой парень валит меня на землю и продолжает кричать на меня. Я уже не разбираю слов, которые он мне говорит. Под воздействием одного только страха я начинаю негнущимися пальцами развязывать бечевку. Я развязывал и чувствовал, как крупные капли слез стекают по моим щекам и падают на мои же собственные дрожащие ладони. Когда бечевка была развязана, этот трупный запах стал только сильнее. — Ну?! — кричит Хенджин. — Ну?! Что ты хочешь от меня? Почему я? Кто ты такой?.. Я не могу сказать ни слова, так сильно его боюсь. — Каждый раз одно и то же… — произносит Хенджин уже более уставшим голосом, как будто ему действительно это надоело. Что я сделал? Мне хочется у него спросить столько всего, но как же сильно я сейчас его боюсь. Он отталкивает меня в сторону, присаживается на корточки и начинает доставать из мешка это… Сначала я вижу руку, вижу настолько хорошо, как видел бы днем — бледная тонкая рука с аккуратными, но успевшими потемнеть ноготочками; затем голова, наклоненная вбок. Я вижу закрытые глаза и спокойное выражение лица. Мне кажется, эта девушка спит, но подсознательно понимаю: она не спит. Ее голова наклонена неестественно и еле держится на тонкой шее. Она же сейчас сломается, Хенджин… Наполовину, до талии тело остается в мешке. Она целая абсолютно, но на шее я вижу этот след, напоминающий след от бечевки. — Что ты сделал? — наконец спрашиваю я у Хенджина. — Боже, — он закатывает глаза, как делает это обычно. — Ты каждый раз будешь делать вид, что видишь это все впервые? Я остаюсь сидеть на уже ставшей холодной земле. — Не завидую я тебе, — он говорит мне это и засовывает «ее» обратно в мешок так, как засовывал бы в мешок обычное тухлое мясо. — Переживать все снова и снова, осознавать все каждый раз, как в первый. Когда это стало с тобой происходить? Я уже устал повторять тебе. — Что?.. — я не чувствую собственных рук и ног, даже свой голос не слышу, но четко слышу его. — Мы убиваем их. Он тычет пальцем в мешок. Я вижу, как он тычет ногтем в ее тело сквозь этот мешок и мне становится как-то нехорошо. К горлу подкатывает тошнота. — Убиваем их и закапываем тут. — Почему? — Почему? — всерьез удивляется Хенджин. — Я не знаю, ты этого хотел. — В смысле? — я не кричал, но мой голос охрип. Горло как будто скованное и теперь я искренне не понимаю ничего. Такое ощущение, что это только сон и, если я сейчас зажмурюсь, проснусь в собственной постели, но я снова тут, в этом поле. Тут так холодно. — Ты мне однажды предложил убить одну суку, окей? Я все еще не понимал. — С этого все и началось. Ни черта не понимал. — Бери ебучую лопату и иди копать....
17 июня 2023 г. в 14:21
В ясные, особо солнечные дни, мы всегда выезжали за город. Хенджин — обычно за рулем, я не любил водить, а он был поглощен этим процессом. За дорогой я никогда не отвлекал его. Когда его длинные тонкие пальцы мягко сжимали кожаный руль, он был особенно сосредоточен. Физически Хенджин был рядом, но мыслями находился так далеко от меня.
Стекла автомобиля были опущены, причем все четыре, из-за чего сильно сквозило. Я знал, что Хенджину нравится попутный ветер. Он высовывал руку наружу, навстречу ветру и, плавно перебирая пальцами в воздухе, чертил понятные только ему одному символы.
Признаюсь честно, от этого ветра у меня сильно мерзли щеки несмотря на то, что на улице было больше тридцати градусов тепла. Я предлагал ему закрыть окна и включить кондиционер, но он лишь скривил губы в неодобрительной ухмылке и сделал вид, что я и вовсе ничего не говорил.
Хенджин — хороший человек, но иногда я его откровенно не понимал. Временами он мог сделать вид, что совсем не слышит меня, но сегодня он везет меня в так полюбившееся мне место. Я давно не был в поле, далеко за городом. Я любил поля в летнее время года. Особенно, ближе к вечеру, когда становилось чуть прохладнее, хотелось просто полежать в густых зарослях травы и посмотреть на облака, уходящие вдаль и солнце, заходящее за горизонт. Я любил то время суток, когда небо становилось оранжевым, почти огненным. Это было лучше всяких походов в музеи — целая картина мира расстилалась перед твоими глазами. Когда же небо постепенно темнело, на небе рассыпался целый град звезд. Такого в Сеуле из-за ночных фонарей не увидишь.
Мы проезжали мимо маленькой деревни, а за следующим поворотом я уже видел то самое рисовое поле. За городом, вдали от высоких строений, ветер становился все более неистовым. Я нажал на кнопку, чтобы поднять стекло, уж больно сильно дуло, от ветра болели щеки и скулы.
— Феликс! — слышу я пробирающий до мурашек дерзкий и одновременно нервный голос Хенджина. — Не закрывай, черт тебя дери!
-Почему? — не понимал я.
Хенджин в ответ лишь закатывал глаза и оставлял меня без ответа. Так уже не в первый раз. Если бы я водил машину, я бы не позволял ему мерзнуть.
Мы продолжили путь до рисового поля с опущенными стеклами.
Когда, наконец, добрались до нашего места, я вышел из машины первым, отошел чуть дальше от машины и подставил лицо теплым лучам солнца. Сейчас ветра как будто и не было вовсе. Штиль. Только во время движения он яростно обжигал лицо. Я рухнул в длинную густую траву и вытянул руки вперед, прикрывая глаза от солнца. Это мой любимый момент таких наших путешествий.
Краем уха слышу как Хенджин открывает двери автомобиля. Все четыре. Приподнимаюсь на локтях, усаживаюсь на землю и смотрю в ту сторону, где осталась стоять наша машина и мой парень рядом с ней. Он осматривает колеса, заглядывает в салон. Делает круги вокруг автомобиля, но ко мне не подходит. Обычное дело. Сейчас закурит.
И действительно. Он тянется к задним карманам своих брюк, ловко вытаскивает тонкую пачку сигарет и массивную зажигалку. Закуривает, выдыхает дым в сторону. Повторяет ритуал еще несколько раз. В такие моменты я не в силах оторвать от него взгляд. Его мягкие светлые волосы мягко колышет ветер и, кажется, даже отсюда я слышу их запах — свежий, с мягкой ноткой мускатного ореха и горького аромата его сигарет.
Он бросает окурок в траву, наступает на него и первое время долго глядит себе под ноги. Поднимает взгляд, слегка прищурившись, глядит в мою сторону. Я рукой подзываю его к себе. Вижу, неохотно, но идет. Я привык к нему такому. Когда подходит совсем близко, ничего не говорю, даю заговорить ему первым, но он молчит. Садится рядом со мной в густую траву и смотрит в сторону.
— Что будем делать? — решаюсь в итоге спросить я.
— Подождем вечера, — отвечает он отстранено.
— Надо было кепки взять, — вырывается невольный смешок. — Не подумал совсем.
Снова на его лице возникает кривая недовольная усмешка. Что-то не так с его настроением, сегодня уж точно. Я не уговаривал его ехать, просто это уже стало традицией. Он всегда готовится к таким поездкам не задумываясь, хочет он этого или нет.
Он сидит, прижав колени к груди, я же решаюсь лечь. Прикрыв глаза руками, вслушиваясь в шум летнего ветра, в неровное дыхание Хенджина, хочу уже задремать, но задумываюсь, почему же он так неровно дышит. Курение, наверное, сказывается.
— Ты в порядке? — не открывая глаз, рискую и задаю еще один вопрос.
— Да, — спокойно отвечает он. — А ты в порядке?
Я слышу эту нервозность, которая идет буквально из его утробы. Это даже не вопрос. Он как будто делает акцент на каждом слове в этом своем вопросе, намекая на что-то, чего я совсем не в силах понять.
— Да, — стараюсь убедительно ответить, хотя меня и напрягает его настроение.
Он редко такой и, когда таким становится, ужасно пугает меня.