лаконизм

      Больше всего Анни ненавидела лето.       Июньское солнце слепит глаза, от ветра на руках появляются мурашки. Осталось пройти всего пару кварталов, а потом... А потом — снова унижение и тренировки без перерыва. Анни закончила пятый курс и все несколько лет до этого, пока поезд подъезжал к той самой платформе номер девять и три четверти, она долго и упорно настраивала себя на встречу с отцом. И тем не менее, всегда перед её отъездом он просил её об одном:       «Даже если весь мир будет ненавидеть тебя, я всегда буду на твоей стороне... Обещай мне вернуться.»       Анни обещает. Поэтому она и стоит напротив своего дома. Негромкий стук в дверь; Леонхарт слышит приглушённые шаги и готовится к худшему. Но она каждый год обещает вернуться и каждый год выполняет это обещание.       Дверь открывается, и на пороге стоит тот, кому обещание было адресовано. Он смотрит на Анни снизу вверх и молча отходит назад – нечто вроде пригласительного жеста. Девушка заходит в дом и ставит свои вещи на пол. Крошечные частицы пыли вздымаются и витают в воздухе.       Они сидят друг напротив друга. Отец смотрит ей в глаза, и Анни больше не отводит взгляд, как она это делала в одиннадцать лет. Ей больше не страшно. Всё ещё неприятно, но уже не страшно.       – Как твои успехи? – впервые заговорил отец. – Всё ещё не можешь догнать полукровку Аккерман?       – Да, но я одна из лучших, – автоматически отвечает Анни. – По очкам Слизерин в этом году на втором месте. Не хватило десяти баллов до первого.       – И кто же на первом? – отец помрачнел, зная заранее, что на это ответит Анни. Она промолчала, так же понимая, что он и без неё всё знает.       Тишина в этом доме была хоть и напряжённой, но куда более импонирующей Анни. С детства девиз её семьи был таков: «меньше слов, больше дела». Ценился так называемый лаконизм. В книге про Древнюю Грецию, которую ей приходилось читать в детстве, было сказано, что этот термин так назван в честь области Лаконии, находящейся в южной части Пелопоннеса. Ей не нравилось читать, но этот факт запомнился ей больше всего.       – У тебя осталось всего два года, а ситуация почти не меняется, – продолжил отец. – Я не позволю тебе быть хуже полукровки. Даже если ты из семьи так называемых «маглов».       – Я понимаю. Буду стараться.       Вечером Анни смогла выйти на улицу. На место ослепительного солнца пришёл закат, похожий на разлитое вино Мерло. Раскачиваясь на качелях опустевшей площадки, Анни чувствует, как прохладный ветер дует ей в лицо, развевая светлые волосы. Она закрывает глаза и, сжав покрепче цепи качелей, раскачивается чуть сильнее. С завтрашнего дня её ждут беспрерывные тренировки. С другой стороны, чем бы она занималась летом, если не тренировками? Единственные, с кем она обменивалась бóльшим количеством слов в стенах Хогвартса, были Райнер и Бертольд. И то не больно часто, поскольку большую часть времени Анни проводила одна, сидя в углу гостиной Слизерина. В отличие от шумного Гриффиндора, тишина здесь ценилась, хотя порой в этой гостиной проводились аристократические вечера. Несмотря на нелюбовь к скоплению людей, эти вечера Анни были по душе. На этот случай у неё было два костюма: тёмно-коричневый клетчатый брючный костюм и чёрное платье с открытыми плечами. Волосы в эти вечера Анни всегда распускала. Когда она надевала платье, Бертольд очень странно смотрел на неё и избегал зрительного контакта больше, чем обычно, а на щеках выступал румянец. Вообще из их компании только Анни по-настоящему нравились тематические вечера; Райнер куда-то уходил допоздна, а Бертольд либо уходил вместе с ним, либо оставался на вечер, но обычно сидел в углу. Кажется, приходил он только ради Анни. На последнем таком вечере, который был в самом конце мая, Бертольд вдруг сказал ей распускать волосы почаще.       Думая об особенно запомнившихся вечерах, Анни услышала скрип соседней качели. Открыв глаза, она увидела краем глаза Бертольда, сидевшего рядом.       – Давно за мной смотришь? – после недолгой паузы спросила Леонхарт.       – Не очень. Извини, я не хотел отвлекать тебя. Но качели... – Бертольд хотел что-то добавить, но замолчал. Анни тоже ничего не стала говорить.       Они оба раскачивались на качелях, внимая шуму листьев на деревьях и скрипу качелей. Как и обычно, не смотрели друг на друга. По крайней мере, Анни не могла видеть, смотрит на неё Гувер в этот момент или нет.       – Как твой отец? – видимо, он долго решался, спрашивать это или нет.       – Обычно, – Анни начала раскачиваться сильнее. – С завтрашнего дня буду тренироваться.       – Но ты ведь одна из лучших в Хогвартсе, – Бертольд начал раскачиваться вслед. – Что уж говорить о факультете.       Анни молчит. Возможно, её отец желает лучшего. Она точно не знает. но подсознательно отдаёт себе отчёт, что как только Хогвартс будет окончен, вряд ли она пойдёт работать в министерство магии или преподавать в какой-нибудь школе; точно с такой же вероятностью она не станет мракоборцем. Её способности годятся только для Пожирателей Смерти. К ним присоединятся как она, так и Райнер с Бертольдом. Однако к маглам там относятся, мягко говоря, прохладно, и поэтому ей нужно проявлять свои способности настолько, насколько ей это посильно. Поэтому практика ей важна.       Больше они не обменивались словами. Вскоре Анни спрыгнула с качелей, и Бертольд слез вслед за ней. Он жил в двух домах от неё, поэтому изредка они выходили гулять, чаще всего тем же вечером, когда улицы постепенно пустеют и начинают зажигаться фонари. Сейчас Бертольд идёт вместе с Анни до её дома в полной тишине. Им не о чем было разговаривать. Обычно связующим звеном в их общении был Райнер, но он жил довольно далеко от их квартала, хоть и приходил на неделе. Но кажется, обоих это неловкое молчание вполне устраивало. Оба находились исключительно в своих мыслях.       – Бертольд? – Анни прервала тишину, и от внезапности парень вздрогнул. А она чувствует себя непривычно: уж больно давно она не звала его по имени.       Бертольд смотрит на неё в ожидании, хотя сам не знает наверняка, сможет ли он ответить на вопрос. Леонхарт выдерживает паузу, подбирая нужные слова.       – Ты... комфортный.       Щёки парня покрылись румянцем, а сам Гувер моментально отвернулся.       – Это даже до стадии друга не доходит! – с обидой и отчаянием крикнул он и прикрыл рот рукой. Однако обида сменилась удивлением, и он повернулся обратно, услышав смешок Анни.       Она улыбается. Не широко, не натянуто и не слишком открыто — наоборот, кротко и неуверенно. В этом была своя прелесть. Бертольд очень любит, когда Анни улыбается, и первое время старался делать всё, чтобы у неё был на это повод, но это было практически невозможно. Сложнее даже, чем полёты, которые давались Гуверу хуже всех остальных предметов. А сейчас он, даже не задумываясь об этом, смог заставить Анни улыбнуться впервые за долгое время. Он тоже слегка улыбнулся, забыв о своей обиде.       – Извини, – она успокаивается, но улыбаться не перестаёт. – Мне нравится проводить с тобой время. Пусть говорить нам не о чем. Так даже лучше.       – Я рад, – Бертольд улыбается уже искренне. Такую улыбку доводилось видеть только Анни и Райнеру — самым близким ему людям. Когда-то с ними был Марсель, но теперь он учится в Ильверморни, и о нём ничего не слышно.       – Твой дом.       – Да, – Анни больше не улыбалась, но её обычное выражение лица смягчилось. – Спасибо.       Бертольд помахал ей, прежде чем она закроет за собой дверь. Теперь на улице вместе с ним были только шелест листьев, ветер и загоревшийся фонарный столб.