Новый мир ждёт

Быть посему. Я должен надеть наряд смерти.

“Now then. A new world awaits”.

      — Нихаль?       Зов, раздавшийся в бескрайней тьме — густой и необъятной, подступающей со всех сторон, — отдаётся гулким эхом, рассеиваясь в завихрениях серебристой дымки. Басим едва слышно выдыхает, по-прежнему окружённый тишиной и безграничным пространством из ничего вокруг: место, представлявшее собой ранее всепоглощающий кошмар, леденящий кровь и заставлявший сердце неистово колотиться; таящее в глубинах темноты джинна — разлагавшегося и обтянутого гнилым одеянием, являвшегося во снах — а позднее и наяву, — сколько Басим себя помнил, ныне спокойно и преисполнено умиротворением, дарящим успокоение. Под ногами привычно мерцает, переливаясь отблесками, сизый песок; пустота — Басим не знает, как иначе это назвать, — окаймляющая его, более не утаивает в себе призрачных теней — Басим наконец свободен. Он прикрывает глаза, коротко улыбнувшись.       Иной раз же Басиму чудится, словно он слышит звон золотых кувшинов, латунных ламп и расписной керамической посуды, продаваемых на базаре, зычный голос старого друга-хитреца Куна, зазывающего испить любимого имбирного чая с куркумой, и тихий шелест перелистываемых книжных страниц, оседающих на пальцах ощущением шероховатой бумаги; улавливает благоухание белого мирта, растущего в крытых пристройках домов, спасающих от вечной жары, и запахи пряностей и специй, заполоняющих людный рынок; чувствует невесомые прикосновения привозимых со всего света шёлковых тканей к лицу, ароматы дамасской розы и ветивера, раздающиеся в лавке торговки духами, и вкус спелых фруктов на губах. Басим скучает по жизни, что была у него до, и всё же… Если такова цена уговора, избавившего от джинна и приведшего к забвению, то Басим готов это принять.       — Нихаль… — Он больше её не увидит. Басим помнит.       Вспоминая свою прошлую жизнь — от уличного воришки, жившего в трущобах Анбара и довольствовавшегося парочкой стащенных за день дирхам, до того, кто смог осуществить мечту, присоединившись к Незримым, — Басим понимает, что в образах, к которым время от времени он мысленно возвращается, есть что-то ещё, чего никогда не происходило непосредственно с ним: перед взором предстают величественные города, поражающие воображение невиданной архитектурой; изобретения и механизмы, о коих Басим никогда не слышал и предназначения которых не в состоянии понять; речь и письмена, кои он разобрать не в состоянии. А ещё очень много боли, сожаления и невыносимой потери от чего-то — кого-то — важного, с чем Басим и вовсе иногда не в состоянии совладать. И тем не менее всё это словно бы случилось с ним самим. Нет… С тем, кого некогда Басим считал своим лучшим другом; с тем, кто выдавал себя за Нихаль, порой споря и не соглашаясь с доводами, но неизменно выслушивая и помогая добрым советом; с тем, кто занял теперь его место.       — Мне нужны ответы. — И, так или иначе, он их получит.       На отклик Басим не надеется — ему никогда не отвечают, — во всяком случае сейчас. Однако он не перестанет пытаться. Видения, не дающие покоя, однажды ему откроются. И Басим узрит истину.       — И что ты хочешь знать, Басим ибн Исхак? — раздаётся насмешливый голос — его собственный голос.       Слышать себя, в то же время не произнеся ни слова, оказывается настолько внезапным, что Басим непроизвольно вздрагивает. Стоило признать, он не ожидал услышать ответа столь скоро — если так можно выразиться, учитывая, сколько раз Басим пробовал дозваться до… неважно кого (кем бы тот ни был) прежде.       Темнота, ставшая за время, проведённое в пустоте, настолько привычной — безопасной главным образом, — рассеивается, пронзённая лучами, будто острейшими метательными ножами, коими Басим распарывал плоть врагов, — отовсюду льётся яркий солнечный свет. Басим прищуривается, закрывая глаза ладонью, — возвращаются звуки: трели и щебетание птиц с оперением самых дивных цветов; непринуждённый говор и переливчатый смех прохаживающихся по улицам местных жителей, завёрнутых в яркие ткани; грубые ругательства стражников, готовых обнажить клинки; нервные окрики торговцев, подгоняющих заупрямившихся ослов, нагруженных непосильной поклажей; оклики зазывал, предлагавших попробовать фиников да сладких груш.       Отняв руку, Басим осматривается: перед взором предстаёт, раскинувшись невысокими постройками из обожжённой белой глины, шумный Багдад — такой, каким Басим его и запомнил: впереди виднеется, патрулируемая бдительной стражей, неприступная стена Круглого города, защищающего — прежде всего — величавый Дворец Зелёного купола с садом, усаженным невероятной красоты цветами, и крытыми павильонами (и наверняка укрывающегося внутри украшенных бирюзовой мозаикой и узорчатой керамикой стен очередного халифа, занявшего место убитого Басимом раньше); правее виден устланный коврами ручной работы хаммам со сводчатым потолком и резными ширмами, освещёнными мягким светом изящных светильников (Басим до сих пор жалеет, что, стремясь избавиться от всех членов Ордена, не успел на мгновение замедлиться, остановившись и насладившись отдыхом, расположившись на пёстрых подушках и вдыхая аромат благовоний); позади — Басим знает точно — находится, скрытая от глаз посторонних, одна из контор Незримых: он успел хорошо изучить тесные улочки Аббасии и оттого узнаёт представшую перед ним местность безошибочно.       — Итак, Басим, я повторяю вопрос: что ты хочешь знать? — Басим переводит взор: на него, устремив внимательный взгляд тёмных глаз, смотрит он сам, терпеливо ожидая. Басим оглядывает того, кто ныне носит его имя, живёт его жизнью, замечая существенные изменения: он стал старше, определённо. Басим понятия не имеет, сколько прошло времени, что он провёл, находясь в спасительном для него забвении, — очевидно, годы.       — Кто ты? — наконец спрашивает он.       Басим многое бы хотел знать, и вопрос, им озвученный и являвшийся не самым существенным, вероятно, не тот, с которого следовало начинать расспросы. Насмешка, мелькнувшая в глубине его собственного взора, лишь подтверждает догадки Басима.       — Я — это ты, Басим. Надо полагать. — Басима подобное объяснение не устраивает.       — Кем ты был до того, как стал мной? — слегка раздражённо поясняет он. — Я видел твою жизнь — точнее, какие-то её обрывки, — поправляется Басим. — Всё это — всё из увиденного — словно происходило и со мной тоже, но ничего из этого я почти не смог понять.       — Разумеется. — Басим наблюдает, как он сам, сложив на груди руки, прислоняется к куполу мечети — и непроизвольно повторяет, — на которой они находились (раньше Басим часто приходил сюда, созерцая течение жизни в Багдаде и приглядываясь к прогуливающимся горожанам в богатых одеждах, прикидывая, удастся ли стащить у тех что-нибудь; встречал рассветы, рассеивающиеся в воздухе лёгкой свежестью, и провожал пылающие огнём закаты. Кажется, это происходило невообразимо давно). — Я поясню — со временем. Пока же это и правда выше твоего понимания. — Басим едва удерживается, чтобы не закатить глаза. — Что-то ещё?       — Как твоё имя? — спрашивает Басим. — Как к тебе обращаться? — По-прежнему не те вопросы.       — Моё прошлое имя не имеет значения: ни для тебя, ни для меня. Ныне я Басим ибн Исхак, Незримый. — Этому ответу Басим удивлён.       — Помнится, когда я видел тебя как Нихаль, тебе не особо нравилось наше братство, — напоминает Басим. — Ты был категорически против, когда я пытался присоединиться к ним, да и после тоже. Говорил, что они используют меня и прочее. Разве не так?       — Многое изменилось. — Басим видит, как губы того, кто не пожелал назвать своего имени, — его собственные губы — трогает едва заметная улыбка. — Теперь я верен братству — и продолжу впредь.       — А… Нихаль? — чувствуя, как замирает сердце, уточняет Басим — как же сильно он тоскует по ней. Басим предпочёл бы вновь видеть джинна до скончания времён, испытывая всё, что он ему причинил, повторно, снова и снова, лишь бы ещё раз поговорить с ней. — Зачем она была нужна?       — Тебе был необходим друг, и я стал им, — отвечают ему. — Однако у тебя по-прежнему есть я, пусть и выгляжу слегка иначе. — В голосе слышится отчётливая усмешка. — Можешь говорить со мной.       — Когда я звал Нихаль… звал тебя, — поправляет Басим себя, — ты не отвечал мне. Откуда мне знать, что этого не произойдёт вновь? Что я снова не стану узником места из собственных снов? — Места, попасть в которое он с радостью согласился, как только было предложено.       Басим выдерживает пристальный взгляд, направленный на него. Таков был их уговор — забытие в недрах собственной памяти взамен на отказ от своей жизни, и тем не менее…       — Ты не пленник, Басим. — Басиму кажется, что сказанное звучит искренне. — Я провёл в заточении десятки тысяч лет и знаю, каково это. — Басим вспоминает увиденное в пещере под Аламутом: рассыпающееся золотом свечение, образующее две фигуры — некто, упавший на колени и закрывающийся от ударов кого-то более сильного, имеющего над ним безграничную власть; мольбы на неведомом Басиму языке перестать; лицо, медленно приближающееся к его собственному, — нет, не его — того, кто занял место Басима. — Повторюсь: ты можешь говорить со мной, когда захочешь, — сказанное развеивает представшее перед глазами видение. — Я отвечу.       Басим кивает. Интересно было бы знать, что там произошло на самом деле.       — Что насчёт Рошан? — задаёт Басим очередной волнующий его вопрос, но совсем не тот, который хотел спросить изначально.       — А-а, твоя наставница. — Басима слегка передёргивает от того, насколько пренебрежительно это прозвучало; по правде сказать, его до сих пор снедал стыд и терзало чувство вины из-за победы в их последней битве — Басим надеется, что Рошан оправилась от раны, что он ей нанёс, пронзив сначала кинжалом, а затем и скрытым клинком плечо. Басим сожалеет о случившемся, но Рошан застила ему путь, мешая узнать правду; стоило ли оно того — Басим не ведает до сих пор. — Покинула братство. Никто не знает, где она сейчас.       — Чем занимаются Незримые; чем занимаешься ты? — Басим выследил и избавился от каждого из членов Ордена, включая возглавлявшую их наложницу халифа Кабиху, засевших в Багдаде, потому также неплохо было бы быть в курсе происходящего в братстве в данный момент.       — Кто чем. — Басим подмечает, что сам он никогда не пожимал вот так плечами при ответе словно бы на несущественный вопрос: всё же отличия между ними несомненны — неужели никто из Незримых не замечает подмены? — Что касается меня, то я взял ученика.       — Неужели? — Басим озадачен. В его представлении, ему потребовались бы ещё годы самосовершенствования, чтобы обучать кого-то, — видимо, времени и впрямь прошло немало.       — Ты должен помнить. Его зовут Хайсам. — Басим находит, что его собственный голос звучит излишне скучающе. Он точно никогда так не разговаривал.       — Мальчик, что хотел присоединиться к Незримым? — действительно вспоминает Басим.       — Именно. Между прочим, своими благими намерениями ты мог убить его. — Басим и сам это знает. Хайсам вместо удачного прыжка в стог сена мог попросту разбиться — и это было бы на его, Басима, совести. Потому Басим оставляет произнесённое без ответа.       — Откуда он? — Басим рассматривает едва видимый шрам, росчерком оставленный на щеке; подавляет возникшее из ниоткуда желание протянуть руку и прикоснуться.       — Птица, — просто отвечают ему.       — Энкиду? — Басим ошеломлён. Конечно, и ему самому было непросто поладить с ним, но спустя месяцы попыток им удалось стать неплохой командой — выходит, Энкиду единственный, заметивший, что Басим теперь вовсе не тот, кем был раньше.       — Мы нашли точки соприкосновения в конце концов. — Басим наблюдает, как его собственные пальцы невесомо проводят по шраму — как хотел сделать он сам. — Это всё?       — Пока что. — Басим оглядывает Багдад, вспыхивающий постепенно багряным в лучах заходящего солнца, неуклонно заваливающимся за каёмку дымчатого горизонта.       — Хорошо. — Не пожелавший назвать себя отстраняется от купола мечети, и Басим повторяет за ним. — Меня ожидает долгое путешествие, — ставит он в известность.       — Куда? — интересуется Басим; отчего-то новость его впечатляет — наверное, потому, что ему не доводилось бывать нигде, кроме окрестностей Самарры, Багдада и Аламута.       — Константинополь, — не вдаваясь в подробности, ответствуют ему.       Басим, удовлетворённый ответом, прикрывает глаза. Он не знает, когда вновь решится поговорить с тем, кто — Басим чувствует это интуитивно, — раскинув руки, бросается вниз с высоты, более не беспокоясь, что в следующий раз ему не ответят. Взор вновь застилает тьма.

***

      — Так значит, вы называете — называли — себя Ису и вы были ещё до появления самых первых цивилизаций. Вы те, кто пришёл раньше.       (Те, кто пришёл раньше, — это те, кто вернётся, вспоминает Басим пароль, в поисках которого ему не единожды пришлось исследовать весь Дом мудрости, чтобы проникнуть в кабинет ар-Рабису, успев при этом услышать немалое количество сплетен о знаменитой поэтессе Ариб.)       Басим наблюдает, как в отдалении Хайсам, повзрослевший и возмужавший с момента их последней — и единственной на тот момент — встречи, забравшись на невысокую лестницу, тянется к одной из множества книг на полке Великой библиотеки Константинополя. Тот, кто занимал теперь его место, сдержал слово, изредка рассказывая Басиму о своей прошлой жизни и поясняя видения, которые Басим не мог до конца понять.       — Ваш интеллект и… технологии, так ты сказал? — в разы превосходили наши, кроме того, именно вы создали нас, людей, по своему образу и подобию ради дешёвой силы — то есть, иначе говоря, рабов, а затем…       — Случилась Великая катастрофа, да. — Басим находит, что произнесённое звучит излишне безразлично, словно бы ему разъясняли донельзя очевидные вещи. — И мы, и наш мир были практически уничтожены.       — И ты… загрузил своё сознание в устройство… — Басим задумывается, пытаясь вспомнить слово, названное ему тем, кто пришёл раньше, как он решил про себя его величать за неимением альтернатив, — Иггдрасиль — верно я это назвал? (тот, кто пришёл раньше, кивает) — чтобы позже возродиться в теле человека, то есть во мне. — Басим не мог бы сказать наверняка, что считает честью подобное везение. — И вот мы здесь, — зачем-то добавляет он. В солнечном свете, проникающем сквозь широкие окна, заворожённо кружатся песчинки пыли. — И что дальше? — ещё немного подумав, спрашивает Басим.       — Дальше, — тот, кто пришёл раньше, склонившись над столом, откладывает обуглившийся и почерневший по краям от времени лист пергамента и берёт другой, пробегаясь взором по вязи сохранившихся ещё чернил, — я найду того, кто забрал у меня всё, и осуществлю наконец свою месть.       — Полагаю, подробности мне знать необязательно. — Басим провожает взглядом Хайсама, подошедшего к вошедшему в библиотеку высокому рыжеволосому мужчине. Выглядел тот необычно.       — Правильно полагаешь. — Тот, кто пришёл раньше, тоже замечает пришедшего в библиотеку. — Со временем ты и так всё поймёшь. — Он откладывает пергамент и направляется к Хайсаму. Басим привычно прикрывает глаза, окунаясь во тьму.

***

      Первое, что ощущает Басим, намереваясь поговорить с тем, кто пришёл раньше, — сковавший его холод, словно пронзающий ледяными кинжалами. Басим, бо́льшую часть жизни проведший в Багдаде — в любое время года жарком и знойном, окружённом со всех сторон барханами обжигающего раскалённого песка, — доселе никогда не испытывал ничего подобного. Он понимает, что чувствует ровно то же, что и тот, кому вынужден был уступить своё тело.       Басим осматривается: поначалу единственное, что он видит, — горы, искрящиеся снежными вершинами и простирающиеся повсюду, куда бы ни упал его взгляд. Зрелище Басима завораживает, потому он не сразу слышит тихий плеск воды, ударяющейся о сваи причала, лишь после замечая море, подступающее с другой стороны. На подмёрзших балках подвешены сети, покрытые инеем; на заледенелых досках пирса сгружены корзины со свежей рыбой. С заволочённого тяжёлыми тучами неба плавно сыпется снег, удививший Басима сильнее прочего. Он протягивает руку, подставив ладонь, однако снежинки ожидаемо проходят сквозь неё.       — Что это за место? — спрашивает Басим, но тот, кто пришёл раньше, не удостаивает ответом, ведя беседу с Хайсамом, рыжеволосым мужчиной из константинопольской библиотеки, укутанным в меха, и двумя женщинами, одна из которых — по мнению Басима, недолго за ней понаблюдавшего, — излишне шумная и привлекающая всеобщее внимание. Он лишь отрывками понимает, о чём они говорят: их слова кажутся ему знакомыми и в то же самое время совершенно нет.       Басим идёт за ними — хотя и выбора у него особого нет, потому как его словно тянет за тем, кто пришёл раньше, — когда, придя к какому-то соглашению, все направляются с причала вглубь, как решает про себя Басим, какой-то деревни, в которой они, очевидно, сейчас находились. Из слов рыжеволосого мужчины Басим также — относительно — узнал, что их, кажется, пригласили в место, называемое длинным домом. В целом так и оказывается, когда он его видит, подмечая деревянную резьбу с переплетающимся орнаментом, украшающим крышу и распахнутые настежь двери.       Внутри оказывается гораздо теплее, и Басим облегчённо выдыхает, осматриваясь: он рассматривает находящийся в центре каменный очаг, обогревающий огнём всё немалое пространство длинного дома; столы, уставленные всевозможными яствами; дощатые стены, увешанные шкурами и рогами оленей и выставленными словно бы напоказ щитами и топорами; слышит довольный смех и хмельные песни.       Басим не успевает рассмотреть всего, вынужденный вновь последовать за тем, кто пришёл раньше, возмущённый до глубины души, когда рыжеволосый мужчина достаёт из закромов скрытый клинок — получить который возможно, лишь официально став Незримым, пройдя долгое обучение, — преподнесённый тому, очевидно тем, кто пришёл раньше, а тот, в свою очередь, направляется обратно на овеянную морозом улицу, чего Басим решительно не хотел, и показывает женщине, привлёкшей на причале внимание Басима, как им пользоваться. Женщина же ко всему прочему отказывается прятать клинок, заявив, что не собирается носить его скрытно и совершать ошибку их братства, лишившись безымянного пальца, как у них было принято, отчего ещё сильнее начинает раздражать Басима излишней самоуверенностью.       — Где мы? — настойчиво повторяет Басим, когда тот, кто пришёл раньше, возвращается в длинный дом и садится на скамейку за стол, оставшись в одиночестве.       — В Норвегии. — Тот, кто пришёл раньше, пододвигает к себе пышущую жаром тарелку. — Предположу, ты никогда не видел ничего подобного в Багдаде.       — Никогда, — соглашается Басим. — Ты понимаешь их речь? — интересуется он.       — Понимаю ли я их примитивный язык? — Тот, кто пришёл раньше, усмехается. — Само собой. Думаю, со временем начнёшь и ты. Не забывай, мы с тобой — едины. — Басим и сам подмечает, что всё лучше и лучше разбирает слова, долетающие до него. Времени и впрямь потребуется не так уж и много.       — Кто это? — спрашивает Басим, указывая на рыжеволосого мужчину, ведущего беседу с Хайсамом в отдалении.       — Его зовут Сигурд, — отвечает тот, кто пришёл раньше, и голос его звучит несколько неприязненно, — и он крайне для меня важен. Быть может, позже объясню почему.       — А женщина? — интересуется Басим, не видя её, но отчётливо слыша за спиной хриплый смех. Он не поясняет, кого именно имеет в виду, однако тот, кто пришёл раньше, и без того понимает.       — О, это…       — Басим! — Басим вздрагивает, не сразу осознавая, что обращаются не к нему, а рука женщины властно опускается на плечо того, кто пришёл раньше. — Вижу, твой рог пуст. Эй, налейте другу Сигурда мёда!       — Эйвор. — Тот, кто пришёл раньше, кивает, подставляя рог (в который кто-то тут же щедро плеснул янтарной жидкости), обращаясь и к ней, и отвечая на вопрос Басима одновременно. — Эйвор Варинсдоттер, известная также как Сестра Волка. Благодарю.       — Слишком официально, Басим. Много чести, но я не против. — Эйвор фыркает, присаживаясь рядом. Склоняется ближе, заговорщически произнося: — Кажется, я всё-таки не нравлюсь твоему ученику.       — Не вини его. — Басим подмечает, что тот, кто пришёл раньше, в разговоре с остальными мастерски копирует его собственное поведение и манеру речи, оттого, видимо, никто не замечает, что он вовсе не тот, за кого себя выдаёт: с самим Басимом он взаимодействует совершенно иначе — вероятно, так, как вёл себя в своей прошлой жизни, говоря чуть надменно и растягивая слова. — Хайсам верно следует кредо нашего братства и полагает, что его тайны необходимо тщательно охранять. — И в этом Басим совершенно согласен с Хайсамом, не уверенный, что стоило преподносить Эйвор в качестве дара скрытый клинок. — Уверен, со временем он изменит своё мнение.       — Как скажешь, Басим. — Эйвор приподнимает свой рог, и тот, кто пришёл раньше, отвечает тем же.       Теперь, находясь рядом с Эйвор в непосредственной близости, Басим может лучше её рассмотреть: Эйвор высокая и, вероятно, очень сильная; она говорит громко, порой ехидно и слегка властно; на щеке у неё глубокий шрам, как, вероятнее всего, решает Басим, и по всему телу; светлые волосы Эйвор собирает в замысловатые косы, а на её голове изображён символ ворона, крайне Басима заинтересовавший. На шее Басим замечает давно зажившую рваную рану, оставленную, несомненно, клыками дикого зверя — волка, возможно. В целом Эйвор, за некоторым исключением, Басиму скорее импонирует, нежели нет, не считая выходки со скрытым клинком, красующимся на всеобщее обозрение на её левой руке, находит он, вглядываясь в прищурившиеся от смеха глаза в ответ на что-то, сказанное тем, кто пришёл раньше, затемнённые, словно бы сажей.       Вскоре к ним подсаживаются Сигурд и Хайсам, поглядывающий на Эйвор отстранённо-вежливо.       — Пейте, друзья, — говорит Сигурд, — пейте и наслаждайтесь пиром. Сегодня мы празднуем наше возвращение из далёких земель и чествуем Эйвор. — Он поднимает рог, на что Эйвор с ухмылкой кивает. — Сколь!       — Сколь! — раздаётся из каждого уголка длинного дома — голос Эйвор звучит громче всех.       — Наша вера запрещает нам употреблять алкоголь, — всё так же вежливо, но твёрдо произносит Хайсам, жестом руки отказываясь от протянутого рога.       — Басим явно с тобой не согласен. — Эйвор хмыкает, наблюдая как тот, кто пришёл раньше, делает глоток. Басим, следуя собственным убеждениям, тоже никогда не пил спиртного, с удивлением чувствуя, будто это он сам вливает сейчас в себя мёд, ощущая жжение в гортани, теплом разлившееся в груди. Нечто совершенно новое, ранее им не испытываемое, и в глубине души Басим не сказал бы, что ему не нравится.       — Хайсам прав. Отчасти, — изначально не собираясь отвечать, но понимая, что все взгляды устремлены на него, говорит тот, кто пришёл раньше. — За закрытыми дверьми можно всё.       Хайсам, поджав губы, не комментирует, но кивает, более не споря. Басим же вновь осматривает длинный дом, не прислушиваясь к беседе, становящейся всё более шумной — или же шум был только в его голове, — наслаждаясь звучащими песнями, треском огня в очаге и разглядывая быт и убранство северян — диковинное, состоявшее сплошь из дерева, но, на его вкус, простоватое и отчасти грубоватое.       — Говорю тебе, Ёрмунганд опоясывает весь мир! — Басим возвращается к разговору, слегка опешив от удара кружки, с грохотом опустившейся на столешницу и расплескавшей мёд.       — Мировой Змей? — уточняет Хайсам чуть скептически, однако тактично смотря на мужчину, подсевшего к ним за стол, пока Басим не был вовлечён в беседу. Женщина с каштановыми волосами, тоже присутствовавшая на причале и севшая по другую сторону от Эйвор, что-то увлечённо шептала ей на ухо.       — Именно! — Мужчина утирает губы тыльной стороной ладони. — Или ты мне не веришь? — рыкнув, спрашивает он.       — Даг, дружище, — Сигурд, посмеиваясь, похлопывает мужчину по плечу, — их вера отлична от нашей. Думаю, Хайсам может многое рассказать тебе, во что не поверишь ты.       — Да плевать, просто не оскорбляй наших богов, друг Сигурда, — угрожающе рычит Даг; хватает вновь кружку, делая внушительный глоток.       — Я и не думал, Даг, — примирительно произносит Хайсам. — Но в нашем писании действительно не упоминается подобного, отчего я и выразил своё удивление. — Даг лишь машет рукой. Поднимается и, чуть пошатываясь, направляется в сторону дверей, ведущих из длинного дома.       Эйвор переглядывается с Сигурдом, иронично приподняв бровь от выходки Дага, поймав ответную полуухмылку, и снова переводит взор на женщину с каштановыми волосами, сидящую рядом с ней. Кивает ей, чтобы та продолжала начатый рассказ, по-прежнему ведущийся шёпотом.       — Значит, существует Девять миров, и наш называется Мидгард, — подаёт голос тот, кто пришёл раньше, продолжая беседу. Басим обращает всё своё внимание на него. — Есть также Ётунхейм, Ванахейм, Хельхейм, Альвхейм, Нифльхейм, Муспельхейм, Свартальфахейм, хм… — Басиму остаётся лишь удивляться, как он вообще смог это запомнить; Хайсам, похоже, думал так же, всё сильнее хмурясь при перечислении. — Ещё Асгард, верховным правителем коего является…       — …является Один. Всеотец, — мгновенно вклинивается Эйвор, до этого кивавшая при упоминании каждого из миров, успевая тем не менее одновременно с этим слушать сидевшую рядом женщину. Она вновь подливает себе мёда. Басиму кажется, что Эйвор способна перепить всех находящихся в длинном доме. — Рандви, продолжай! — Женщина с каштановыми волосами плавно поднимается, обходит стол и садится рядом с Сигурдом; тот сразу же приобнимает её, из чего Басим делает вывод, что те или явно очень близки или же и вовсе женаты — скорее всего, второе.       — Однажды Один убил инеистого великана Имира. — Рандви чуть ближе прижимается к Сигурду, но взор её устремлён лишь на Эйвор, и Басиму чудится, будто обращается она опять только к ней. — После чего сотворил из него мир, — обводит Рандви пространство рукой.       — Вместе с братьями Вили и Вё, — поправляет Эйвор, — не единолично, хотя кто его знает… — пожимает она плечами, прикладываясь к рогу. — Сигурд!       — Всеотец правил мудро и был почитаем во всех Девяти мирах, — продолжает Сигурд; Басим видит, как тот, кто пришёл раньше, недоверчиво приподнимает бровь, но замечает это, судя по всему, лишь он один. — Он ездил на восьминогом коне Слейпнире и следил за всем, что происходит во всех Девяти мирах, при помощи Хугина и Мунина — воронов, обо всём ему сообщающих. — Басим, пытаясь внимательно слушать, время от времени возвращается к тому, кто пришёл раньше, подмечая, что с каждым словом взгляд его становится всё более скептичным.       — У Всеотца лишь один глаз, Хайсам, представляешь? — тем временем хмыкает Эйвор. — Знаешь почему? — И, не дожидаясь ответа, продолжает: — Он отдал его Мимиру — стражу источника мудрости, чтобы испить из него мёда знаний.       — И не получил того, чего хотел, — говорит тот, кто пришёл раньше. Басим снова устремляет взор на него, как, впрочем, и остальные.       — Вижу, ты всё-таки кое-что знаешь, Басим, — Сигурд усмехается.       — Кое-что слышал, — соглашается тот, кто пришёл раньше, покачивая рог; Эйвор, уже не спрашивая, подливает ему мёда, получив благодарственный кивок в ответ.       — Да-а? — с интересом переспрашивает Эйвор, наливая и себе тоже. — Тогда, может, слышал и о том, как Один, пронзив себя копьём, повесился на Мировом древе, которое мы именуем как?.. — смотрит она на него испытующе.       — Иггдрасиль, — усмехнувшись, произносит тот, кто пришёл раньше. — Признаться честно, эту историю слышу впервые, — говорит он. — И что там было дальше?       — Дальше, — продолжает Эйвор, — Всеотец провисел так девять дней — символично, не находишь? — после чего…       Басим, уже слышавший это название, удивлён, что ныне, столько лет спустя после исчезновения Ису, оно используется северянами, гадая, сопоставима ли история, рассказываемая Эйвор, с той, что могла бы происходить во времена так называемых тех, кто пришёл раньше, или же до людей дошли лишь обрывки названий, фигурировавших в жизни некогда величайшей цивилизации, облечённые северянами в совершенно иную форму и обросшие из-за их веры новыми невероятными подробностями, не имеющими никакой схожести с действительностью.       — Занятно, — говорит тот, кто пришёл раньше, когда Эйвор заканчивает. — Есть что-то ещё, что нам с Хайсамом необходимо знать об Одине?       — У Одина было много сыновей, — начинает Рандви, когда Эйвор не отвечает, задумавшись, что ещё она могла бы поведать. — Поэтому, наверное, Рагнар так мечтал о сыновьях, — добавляет она, на что Сигурд понимающе кивает. — Вы могли слышать о могучем Торе, мудром Тюре, предвидящем будущее Хеймдалле и прекрасном, как свет и весна, Бальдре. — Басиму эти имена, как, вероятно, и Хайсаму, ни о чём не говорили, однако тот, кто пришёл раньше, при упоминании последнего едва слышно усмехается. — Увы, Один потерял его, — с лёгкой печалью в голосе произносит Рандви.       — Что произошло? — спрашивает Хайсам, кажется, донельзя увлечённый рассказом. Про себя Басим мог бы сказать то же самое — не из-за сути истории, а от реакции того, кто пришёл раньше, за которым неотрывно наблюдал, чтобы понять, что из сказанного могло оказаться правдой.       — Тот, кого Один считал другом и называл своим братом, виновен в его смерти, — поясняет Сигурд. — Имя ему…       — Локи, — перебив, говорит Эйвор, похоже, желая рассказать всё единолично — причём исключительно Хайсаму, который, кажется, и не против, устремив всё внимание на Эйвор. — Локи известен хитростью и коварством, а ещё достижением собственных целей всевозможными обманными путями. За смерть Бальдра Один велел приковать его к скале; говорят, он также приказал поместить над Локи змею, капающую на его лицо ядом, принося тем самым невыносимые страдания, — хмыкает Эйвор.       Тот, кто пришёл раньше, переводит на Эйвор нечитаемый взгляд. Басим же отчего-то вновь вспоминает увиденное в пещере под Аламутом.       — Некоторые считают, что Локи удалось освободиться и бежать, — произносит Сигурд, — другие же, что Локи до сих пор там — и будет находиться, пока не настанет Рагнарёк.       — Рагнарёк? — уточняет Хайсам.       — Великая катастрофа, — произносит тот, кто пришёл раньше. Картина в голове Басима выстраивается воедино.       — Конец всех Девяти миров, — подтверждает Эйвор. — Но перед этим настанет Фимбулвинтер. Это, Хайсам, — опережая вопрос, говорит она, — свирепая зима, длящаяся три года и предзнаменующая Рагнарёк. Может, Фимбулвинтер уже наступила, — усмехается Эйвор, кивая на дверь, распахнувшуюся от ледяного порыва ветра, запорошившего порог снегом. — Ведь, как известно, приходит она после смерти Бальдра. А может, и нет, — добавляет она, подмигнув Хайсаму.       Басим, не привыкший к стуже, непременно поёжился бы от хлада, ворвавшегося в помещение и овеявшего того, кто пришёл раньше, а значит, и его самого, если бы это могло хоть как-то помочь. Рагнарёк однажды действительно наступил, из чего следует, что и рассказанное Эйвор, Сигурдом и Рандви тоже может оказаться правдой — пусть и более реалистичной, считает Басим, решив, что об этом тоже следует поинтересоваться у того, кто пришёл раньше.       — Ну а пока Рагнарёк не настал… — тем временем Сигурд встаёт, подняв рог. — Выпьем! Сколь!       — Сколь! — вновь раздаётся во всём длинном доме. Тот, кто пришёл раньше, в этот раз свой рог не поднимает.       Они расходятся лишь под утро — захмелевшие и навеселе. Под конец Басим замечает, что Хайсам и впрямь стал относиться к Эйвор куда благосклоннее, расспрашивая её о тех или иных моментах, его заинтересовавших. Басиму кажется, что неровен час — и тот обязательно предложит ей присоединиться к Незримым.       — Ты спрашивал, как можешь ко мне обращаться, — говорит тот, кто пришёл раньше, взглядом провожая Эйвор, кажется, не думающую заканчивать веселье и зазывающую Хайсама продолжать, на что тот учтиво отказывался. Он поворачивается к Басиму. — Зови меня Локи.

***

      В лицо ударяют брызги моря, оседая на коже солью, и Басим надеется, что Локи, устремивший взгляд на прозрачный горизонт и державшийся за искусно вырезанную из дерева голову дракона с раздвоенным языком, венчавшую нос драккара, постоит так ещё немного, давая ему возможность ощутить то же, что чувствовал сам. Над ними, расправив крылья, парит Энкиду; ворон Эйвор Сюнин, расположившийся на сложенном парусе, следит за ним жёлтым глазом.       — Тор благоволит нам, брат, и не бьёт сегодня молотом по наковальне. — Эйвор, попутно отдавая приказы, приближается к Сигурду. Басим решает, что тем самым она объясняет штиль, сопровождавший их весь путь. — Добрый знак, — подтверждает Эйвор его догадки.       За время, проведённое в обществе северян, Басим многое узнал и об их богах, и об их вере, о коих они любили сказывать как на многочисленных пирах, так и в повседневной жизни, находя рассказы довольно увлекательными. Наиболее всего, конечно же, ему был интересен Локи. Сам же Локи в такие моменты предпочитал отмалчиваться, не комментируя, и только по едва заметной усмешке, сокрытой от остальных, Басим понимал, сколь внимательно он слушает. На расспросы Басима, что из поведанного действительно происходило, а что — нет, тот отвечать категорически отказался, ограничиваясь только пояснениями об Ису, но не о себе, позже и вовсе в такие моменты Басима попросту игнорируя. Басим в конце концов перестал настаивать, и без того зная, что однажды и сам обо всём поймёт из воспоминаний Локи, что всё больше открывались ему.       — Эйвор. — Сигурд, находившийся в прекрасном расположении духа, должно быть, по причине, озвученной Эйвор, кивает ей. — Я с нетерпением ожидаю встречи с сынами Рагнара и благодарен богам, что они не посылают нам испытаний.       — Итак, Англия… — Басим переводит взгляд на Локи, не обращавшего внимания на Эйвор и Сигурда, начавших строить планы, ожидавшие их по прибытии. — Бывал там?       — Не доводилось. — Локи выставляет руку, подзывая орла, и Энкиду, пронзительно вскрикнув, пикирует и плавно приземляется, уцепившись острейшими когтями за предплечье Локи. — Как я и говорил, в итоге мы поладили, — произносит он, поглаживая Энкиду по клюву.       Басим же вспоминает, что у Нихаль тоже не получалось найти с Энкиду общего языка, — не учитывая, конечно, того, что он и вовсе не должен был её видеть. Басим сожалеет, что сам не может прикоснуться к Энкиду, пусть — совсем слегка, — и ощущает, как пальцы Локи проводят по мягкому оперению.       — Кто такой Рагнар? — спустя некоторое время спрашивает Басим, слыша, как поскрипывают дубовые доски драккара под тяжёлыми шагами Эйвор.       — Понятия не имею, — пожимает Локи плечами. — Но имя, надо сказать, на слуху, — говорит он, с чем Басим согласен, тоже не единожды слышавший его упоминание: особенно ему запомнилась история об отрубленных головах, повешенных с подачи Рагнара на драккар для большего устрашения врагов. — Эйвор, — обращается Локи к Эйвор, что-то доказывавшей Дагу и рьяно ударившей кулаком по ладони, стоило Локи к ней обернуться; Эйвор мгновенно забывает о Даге, тоже разгорячённом от спора, неизвестно когда успевшего начаться, — расскажи, чем известен Рагнар и почему вы ищете встречи с его сыновьями.       Басим успевает подумать, что Локи стоило задаться этим вопросом прежде, чем связываться с северянами и следовать всюду за ними. Впрочем, и ему самому не мешало бы наконец узнать об истинных планах Локи, так им и не пояснённых.       — Рагнар Лодброк, Басим, — ярл, а позже и конунг Каттегата, — с готовностью поясняет Эйвор, оттолкнув Дага, намеревавшегося продолжить, и приближается к Локи, — известен тем, что открыл для нас земли Англии — хотя никто не верил ни ему, ни вообще, что по ту сторону моря что-то есть, — обводит она рукой пространство, состоявшее сплошь из воды, — используя для навигации устройство, преподнесённое ему каким-то путешественником. А Англия, как ты понимаешь, — источник нескончаемых сокровищ и всевозможных богатств, — Эйвор хмыкает.       — Уже прикидываешь, сколько набегов сможешь совершить, Эйвор? — усмехается Локи.       — И это тоже, Басим, — Эйвор, ухмыльнувшись, кивает. — Говорят, христиане относят всё своё золото и серебро в дом их Бога… соборы и храмы, кажется, поэтому нам даже искать не придётся. Но прежде всего, как и Сигурд, — посерьёзнев, произносит она, — я хочу найти пристанище для наших людей, освобождённых от гнёта Харальда.       — Достойная причина для того, чтобы покинуть Норвегию, — соглашается Локи.       — Именно. Сыны Рагнара же, как Сигурд надеется, помогут нам там обустроиться, — говорит Эйвор.       — Цели Сигурда — и для меня превыше всего. — Локи, приложив руку к груди, слегка наклоняется вперёд. Басиму же думается, что только он понимает, сколь неискренне в действительности сказанное звучит. — Сделаю всё возможное, чтобы помочь вам в осуществлении вашей мечты.       — Рада слышать, Басим. — Эйвор, хлопнув Локи по плечу, разворачивается и вновь подходит к Дагу, чтобы возобновить возникшую между ними дискуссию; Басим считает, что ей непременно и всегда необходимо оставить последнее слово за собой.       Позже Басим узнаёт, что они прибывают в место под названием Рейвенсторп, расположенное на берегу тихой реки, не найдя сынов Рагнара — кем бы тот ни был на самом деле, — но решив там обосноваться, постепенно обустраивая селение. Дела Локи, как и он сам, его по-прежнему отчасти интересовали, однако тот, как и прежде, не спешил ими делиться, поэтому он не вступал с ним в диалог, лишь изредка появляясь и слушая разговоры, дающие ему понять, что происходит в тот или иной момент. Англия же Басиму нравилась.       Отличная от жаркого Багдада, заметённого песками, и студёной Норвегии, погребённой под снегами, Англия являла собой относительно тёплый край с плодородными землями, засеянными овощами, обширными полями, тянущимися на многие мили, чистыми реками, сверкающими, словно драгоценности в солнечном свете, деревьями, украшенными золотистой и багряной листвой, но с враждебно настроенными к северянам местными жителями («Чёртовы даны!» — плевались те вслед северянам), религия коих была отлична от той, в которую некогда верил Басим, и от той, в которую верили сами северяне. Локи же находил христиан занимательными, с интересом узнавая их собственные взгляды на суть вещей, при этом невзначай внося сомнения в убеждения наводящими вопросами.       По большей же части Локи занимался тем, что путешествовал по Англии, помогая Эйвор и Сигурду заключать выгодные союзы в Нортумбрии, Мерсии и Уэссексе, или же продолжал обучать Хайсама, выслеживавшего членов Ордена, обосновавшихся и здесь тоже, иной раз сопровождая его, — Басим ловил себя на мысли, что скучает по временам, когда и сам делал то же самое, прячась в тени, чтобы нанести сокрушительный удар скрытым клинком, затем добивая наверняка.       Кроме того, Басим подмечал великолепие соборов и храмов, возведённых, несомненно, настоящими мастерами своего дела: иной раз, находясь с Локи где-то неподалёку или внутри, он наслаждался лучистым светом, льющимся из цветных витражей, освещающих огромное пространство; рассматривал искусные орнаменты витых колонн и высоких окон; изучал мраморные переплёты сводов и опор, поддерживающих узорчатые потолки; поражался реалистичности скульптур, украшающих фасады.       Локи же, судя по всему, не видел в этом ничего примечательного, и в глубине души, быть может, Басим был с ним согласен, прекрасно зная, какие строения возводили Ису, однако же не переставая тем не менее восхищаться миром, который уже успел увидеть благодаря Локи.       Как Басим и считал, Хайсам однажды действительно предложил Эйвор вступить в братство, на что та категорически отказалась, пояснив, что не собирается действовать из тени — Эйвор, как Басим успел заметить, сражалась исключительно открыто и всегда шла напролом, отрубая врагам головы и конечности топором и ломая им кости щитом, дабы заявить о своём присутствии. Басима, предпочитающего убивать скрытно, её манера ведения боя, лишённая какого-либо изящества, отчасти покоряла.       Помимо прочего, Басим, успевший немало изучить как воспоминания Локи, так и его самого — личность и характер прежде всего, — но никак не подобравшийся к сути, приведшей того на путь мести, скрываемой от Басима, замечает, что тот проводит немало времени с Эйвор, беседуя с ней совершенно о всевозможных вещах и, кажется, действительно воспринимая её как равную — чего нельзя сказать об остальных, считавшихся Локи недостойными уровня его интеллекта Ису. Если бы не цель, преследуемая им, — в коей Эйвор, вероятно, тоже как-то могла ему помочь — Басим посчитал бы, что Локи считает её кем-то вроде друга. Эйвор, в свою очередь, иной раз называла его братом, чему тот совершенно не возражал.       — Вся наша жизнь переплетена нитями норн, Басим. — Эйвор, залитая кровью, довольно кидает золотую чашу в позолоченный сундук, наполненный серебром. — Урд, Верданди и Скульд, с коими советовался даже сам Один, ведают всё.       — То есть ты веришь, Эйвор, что твоя жизнь уже предначертана; что не ты управляешь ею? — Локи, согласившийся сопроводить Эйвор в набег, участия, однако, не принимавший, а лишь наблюдая со стороны, бросает на неё снисходительный взгляд.       — Нет, не верю, — Эйвор хмыкает. — Боги ведут меня, но своей жизнью управляю лишь я. Но ты ведь просил меня рассказать побольше о нашей вере, — усмехается она, — вот я и рассказываю.       Локи возвращает усмешку. Тем самым, по мнению Басима, Эйвор и нравится Локи, одна из немногих действующая собственным умом, в отличие от остальных, полагавшихся исключительно на высшие силы.       И всё шло своим чередом, покуда Сигурд, с подачи короля Альфреда — правителя Уэссекса, не оказывается в плену у Фулке, называемой всеми вокруг не иначе как еретичкой.       И пока Эйвор делает всё возможное, чтобы вызволить брата, Басиму кажется, что для Локи, ненавязчиво предлагавшего Эйвор любую посильную помощь, подобное положение вещей донельзя выгодно.       — Кровавый орёл, вот что я сделаю с Альфредом, когда доберусь до него! — Басим, до этого не прислушивавшийся к текущему неспешно разговору, рассматривая Алчестерский монастырь (довольно скромный по сравнению с величием и красотой соборов в Винчестере, однако тоже стоивший внимания), близ коего они расположились, переводит взгляд на темноволосого мужчину, усеянного шрамами, которого, как он знал, звали Ивар, — кажется, тот был самым младшим из сыновей Рагнара, коих Сигурду и Эйвор всё же удалось отыскать. — Кстати, Эйвор, интересный топор, что за кузнец его создал? Выглядит так, словно сами дверги выковали его. Неужто Ивальди приложил к нему руку?       — Нашла. В руинах на севере Йоркшира, — хвастается Эйвор, поудобнее перехватывая отливающий золотом в сполохах разведённого костра двуручный топор. — Назвала его топором Лагерты, — сообщает она, кажется, рассчитывая на определённую реакцию.       Ивар недобро прищуривается.       — Ты сейчас серьёзно? — наконец спрашивает он. — Нет, правда серьёзно?       Эйвор, добившаяся, чего хотела, смотрит на Ивара с вызовом; вероятно, она всё ещё злилась на него после того, как тот убил брата короля Родри, ни с кем не посоветовавшись и сорвав заключение мира, выгодного для всех.       — Во имя Фрейи… Ивар, перестань, — начинает Уббе — ещё один из сыновей Рагнара, но Ивар перебивает:       — Лагерта убила мою мать, забыл? — выплёвывает он. Уббе только устало вздыхает, проведя рукой по лицу, расписанному рунами. — Пообещала, что отпустит её, а сама выпустила стрелу ей в спину. И ты просишь меня перестать? — Ивар приподнимается, но Эйвор властно усаживает его на место, и бровью не поведя на возникшую вспышку гнева.       По мнению же Басима, Ивар был слегка неадекватен, оттого он не мог взять в толк, почему с ним вообще ведутся какие-либо дела.       — Совершённое Лагертой не отменяет того, что она была величайшей воительницей, — говорит Эйвор; в голосе её слышится угроза. — Дева щита, на которую я равнялась. Поэтому мне глубоко насрать на твои обиды, Ивар. Когда чертоги Одина распахнутся передо мной и я войду в Вальгаллу, то первым же делом выпью с ней крепчайшего мёда, а после мы сойдёмся в безудержной битве.       — Получается, — тянет Локи — и только Басим слышит в его голосе скептичные нотки, — не давая Ивару продолжить спор, — ныне Лагерта в Вальгалле с Рагнаром, так?       — Так, — бурчит Ивар; его рука, сомкнувшаяся на рукояти топора за спиной, неохотно разжимается.       — Но Рагнар не погиб в бою с оружием в руках, — Локи едва заметно усмехается, что тоже замечает только Басим. — Кажется, я слышал, что саксы во главе с королём Эллой сбросили его в яму со змеями. При всём моём уважении к подвигам вашего отца, — обращается он к Ивару и Уббе, — но разве это является достаточным основанием для того, чтобы попасть в Вальгаллу?       — И ко мне, и ко всем моим братьям Один явился лично, поведав, что отец в Вальгалле, — спокойно отвечает Уббе. — Его, как ты сказал, подвиги являются достаточным основанием.       — Вот как, — чуть удивлённо отзывается Локи. — Вам явился Один…       — Можешь не верить, — Уббе реагирует на удивление равнодушно, в отличие от Ивара, готового вновь вскинуться от нанесённого, теперь уже Рагнару, оскорбления, — но так оно и было. — Басиму же, по правде сказать, слова Уббе тоже не кажутся убедительными.       Локи не продолжает, взяв ветку и помешивая угли в костре. Эйвор, сидя на земле и прислонившись к упавшему бревну, отпивает из бутылки, устремив взор в чернеющее небо; закинув ногу на ногу, она скучающе покачивает носком сапога. Однажды Басим подумал, что Эйвор способна перепить всех, — в Англии он убедился в этом не единожды, когда она путешествовала с Локи, наблюдая за тем, как Эйвор заваливается в каждый встреченный ей на пути захудалый трактир, участвуя в состязании выпивох, неизменно одерживая победу, приносящую ей сотню-другую серебра. Ивар переводит злобный взгляд с Эйвор на Локи и обратно. Уббе лишь покачивает головой, наблюдая за братом. Басиму думается, что Локи нашёл их беседу забавной, но из-за темноты никто, кроме него, не увидел приподнятых уголков губ. Локи говорил, что никакой Вальгаллы, о которой при каждом удобном случае упорно твердили северяне, не существует. Басим ему верил.       — Рагнар отказался от вашей веры. Был крещён, — вдруг произносит Локи, прерывая тишину. — Это Один тоже посчитал неважным? — Эйвор, встрепенувшись, отрывает взгляд от неба, с интересом всматриваясь в Ивара.       — Выходит, так и есть, — кивает Уббе. Ивар же не реагирует.       — Зачем Рагнар это сделал? — На этот раз Эйвор и впрямь удивлена, переводя взор то на Ивара, то на Уббе. — То есть, конечно, каждый об этом знает, но каковы истинные причины?       — Ты ведь слышала о Флоки, Эйвор? — спрашивает Ивар; Басим подмечает, что отходил Ивар столь же быстро, как и заводился, говоря на сей раз уже более спокойно, — или же сейчас ему было невыгодно искать ссоры с Эйвор, взявшей на себя обязанности ярла в Рейвенсторпе во время отсутствия Сигурда.       — Естественно, я слышала о великом кораблестроителе Флоки, — оскорблённо произносит Эйвор — скорее деланно, нежели всерьёз. — Флоки построил для Рагнара драккар, на котором тот впервые прибыл в Англию.       — Верно. Так вот, Эйвор, Флоки всегда говорил, что причина этому только одна, — напряжённо произносит Ивар.       — И какая же? — спрашивает Локи, когда Ивар излишне долго молчит, не продолжая. Басим же осознаёт, что вслушивается в разговор, затаив дыхание.       — Ательстан. — Ивар бросает свою бутылку в костёр; раздаётся звон битого стекла, и огонь вспыхивает ярче.       — Монах из нортумбрийского монастыря, которого Рагнар привёз в Каттегат? — силясь припомнить, уточняет Эйвор, отмахиваясь от полетевших к её лицу искр.       — Сначала в дом, где жил с Лагертой, Бьёрном и Гидой, — поправляет Уббе. — Только затем в Каттегат, когда стал ярлом. Так, кажется, всё было, Ивар?       Ивар не отвечает. Басим думает, что тот больше ничего не скажет, но Ивар вдруг произносит:       — Флоки всегда говорил, что любил Рагнара больше, чем Ательстан, — Ивар криво усмехается.       Дальше разговор не продолжается; тихо потрескивает костёр, устремляясь в бездонный колодец ночного неба. Басиму же есть о чём подумать.       — Что это значит? — позже спрашивает Басим, иной раз мысленно возвращаясь к произошедшей беседе. — Я ничего не понял. Про Рагнара, Флоки и Ательстана.       — Уверен, что понял, — отзывается Локи. Он сидит на скамейке у длинного дома, неторопливо проводя точильным камнем по изогнутому кинжалу. Басим не помнит, чтобы у него такой был, — выглядело как что-то, принадлежавшее Ису. Неподалёку, уложив морду на сложенные лапы, вальяжно разлеглась белоснежная волчица, увязавшаяся однажды за Эйвор и оставшаяся в Рейвенсторпе. — Так же как и понял, что происходит между Эйвор и Рандви. — Локи остриём кинжала указывает на стоящих у причала Эйвор и Рандви, встречающих прибывающие в Рейвенсторп драккары. — Между прочим, это заметил ты — не я.       Басим действительно однажды подметил, что отношения Эйвор и Рандви — их взгляды, тайком бросаемые друг на друга, случайные словно бы прикосновения — далеки от просто дружеских, о чём и поделился с Локи, в ответ получив лишь многозначительную ухмылку. Для Басима же подобное было странным.       — Для северян, — между тем продолжает Локи, вновь вернувшись к заточке кинжала; кивает, когда мимо проходит Сома, приехавшая по просьбе Эйвор, кинув небрежное приветствие, — многое из того, что осуждалось и не принималось и в моём мире, и в твоём, является нормой, Басим.       — Рандви замужем, — напоминает Басим.       — И не любит Сигурда. — Локи устремляет на Басима внимательный взгляд. — Я тоже был женат, Басим, но не любил жену, и ты, наверняка досконально изучив мои воспоминания, знаешь об этом. А ещё не мог быть с той, которую полюбил; с той, что подарила мне детей. — Басим вспоминает одну из ночей, когда Локи, возможно, действительно открылся по-настоящему, поделившись частью своей жизни, рассказав Эйвор о сыне, которого потерял.       — Которого убил тот, кого они называют Одином, — поправляет Локи. — И нет, я не читаю твои мысли, — добавляет он, не успевает Басим возмутиться, опешив от сказанного. Басим никак не может привыкнуть к их связи, иногда ощущая мысли и словно бы видя то, что испытывает Локи, и Локи, вероятно, делает то же самое с ним. — Чувствую, о чём ты думаешь, если для тебя это действительно важно.       — Считаешь, Сигурд — это Один, точнее, тот, в ком он должен переродиться? — спрашивает Басим, присев на скамейку рядом с Локи. — Поэтому он тебе нужен?       — Поэтому, — Локи кивает. — И когда это произойдёт, когда Сигурд наконец вспомнит — то ответит за всё. — Пальцы Локи сжимаются на рукояти кинжала до побелевших костяшек. Басим, чуть помедлив, накрывает его руку ладонью — всего на мгновение, но этого хватает, чтобы хватка ослабла.       Локи убирает кинжал за спину, переводит на Басима взгляд — в нём не читается ничего.       — Расскажи, — просит Басим. Отчего-то ему важно услышать об этом лично, а не узнавать по крупицам из открывавшихся постепенно воспоминаний.       — Мы причинили друг другу много боли, — наконец произносит Локи, имея в виду себя и того, кого северяне именовали Одином. — То, что ты видел в пещере под Аламутом… это были я и Один. И, как ты мог догадаться, на коленях был я, — мрачно усмехается он. — Ты и так это знал, Басим.       — Нет, не знал, — не соглашается Басим.       — Знал. — Локи направляет на Басима твёрдый взгляд. — Вспоминай.       И Басим действительно вспоминает: о том, как, прикоснувшись к ладони Нихаль, они с ней, их сознания сливаются воедино; о том, как он примиряется с прошлым, осознавая, что джинн, изводивший его, — это Один, являвшийся источником всех его страданий. Всё, что он когда-либо раньше видел во снах, — воспоминания, терзавшие его в прошлой жизни. Что, выйдя из пещеры, они с Локи были одним целым; личности их были едины.       — Пока я не решил избавиться от тебя навсегда, задвинув подальше в глубины подсознания, чтобы ты находился один, в темноте и неведении. В спокойствии, как того и хотел, — произносит Локи. — Я рад, что передумал, хоть иногда ты и донимаешь меня вопросами. — Отчасти, вероятно, Басим и сам этому рад. Локи коротко улыбается, тут же приняв обычное спокойное выражение лица, когда мимо проходят прибывшие в Рейвенсторп братья Бродер и Бротир. — Признаться честно, Басим, беседы с тобой меня успокаивают. Не знаю, кого благодарить за то, что из всех, в ком я мог переродиться, это оказался именно ты. И… можешь быть уверен: твоя дружба с Нихаль была истинной.       — Спасибо, — Басим возвращает улыбку. — Я… Мне важно было об этом услышать.       — Что касается Одина, — продолжает Локи, недолго подумав, — он, поверивший в расчёты, показавшие, что ему суждено пасть от руки моего сына, убил его; я не смог простить и ответил тем же. Думаю, ослеплённый потерей собственного сына, он так и не осознал, что я хотел до него донести. Помнишь, что я сказал тогда Эйвор? — спрашивает Локи.       — Конечно, — кивает Басим. — Тот, кому доверяешь всё, может и отнять всё.       — Я верил Одину безоговорочно и поплатился за это. И в этом причина моего недоверия к тебе, Басим, только и всего. Теперь, — Локи, словно бы ему даётся это с трудом, тем не менее произносит, — я считаю иначе. Я тебе верю.       — Полагаю, ты знаешь, что это взаимно, — говорит Басим. — Куда пойдёшь ты, и я пойду, помнишь? — Басим коротко усмехается, возвращая Локи его же слова, сказанные ему однажды в образе Нихаль. — Где отдохнёшь, и я отдых найду.       — Я буду следовать за тобой, повторяя каждый шаг, — усмехнувшись, продолжает Локи. — Ты никогда не будешь один. — Немного помолчав, он спрашивает: — К чему ты об этом вспомнил?       — Я помогу тебе в твоей мести, — произносит Басим, только в этот момент осознавая, что так будет правильно. Он лишь надеется, что это его собственное желание, а не цель, каким бы то ни было образом навязанная ему Локи.       — Нет… Нет, ты сам так решил, я здесь ни при чём, — произносит Локи. — И я… наверное, благодарен? — Локи едва слышно хмыкает. — Да, я умею испытывать и подобные чувства, что бы ты там обо мне ни думал.       Басим знает, что сказанное им — правда; тоже словно бы видит, о чём Локи думает в этот момент. Их связь за время, что они провели вместе с момента, как Басим оказался частью разума Локи, стала лишь крепче. Всё, что Басим знал до этого, заключалось только в одном: Локи искал мести, сосредоточенный исключительно на этом, готовый на что угодно ради возмездия. Но сказанное им сейчас тоже являлось истиной.       Мимо них, встретив всех прибывших в Рейвенсторп, проходят Эйвор и Рандви.       — Они выглядят счастливыми, — признаёт Басим очевидное. — Быть может, ты прав, — говорит он. — Однако… — Басим прерывается, не зная, как высказаться более корректно.       — Тебе сложно принять связь между женщинами? — подсказывает Локи; откидывается расслабленно, прислонившись к дощатой стене длинного дома. — Принять то, чего ты не понимаешь.       — Пойми меня правильно, Локи, — Басим тихо вздыхает, — ты находился рядом со мной всю мою жизнь и знаешь, что в Багдаде я даже не слышал, что подобное возможно. Поэтому, что бы там ни произошло между Рагнаром, Флоки и Ательстаном, подобное для меня также неприемлемо. Но это не значит, что я их осуждаю, — торопливо добавляет он.       — Неприемлемо, но не осуждаешь. Ты сам себя слышишь? — Локи хрипло, но достаточно громко смеётся, отчего вышедший из конторы Незримых (по правде говоря, обычного дома, как и все остальные в Рейвенсторпе, возведённого при помощи Эйвор, совершившей для этого немало набегов на монастыри, вынеся из них все найденные богатства) Хайсам бросает на Локи, считая его Басимом, удивлённый взгляд. Локи дожидается, когда Хайсам скроется, вновь обращаясь к Басиму: — Возможно, однажды я покажу тебе, что ты теряешь, беспрекословно следуя правилам. Покажу тебе новый мир.       — Покажи, — к своему удивлению, соглашается Басим.       — Мне нравится, что с тобой легко договориться, — Локи хлопает Басима по плечу.       Басим усмехается, как и Локи, прислонившись к стене длинного дома. Он прикрывает глаза, наслаждаясь неспешным течением жизни в Рейвенсторпе: слышит привычное переругивание между Хольгером и Гудрун, не поделившими мешок с зерном; улавливает причитания местной провидицы Валки, сетующей на закончившиеся цветы кипрея и зверобоя, необходимые ей для приготовления отвара; различает возмущённые слова Октавиона, доказывающего кому-то, сколь значительное влияние на мир оказали римляне.       — Басим, — из длинного дома выходит Эйвор; между её бровей залегла встревоженная складка, — появились сведения касаемо предполагаемого нахождения Сигурда и Фулке. Точнее, Сома знает одного тэна, который теоретически может помочь, — устало произносит она. Басим, открыв глаза, переводит взгляд на Эйвор, никак не привыкнув, что обращаются не к нему, как и к тому, что кроме Локи его вообще никто не видит. — Идём, ты нам нужен, — зовёт Эйвор, вновь скрывшись в длинном доме.       — Продолжим позже, Басим. — Локи поднимается, направившись за Эйвор. Басим же, не имея возможности остаться на улице без Локи, предпочитает подумать над произошедшим между ними разговором в одиночестве, снова закрывая глаза, чтобы вновь оказаться в пустоте.       Басим не появляется достаточно долго, точно не зная, сколько прошло времени, которого в пустоте не существовало. Когда же он наконец решает узнать, как обстоят дела в реальном мире, то сразу же попадает на спор Эйвор и Сигурда, очевидно, спасённого из плена Фулке. Локи не вмешивается в разговор, ведшийся на повышенных тонах, плечом прислонившись к столбу, подпирающему потолок в длинном доме, и наблюдая за происходящим издалека.       — Сигурд, ты не понимаешь, о чём говоришь! — Эйвор почти кричит, приблизившись к Сигурду вплотную. — Любой в Рейвенсторпе подтвердит мои слова!       — Перестань, Эйвор! — отмахивается Сигурд; голос его ни на тон не ниже, чем у Эйвор. — Только не приплетай снова Рандви — словам жены я верю даже меньше, чем твоим. Я говорил и повторю вновь: мудрость Одина тебе недоступна, Эйвор!       — Сигурд, — угрожающе рычит Эйвор; выдыхает, пытаясь успокоиться. — В чём ты меня обвиняешь? — спрашивает уже тише.       — Я знаю, чего ты добиваешься, Эйвор! — Сигурд взбешённо указывает на деревянный трон ярла, переплетённый искусно вырезанными рунами, находящийся в центре длинного дома. — Этого ты хочешь, скажи?       — Послушай себя, брат, — злится Эйвор. — Словно сам Локи льёт мёд тебе в уши!       Басим же замечает, что Сигурд, что-то раздражённо бросив Эйвор и развернувшись, чтобы уйти, потерял правую руку.       — В какой-то мере я сожалею о произошедшем с Сигурдом, — говорит Локи, донельзя довольный словами Эйвор, недалеко ушедшей от истины. — Я тоже когда-то пережил множество пыток, причинённых мне другом и братом, поэтому знаю, что он испытывал.       — Не сожалеешь, — отзывается Басим.       — Нет, не сожалею, — легко соглашается Локи. — Но должен был об этом сказать, разве нет? Однако Фулке смогла добиться, чего я хотел. Впрочем, Эйвор считает, что всё это сейд, в чём и пытается убедить Сигурда.       — Он начинает вспоминать? — спрашивает Басим, замечая, как Эйвор, выглядя расстроенной, о чём-то беседует с Рандви.       — Несомненно. — Локи отстраняется от столба, направляясь к выходу из длинного дома. Басим против воли следует за ним. — Тебя долго не было, Басим. Хочешь узнать, что произошло интересного в твоё отсутствие? Не отвечай, — говорит он, не дав сказать и слова. — Эйвор убила Дага. Жаль, меня в это время не было в Рейвенсторпе, я бы глянул на это зрелище. Сигурд был в ярости, когда узнал, что ты и имел удовольствие сейчас наблюдать. Думает, Эйвор мечтает занять его место и стать ярлом. Как считаешь, он недалёк от истины?       — Эйвор мечтает о славе и Вальгалле, — произносит Басим, когда ему наконец дают слово. — Не замечал за ней тяги к власти.       — Жаль признавать, но ты прав, — кивает Локи, остановившись у дерева близ длинного дома и теперь прислонившись уже к нему — Басим подмечает, что Локи очень уж нравится подпирать собой различные поверхности. — Что касается меня, я бы предпочёл, чтобы все они наконец перессорились; может, даже переубивали друг друга. Оставил бы только Эйвор.       — И чтобы у Сигурда не осталось сторонников, — кивает Басим. — Понимаю теперь, почему они считают тебя богом хитрости и обмана.       — И они недалеки от истины, — произносит Локи.       — Басим, — к ним приближается Эйвор; более не выглядя расстроенной, она кажется собранной и в целом такой, какой Басим привык её видеть, направив на Локи привычный свой взгляд, в котором теперь серебрилась сталь; тем не менее Басим замечает, что ссора с Сигурдом сильно на неё повлияла. — Скажи, ты давно говорил с Сигурдом?       — Мы порой беседуем, — односложно отвечает Локи, впрочем, терпеливо отвечая и на остальные вопросы Эйвор о Сигурде, которые она продолжает выпытывать.       Басим же считает Сигурда дураком, если тот не замечает и сомневается в верности Эйвор, готовой ради брата на всё.       — И я сделаю всё возможное, чтобы посеять в нём ещё больше сомнений, — произносит Локи, обращаясь к Басиму, и только теперь тот понимает, что Эйвор ушла. — Пожалуй, — говорит он теперь скорее самому себе, нежели Басиму, — начну прямо сейчас.       Локи, отстранившись от дерева, направляется обратно в длинный дом. Басим следует за ним. Они проходят мимо Рандви, привычно склонившейся над столом с расстеленной на нём картой регионов Англии, с которыми Эйвор пыталась заключить союзы. Рандви провожает Локи напряжённым взглядом, проходя сквозь Басима, ничего не говоря.       Сигурд лежит на кровати в своих покоях, бездумно уставившись в потолок. Он не обращает внимания на Локи, когда тот входит.       — Сигурд, скажи, если я не вовремя, и я уйду, — осторожно начинает Локи, — однако…       — Какое она имела право принимать такие решения в моё отсутствие, — перебив, зло бросает Сигурд. — Даг был моим доверенным лицом, Басим.       — Конечно, — соглашается Локи. — Но главной ты назначил Эйвор, разве не так?       — Так. — Сигурд садится на кровати, устремив едва ли осмысленный взгляд на Локи. — Но я не давал ей полномочий убивать моих людей. Я должен был разрешить их спор, я, Басим!       — Полагаю, Даг не оставил ей выбора и Эйвор пришлось взять на себя твою роль, — произносит Локи спокойно; Басиму же слышатся в его голосе вкрадчивые нотки, — чуть превысить, так скажем… свои полномочия.       — Она не дала ему топор! — Сигурд поднимается, принявшись раздражённо ходить по комнате. — Лучший из моих воинов умер без оружия в руках. Скажи, разве валькирии выберут его среди остальных павших; разве Один раскроет перед ним врата Вальгаллы?       — Это ли должно сейчас тебя волновать? — спрашивает Локи. — Тебя, потомка, возможно, самого Одина? — Сигурд перестаёт мерить шагами комнату, направив на Локи более осмысленный взор.       — Ты прав, — признаёт Сигурд. — Меня… потомка… самого… — Он прерывается, не способный до конца выразить мысль; Басим полагает, что после пережитых им пыток его сознание ещё долгое время будет затуманено.       — Одина, — подсказывает Локи, приблизившись и доверительно положив руку на плечо Сигурда. — Тебя ожидают великие свершения Сигурд. Последнее, что должно терзать такого, как ты, это приземлённые дела, происходящие в Рейвенсторпе.       Басим качает головой, вовсе не уверенный, что человек — сломленный и едва ли соображающий, что происходит, — является реинкарнацией некогда одного из Ису, но не комментирует. Вспоминает себя — одинокого, напуганного видениями о джинне, согласного на всё, даже на отказ от собственной жизни, чтобы происходящее с ним закончилось. Он так и не спросил у Локи, зачем тот вообще показывал ему видения о джинне, — незачем, ответ ему и так известен: чтобы занять его место.       Локи кидает на Басима взгляд, пока же взор Сигурда расфокусирован, явно ощутив всё, что Басим успел подумать, усмехнувшись. Басим хмурится, не зная, как ему закрыть своё сознание от Локи, понимая, что есть вещи, которыми он с ним делиться не хочет. Сам же он чувствует триумф, исходящий от Локи, словно бы тот осознаёт, что становится ещё на шаг ближе к достижению собственных целей.       — Что ты видел, Сигурд? Когда был у Фулке, — между тем продолжает Локи, переведя внимание с Басима обратно на Сигурда.       — Я… видел города. Величественные и необъятные; города, в которых живут боги, — произносит Сигурд. — Слышал язык, на котором говорят боги. Видел изобретения, созданные богами. Понял, кем я был раньше, — говорит он чуть более осознанно. — Ты прав, Басим. Я — нечто большее. Я и есть бог.       Ликование, захлестнувшее Локи, передаётся и Басиму, едва не сбивает с ног; заставляет почти захлебнуться, отчего ему приходится исчезнуть, когда он чувствует, что не способен выдержать столь сильные эмоции, завладевшие другим.       Оказавшись в пространстве, состоящем из сверкающего песка и завихрений дымки, Басим выдыхает. Он рассматривает переливы сияния, виденные им в Норвегии и названные Локи северным, появившимся и в пустоте — Локи позднее объяснил, что Басим учится видоизменять место, в котором проводил наибольшую часть времени, и при должном старании может сделать его каким захочет. Басим и правда пытался, но добавить чего-то ещё у него пока не получалось.       — Жаль, ты не остался до конца. — Басим оборачивается, обнаруживая за спиной Локи. — Я услышал ещё очень много всего интересного, поведанного мне Сигурдом, Басим.       — Тебя не должно быть здесь. — Басим недоволен. Пустота — единственное место, где он может побыть один. В конце концов, разве не на это он обменял свою жизнь.       — Нет? — Локи подходит ближе. В глубине его взгляда Басим замечает до сих пор пылавшие отблески приближающейся победы. — Ты можешь появляться в любое время, заставая меня, где бы я ни был и что бы ни делал. Я, как ты помнишь, не жаловался.       — Что тебе нужно? — спрашивает Басим, сложив руки на груди.       — Поделиться радостью? Недостаточная причина, чтобы побеспокоить тебя? — Локи обходит его, остановившись позади. — К тому же… — Басим оборачивается, чувствуя себя несколько некомфортно, стоило Локи оказаться вне поля его зрения, — я обещал показать тебе новый мир. — Локи делает шаг ближе, остановившись почти вплотную.       Басим впервые рассматривает Локи столь близко — видит шрам, перечеркнувший правую сторону лица, оставленный Энкиду, тени под глазами, борозды ещё не глубоких, но уже появившихся морщин; видит своё лицо, совершенно не похожее на его собственное. Ему интересно, как Локи выглядел раньше.       — Можешь считать, что мы были несколько похожи, Басим, — отвечает Локи; кладёт ладонь на его лицо — Басим не отстраняется; проводит большим пальцем по щеке — там, где должен быть шрам — Басим знает, что его нет. — Ты не изменился с того момента, как я занял твоё место. — Это Басим знает тоже.       — Показывай свой новый мир, — говорит Басим.       Просить дважды Локи не приходится — он приближается, прикасается к губам Басима; Басиму неведомо, откуда ему это известно, но он отчётливо знает, как действовать, — быть может, вновь сказывается опыт, неосознанно перенятый у Локи; он сам углубляет поцелуй, проникая языком.       Басим ощущает прикосновения Локи так отчётливо, чувствует, как его руки опускаются ниже, начиная снимать с него одежду, так явственно, словно бы оба они находятся сейчас в реальности, а не в сознании кого-то из них; будто бы сам Басим ещё существует, не растворённый в личности другого.       — Ты должен знать… — произносит Локи, прерывая поцелуй.       — …это ничего не значит. Ни для тебя, ни для меня, — продолжает Басим за него.       — Верно. — Локи переходит на его шею, проводя языком по метке — метке того, в ком может переродиться Ису, как однажды объяснил ему Локи. — Но здесь мы…       — …можем делать всё, что захотим, — заканчивает Басим.       Северное сияние над их головами переливается изумрудом; Басим замечает, сколь ярким оно стало, должно быть от чувств, его захлестнувших, когда обнаруживает себя лежащим на песке — отчего-то оказавшемся мягким, — утопая в ощущениях; он пытается снять с Локи одежду, но удаётся почему-то с трудом, поэтому Локи, накрыв его пальцы своими, переплетает их, вновь утянув в поцелуй.       Тело содрогается, когда Локи, не прерывая поцелуя, проводит рукой по его члену, другой рукой сам избавляя себя от одежды; Басиму же кажется, что с этого момента он и вовсе перестаёт соображать. Новый мир, показанный ему Локи, Басиму определённо нравится. Сердце, кажется, готовое пробить рёбра, бешено бьётся в груди.       — Это лишь начало, Басим, — шёпот Локи опаляет ухо. — Мне кажется, — продолжает он, хотя Басим едва ли слышит его, — учитывая, что порой наши сознания сливаются воедино, нас с тобой ожидает двойное удовольствие. Я чувствую то же, что и ты сейчас, — доносится до Басима словно издалека. — Почувствуй и ты.       Он берёт руку Басима и кладёт на свой член; Басим сжимает пальцы, почти не понимая, что делает; проводит рукой — и действительно чувствует. Басиму кажется, он готов умереть от ощущений, захвативших его. Он слышит стон Локи — или свой собственный, — ощущает, как сбивается собственное дыхание — или дыхание Локи, — как тела их обоих словно взрываются и распадаются на осколки.       Когда Басим приходит в себя, кое-как поднимаясь на подрагивающих ногах, натягивая одежду, Локи уже нет. Басим отчасти этому рад. Новый мир, ему показанный, очевидно, пришёлся Басиму по душе, и он с неохотой признаётся самому себе, что не прочь зайти ещё дальше. Но пока что ему необходимо хорошенько поразмыслить об этом.

***

      — Северяне считают, что Локи мог принимать любую форму, например… — Локи, сидя в конторе Незримых, в отсутствие Хайсама закинув ноги на стол, бросает на Басима насмешливый взгляд, — лосося. Так, во всяком случае, поведала мне Эйвор, рассказав занимательную историю, как Локи, проиграв битву Одину в Ётунхейме, скрылся в глубинах озера. Между прочим, всё было не так. Я не настолько всесилен.       — И к чему ты это говоришь? — спрашивает Басим. Он сидит за столом напротив Локи — в отличие от него, ведя себя более культурно. — Я тоже об этом слышал.       — Разумеется, — соглашается Локи; в голосе слышится лёгкий смешок. — Как ты и сказал, Басим, я рядом с тобой всю твою жизнь и знаю, что у тебя никогда не было женщины, — произносит Локи — на этот раз не насмехаясь. — В твоём — или уже моём — подсознании я могу всё. В том числе принимать любой облик. Говорю так, на всякий случай. Но не надейся, что это будет Нихаль.       — Я никогда не думал о ней так! — Басим оскорбляется до глубины души. — Я воспринимал её исключительно как друга, ты прекрасно знаешь об этом.       — Знаю, — Локи кивает; выставляет руку в примирительном жесте. — Успокойся, выдохни. Это шутка.       — Иногда мне кажется, Локи, я начинаю понимать, почему другие Ису недолюбливали тебя. — Басим проводит ладонью по бороде, действительно выдыхая.       — Так и как тебе моё предложение? — не обратив внимания на сказанное, продолжает Локи. — Кто бы, на твой взгляд, это мог быть?       — Понятия не имею, — огрызается Басим. — Выбери на свой вкус.       — Оглянись вокруг, Басим, — хмыкает Локи, — в Рейвенсторпе столько прекрасных воительниц, и ни одна тебе не приглянулась?       Басим, поднявшись, выглядывает в окно: Рейвенсторп почти пуст; многие отправились за Эйвор в очередной набег, но у причала он замечает нескольких женщин — расстояние слишком далёкое, чтобы как следует рассмотреть их.       — Может, Ребекка? — подсказывает Локи.       — Точно не она, — передёргивается Басим, вспоминая верную соратницу с тех времён, когда он сам ещё был Незримым. — Ребекка — тоже друг. К тому же мы вечно спорили. — Локи пожимает плечами, устремив скучающий взгляд в потолок. — Почему не предлагаешь Эйвор? — спрашивает Басим.       Локи задумывается. Он молчит так долго, что Басим решает, будто Локи и вовсе не слышал вопроса.       — Не могу объяснить, — наконец признаётся он. — Что-то в ней останавливает от столь… необдуманного шага. Пройдусь по твоей памяти и выберу какую-нибудь из наложниц халифа, — в конце концов решает Локи.       — Ты не считаешь, что связь со мной — какой бы она ни была — предаёт твои, хм… чувства к Алетейе? — спрашивает Басим. Он тоже многое успел увидеть из воспоминаний Локи и знает, сколь сильно тот её любил — и любит до сих пор.       — Не считаю, — отзывается Локи. — Ведь происходящее между нами, — усмехается он, — только в моей голове. Я бы не осудил Алетейю, делай она то же самое. Между прочим, знаешь, как её называют северяне?       — Ангрбода, — Басим кивает. — Та, что родила Локи троих детей: Хель, Ёрмунганда и Фенрира.       — Странно, правда? — тянет Локи. — Правительница мира мёртвых Хельхейма, Мировой Змей, опоясывающий весь Мидгард, и гигантский волк. Пусть она и, по их мнению, ётун, как, собственно и я, но как у нас, вроде бы тех, кто тоже, как и они, похож на людей, появились такие дети, — Локи невесело смеётся.       — Я слышал от Эйвор историю поинтереснее, — говорит Басим, вновь сев напротив Локи. За окном слышится звук рога, возвещающего о прибытии в Рейвенсторп драккара — вероятно, кого-то из союзников.       — Только не говори, что про коня Свадильфари. — Теперь же Локи смеётся так громко, что его наверняка слышат и на причале. Басима и самого рассказы северян изрядно веселят; впрочем, ему ли, верившего в джинна, упрекать их.       — Значит, твой сын всё-таки не был волком? — Басим грустно улыбается.       — Не был. — Локи возвращает улыбку. — Все они были Ису. — Чуть помолчав, он добавляет: — Я скучаю по ним.       — Я знаю. И помогу вернуть их. — Ещё Басим знает, что за сказанное Локи благодарен. Недолго подумав, он интересуется: — Твоё предложение никак не связано с видениями Эйвор, которыми она делится с тобой?       — Отчасти да, связано. — Локи тянется к серебряному медальону, принадлежащему кому-то из членов Ордена, убитого Эйвор, и оставленному Хайсамом на столе; проводит кончиками пальцев по изображённому на нём ясеню. — Не считая мифической составляющей, то, что Эйвор видит, схоже с происходившим в действительности. Странно, не находишь?       Басим вспоминает. Кажется, тогда Эйвор ничем особо не занималась, бесцельно шатаясь по Рейвенсторпу, погружённая в собственные думы, и Локи нашёл это необычным, ибо без дела, как правило, Эйвор не сидела — ежели она не следила за возведением новых построек в селении или разрешением некоторых менее значимых вещей, в нём происходящих, то отправлялась в долгое путешествие по Англии, выискивая, с кем ещё могла бы заключить долгосрочные отношения, дабы укрепить положение северян, или же направлялась в набеги, чтобы обогатиться. Но в этот раз было иначе.       — Эйвор. — Локи, вышедший из конторы Незримых, принадлежащей одному только Хайсаму, решает поинтересоваться, в чём, собственно, дело, привлекая её внимание.       — Басим. — Эйвор, похоже, рада его видеть: кивает ему, улыбнувшись. — Не знала, что ты здесь. Чем занимаешься?       — Кажется, — Локи, спустившись с невысоких ступенек, приближается к ней, — как и ты, ничем.       — Ох. — Эйвор слегка морщится; прислонив ладонь ко лбу, трясёт головой, словно пытаясь избавиться от морока. — После зелья Валки я не способна ни на что вообще, Басим. Пройдёмся? — предлагает она.       — С удовольствием, — соглашается Локи; ведёт чуть рукой в сторону, предлагая ей выбирать направление.       Эйвор следует к берегу реки, находившемуся чуть в отдалении от селения; с хриплым стоном падает на жухлую траву. Локи присаживается рядом. Басим опускается с другой стороны от Эйвор.       — Дерьмо, чувствую себя так, словно всю ночь пила мёд из бездонной бочки Суттунга, — жалуется она.       — Думал, для тебя предела нет, — легко улыбнувшись, отвечает Локи.       — Нет, — соглашается Эйвор, — будь это действительно мёд из бездонной бочки Суттунга, а не отвары Валки, — хмыкает она.       — Для чего они тебе? — спрашивает Локи. — Можешь не отвечать, если не хочешь, — добавляет он. — Однако твоё состояние меня беспокоит.       — Помню-помню, — усмехнувшись, говорит Эйвор, — ты не поучаешь меня, как ребёнка, а наставляешь, как отец.       — Во всяком случае, стараюсь, — отвечает Локи; в уголках его глаз залегла тень улыбки. — Так как? Это тайна?       — Нет, не тайна, Басим, — неглубоко вздохнув, произносит Эйвор. — По правде сказать, я рада, что ты поинтересовался: Сигурд по-прежнему со мной не разговаривает, да и Рандви пока не до меня. Мы с ней… — Она умолкает; покусав губу, вскидывает на Локи взгляд, улыбнувшись. — Иными словами, поделиться мне не с кем.       — Я всегда готов тебя выслушать, — говорит Локи; его взор, направленный на Эйвор, по-отечески серьёзен. Басим знает, что сказанное им — правда.       — Спасибо, Басим, — Эйвор кивает; переводит взгляд на гладь реки. — Правда, не знаю, поверишь ли ты мне.       — Сказал бы, что постараюсь, но отчего-то, Эйвор, — Локи же взор от неё не отводит, — любым твоим словам я верю безоговорочно.       — Пожалуй, ты единственный. — Эйвор не прячет широкую улыбку, осветившую её лицо. — Что ж, ладно… Благодаря зельям Валки я словно бы… — Она задумывается, решая, как лучше выразиться. — Словно бы вижу жизнь Одина. Вот. — Эйвор оборачивается к Локи, выискивая любые проблески недоверия, однако взгляд его по-прежнему серьёзен. Она чуть успокаивается, продолжив: — Точнее даже, будто бы сама становлюсь им. Ты можешь сказать, что отвары просто дурманят мой разум, и, быть может, ты прав.       — И что ты видишь, когда становишься им? — спрашивает Локи.       — Многое, — произносит Эйвор. — Вижу Асгард: дворцы, возведённые из слепящего мрамора и инкрустированные золотом; переливающийся всеми цветами Биврёст; деревья, вместо листвы покрытые изумрудами; небо — глубокое и чистое, словно сапфир; горы с залежами драгоценностей — и прочее.       — Красиво, — говорит Локи, слегка улыбнувшись.       — Да, — соглашается Эйвор, вернув улыбку, — красиво. — Посерьёзнев, продолжает задумчиво: — Ещё вижу войну асов против ётунов и попытки Одина избежать Рагнарёк.       — Успешно? — спрашивает Локи.       — Пока не знаю, — пожимает Эйвор плечами. — Не могу увидеть сразу всего, но, кажется, нет. Похоже, куда сильнее Одина волнует сын Локи: норны поведали Всеотцу, что он умрёт из-за Фенрира, и он не знает, как ему быть. Пробовал запереть его в клетке — он вырвался, поэтому Один приказал Ивальди создать цепь, способную его удержать. И знаешь, чем я занималась? — хмыкает Эйвор.       Локи, усмехнувшись, качает головой.       — Искала кошачью поступь и корень горы. — Эйвор хрипловато смеётся. — Не знаю, что из этого выйдет, когда Ивальди выкует цепь, — добавляет она.       — Волк всё равно умрёт, — говорит Локи. Эйвор окидывает его удивлённым взглядом.       — Нет, — не соглашается она. — Когда настанет Рагнарёк, Фенрир вырвется и убьёт Одина.       — Ты только что сказала, что не знаешь, что из этого выйдет, Эйвор, — замечает Локи.       — Я… — Эйвор хмурится, напряжённо думая. — Ты прав, Басим. — Эйвор, прикрыв глаза, выдыхает. — Это были мысли Одина — не мои.       — Почему Один сразу не убил Фенрира? — спрашивает Локи.       — Из-за Локи, конечно, — отвечает Эйвор. — Я дала клятву, что никогда не причиню Локи вреда, не пойду против друга и брата, что бы между нами ни произошло. Локи умолял меня не убивать сына, и я не убила — искала варианты, как избежать пророчества. Хотя… Я очень злилась тогда, Басим, — на Локи за то, что укрыл незаконнорожденного сына в Асгарде, зная, что я… Чёрт, что Один, — поправляется она, — приказал избавиться от всех волков после полученного от норн предсказания. В общем, Один дал Ивальди задание создать цепь, да.       — Я понял, Эйвор, — произносит Локи задумчиво. Басим наклоняется слегка вперёд, чтобы видеть его, но не чувствует, о чём тот мог бы сейчас размышлять после поведанного Эйвор. — Видела что-то ещё?       — Конечно, — кивает Эйвор. — В Асгард прибыл каменщик, заявивший, что может построить стену, сдержавшую бы натиск нападающих ётунов. Взамен он потребовал отдать ему жену Одина Фрейю. О, что там было, — усмехается она. — Фрейя была в ярости, узнав об этом. Не могу её винить, — качает головой Эйвор. — В итоге Тор и Тюр привели ему Фрейю, но это оказался принявший её облик Локи. Кажется, поцелуй с каменщиком ему не особо понравился, — смеётся она.       — Не могу его винить, — криво усмехнувшись, возвращает Локи Эйвор её же слова; кидает на Басима насмешливый взгляд, вероятно, от пришедшей ему в голову занятной мысли. — И чем закончилось?       — Ну, — подумав, говорит Эйвор, — каменщик оказался не каменщиком, а каким-то ётуном, пытавшимся убить Одина. Ему, естественно, не удалось. В этом обвинили Локи, приведшего того в Асгард.       — Само собой, — тянет Локи, ничуть не удивившись.       — Доказательств этому ни у кого не было, и сколько бы Фрейя, Тор и Тюр ни бросались обвинениями, сделать я ничего не могла, — произносит Эйвор. — Но… я знала, что это он, Басим, без сомнения, Локи желал моей смерти из-за Фенрира. И тем не менее… — Эйвор ненадолго умолкает; произносит: — Я бы никому не позволила убить Локи, сдержала бы данную ему клятву. Когда Тор замахнулся на Локи Мьёльниром, я была готова броситься и остановить его. И я… дала ему просто уйти после всего, что он сделал.       Локи молчит. Эйвор тоже, устремив взор на неспешно плывущие по небу облака.       — Если бы Один убил меня, я бы простил ему нарушенную клятву, — произносит Локи, сидя в конторе Незримых. — Не считая, конечно, того, что меня бы не существовало и некому бы было прощать, — хмыкает он. Продолжает надломленно: — Но смерть сына я ему простить никогда не смогу. Думаю, Басим, — Локи поднимается, откидывая медальон Ордена; тот катится по столу и, закружившись на ребре, падает в конце концов на грань: на нём изображён не просто ясень — Иггдрасиль, — что-то от меня ускользает, но я пока не понимаю что.       Басим не отвечает — Локи и так известно, о чём он думает.

***

      Локи действительно претворяет своё предложение в жизнь, обернувшись одной из наложниц халифа, которую Басим, вероятно, когда-то видел, отчего он в первые секунды, позабыв о том разговоре, опешил, увидев в пустоте перед собой не Локи, а некую женщину — красивую, безусловно. Локи от его реакции звонко смеялся, а после целовал его мягкими губами, прижимаясь к Басиму пышной грудью. Опыт Басиму определённо понравился.       Басим готов был признать правоту Локи — следуя правилам и сторонясь любых связей с женщинами, кроме исключительно деловых и дружеских, он многое потерял. Быть с женщиной, пусть это и был Локи, оказалось восхитительно, впрочем, ещё он готов был признать, что и владеть самим Локи ему нравилось тоже — на что тот охотно соглашался, хотя первое время Басим был уверен, что на подобное тот категорически не пойдёт.       — Почему нет? — лишь ответил на единожды заданный вопрос Локи. — Я обещал показать тебе новый мир, и в нём ты попробуешь всё, Басим. В пределах моих возможностей. — Басим ответом остался удовлетворён.       Ещё Басиму нравилось отдаваться Локи; нравилось чувствовать, как тот становится властен, проникая грубо, или внимателен, двигаясь в нём неторопливо, — иными словами, Басим принимал всё, что хотел показать ему Локи, осознавая — и вновь же признавая — его правоту. Жизнь, пусть Басим больше и не существовал, шла своим чередом.

***

      Басим никогда не чувствовал, что ощущает Локи, находясь не рядом с ним, а в одиночестве в пустоте, но только не в этот раз. Сейчас он ощущал бьющие в нём эмоции — исключительно негативные; злые и готовые разрушать всё на своём пути. Он решает вернуться в мир реальный, чтобы узнать, что произошло. Первое, что он понимает, оказавшись рядом с Локи, — что тот, кажется, впервые в жизни считает себя дураком.       — Эйвор, — зло выплёвывает Локи, проходя сквозь Басима, — всё это время это была Эйвор.       Басим не спрашивает, в чём дело, провожая Локи задумчивым взором. Он и без пояснений догадался, что тот имеет в виду.       — Почему я сразу не понял, что это была она? — Локи вновь проходит через Басима, и тот решает отойти, едва не вжимаясь в стену. Локи останавливается, устремляя на Басима преисполненный гневом взгляд — и пусть Басим знает, что предназначен он не ему, всё же предпочитает ничего не говорить. — Ты понимаешь, о чём я? — спрашивает он.       — Эйвор — реинкарнация Одина, — кивает Басим. — Не Сигурд.       Локи чуть успокаивается, перестав безудержно носиться по комнате; медленно выдыхает.       — Да, — соглашается он. — Сигурд — Тюр.       — Тюр, по рассказам Эйвор, потерял из-за Фенрира руку; Сигурд своей тоже лишился, — задумчиво произносит Басим; прислоняется расслабленно к стене, сложив на груди руки, — кажется, он начинал перенимать привычки Локи. — Пожалуй, это было очевидно.       Локи криво усмехается.       — Я был ослеплён, Басим, — признаётся он, — увидев метку на шее Сигурда. Не знаю, почему решил, что именно он реинкарнация Одина, а не кого-то ещё из них. Ты прав: я действительно считаю себя дураком. Шрам на шее Эйвор, — Локи приближается к Басиму; касается пальцами его шеи, отводя волосы, — сокрыл её метку. И всё же, — он проводит большим пальцем по метке Басима, очерчивая её, — я должен был догадаться.       — И что теперь? — интересуется Басим, чуть отклонив голову для лучшего обзора.       — Сигурд и Эйвор спешно отплыли в Норвегию; последуем за ними, — говорит Локи. — Как бы то ни было, помнит она или нет, но когда я найду её — Эйвор умрёт.       — Как скажешь, — соглашается Басим. — Я буду рядом. — Локи с благодарностью кивает.

***

      Локи отчётливо знает, куда ему направляться, когда они наконец достигают берегов Рюгьяфюльке; Басим знает тоже, полностью увидев и приняв жизнь Локи во времена Ису, словно она была его собственной.       Иггдрасиль, в который Ису загрузили свои сознания незадолго до начала Великой катастрофы, находился в одной из пещер Норвегии; Басим шёл впереди, не следуя за Локи, точно ведая, куда именно им направляться.       Он не удивился, когда они достигли пещеры; не удивился увиденным технологиям и машине, созданным Ису. Всё это он уже видел, всё это и впрямь происходило с ним самим — это он, а не Локи, избавился от охраны, когда Один и остальные Ису загрузили свои сознания в Иггдрасиль; это он, а не Локи, загрузил туда и своё собственное сознание.       Он, а не Локи, приставил кинжал к шее Сигурда; он обвинял Эйвор в смерти сына. Эйвор не вспомнила, кем она была раньше, не понимала, в чём Басим обвиняет её. Это было не важно. Важным было убить её. Убить, чтобы Один, возжелавший бессмертия, никогда не возродился. Он, а не Локи, сражался с Эйвор, вонзив скрытый клинок ей под рёбра.       Он, а не Локи, ей проиграл, оказавшись навечно подключённым к Иггдрасиль.       Басим оказывается в пространстве, отличным от пустоты, в коей он находился раньше. Он знает его название — Серое. Басим, а не Локи, вынужден провести в нём оставшуюся вечность. Он, а не Локи, безуспешно пытается отыскать из него выход.       — Нет, Басим, не ты, — слышит Басим собственный голос издалека. Его будто бы вышвыривает из собственного подсознания: первое время он не понимает, кто он; не понимает, где он находится.       Лишь позже он осознаёт, сколь сильно его сознание и сознание Локи слились воедино; лишь спустя долгое время Басим вспоминает, кто он, вспоминает свою прошлую жизнь — жизнь Незримого Басима ибн Исхака, а не Локи; понимает, что вновь находится в пустоте. Он не знает, сколько проходит времени. Локи не появляется — и сам он появиться рядом с ним тоже не может. Басим закрывает глаза; пытается вернуться в то время, когда пустота действительно являлась его спасением. Локи на зов не отзывается. Так, кажется, проходят века.       — Басим.       Басим не реагирует, не уверенный, что действительно слышит своё имя; что его и правда кто-то зовёт.       — Басим, — раздаётся вновь.       Басим открывает глаза. Сначала он видит перед собой то же самое: северное сияние, завихрения дымки и отблески песка. Он вновь закрывает глаза.       — Басим, — звучит куда требовательней. — Я знаю, ты слышишь меня.       Басим, теперь уверенный, что не ослышался, делает неуверенный шаг, ещё один, не зная, как поступить дальше; пытается вернуться в реальный мир, но словно бы не помнит, как это делается.       — Басим ибн Исхак! — обрушивается на него; бьёт в голове, заставляя пошатнуться.       Басима выдёргивает из пустоты; в глаза льётся солнечный свет, ослепляя. Он прикрывает их рукой.       — Наконец-то, — слышит Басим насмешливый голос. Свой собственный голос. Он отнимает ладонь. Первое время Басиму кажется, что он не способен видеть в принципе, но постепенно перед ним возникают очертания действительности.       Басим не узнаёт место, в котором оказался. Он видит деревья, усеянные пожелтевшими всполохами листвы, небольшой аккуратный домик — ни в Багдаде, ни в Норвегии, ни в Англии таких не строили — и, наконец, его. Локи.       — Мы в Америке, — убедившись, что Басим сориентировался в происходящем, произносит Локи, сидя на скамейке напротив. — Признаюсь тебе честно, мне нравится эта страна. Полная контрастов и безграничной свободы. Думаю, я здесь останусь.       Басим осматривает его; Локи одет странно — подобной одежды Басим ещё не видывал; волосы, обычно свободно струящиеся, как их носил сам Басим, небрежно собраны. Локи, чуть склонив голову, тоже внимательно оглядывает его.       — Удивительно, правда? — задумчиво тянет Локи. — Я вновь изменился, а ты выглядишь всё так же.       — Сколько?.. — пытается спросить Басим; слова даются ему с трудом, выдавливаются из горла с хрипом. — Сколько… времени прошло?.. — Басиму кажется, что он уже говорил так; конечно, не он — Локи.       — Хм… — Локи задумывается. — Тысяча сто сорок три года, — отвечает он. — Сейчас две тысячи двадцатый. — Басим смотрит на него поражённо. — Перестань, совсем не то же самое, что ожидать пробуждения семьдесят пять тысяч лет.       — Локи… — Басим прокашливается, пытаясь вернуть голосу твёрдость; кажется, будто он провёл тысячелетия в багдадской пустыне, измученный жаждой. Локи терпеливо ждёт. Наконец Басиму удаётся произнести: — Что произошло после того, как мы проиграли?       — Ты знаешь, что произошло, — говорит Локи. — Мы оказались в Сером. Я посчитал, что тебе лучше побыть пока в своей пустоте — или как ты её называешь, — поэтому задвинул тебя подальше в глубины своего подсознания. Можешь не соглашаться, но для тебя время прошло быстрее, чем для меня. Я искал выход и нашёл его. И вот мы здесь, — возвращает ему Локи сказанное когда-то. Он вдыхает полной грудью. — А если пройдёшь чуть дальше за дом, — кивает Локи в другом направлении, — обнаружишь останки славной воительницы Эйвор, здесь погребённой.       — И что это за место? — спрашивает Басим. — Кроме того, что Америка?       — Не имеет значения. Но если так важно: Новая Англия. Однако ты должен увидеть и другие места; уверяю, они тебя поразят. Лично я был впечатлён Лос-Анджелесом. Кстати, мы теперь не Незримые, — переводит Локи тему. — Ныне мы ассасины. А наши враги зовутся тамплиерами. Никакого Ордена. Как тебе?       — Ты продолжишь состоять в братстве? — удивляется Басим, проигнорировав вопрос. — Даже сейчас?       — Разумеется, продолжу. И ты обещал быть рядом со мной, — напоминает Локи.       — Я буду, если ты вновь не решишь избавиться от меня на пару тысяч лет, — огрызнувшись, отзывается Басим.       Локи устало выдыхает. Прикрывает глаза, словно бы раздумывая над ответом. Наконец произносит:       — Ты помнишь, что произошло, — говорит Локи, взглянув на Басима. — В какой-то момент моя личность полностью заменила твою. Не мы — единое целое, а лишь я. Я не хотел этого. Поэтому, как ты и сказал, избавиться от тебя было необходимо и, к слову, невероятно сложно. Отделить тебя от меня, — поясняет он. — Я хотел бы взаимодействовать с тобой, Басим, а не с собой. Объективная причина, как ты считаешь?       Басим кивает, в целом с доводами согласный.       — И что дальше? — спрашивает он.       — Дальше я познакомлюсь с нашим наставником. Уильямом Майлзом, — произносит Локи чуть насмешливо имя, явно не собираясь воспринимать того всерьёз. — А после, — говорит он уже серьёзнее, — верну всю свою семью. — Не тот ответ, который Басим хотел услышать, надеявшийся на более конкретные и подробные объяснения. Зная Локи, узнавать необходимую информацию от него придётся долго. — Между прочим, — Локи поднимается, направляясь к дому, — я должен кое-что тебе показать.       Басим, что поначалу даётся ему с трудом, идёт следом. Внутри он осматривается; в глаза сразу же бросается изобретение — скорее всего, некая машина, — вероятно, созданная людьми этого времени.       — Анимус, — поясняет Локи, проследив за его взглядом. — Позволяет исследовать память предков. Лично я изучаю воспоминания Эйвор. Но не это важно. Вот, посмотри, — он протягивает ему посох Эдема. — А-а, вижу, ты знаешь, что это.       — Само собой, знаю, — отзывается Басим. — И почему это важно?       — Потому, Басим, что, во-первых, он вернул меня к жизни и продолжит сохранять её вечно — как и твою, пока жив я, — а во-вторых, в нём заключено сознание Алетейи.       — И ты… слышишь её? — удивлённо спрашивает Басим, коснувшись посоха. Ему не особенно бы хотелось взаимодействовать с Алетейей после всего между ним и Локи произошедшего.       — И слышу, и говорю, — Локи кивает, вновь прислонив посох к стене. — Однажды ты спросил меня, не предаю ли я её, связавшись с тобой. Так вот ответ — нет. Алетейя не против.       — Ты серьёзно спросил её об этом? — скептически уточняет Басим. — Мог бы просто сохранить это в тайне.       — У меня нет от неё секретов, — как нечто само собой разумеющееся произносит Локи. — Посмотришь на могилу Эйвор? — предлагает он, в очередной раз переведя тему. — Честно сказать, я представлял её похороны иначе; ну, знаешь, в духе тех времён: жертвоприношения и сожжение на драккаре. Мне кажется, Эйвор, как бы я к ней ни относился, этого достойна. Существуй Вальгалла в действительности, я хотел бы, чтобы она там оказалась. — Локи подходит к столу, на котором мерцает экран ноутбука (Басиму вновь не потребовалось много времени, чтобы начинать узнавать всё, что известно Локи), берёт книгу, повертев её в руках. «Старшая Эдда», успевает заметить Басим название. — Ты считал, Басим, что Эйвор мне нравилась — хотя бы отчасти. Ты прав. — Басим не уточняет, почему она нравилась Локи; тот и без того поясняет: — Изучив её воспоминания, я узнал, что она не поддалась Одину; примирилась с ним, но тело своё не уступила. — «В отличие от тебя», остаётся не озвученным. — Так как, взглянешь? — вновь спрашивает Локи.       — Нет, — отказывается Басим. — Нет, Локи. Ответь мне: что теперь?       — Теперь, — Локи усмехается, — нас ждёт дивный новый мир, Басим.