***
Сынмин умирал от тоски и пытался не заснуть, слушая муторные лекции преподавателя. Два часа философии для него казались средневековой пыткой. Он закинул руку на плечо Чонина, который усердно вслушивался в слова учителя и заносил их в конспект. Тот вздрогнул от резкого прикосновения и посмотрел на Сынмина, который закинул ноги на парту. — Ты что делаешь? — шёпотом спросил он, лицезрев неоднозначную позу для лекции. — Совсем с ума сошёл? — Да брось, всё же хорошо. Давай сходим пообедать, когда этот кошмар закончится. Но для Чонина кошмар начинался как раз-таки во время еды. — Я не голоден, — улыбнувшись ответил он. — Утром позавтракал. Сходи с Феликсом и Хёнджином, они уж точно не откажут. Эти двое, сидящие на другом конце аудитории, уже схомячили две пачки чипсов и запили их литром колы. Зависть присутствовала, причём очень сильная. Чонин не понимал, почему в его окружении находились столь прекрасные люди со столь идеальными телами, которые ели всё, что их душе угодно. «И почему я не такой? В чём я провинился?» — Чонин, я ведь знаю, что ты врёшь. Только не понимаю, зачем? — О чём ты? — Мы же вместе из общаги выходили. Ты выпил лишь кофе и всё. Горький кофе, заваренный из порошковой субстанции, в котором не было ни капли молока и ни ложечки сахара стал для Чонина привычным завтраком. — Нет, что ты, — наигранно усмехнулся он. — Я съел батончик и булочку, когда мы разминулись перед первой парой. — Тогда ладно. Кажется, пронесло. Сынмин не был посвящён в невесёлую историю его существования и не знал его подробностей. Очень давно Ким спросил: «Ты ешь вообще?», увидев нездоровую худобу его тела. Эти слова стали для Чонина самым запоминающимся комплиментом. Он отмахнулся генетикой, переданной от родителей, тем самым отведя от себя все подозрения. Они с Сынмином познакомились в общаге, когда узнали, что станут соседями по комнате. Они сразу поладили, нашли общий язык, схожие интересы и, сами того не заметив, втрескались друг в друга по уши. Первым в своих чувствах признался Сынмин, на что Чонин незамедлительно ответил взаимностью. У них всё было прекрасно, но в один момент их отношения перевернулись с ног на голову. Чонин не заметил, как Сынмин вошёл в комнату, пока принимал душ и был уверен, что находился в полном одиночестве. Он вышел из ванной в одном нижнем белье, потирая влажные волосы полотенцем, закинул его на плечо и увидел перед собой Сынмина, прибывавшего в ужасе. Ляжки Чонина были целиком покрыты глубокими порезами, которые изредка раскрывались и кровоточили. Сынмин никак не ожидал увидеть подобное, отчего замер на месте, раскрыв рот от шока. Объяснять ситуацию пришлось способом её максимального искажения. Чонин не стал отрицать, что сделал это намерено, но причину столь жестокого обращения с самим собой изменил кардинально. Он смахнул это на агрессию, которая была вызвана преподавателем после занижения оценки и способом устранения обиды. Выговор от Сынмина он получил знатный, но был рад, что смог всё так ловко провернуть.***
Чонин сразу понял, что день выдастся ужасным. На эту мысль его натолкнула жуткая головная боль и слабость во всём теле. Сегодня выходной, но тренировку никто не отменял. — Так, ладно, всё будет нормально… — успокаивал себя он, стоя перед зеркалом в ванной. Чонин глубоко вздохнул, зажмурил глаза и встал на весы. Он подождал тридцать секунд, после чего опустил голову вниз и увидел цифры. Паника. Он не знал, что ему делать. Хотелось закричать, схватиться за голову, разреветься, отключиться на несколько суток или вообще умереть. — Плюс два килограмма… Два, блять, килограмма. Каждый раз, когда Чонин видел привес, ему казалось, что от сердца отрывали кусок и мяли в руках, доставляя жуткую боль. Он хотел провалиться сквозь землю, чтобы больше никогда не испытывать этого. — Так, ладно, успокойся, — говорил с самим собой Чонин, уже не в силах сдержать слёзы. — Это просто цифры, просто цифры, мать твою. Сейчас ты помоешься и… Он больше не мог терпеть. Руки затряслись, а в голове прокручивалось лишь одно слово, словно на заевшей пластинке. «Нож. Нож. Нож.» После ситуации, произошедшей полгода назад с Сынмином, Чонин сдерживал желание причинить себе вред в случае неудачи или разочарования. Но за все эти полгода у него ни разу не было привеса. Ни разу, до этого момента. Он подбежал к ящику, который находился под зеркалом, достал оттуда чёрную косметичку и схватил свою заначку. В его руках оказался канцелярский нож, лезвие которого было перепачкано не смывшейся кровью. Эта вещица была холодным оружием в руках любого нормального человека, но для Чонина она была спасением. Кто вообще сказал, что Чонин нормальный? Он забился в угол и стал вертеть нож в руках, видя перед собой лишь размытую картинку из-за слёз. Чонин напоследок взглянул на свои худощавые ляжки, покрытые белыми шрамами, морально подготавливая себя к тому, что собирался сделать. Перед глазами вновь пронеслась цифра «51». Сомнения в своих действиях тут же отпали. Он прикоснулся к ноге острым лезвием и замер в таком положении на долю секунды. Рывок. Через пару мгновений на ноге появилась открытая рана, из которой каплями вытекала кровь. Было больно, но в то же время приятно. Чонин привык нести ответственность за свои проступки, а это наказание он считал самым действенным, ведь его последствия придётся скрывать. Ещё рывок. Лезвие вошло в кожу достаточно глубоко, чтобы вызвать тихий вскрик. Чонин словно потерял контроль над собой. Он стал резать собственное тело, словно кусок мяса, который собирались пробить через мясорубку. По окончанию первого этапа его ноги и вправду стали похожи на фарш. Второй этап наказания был не менее болезненным и мучительным, чем первый. Чонину предстояло смыть кровь, которую он уже успел размазать по ногам и запачкать ею руки. Он открыл кран и стал настраивать воду. Чонин привык мыться в кипятке, что сейчас явно играло ему не на руку. Как только струя горячей воды попала на его ноги, Чонина пронзила адская, жгучая боль. Когда из ран наконец-то перестала вытекать алая жидкость, он схватил мочалку и стал натирать ею ляжки. Боль казалась не менее терзающей и зверской. Донёсся стук в дверь. — Чонин, всё хорошо? Чёрт, он проснулся… — Да, всё в порядке. — Давай недолго, мне тоже в душ надо. Он понял, что акт мазохизма пора прекращать. Чонин бегло снял душ с насадки и стал оттирать остатки крови, которой он случайно испачкал стены душевой кабины. Чонин схватил полотенце и стал вытирать им голову, а потом и тело. Он нацепил на себя одежду и стал отмывать нож, после чего спрятал его в тайник. Кажется, всё убрал. Чонин напоследок осмотрел ванную, чтобы убедиться в отсутствии следов своего наказания, посмотрел в зеркало и схватился за ручку, после чего распахнул дверь. — Ты что там так долго делал? Сынмин погладил его мокрые волосы и, прикоснувшись к обсохшим губам, почувствовал привкус горького кофе без сахара. Губы Сынмина имели привкус вишнёвой гигиенической помады и его любимых кислых мармеладок. Чонин тоже обожал их, но мог ощутить лёгкое покалывание на языке от вкуснейшей посыпки лишь когда целовал Сынмина. От одного прикосновения он получал двойное удовольствие. — Неважно. Какие планы? — Хотел предложить сходить куда-нибудь. Из-за этой учёбы мы давненько никуда не выбирались. Сынмин резко остановился и стал пристально смотреть на его лицо. Он прикоснулся к нему большим пальцем и провёл около глаза, оттянув кожу, что не на шутку насторожил Чонина. — Ты плакал? — Нет, просто не выспался и опух, — не растерявшись ответил тот. — Ты ведь хотел помыться? — Да, — не отводя взгляд ответил Сынмин. — Пока подумай, куда мы можем сходить. И поешь, обязательно. — Обязательно, — повторил он, кивнув. Стоило Сынмину закрыть за собой дверь и включить воду, как Чонин начал действовать. Он открыл холодильник и схватил контейнер с едой, который первым попался ему под руку. Это оказался жареный рис с курицей. Чонин быстро завернул содержимое в фольгу, чтобы не воняло, достал мусорное ведро и запихнул его в самый низ. Он схватил какую-то тарелку и сполоснул её в раковине, после чего поставил на место. Чонин действовал по такой схеме с самого первого дня их сожительства. Сынмин всегда заботился о его здоровье и следил за тем, чтобы Чонин хорошо ел, всегда учитывая нездоровую худобу парня. Но, видимо, следил довольно плохо. С каждым днём Чонину становилось всё хуже и хуже. Не только физически, но и морально. После намеренной четырёхдневной голодовки, которая служила третьим этапом наказания, чувство голода совсем пропало. Любое упоминание о еде влекло за собой тошноту и накопление противного кома в горле. Ничего не хотелось. И самым ужасным было то, что Чонину было плевать на это. Он предполагал, что его ждал примерно такой исход, так что не впадал в панику и не особо грустил по этому поводу. Но Чонин и не радовался, ему просто было насрать. До одного момента. Ради интереса он встал на весы, чтобы посмотреть на результаты своей недельной голодовки. Сорок шесть. Весы показали сорок шесть. Мимолётная апатия тут же рассеялась и сменилась безудержной радостью. Чонин переступил через плато, снизив свою минималку на три килограмма. Он восторженно вскрикнул и чуть не начал плясать от порыва эмоций. Но его счастье закончилось, когда он понял, что земля стремительно уходила из под ног. В глазах потемнело, голова закружилась, а в горле вновь скопился противный ком. Дальше Чонин ничего не помнил. Он потерял сознание.***
Сынмин сидел на краю кровати, держа его холодное запястье в своей руке и судорожно ждал, пока парень очнётся. Он нашёл Чонина в ванной, вернувшись с подработки, лежащим на полу без единого движения. К счастью, дверь была не заперта. Сынмин перепугано рухнул на колени и стал слушать сердцебиение, перенёс его на кровать и тут же позвонил в скорую. Чонин завертел головой из стороны в сторону, после чего не спеша открыл глаза. Всё тело трясло, а сил не хватило даже на то, чтобы подняться на ноги. Сынмин тут же облегчённо выдохнул и ещё крепче сжал его запястье. — Ты как? — Нормально, — еле слышно ответил Чонин. — Я вырубился, да? — Да. Врачи сказали, что ничего серьёзного. Только вот… — Что? — Чонин, почему ты ничего мне не рассказал? — О чём это ты? — Хватит строить из себя дурачка, — строго произнёс Сынмин. — Почему ты не сказал, что у тебя проблемы? Этого разговора Чонин боялся больше своей смерти. Уж лучше бы он не просыпался. — У меня нет никаких проблем. — Скажи это своим ногам. — Ты видел? — выпучив глаза от страха спросил он. — Да. Чонин, ты ведь понимаешь, что это ненормально? Он ничего на это не ответил. — И твои… рёбра. Они ужасно выпирают, намного сильнее, чем раньше. — И? Что ты хочешь этим сказать? Сынмин залез на кровать с ногами, обхватил тонкие пальцы Чонина и свил их со своими. Они были жутко худыми и холодными. И как он раньше не замечал всего этого? — Чонин, я не понимаю, что с тобой происходит. Я переживаю за тебя и хочу помочь. — Ты не сможешь, — прыснул он, отведя взгляд в сторону. — Почему? — А как ты себе это представляешь? Кормить меня насильно будешь? Или все ножи в доме спрячешь? — Даже если я не смогу помочь тебе, то ты можешь обратиться к психологу. — И ты про мозгоправа мне затираешь… Прям как моя мать. — Чонин, тебе нужна помощь. Пойми это, наконец. — Да какая помощь?! — нервно усмехнулся он, разведя руками в стороны. — Взгляни на меня. Думаешь, что мне теперь хоть что-то поможет? — Да успокойся ты уже! —вскрикнул Сынмин, смотря в его глаза. Они просидели в тишине несколько секунд, после чего Сынмин придвинулся ближе к нему и погладил по голове. По щеке Чонина стекла слеза. Ему было ужасно стыдно. Так стыдно, что хотелось застрелиться. — Почему ты так долго молчал? — Я не хотел, чтобы ты переживал, — всхлипнув ответил он. —Пожалуйста, прости меня. Я правда не хотел. Я не хотел… Чонин тут же бросился в его объятия и уткнулся лицом в плечо Сынмина. Он понимал, насколько отвратительно вёл себя всё это время. И понимал, что в дальнейшем сделает Сынмину ещё больнее. — Всё хорошо, Чонин, всё будет хорошо. — Не будет, — неразборчиво пробубнил он, шмыгнув носом. — Ничего не будет. — Почему ты так считаешь? — Сынмин, — отстранившись сказал Чонин и вытер слёзы, — ты правда этого хочешь? Ты хочешь видеть, как я не могу есть и как я реву из-за цифр на весах? Хочешь видеть свежие порезы на моём теле? Хочешь видеть, как я не могу жить? Пожалуйста, прекрати… Не говори так, прошу. — Ты сможешь с этим справиться. Я уверен и… — Нет, — перебил его Чонин. — Прости, но я не могу. Сынмин понимал, что разговаривать с ним в таком состоянии невозможно. Как об стенку горох. — Если я схожу к психологу, ты от меня отстанешь? — холодно спросил Чонин, смотря в одну точку. — Я хочу, чтобы ты сделал это по собственной воле. — А если я не хочу? — Ты хочешь, но боишься. Сынмин видел его насквозь. Чонину было слишком больно. Они оба понимали, к чему это могло привести. Но боялся этого понимания только Сынмин. Всё навалилось слишком быстро и неожиданно. Чонин молчал целый год, но не стерпел в одну ночь и вылил всё, что таилось у него на душе. Сынмин слушал его, еле сдерживая себя, чтобы не заплакать. Если бы Чонин рассказал ему о своей проблеме раньше, то они бы смогли решить её вместе. Но всё зашло слишком далеко. Он зверски устал. — Сынмин, ты простишь меня, если я однажды уйду, не предупредив? — спросил Чонин, смотря на него опухшими глазами. Сынмин приложил ладонь к его щеке и слабо улыбнулся. — А сам как думаешь? Но Чонин думал о другом. Он думал о том, как бы поскорее всё это закончить.***
Чонин в очередной раз попрощался с психологом, договорившись об их следующей встрече, закрыл за собой дверь и пошёл на оплату. Он ходил к нему на протяжении месяца, но не видел в этом никакого смысла. Чонин делал это не ради себя, а ради Сынмина. Мысль о том, что ему оказывают должную психологическую помощь, немного успокаивала парня. Но зря. Чонин просто ждал момента, когда всё решится. Он тихо плакал каждый день, видя очередной привес, после чего оставлял на своём теле один шрам, ведя своеобразный отсчёт. Чонин не хотел, чтобы ему помогали. Он нагло врал психологу и говорил, что его состояние заметно улучшается, лишь бы ему поверили и оставили в покое. Чонин до сих пор придерживался своего привычного рациона, состоящего из четырёхсот калорий, но вес всё приходил и приходил. Он не знал, что служило этому причиной, от чего становилось ещё хуже. Сынмин тщательно следил за тем, чтобы Чонин ел хоть что-то, из-за чего вариант садиться на голод отлетал. Смотря на своё отражение Чонин не ощущал ничего, кроме нескончаемой ненависти. Он смотрел в зеркало и пересчитывал костяшки, чтобы немного успокоить себя. Проводил пальцами по рёбрам, тазу, позвоночнику, скулам, получая от этого неземное удовольствие. Это стало зависимостью. Ежедневно Чонин фотографировал их и добавлял в альбом, который так и назвался: «Кости». Пускай он и набрал несколько килограмм, но этого не хватало, чтобы скрыть ужасающий анатомический рельеф. Чонин хотел стать скелетом, чтобы ощущать каждую кость, что находилась в его теле. Пока все считали выпирающие рёбра чем-то пугающим, он считал их своей гордостью. Вся его жизнь превратилась в игру насмерть. В игру на костях.***
— Что делаешь? — спросил Феликс, увидев Чонина, что рылся в ящиках на кухне. Ликс и Хёнджин жили в соседней комнате, которая находилась в двух шагах от дружелюбных соседей, ставших семьёй. Они частенько любили заглядывать к Чонину и Сынмину без приглашения, зная, что те не запирали дверь днём и нагло пользовались этим. Хёнджин мог зайти в комнату, взять то, что ему нужно и молча уйти. Феликс мог ворваться без стука и улечься на кровать, после чего начинал рассказывать какую-нибудь историю, произошедшую пару секунд назад. Так они и жили. Как семья. Чонин яростно перевёртывал все баночки, находившиеся в ящиках, словно не замечал Феликса. Когда он закончил обыск последнего из них и не обнаружил того, что искал, то наконец-то посмотрел на вошедшего друга. — Да так, ничего. — Потерял что-то? — Наоборот. Наделся, что не найду. — И как? — Успешно. — А что ты пытался найти? — Это неважно, — вздохнул Чонин, облокотившись на стол. — Ты что-то хотел? — Да, — ответил Ликс. — Ты можешь дать мне конспект по психологии за прошлую неделю? Меня спросить должны, а я нихуя не написал. — Сейчас, — сказал он и пошёл к комоду, на котором валялся рюкзак. Чонин стал искать нужную тетрадь, перебирая кучу хлама, находившегося внутри рюкзака. В итоге он решил не мучаться и вывалил всё в одну кучу. — Держи. — Спасибо тебе, добрый человек, — взяв тетрадь протянул Феликс, широко улыбнувшись. — Давай помогу. Он сел на пол к Чонину и стал закидывать вещи в его рюкзак. Взгляд Феликса тут же сосредоточился на коробочке, которую он взял в руки и стал вчитываться в название. — Слабительные? Чонин напуганно посмотрел на него и тут же выхватил таблетки, после чего затолкал их вглубь рюкзака. — Ты чего? — спросил Ликс, наблюдая за неоднозначной реакцией. — Ничего, — бубнил Чонин, быстро закидывая вещи обратно. — Тебе не говорили, что по чужим вещам лазить неприлично? — Прости, я не хотел. — Всё, забирай ебучую тетрадь и уходи. Феликс до сих пор не понимал, что сделал не так. Он собирался помочь, а в итоге разозлил Чонина и не получил никакого объяснения его внезапной агрессии. Ликс упал на кровать, держа конспект в руках и глубоко вздохнул. — Прикинь, — начал разговор он, — я сейчас пошёл к Чонину и нашёл у него слабительные. — Чего? — Хёнджин аж поперхнулся шоколадным молоком от такой новости. — Зачем они ему? — В том то и дело, что понятно, для чего их используют. Но он так разозлился на меня, прям жуть. — Ничего постыдного в запоре нет, — сказал Хван, поставив молоко на стол. — И почему он стесняется? — Да я ж тебе говорю, — приподнялся на руках Феликс и сел, сложив ноги бабочкой, — он не стыдился, а именно злился. Словно не хотел, чтобы я это увидел. Вот прям до чёртиков этого боялся. — Может, он это? — Что? — Ну, — почесал затылок Хёнджин, — анорексик. — Ты думай, прежде чем говорить! — воскликнул Ликс. — Ты врач, что ли, чтобы диагнозы ставить? — Я серьёзно. Хёнджин подошёл к кровати Феликса и сел рядом, идентично скрестив ноги. — Сам посуди. Наш Чонин же капец, какой худой. Ты хоть раз видел, как он нормально ел? И тут Ликс задумался. Чонин и вправду ограничивал себя протеиновым батончиком или бутылкой воды, когда все остальные накидывались на еду, словно голодные волки. И так было всегда. — Давай не будем делать поспешных выводов. Нужно спросить у Сынмина, он наверняка знает. Сынмин дал клятву, что никогда и никому не расскажет про проблему Чонина, чтобы у тех не возникало чувство жалости к нему. Когда Феликс и Хёнджин стали пытать его расспросами, то он пытался перевести тему, что у него неплохо получилось. Он всегда сдерживал свои обещания, особенно те, что давал Чонину.***
Настиг очередной день, проведённый в слезах. Сегодняшним утром Чонин увидел привес в виде одного килограмма на весах. Он не понимал, что делал не так и почему цифры скакали, как сумасшедшие, заставляя его сердце колотиться в разы сильнее. В этот раз жестокому наказанию снова подверглись ноги Чонина. Он схватился за нож и вновь превратил своё несчастное тело в подобие фарша, проходя лезвием по ещё не зажившим порезам. Теперь даже это не помогало заглушить моральную боль. Казалось, что умереть будет гораздо легче. Он смотрел на себя и ужасался. Под глазами красовались огромные мешки, его взгляд был схож со взором серийного убийцы, а возле век вытянулись стрелки от слёз и ежедневных истерик. Надоело. Всё надоело и потеряло свой смысл. Помимо многочисленных порезов на ногах Чонин также оставил царапину на запястье, переведя стрелку своего циферблата на девять часов. Каждая царапина - один час, двенадцать которых олицетворяли день. Он решил, что когда его "часы" пробьют двенадцать, тогда и настанет момент, в который всё решится. В этот день он завершит отсчёт и проведёт финальную черту, пройдясь ножом вдоль по вене. Чонин убрал все следы очередного акта ненависти к себе и стал одеваться, нарочно задевая изрезанные ляжки джинсовыми шортами, чтобы ощутить боль и доставить своему никчёмному телу дополнительные мучения. В его голове проносилась фраза: «Страдай, тварь», от которой на душе становилось спокойней. Только Чонин не понимал, почему так происходило, но и узнавать не спешил. Он бесшумно открыл дверь и вышел из ванной, после чего стал наблюдать за Сынмином, который что-то колдовал над его бутылкой с водой. На его глазах Ким открыл упаковку с таблетками и закинул одну из них в воду, закрыл пластиковую бутылку крышкой и стал трясти её, растворяя препарат. Чонин ещё раз приоткрыл дверь, но на этот раз хлопнул ей так, чтобы Сынмин наверняка услышал. Тот быстро запихнул таблетки в карман и поставил бутылку на место, натянуто улыбнулся и посмотрел на Чонина. — Ты долго, — сказал он, не переставая улыбаться. — Ага, — прыснул Чонин. — Чем занимаешься? — Готовить собирался. Сынмин тут же полез в холодильник и стал доставать из него продукты. Мясо, рис, овощи… Всё, как обычно. — Ты ведь будешь? — спросил он, наполняя кастрюлю водой. — Нет. — Чонин, — он закинул руки на его плечи, посмотрел щенячьим глазами и чмокнул в лоб, — надо поесть. — Сначала скажи, что ты мне подмешал. — Что? — Только не строй из себя идиота. Чонин схватил в руки бутылку и вручил её Сынмину, заставив того впасть в ступор от шока. Он понял, что его взяли с поличным. — Я видел, как ты туда таблетку кинул. Давай сюда. Он протянул руку и стал ждать, когда Сынмин отдаст ему препарат, но тот и пальцем не пошевелил. — Нет. — Что значит «нет»? — нервно усмехнулся Чонин. — Гони таблетки, живо. Сынмин поставил бутылку на стол и засунул руки в карманы, создав баррикаду для того, чтобы он не смог достать коробочку. Но Чонина это не остановило. Он тут же потянулся к его шортам и стал выхватывать препарат, чтобы узнать, какую дрянь ему подмешивали неизвестное количество времени. Приложив все усилится Чонин всё-таки смог заполучить коробку и рванул с ней в туалет, закрыв за собой дверь на замок. Сынмин стучался и дёргал ручку, в попытках ворваться внутрь, но всё было напрасно. Он понял, что когда Чонин узнает всю правду, то возненавидит его до конца своей жизни. Он принялся читать название, но, не поняв ни слова, решил посмотреть инструкцию. Там не было и упоминания о корейском языке, так что пришлось обратиться за помощью в интернет. Чонин забил название в поисковике и стал читать, для чего применялись эти таблетки. — Открой, пожалуйста… — сидя на полу протянул Сынмин, уже не в силах долбиться в дверь. В ответ — молчание. Чонин осознал, что сейчас впадёт в истерику. Этот препарат способствовал набору веса. Теперь он понял, почему цифры на весах лишь увеличивались, не смотря на многодневный голод и слабительные. Руки задрожали от злобы и зверской обиды. Чонин даже представить себе не мог, что человек, которому он доверял больше, чем самому себе, в принципе был способен на такое. Он окончательно потерял надежду. Из глаз прыснули слёзы, а на запястье появился десятый порез. Осталось всего два. — Чонин, давай поговорим, пожалуйста. Раздался слабый щелчок от поворота замка. Сынмин мигом влетел в ванную и упал на колени перед Чонином, который тихо плакал, забившись в углу с упаковкой таблеток. Он уткнулся лицом в колени, которые поджал к груди, лишь бы не видеть Сынмина. — Чонин, пожалуйста, прости меня, — накинувшись на него с объятиями молил Сынмин, крепко прижав к себе. — Я понимаю, что поступил, как последняя сволочь, но я всего лишь хотел помочь тебе. — Как? — не смотря на него говорил Чонин. — Тем, что заставил меня ненавидеть себя ещё больше? Ты хоть представляешь, что я испытывал всё это время?! Чонин действительно впал в истерику. Он стал орать, надрывая связки, чтобы показать всю боль, которую сейчас испытывал. — Хочешь увидеть, чем обернулась твоя "помощь"?! Чонин резко поднялся на ноги и вздёрнул штанины шорт, показав свежие порезы, которые до сих пор кровоточили. Его ляжки были похожи на изрубленный кусок мяса. Он плакал навзрыд, поняв, что его истерика могла превратиться в настоящий нервный срыв. — Господи… — закрыв лицо руками протянул Сынмин. — Какой же я дебил… Чонин опустился на колени и стал смотреть на него, не отрываясь. Его глаза были краснее крови, а количеством слёз можно было напоить взрослого человека. Это выглядело ужасно. — Я тебя ненавижу. Именно эти слова Сынмин боялся услышать. Он молча смотрел на него и не смог сдержать плач. Сынмин ещё никогда не чувствовал себя настолько виноватым. — Я понимаю, что ты никогда мне этого не простишь, — всхлипывая говорил он, — но я делал это ради тебя. Я просто хотел, чтобы ты жил. Чонин больше не рыдал, а просто смотрел на него, прожигая холодным взглядом. Он до сих пор не мог поверить, что Сынмин оказался таким. — Зачем? — Что? — Зачем мне жить, если теперь я не могу довериться даже тому, кого считал самым близким человеком? «Считал». — Прости меня, умоляю… Сынмин упал на пол, схватившись за его ноги и склонил голову так низко, как только мог. Он готов был сделать всё, чтобы загладить свою вину, лишь бы заполучить прощение. Но Чонин уже простил его. Он был благодарен Сынмину за то, что тот придал ему уверенности в своих дальнейших действиях. Чонин понял, что доверие — это лишь пустой звук. Так в чём смысл оставаться в мире, где нет доверия, на котором держатся взаимоотношения людей? Доверия нет. И смысла оставаться здесь тоже нет. Ему больше ничего не нужно. Он просто хотел поскорее уйти. В этот же день Чонин поставил две последние метки на своём запястье, означавшие, что отсчёт закончен. Перед смертью он написал одну единственную фразу на маленьком листочке, который оставил на столе: «Ты прощён.» На утро Сынмин нашёл его тело на полу. По руке его стекала струя, окрасившая концы пальцев в алый цвет, а рядом были рассыпаны те самые таблетки, которые Сынмин подмешивал ему на протяжении месяца. Чонин выпил большинство из них за раз, а после провёл финальную черту на своём циферблате, что надёжно скрывался под рукавами толстовки. Чонин умирал с мыслью о том, что скоро его тело будет целиком состоять из костей. От него останется лишь прекрасный скелет, заточенный в деревянном ящике и зарытый в трёхметровой яме, что будет находиться в недрах влажной земли. Теперь Чонин не думал о калориях, он не думал о своём весе и о том, насколько сильно выпирали его рёбра. Он понял, что значит жизнь без цифр в голове. Но понял это лишь тогда, когда распрощался со своим существованием. В игре на костях победу одержала смерть.