Стрит-флэш

Просто небольшая игра, верно? Макак абсолютно не заинтересован. Ему не нравится здесь — в центре логова Леди Костяной Демон с такими же отбитыми монстрами, как она и, ох, с ним. Как же Макаку хочется стереть эту отвратительную улыбку. Даже больше, чем покинуть злосчастное место. Мэр перетасовывает карты. Макак не следит за ловкостью его пальцев, слишком очерчено складывающих пластины друг с другом. Но зубы сводит — мыслью прикусить, заставить цепляться за край стола и его одежду. Макак хотел бы поставить его на колени. И заткнуть слишком разговорчивый, собачий рот чем-то более приятным. Наверное, только поэтому он согласился на эту паскудную игру. — Три круга, — Мэр раздаёт. И наклоняется близко — смотрит сверху вниз из-под полуприкрытых белых глаз. Макак помнит, как этот пёс вжимал его в пол. Макак бы с радостью вжал Мэра в стол. Он берёт карты и бросает один быстрый взгляд, откидывая две. Мэр забирает и снова смешивает. Макака изводит ожидание. Он отстукивает пальцами по столу. Рядом стоит принесённый кем-то бокал с водой. Такой же у Мэра, наполненный — по запаху — алкогольным коктейлем. Тот ни разу не отпил. Как же это Макака бесит. Перекручивает в желудке до спазма, липкого жара и дрожи меж пальцев. Макак стягивает ладони в кулак. Наконец-то Мэр кладёт карты. — Ты же помнишь? — Макак перетягивает их по столу ближе к себе. — Победитель выполняет желание проигравшего. Мэр смеётся — раздражающе, лающе. Но Макак признаёт — у него красивый голос. Просто нужна иная обстановка. — Какая жалкая ставка. Макак смотрит на карты, опуская обратно на стол. — Пасс. Мэр сам на то согласился. Макак собирается этим вдоволь воспользоваться — поиграться с собачкой как следует. — Я тоже, — он опускается перед ним на стул. — Вскрываемся. Мэр кладёт четыре короля и даму. Макак сдерживает порыв схватить его за запястье и сжать до скулящих всхлипов. — Каре. Он выкидывает пять последовательных карт одной масти. — Стрит-флэш. Ох, наконец-то. Эта чёртова улыбка так соблазняюще меркнет. Макак хочет вдоволь растянуть сладость победы. Он делает глоток коктейля из бокала Мэра. Прозрачный с куском лайма как украшение — слишком не в его вкусе. И не должно оставить ни пятнышка на таком красивом, драном костюме в полоску. Макак задирает бокал повыше — алкоголь стекает по лицу Мэра — за воротник и на грудь. Тот давится всем возмущением и мерзким вкусом. Хоть где-то они сошлись. Макак когтями цепляется за руку и тянет на середину стола. Карты облитые, липкие — разлетаются. И Макак затыкает его рот — до крови. Мэр стонет глухо и сладко — ласкает хныканьем уши, и корчит забавно лицо. В жгуче-опошленной гримасе. — Ты говорил, что это жалкая ставка, — Макак не может справиться с удовольствием — покалывающе-бурлящим — оскалом на губах. — А я думаю, что проигравшие собачки должны отвечать только «гав». Мэр с придыханием отплёвывается ему прямо в губы. — Ты, чёртова обезь… Макак давит клыками горло, жжёт шею — опавшим на пол галстуком и открытым нараспашку воротником. Следующим идёт пиджак. — Неправильный ответ. Он цепляет что-то особенное — лакомое, чуть левее линии кадыка. Опускает пальцы до яремной впадины — к рёбрам груди. Стискивая до натянутой кожи бок талии. Когда Мэр — под ним, на столе. Опрокинутый, как бокал, и с пальцами на макушке. Макак тянет за волосы — обнажив, царапая кожу холодным фиолетом глаз. — Я повторю вопрос ещё раз, — он тянет мучительно томно и долго. Сжимая каждый чувствительный дюйм, пока не найдёт особенную точку. Оглаживает бедро, задрав ногу. И жмёт по внутренней стороне — до надрывной дрожи и учащённого пульса. Ох, значит, прямо здесь. Мэру идёт этот отчаянно размазанный вид. И как помадным подведённые щёки в позоре. — Что говорит хорошая собачка? Мэр скулит нечленораздельное в губы. А Макак языком сбивает всякий темп и попытки бороться. Под пальцами между ног задыхаются крохи совести и гордыни другого. Макак гладит, оттягивая. И слизывает кислотное послевкусие, почти высохшее на ключицах — клыками поддевая щёку и острый кончик уха. Мэр почти мурлычет. Гремучей спесью яростного и побеждённого — глаза в глаза. Макаку хочется смеяться, проникая скорее, отвлекая цепким поцелуем в плечо клыков до крови. — Я не слышу, — его тон хозяйственный, приказной. Макак заполняет единым толчком. Рукой сдерживая противившиеся тело в грудь. Чувствуя каждый мерный вдох и пульс — слишком бездумный и беспорядочный для живого человека. — Гав… — голос Мэра хрипло тускнеет в полувыдохе. Макак улыбается сверху вниз. Призабавлено, властно и очарованно — как над щенком. — Я не слышу, — он влажным-удушливым дразнит покрасневшее ухо. — Повтори ещё раз. И под развратных шум тел — вводит лишь глубже, не терпя промедлений. До беспамятства и беспомощности, с рукой на обкусанном горле. — Г-гав, — стоны дрожат под пальцами. — Гав! Пожалуйста! Гав! Да, определённо, вот так Макаку нравится больше. Принимающее жадное тело — такого никчёмного и отвратительного Мэра. От одной мысли накатывает ещё — зарождаясь развратным голодом. — Хороший мальчик… ты кончишь для меня без прикосновений? Как настоящая псина. Макак обязан довести это тело. На игровом столе — впечатывая ладонь, пока стискивает их пальцы между друг другом. Рыча — не контролируя собственных вздохов и удовольствия. От всхлипов — мажущих дорожек солёного по лицу. Потому что так много, что нестерпимо. И хочется Мэру только дальше — ещё, без конца. Под пальцами на каждом изнеженном месте. — Да! Гав! Д-да! И теряя рассудок — без помощи рук. От одних шлепков тела к телу и доминантных движений. Макак выдыхает мокро в губы, целуя. Проигравший Мэр лежит перед ним не в силах шевельнуться. Со стёртой улыбкой с искровавленных губ. Макаку нравится. — Реванш? Он касается карты, меняя её облик под пальцами.