Пыль и тьма

Первым, что почувствовал Эдвард, ещё не успев открыть глаза, была духота: воздух был до безумия горячий, словно где-то в пустыне, и казался каким-то тяжёлым и сухим. Он приоткрыл глаза настолько, насколько смог, переживая, что сейчас же свет покажется ему чрезмерно ярким и ослепит его, но по итогу обнаружил вокруг себя сплошную темень, и закашлялся от недостатка свежего воздуха, давясь какой-то пылью. Его голова, по ощущениям больше похожая на огромный пульсирующий шар, лежала на чём-то, напоминающем грубую перьевую подушку, на которых мальчик спал, когда они с братом останавливались в отелях. Эта поверхность была такой же неудобной, но при желании на ней можно было лежать какое-то время. Что он и сделал, боясь беспокоить свою явно повреждённую голову. - …ной, - донеслось откуда-то сбоку. Где-то близко и одновременно где-то далеко. Эдвард повернул пульсирующую голову на звук, чертыхаясь и ахая от боли. По плечу словно электрический ток пустили, окончательно дезориентируя мальчика на несколько долгих секунд. Дерьмо, похоже, что вот и первый перелом выявился помимо явного сотрясения мозга. Он поморщился от боли, чувствуя, как в уголках глаз невольно скопились слёзы. Элрик задышал сквозь зубы, пытаясь успокоиться, и продолжил прислушиваться. Всё ещё где-то рядом с ним были надрывные хрипы и ещё какие-то звуки, которые он так и не смог идентифицировать, но потом на какое-то время всё затихло, и Эдварду уже началось казаться, будто ему всё-таки послышалось. Последнее, что он помнил до того, как тьма поглотила его сознание, обвив своими скользкими щупальцами и полностью лишив каких-либо чувств, что был грохот и какой-то треск. Что с потолка как-то резко начала сыпаться штукатурка, поднимая огромное облако пыли. И что этот придурок-полковник, с которым у него была очередная перепалка, достаточно грубо, буквально пинком пихнул его в дверной проём, уберегая от обрушающегося потолка. И что, кажется, ругаясь, Эдвард тогда обернулся, чтобы посмотреть на хмурого Мустанга и осознать, что этому придурку теперь попросту некуда укрыться самому, потому что в узком дверном проёме места хватало лишь на одного. И что, кажется, крича, чтобы этот кретин подбежал к нему ближе, Эдвард хлопнул в ладони, с трудом вообще представляя, как можно замедлить обвал. И что, кажется, он даже успел провести какую-то трансмутацию, потому что пошла вспышка реакции, охватывая то крохотное пространство между ним и полковником. И теперь он ещё жив, потому что он успел?.. - Стальной, - раздалось снова, как раз когда Эдвард уже начал закатывать глаза, поддавшись навалившейся усталости, и собираясь упасть куда-то обратно вниз в скользкую тьму. Реальность была болезненной, поломанной и такой же чёрной. И ему было в ней жарко. И ему было в ней нечем дышать. А темнота манила своим спокойствием, протягивала свои руки, обещая покой. - Стальной… не засыпай… Чёрт, какой же здесь был горячий воздух. Пыльный. Тяжёлый. Неудивительно, что голос у Мустанга такой сиплый. И ему, похоже, тоже не хватает глотка свежего воздуха. И ему, похоже, тоже нечем дышать. Вон какие длинные паузы между словами делает, жадно глотая кислород. И как он кашляет. Чёрт возьми, как он жутко кашляет… Эдварду очень не хотелось оставаться здесь, в этой жаркой и чёрной реальности вместе с кашляющим Мустангом. Его голова словно раскололась на множество осколков, которые его рассудок пытался отчаянно смести веником в одну кучу и попробовать собрать обратно. Как тот паззл, что когда-то собирали они с Алом и Уинри. Фрагмент за фрагментом, кусок за куском, чтобы воссоздать картину. Но при касании прутьев веника осколки превращались в пыль, разлетаясь по клочку помещения. И вместо кислорода он дышал этой пылью, проникающей и отравляющей его лёгкие. Поверхность, на которой лежала его гудящая, как пчелиный улей, голова, слегка дёрнулась, и Элрика охватила паника, вырывая из беспамятства. Он резко сел, закричав от волны боли, накрывающей одновременно голову, словно на него надели раскалённый обруч, сдавив виски, и от души заехали чем-то по затылку, и вылили кипящую лаву на всю левую руку целиком – от самой шеи до кончиков пальцев. Он захлёбывался от боли, жадно глотая перемешанный с пылью воздух ртом. Его грудь вздымалась, он давился и всей этой пылью, и всей этой болью, но был не в силах унять собственное судорожное дыхание. А потом его вырвало и пылью, и болью, и всем тем, что он ещё утром завтракал в отеле, хая и жалуясь Альфонсу на полковника-придурка, который в очередной раз потребовал сдать билеты на вечерний поезд обратно и приказал явиться в штаб к десяти часам. И Альфонс ушел на вокзал, в то время как сам Эдвард пришёл к этому кретину, показательно корча из себя агнца на заклание, чтобы у того проснулась хотя бы какая-нибудь капелька совести. Но у кретина-Мустанга совесть была явно атрофирована, потому он и потащил старшего Элрика в какие-то развалины, лениво растягивая слова своей дурацкой манерой, пока рассказывал про какого-то другого кретина, который там создавал проблемы со своей алхимией. И с тем другим проблемным кретином надо было разобраться, пользуясь помощью своего кретина, отчего, наверное, и произошёл, обвал, учитывая зашкалившую концентрацию кретинов на один квадратный метр. Когда измученный желудок извергнул из себя всё что имел в своих запасах, Эдвард, наконец, сумел восстановить дыхание. Теперь вся его одежда была перепачкана пылью, потом и свеженькой, ещё и очень даже вонючей, рвотой. И в черепно-мозговой травме он теперь точно не сомневался. Медленно, прижимая сломанную руку к груди, используя правую как фиксацию, он оглянулся, пытаясь понять, на чём же он до этого лежал, но не увидел ничего кроме плывущей перед глазами темноты. И таким образом самодиагностика показала, что лёгкое сотрясение можно смело зачёркивать из воображаемой медкарты, записывая сверху, что сотрясение уже средней тяжести. Плохо. Это явно затормозит поиски философского камня. Альфонс точно запихнёт его в больницу, если Эдвард сможет выбраться живым отсюда… И ключевое слово здесь – «если». Нехотя убирая автоброню, поддерживающую сломанную руку, мальчик потянул её к тому, на чём лежал какое-то время, чтобы понять, что же там такое сдвинулось, но ничего подозрительно не ощутил. Вернее, вообще ничего не ощутил: существенный минус автоброни - отсутствие чувства осязания. Он понял только, что его недавняя «перьевая подушка» оказалась несколько длиннее и значительно уже, чем ему казалось, когда он лежал на ней. - Что ты хочешь от моей ноги, Стальной? – раздался чуть ли не у самого уха сиплый голос Мустанга. В отличие от самого Элрика, полковник всё ещё продолжал тяжело дышать, периодически рвано покашливая. И снова эти длинные паузы между каждым словом. Эдвард шарахнулся в сторону, не ожидав, что тот окажется настолько к нему близко, и в голове снова взорвался фейерверк, принося новую порцию боли и резкую волну какой-то подозрительно тягучей сонливости. Мустанг успел неуклюже вцепиться в его рубашку и рвануть на себя, прежде чем мальчик начал заваливаться назад. - Не вырубайся, Стальной! - полковник выпалил это как одно слово, начав глотать ртом воздух, по-прежнему держа его за рубашку. Только хватка резко усилилась, словно после всей этой фразы, явно отнимающей все силы, его скрутил какой-то спазм, и он отчаянно пытался это скрыть. А потом раздался какой-то булькающий звук из его горла, он чертыхнулся, и Эдвард попытался отвести руку офицера подальше от себя, испугавшись, что того вырвет прямо на него, и он будет благоухать не только своей рвотой, но и этого придурка. Но Мустанга не вырвало, не смотря на то, что его дыхание стало ещё более тяжёлым, чем было. Вдобавок оно было каким-то захлёбывающимся, словно тот сделал слишком большой глоток воды. Судя по звукам, он сплюнул что-то куда-то в противоположную от Эдварда сторону, а потом тихо застонал, втягивая воздух через зубы с характерным шипением. - Чёрт, а я-то надеялся, что хотя бы Вы в порядке, - пробормотал Элрик, вглядываясь в темноту, надеясь различить в ней хотя бы силуэт Мустанга. Но, увы, в том пространстве, окружавшем их, было настолько темно, что хоть глаз выколи. Зато теперь Эдвард мог с чистой совестью заявить, что спас полковника-кретина от обрушающегося потолка, успев воспользоваться алхимией, чтобы укрыть их обоих. Если, конечно, полковник-кретин не завален сейчас наполовину. - Что ещё кроме головы, Стальной? – голос у Мустанга заметно осип и звучал как-то странно. Слишком быстро он выпаливал слова, словно даже лёгкие вдохи причиняли ему боль, поэтому и говорил всё на одном выдохе, наверно понадеявшись, что Эдвард ничего не заметит. Но он заметил. Но он заметил и промолчал. - Левая рука сломана, - нехотя отозвался Элрик, снова пытаясь автобронёй нащупать в темноте ногу командира, чтобы подсесть поближе. - Это я тоже уже по… - Мустанг внезапно поперхнулся словом, и его рука, всё ещё держащая за рубашку, неожиданно дёрнула мальчишку на себя. Голова от такого резкого движения снова заискрилась и вспыхнула огнём. Эдвард застонал, прикладывая прохладную металлическую ладонь к пульсирующему затылку. - Прости, - вновь на выдохе выдавил из себя полковник, убирая руку. – Стальной, что у тебя ещё? – вновь сквозь зубы продолжил он через несколько долгих секунд. Ему требовалось брать длительные паузы, чтобы говорить относительно длинные фразы и при этом не захлёбываться кашлем. Он точно тоже был ранен. Возможно, что куда серьёзнее, чем сам Эдвард. Почему-то от понимания этого по спине у мальчика пробежали мурашки. - Ноги целы, рёбра тоже, - отрапортовал Элрик, на всякий случай ещё пошевелив пальцами ноги, поелозив внутри ботинка, и сделав пару глубоких вдохов, чтобы точно удостовериться. Боли не было, единственным дискомфортом для его лёгких была летающая по воздуху пыль, явно оседающая где-то внутри при дыхании. Металлические конечности тоже двигались без какого-либо затруднения. - Хорошо, теперь мне нужно чтобы ты… - Мустанг снова резко запнулся на половине фразы, опять поперхнувшись ею и начав задыхаться, давясь воздухом и пылью. Эдвард протянул к нему руку, осторожно что-то стиснув пальцами, надеясь, что это было плечом. Дерьмо. Темнота и автоброня точно не совместимы. - Вам нужно чтобы я… - мягко повторил Элрик, пытаясь ободряюще погладить – плечо, ведь, а не торчащий кусок камня? – плечо офицера, надеясь, что тот продолжит предложение. Но Мустанг лишь продолжал захлёбываться чем-то булькающим в его горле. - Объём, - наконец тупо выдавил он из себя, снова сплёвывая что-то в сторону, как-то странно дёргаясь и замирая. Вот как. «Объём». Превосходно. Как многообещающе. Эдвард тоже сплюнул скопившуюся во рту слюну, смешавшуюся с пылью в ту же сторону, куда харкал полковник, и принялся терпеливо дожидаться продолжения, давая тому отдышаться. Чтобы хоть как-то занять ожидание и отвлечься от окружающей их тьмы и хрипящих звуков Мустанга, мальчик принялся пощёлкивать металлическими пальцами. Прошло уже чуть больше двух минут, если судить по количеству щелчков, а Мустанг продолжал хрипеть и не двигался. Полковник вполне мог потерять сознание, и Элрик уже начал волновался, но щёлкать не прекратил, продолжая на автомате считать. Примерно на двухстах двух Мустанг снова чертыхнулся, отпихивая от своего плеча автоброню. Его дыхание всё ещё было тяжёлым. Он завозился на своём месте, ругаясь сквозь зубы. До мальчика даже донеслось какое-то новое выражение, связанное с чьей-то пьяной матерью, которое совсем не ожидаешь услышать от человека, подобного полковнику-кретину. На мгновение мелькнула синяя вспышка, напоминающая собой трансмутацию, больно ударив по привыкшим к темноте распахнутым глазам. На секунду Эдвард даже смог разглядеть в её свете силуэт самого Мустанга, прислонённого к стене, странно поджимающего колено к своей груди. И сразу раздался натужный, напоминающий собой дыхание астматика, получившего дозу лекарства из своего ингалятора, вдох полковника. - Вы что-то сделали? – мальчик прищурился, надеясь разглядеть в непроглядной тьме хоть что-то. Хоть какой-нибудь результат проведённой трансмутации. - Что? – переспросил Мустанг, явно прикидываясь дурачком. Эдвард потянулся к нему снова, но тот опять оттолкнул его, продолжая делать тяжёлые вдохи. - Для чего Вы использовали алхимию? – Элрик упёрся рукой во что-то твёрдое, совсем не похожее на полковника-кретина. Предположительно в ту же самую стену, на которую опирался спиной Мустанг. Перенеся весь свой вес на автоброню, мальчик попытался подняться на ноги. Получилось не очень удачно, он плюхнулся на задницу, ко всем травмам в довесок больно стукнувшись копчиком и, судя по треску ткани, умудрившись ещё и порвать себе штаны обо что-то. – Если Ваши руки в порядке, то почему бы не использовать алхимию, чтобы вытащить нас отсюда? - Как я нарисую круг в такой темноте? – раздражённо откликнулся офицер. Теперь он говорил без долгих пауз, жутких хрипов и лающего кашля. Полковник снова завозился на месте, чем-то хрустнув. Раздалось несколько тихих стуков в окружающем их пространстве. И в бок Эдварда прилетел мелкий – судя по слабому удару – камушек. - Да Вы же Огненный Алхимик, чёрт возьми! Осветите это место да нарисуйте круг и вытащите… Решение казалось мальчику элементарнейшим, и выход был совсем рядом, но только Мустанг резко перебил его на полуслове, не позволив закончить, оборвав зарождающуюся надежду одной фразой: - Огонь сжигает кислород, Стальной. Эдвард ругнулся, повторяя новое выражение про чью-то пьяную мать, и в сердцах треснул стену, вздрагивая от сильной вибрации, пробежавшей по всей автоброне, уходя куда-то вглубь самого порта. Такое происходило и раньше, когда он бил правой рукой, но ощущение во тьме усилилось в несколько раз. Это было странно и необычно. А ещё тревожно. Мальчик ударил стену снова, на этот раз используя левую ногу. Вибрация потонула где-то в глубине его бедра, неприятно щекоча нервы. Но не совсем так, как было с плечом. - Стальной, вычисли мне объём этого места, - снова подал голос Мустанг, продолжая бросать мелкие камушки. - Забавно, - буркнул Эдвард, медленно поднимаясь, качаясь из стороны в сторону, цепляясь стальными пальцами за стену. Для человека, бывшего на грани обморока какое-то время назад, тот факт, что ему вообще удалось встать на ноги, можно было уже считать подвигом. - Вам самому не смешно просить посчитать что-то у человека с явным сотрясением мозга? Я даже стоять без опоры не могу нормально. - Я не прошу точного расчёта, - новый камушек стукнул уже по ноге. Мальчик хотел возмутиться и потребовать прекратить это идиотское занятие, но затих, осознавая, что Мустанг уже и так пытался понять размеры окружающего их пространства. Просто иначе он сейчас не может, в такой темноте у него тоже остался только слух. - Для такого гения как ты, Стальной, не сложно посчитать свои шаги по периметру, держась за стену, - тихо продолжил полковник. – А за высоту возьмём твой рост, раз уж ты, вроде как, не упёрся никуда головой. Сколько там в тебе сантиметров? – в его голосе не звучало никакой издёвки, однако Эдвард взъелся и заворчал, не собираясь отвечать на этот вопрос. - Сколько, Стальной?! – рявкнул Мустанг, потеряв всякое терпение, при этом очень странно чертыхнувшись, и мальчик в ужасе уставился в темноте туда, где тот сидел, потому что оттуда внезапно раздался какой-то громкий и неестественный свист, нагоняющий ещё больше жути. - Чёрт возьми, полковник, насколько серьёзно Вы ранены? – напрягся Эдвард, передёрнувшись. По телу снова пробежали мурашки. Целый, мать его, рой этих самых мурашек. - Ответ за ответ, Стальной, - раздражённо просипел тот, вновь тяжело закашляв. Свист усиливался. Мальчик отчаянно попытался прогнать все свои знания медицины, чтобы отыскать хотя бы примерные травмы, от которых могли быть подобные и хрипы с кашлем, и бульканья, и этот страшный свист. И могла ли быть связанна со всем этим та странная поза, в которой сидел Мустанг, откинувшись на стену? Установить что-то самостоятельно, при этом ничего не видя, опираясь лишь на слух, было чертовски трудно. И полковник-кретин тоже не горел желанием облегчить его мыслительный процесс – вон как увернулся от вопроса. Тупой придурок. Спокойно-спокойно. Не обязательно говорить ему точное число. Можно слукавить и прибавить ещё подошву ботинок. За эту информацию Мустангу в любом случае придётся выложить свои карты на стол и поделиться своим состоянием. - 162, - буркнул Элрик. Он сделал неуверенный и мелкий шаг куда-то в сторону, выставив вперёд металлическую руку. Голова всё ещё кружилась, из глаз сыпались искры. Он мог в любую секунду свалиться, потеряв опору в виде стены. Ещё один нетвёрдый шаг. - Это с обувью что ли? – снова вернулись эти длительные паузы после каждого слова. Мальчик возмущённо поперхнулся спёртым воздухом и закашлялся. Это ж надо быть таким проницательным кретином! - Да, чёрт возьми! Давай, пошути, что я маленький, что меня от земли даже не видно, и я тебя левой ногой лягну, так и знай! – прошипел Эдвард, делая ещё пару мелких шагов вперёд и утыкаясь в очередное препятствие в виде твёрдой поверхности. Пространство, сделанное им в спешке, казалось совсем небольшим. Возможно, поэтому камешки и попадали по нему, отскакивая от стены рикошетом. Полковник-кретин ведь тоже не видел его самого в темноте и, соответственно, не мог целиться в него специально. - У меня, похоже, ушиблено лёгкое, - вместо издёвки отозвался Мустанг, нехотя выполняя своё обещание. – Ничего серьёзного, - чересчур быстро продолжил он. Что-то подсказывало Элрику, что полковник тоже решил умолчать о чём-то. Ну да и чёрт с ним, в таком случае. - В длину это место где-то метр-полтора, - поделился наблюдением Эдвард, замерев на месте, уткнувшись в очередную стену. – А в ширину ещё меньше: мне тут и нормальных четыре шага не сделать. - Странно, я думал с твоими комплексами мы сможем рассчитывать на гроб побольше, - теперь же голос полковника был полон едкой иронии, не смотря на хрипы и свист. - А ну заткнись! Эдвард резко развернулся и рванулся вперёд, чтобы треснуть придурка правой рукой. Места здесь было так мало, что даже в темноте он сможет попасть кулаком тому хоть куда-нибудь. Но он запнулся о ногу полковника, на секунду позабыв о «мужской солидарности» и прикинув, что зарядить тому аккурат между ног было бы очень даже неплохо. И собственная голова не оценила такого резвого разворота, и где-то внутри произошёл очередной взрыв фейерверков. Нарастающий свист, а потом взрыв со вспышкой. Разлетающиеся во тьме яркие искры выглядели совсем как настоящие. Залп за залпом их становилось всё больше и больше, и мальчик был готов поклясться, что буквально ощущал, каким тяжёлым стал воздух от дыма пиротехники. Он стоял с раскрытым ртом, глядя, как распускаются разноцветные цветы на ночном небе. И рядом с ним стоял Альфонс, возвышаясь над толпой, среди которой они стояли. Боковым зрением Эдвард видел, как вспышки отражались на его доспехе. Они оба, даже будучи детьми из восточного захолустья, видели салюты ранее, но этот был не похож ни на один из них. Он протянул брату руку, и тот её охотно сжал своей. Почему-то его ладонь была тёплой и живой, и когда Эдвард повернулся, искренне желая увидеть перед собой Альфонса с возвращённым телом, перед глазами промелькнула новая вспышка от фейерверка. Но яркость, цвет и скорость её напоминали собой больше алхимическую трансмутацию, чем салют. Такая яркая. Такая громкая. Такая болезненная… Почему-то на секунду стало больно где-то в груди, словно в него насильно вдохнули чистый кислород. Он застонал от пульсирующей боли в затылке и пробегающих по сломанной руке электрических импульсов, приоткрыв глаза, вновь обнаруживая темноту, баюкающую его в своих объятиях. И объятия эти были настолько мягкими и тёплыми, что ему даже не хотелось возвращаться к страшной и пыльной реальности. Усталость наваливалась на него волнами, разливаясь по всему телу, а темнота ласково протягивала свои чёрные щупальца, обещая отдых и покой. Но всё испортил доносящийся с реальности голос. И если раньше он звучал где-то сбоку, то теперь откуда-то сверху и близко. Очень близко. - Стальной, подъём! - хрипло произнёс полковник где-то над его ухом, похлопав мальчика по щеке. Первое, что осознал Эдвард, полностью придя в себя: он лежал в объятиях Мустанга, уткнувшись лицом тому куда-то под рёбра. Вторым открытием было то, что рука полковника лежала под его больным затылком, от чего пульсация усилилась, но боль стала заметно тише. И третьим оказался тот факт, что он действительно снова видел вспышку от алхимии. Вот оно как… Мустанг сделал что-то с воздухом, чтобы вернуть его в сознание… - Стальной, пора уже проснуться, - нетерпеливо повторил полковник, снова похлопав его по щеке, и Эдвард отвёл его руку в сторону, перехватив, как он надеялся, за запястье. Он никогда не был настолько близко к Мустангу: ни разу не было никакого желания даже хотя бы руку пожать этому кретину. Тот, в общем-то, и сам не предлагал, так же держась на расстоянии. А сейчас его прижимали к себе, как когда-то Альфонс в детстве прижимал к себе плюшевого медвежонка, которого когда-то ему подарил этот козёл Хоэнхайм. - Сломаешь… - голос у Мустанга стал совсем тихим и каким-то натужным, словно ему требовалось много сил, чтобы просто произносить слова. Как будто он отчаянно пытался сдержать вырывающийся кашель в груди. Хорошо, что хоть свист пропал. - Простите, я не могу контролировать силу сжатия в такой темноте, - Эдвард ослабил захват, но руку не отпустил. Держать полковника за руку было как-то странно и необычно, даже с учётом того, что он совсем не ощущал своим протезом ни его тепла, ни биения пульса под кожей. Его запястье на удивление оказалось меньше в обхвате, чем Элрик ожидал: его большой и средний палец практически соприкасались друг с другом. - Странно, - пробормотал мальчик, отпуская руку офицера, продолжив сжимать и разжимать пальцы, поражаясь своему открытию. – Вы куда хрупче, чем я думал, - поделился он, дивясь собственной искренности, звучащей в голосе. - Стальной, ты так сильно головой ударился? – никакой насмешки в его голосе Эдвард не заметил. Мустанг искренне беспокоился за него, что совсем не вязалось с образом полковника-кретина. - Полковник, что Вы сделали? – поинтересовался Элрик, глубоко вдохнув. Дышалось гораздо легче, чем до того, как его вырубило. Пыль и тяжесть воздуха куда-то испарилась. - А, ты об этом… - полковник слегка потрепал его волосы. Эдварду захотелось съязвить по этому поводу, но он успел вовремя прикусить язык. Не хотелось, чтобы Мустанг замолчал, насупившись. Разговоры отвлекали от болей. - Я ненадолго убрал примеси азота и других газов, дав тебе чистый кислород, – Мустанг снова закашлял, что-то опять забулькало в его груди. Мальчик попытался выбраться из его объятий, чтобы не давить своей головой на и без того напряжённую диафрагму, но полковник не позволил ему этого, придавив ещё сильнее. - Стальной, не елозь, - захлёбываясь чем-то, прохрипел Мустанг. Наверное, давление на диафрагму действовало на него так же, как разговоры для самого Эдварда. Мальчик послушно замер, но всё равно вздрагивал каждый раз, когда того сотрясало от страшного кашля. Самым пугающим было то, что в голосе полковника уже слышалась самая натуральная мольба. И это было хуже всех тех звуков, которые он издавал до этого. Эдвард не должен был ни слышать этого, ни видеть. Мустанг всегда был для него придурком, пользующимся им как собачонкой на поводке для своих целей, шантажируя их с Альфонсом совершённым грехом. Мустанг должен был всегда тянуть поводок на себя, отдавая приказы и наказывая за неподчинение. Мустанг должен был всегда стоять над ним в этом своём чёрном пальто, прекрасно осознавая свою важность и всем видом демонстрируя надменность. Мустанг не должен был быть простым человеком, который мог оказаться под завалом вместе с ним, не в силах использовать свою мощную алхимию, и не должен был быть ранен настолько, что ему приходилось умолять Элрика не двигаться. Кретин-Мустанг не должен был быть хрупким человеком, как все остальные. Но он был. И Эдварду настолько стало тошно от этого факта, что пришлось сглотнуть комок слюны, вставший поперёк горла. - Почему Вы не сделаете то же самое с собой? – дождавшись, когда приступ кашля прекратится, тихо спросил Элрик, подняв взгляд наверх, ожидая услышать ответ. Кислород ведь должен помочь при ушибе лёгких – как минимум, облегчить боль и выровнять давление внутри. У аппарата искусственной вентиляции лёгких, вроде бы, похожий принцип работы, и полковник вполне может заменить респиратор своей алхимией. Опять мелькнула синяя вспышка, всего лишь на одно мгновение осветившая усталое бледное лицо Мустанга. Но этого мгновения Эдварду хватило, чтобы получить ответ на свой вопрос. Он в ужасе отпрянул в сторону, на секунду потеряв дар речи вместе с возможностью глубоко вдохнуть. Ну конечно… Использовать собственную алхимию, как респиратор? Три ха-ха! Кислород здесь не поможет. Полковник всё это время захлёбывался собственной кровью. Ярко-красной, лёгочной. Он сидел с откинутой головой, его синеющие губы были перемазаны ею, она тянулась широкой лентой с уголков губ по всей челюсти, спускаясь по горлу куда-то вниз под ворот кителя. А потом снова раздался этот жуткий свист, от которого опять побежали мурашки. - …ушиблено лёгкое, - тупо повторил Эдвард предыдущие слова полковника, не в силах выбросить из пульсирующей головы увиденное. - Не переживай, ничего серьёзного, - Мустанг снова начал сипеть. Произнесено это было таким же будничным тоном, словно он просил передать соль во время обеда. Как будто так и не осознал, что спалился от света вспышки. Лжец. Элрику захотелось ударить его по лицу. Вместо этого мальчик вырвался из его рук, от души заехав автобронёй по стене, вновь побеспокоив осевшую пыль. Лжец! При ушибе лёгкого нет такого количества крови, чёртов лжец! Придурок! Тупой придурок! - Стальной? - Ты тупой придурок! – заорал Эдвард, вновь и вновь ударяя металлическим кулаком по стене. Его трясло от злости и бессилия. - Стальной… Перед глазами снова заплясали разноцветные искры, но мальчик закусил губу, отчаянно пытаясь игнорировать их. Его трясло от вибрации, проходящей по автоброне вглубь порта после каждого удара. Почему-то на этот раз вибрация была ещё более сильной, накатывающей и взрывающейся, дёргающей нервы где-то в районе ладони. На секунду дёрнуло так, что Эдвард чуть не вскрикнул от неожиданности. В этом было что-то неправильное. Что-то подозрительно неправильное. - Эдвард, - очень тихо позвал Мустанг. - Заткнись! – Элрик хотел повернуться к нему и высказать всё, что думал сейчас о полковнике и его «ушибе лёгких», но сломанная, безвольно болтавшаяся рука напомнила о себе, пройдя электрическим разрядом от кончиков пальцев до самой шеи. И гнев заглушал боль, позволяя более точно диагностировать место перелома. Ключица. У него была сломана левая ключица. Не вся рука была повреждена. Задыхаясь от боли, Стальной Алхимик хлопнул в ладони, собираясь выбить проход алхимией и вытащить этого полковника-кретина на свежий воздух. Но реакции никакой не последовало. Его правая рука не оценила избиения стены и теперь тоже была повреждена: ладонь болталась на оголённых проводах, торчащих из предплечья. Прикосновение к проводам посылало импульсы в порт, нервы получали ответ и отсылали его в мозг, но рука теперь всё равно была сломана и даже её пальцы отказывались шевелиться. Они просто дёргались, улавливая сигналы от мозга, но не двигались. Прекрасно, теперь Уинри убьёт его, если Альфонс не сделает этого сразу, как только выкопает их. - Эдвард? – голос у придурка-полковника совсем осел. - Не разговаривай! Эдвард устало опустился обратно на пол, ощупывая холодную стену левой рукой. Главное, плечом не шевелить и головой не вертеть, а в целом всё не так плохо. К нему вернулось чувство осязания, а это уже может дать хоть какую-то информацию в такой темноте. Перед глазами всё ещё плясали искры. Он попытался склонить голову, чтобы ощупать пульсирующий затылок, но вновь чертыхнулся от боли, ударившей одновременно по двум фронтам. Осторожно. Очень осторожно, чтобы не потревожить лишний раз ни ключицу, ни травмированный мозг. Придерживая левую руку правой, Эдвард коснулся затылка, вновь дёргаясь от собственного прикосновения. Волосы на затылке напоминали солому по ощущениям, скорее всего, на них была свернувшаяся кровь. - Чёрт, - выдохнул он, откидываясь спиной к стене. Почему-то стена была холодной. Воздух был пыльный, горячий, но стена была холодной. Интересно, а Альфонс уже знает о произошедшем? Сколько ещё ему потребуется времени, чтобы освободить их из этой бетонной ловушки? - А давно мы тут уже? – тупо спросил Эдвард, осознавая, что совсем не ощущает течение времени. Он ожидал, что Мустанг ответит ему хоть что-то, но тот почему-то подозрительно молчал. И время замерло, остановив свой ход. Оно просто перестало существовать. И вопрос был задан попросту в пустоту. И это пугало, чёрт возьми! Мальчик ткнул полковника металлической рукой, надеясь, что правильно смог рассчитать силу. В темноте это было сделать сложнее, чем обычно. Реакции не было никакой. Эдвард почувствовал, как по спине снова пробежали мурашки. Может, всё-таки недостаточно сильно стукнул? Не мог же он помереть за всё то время, пока Элрик тут бесился! Он ведь звал его, пытаясь что-то сказать. Или всё-таки мог? В конце концов, Мустанг так жутко дышал всё это время, а сейчас с его стороны не слышно ни звука. И у людей никогда просто так не идёт кровь горлом – внутреннее кровотечение и какая-то беда – куда более серьёзная, чем ушиб – с его лёгкими очевидны. Всего этого уже достаточно для… - Полковник! – позвал Эдвард, не в силах сдержать истеричных ноток в голосе. Мустанг, конечно, донельзя невыносимый кретин, не имеющий никаких намёков на совесть, но мальчишка никогда не желал ему смерти. Конечно, были моменты, когда пару раз он желал ему диарею, подошедшую в самый не подходящий момент, но никак не смерти. И он совсем не хотел, чтобы командир умер здесь – в пыльной и горячей темноте узкого пространства, задохнувшись от нехватки кислорода и захлебнувшись собственной кровью. - Полковник! – мальчик пододвинулся ближе, вцепившись Мустангу в плечо левой рукой, стискивая настолько сильно, насколько позволяла травма. Он был такой ледяной, что холод ощущался даже через его китель. Чёрт-чёрт-чёрт! Он ведь жив, правильно? - Что? Ответ прозвучал так тихо, что если бы в темноте не обострился слух, Элрик бы его попросту не услышал. И в голосе чувствовалась дрожь. - Почему сразу не отзываетесь? Я ведь не сам с собой тут болтаю! – облегчённо выдохнул мальчик. Сначала Эдвард хотел спросить, в порядке ли его командир, но потом отмахнулся от этой идеи. Очевидно же, что Мустанг был совсем не в порядке. И если мальчишке было ужасно жарко, и он прижимался к стене, чтобы хоть как-то остудиться, то полковника, вероятно, уже колотило от кровопотери, и он замерзал от холода той же стены. И почему-то не отстранялся от неё, словно что-то мешало ему отодвинуться от прохладного бетона. - Я думал, - сухо отозвался Мустанг, снова закашлявшись. - О чём? - Эдвард прижался к нему, надеясь хоть как-то согреть. Ему казалось, что он сейчас настолько горячий, что сможет обогреть собой весь мир, а не только дрожащего Мустанга. - О тьме, - со сдавленным смешком отозвался полковник, странно поёрзав на месте, ледяной ладонью обхватив мальчишку, но при этом совсем не сдвинувшись. Он замерзал от прохлады стены, от кровопотери, но всё это время он продолжал сидеть на одном и том же месте, практически не меняя положения, и это пугало не меньше и вызывало ещё больше подозрений. Элрик шумно втянул тяжёлый воздух, поперхнувшись пылью, и сплюнул куда-то вперёд. Даже если он и попал себе куда-нибудь на ноги, то ему уже было всё равно. Он уже был поломан, испачкан кровью, пылью и собственной попахивающей рвотой. Он сгорал в собственном бреду, мучаясь от жара. Его уже не напугать тягучим харчком. Его уже бы даже не напугала вонючая рвота Мустанга, если бы того всё-таки вывернуло наизнанку мальчишке на курточку. Ему уже было на всё наплевать, абсолютное равнодушие ко всему накрыло с головой, словно тяжёлое пуховое одеяло, когда мама укладывала их с Алом спать. - О тьме, - повторил он и осторожно, боясь лишний раз дёрнуться, чтоб не чертыхаться в очередной раз от боли, положил голову на плечо Мустанга. Тот никак не прокомментировал его действия, лишь сильнее прижал его к себе. Мустанг, видимо, тоже уже был вымотан. И ему теперь тоже было всё равно. - Когда мы были чуть младше тебя… - хрипло стал объясняться полковник, вновь начав делать длительные паузы между словами, - …мы нашли у Учителя книгу. Там древний монстр спал во тьме, храня во сне свою злобу… Элрик хотел перебить и спросить о том, кто были такие «мы», но сдержался. В конце концов, какая разница кто эти самые «мы», если сейчас весь мир сжался до чёрного узкого пространства, в котором сидели «они» вдвоём, прижатые к прохладной стене? И один из «них» сгорал в лихорадке, а другой трясся от холода и кровопотери. Полковник продолжал что-то говорить, запинаясь на полуслове, чтобы прокашляться. Голос Мустанга пусть и дрожал, и хрипел, и был тих, но успокаивал. Количество искр перед глазами значительно уменьшилось, стоило начать отвлекаться на что-то другое. И Эдвард слушал и слушал, не перебивая. Тьма, про которую шептал полковник, совсем не отличалась от той, что окружала их сейчас. В ней одновременно было всё, и одновременно не было ничего. И чудовище, дарующее людям гениальность и сводящее их же с ума, спящее в этой тьме, сидело где-то здесь. Эдвард буквально слышал его хрипы при дыхании. И тьма тянула к нему свои щупальца, и Эдвард больше не сопротивлялся, позволив себе упасть в тягучую и ватную темноту сладкой дрёмы. Стена была блаженно прохладной и охлаждала его разгорячённое тело, но темнота привлекала своей одновременной пустотой и наполненностью. Она была идеальной. Она была именно тем, что было ему сейчас нужно. Тьма баюкала его в своих объятиях, даруя отдых и покой, как чудище, дарующее безумие людям. А потом всё резко оборвалось: тьма перестала его качать, грубо выплюнув в темную реальность и довольно болезненно треснув по лбу. Он больше не сидел, прислонившись к стене и плечу полковника, а полулежал, уткнувшись лбом во что-то холодное и трясущееся, явно не способное удерживать его голову длительное время. - Всё, гипоксия, - хрипло прокомментировал Мустанг, из последних сил придерживающий мальчика от падения на пол выставленной рукой. - Что? – Эдвард выпрямил спину, с трудом подняв свинцовую голову и отведя трясущуюся руку в сторону. Искры снова полетели из его глаз. Его потряхивало от лихорадки. И футболка под его чёрной курточкой уже вымокла от пота и неприятно липла к телу. Ему просто хотелось спать. Ему теперь просто ужасно хотелось спать. Просто вернуться в ту манящую темноту из сна, а не в эту из реальности – пыльную, жаркую и сопровождаемую хрипящими звуками. - У нас кончается воздух, Стальной, - очень устало отозвался полковник, делая очередной тяжёлый вдох. – «Объём», помнишь? Воздуха у нас на двоих было всего минут на сорок при самом лучшем раскладе. - Хах! Смешок сорвался с его губ на автомате, и хотя ситуация была совершенно не смешной, Эдварду безумно хотелось расхохотаться в голос. Он уткнулся лбом в ледяное плечо Мустанга, с огромным трудом сдерживая зарождающийся порыв. У них заканчивался кислород, рассчитанный полковником минут на сорок, а Альфонс так и не пришёл. И неизвестно, знает ли он где их искать вообще. Он попросту не успеет вытащить их живыми и достанет из горячей темноты только два трупа. Два задохнувшихся трупа. Они так и не смогут найти философский камень. Альфонс так и останется заточён навечно в свои доспехи. Бедный, бедный младший братец, столько раз пострадавший из-за его глупости. - Прости Ал, - прошептал Эдвард, сильнее впиваясь пальцами в холодное плечо. Брат что-то ответил ему. Очень-очень тихо, как-то вымученно. Мальчик так и не разобрал его слов. Он старался, но брат больше ничего не произносил. Только тяжело дышал, мелко подрагивая. Эдвард повернулся, дёргаясь от взорвавшегося в голове фейерверка и электричества, пробежавшего от шеи до кончиков пальцев, и обнял Альфонса, утыкаясь носом куда-то в район его ключицы. Но брат, почему-то, не оценил такого порыва нежности и попытался оттолкнуть его. И почему-то его отчаянная борьба за личное пространство стала сопровождаться свистом. Жутким таким свистом, от которого мурашки побежали. Ал был нездоров. Эдвард тоже был нездоров и горел в лихорадке, но чертыхающийся Альфонс под ним был таким холодным... Алу требовался доктор. Эдварду, по-хорошему, тоже стоило бы показаться врачу, потому что его голова пылала и взрывалась, рассыпаясь на мелкие осколки. Мальчик придавил сопротивляющегося брата сильнее, вжимая его в стену. Альфонс под ним стонал и извивался, продолжая не оставлять попыток сбросить его. Ничего. Сейчас они передохнут немного, а потом Эдвард сходит за доктором. Обязательно сходит за доктором, потому что доктор нужен им обоим. - Стой! – очередной сдавленный хрип прорезал тишину и темноту, на секунду возвращая в реальность, полную раскалённого воздуха, которым было тяжело дышать. Точно. Здесь же где-то рядом сидел Мустанг. Эдвард резко поднял голову, напоровшись лбом на что-то. Раздался какой-то посторонний глухой стук, но в этот же момент новый фейерверк со свистом взлетел в воздух, взрываясь, распускаясь во тьме разноцветными брызгами. Чёрт, красиво… Свист стал громче. - Нет, Ста… Нет… Мустанг снова булькал откуда-то из реальности, захлёбываясь словами. От того, что непосредственный командир уже не был в состоянии произнести его позывной целиком, на лице появилась ехидная ухмылка. Придурок-полковник ведь постоянно называл его Стальным, да ещё и таким высокомерным тоном. Где же всё это высокомерие теперь? Где?.. Прежде чем до Эдварда дошло происходящее, Мустанга начало колотить ещё сильнее, чем до этого. А потом, судя по звукам и по тому, как того скрутило от спазма, его всё-таки вывернуло наизнанку. Элрик в ужасе уставился в темноте туда, где предположительно было лицо полковника, чувствуя, как несколько капель горячей рвоты попали на лицо. Ала здесь не было. Ал был снаружи. Ал был в порядке. Всё это время он давил на раненного Мустанга, перекрывая ему доступ к остаткам кислорода, вжимая его в стену до тех пор, пока его голова не ударилась об неё. Мустанг боролся с ним, Мустанг пытался его остановить, но не мог, потому что был прибит к одному месту. Левая рука, не смотря на полыхающую боль в плече, всё ещё была зажата между полковником и стеной, всё ещё приобнимая. И Эдвард чувствовал что-то ещё. Холодное. Рифлёное. Металлическое. Оно торчало из стены как раз в том самом месте, куда упиралась спина Мустанга. Оно вошло в его тело, не позволяя сдвинуться с места. Поэтому тот и не мог замерить размеры для расчёта объёма воздуха сам. - Полковник… Эдвард в ужасе вцепился в торчащую арматуру, осознавая, что забравшись на Мустанга в бреду сам лично загнал железку ещё глубже в тело. Вот почему тот так отчаянно пытался сбросить его, борясь. - Молчать… - Мустанг буквально прошипел это, задыхаясь. Его всё ещё трясло от боли и холода. Эдварда теперь трясло вместе с ним от ужаса и осознания того, что в конкретной этой агонии своего командира виноват именно он. И только он, усугубивший и без того плачевное состояние. Элрик попытался слезть, чтобы полковник хотя бы смог начать более-менее нормально дышать, как дышал всё это время до того, как у мальчика помутился рассудок, ведь его уцелевшее и не пробитое лёгкое вполне справлялось с этой функцией, работая за двоих. Мустанг тут же вцепился в его волосы мёртвой хваткой, грубо ткнув головой в свой живот, не позволяя вырваться. Эдвард замер, послушно уткнувшись лицом под рёбра. Голова всё ещё раскалывалась. Полковник всё ещё вздрагивал, не в силах сделать нормальный вдох. Если так продолжиться, то Мустанг просто напросто отключится и задохнётся. И некому больше будет выдернуть Элрика из лихорадочного бреда и поймать, если он снова начнёт падать. И тогда его голова окончательно расколется о бетон. Как насчёт знатной трещины в черепе в дополнение к своему сотрясению? Заманчивое предложение. Нужно было что-то придумать, как-то отвлечь и его, и себя от боли. - Когда я был совсем мелким, я лизнул горящую лампочку, чтобы узнать какой на вкус свет, - протараторил мальчик первое, что пришло в голову. Ему тогда было года 4 или 5. И Альфонс тогда, не смотря на вопли старшего брата, всё же последовал его примеру. По итогу обоих ругала мама, а потом всучила им по кусочку льда, чтобы успокоить боль в обожжённых языках. Мустанг никак не прокомментировал его слова, и Эдвард уже даже не был уверен, что тот слушает. Мальчик сильнее уткнулся лбом в его живот, надеясь, что от этого полковнику станет хоть немного легче. Но легче, похоже, не становилось: его всё ещё мелко потряхивало, судорожные хрипы всё ещё вырывались из его груди. Время окончательно встало. Сначала Эдвард честно пытался считать, но голова болела и тяжелела с каждой предполагаемой секундой, сбивая со счёта. Потом мальчик пробовал посчитать, используя для ориентира тяжёлые вдохи и выдохи командира, но это тоже не подошло. На один судорожный вдох у Мустанга могло уходить около десяти секунд. Эдвард крепко-крепко зажмурился и мысленно посчитал до пяти, в надежде, что сейчас проснётся от страшного сна. И кошмар не прекратился. И кошмар не прекратится никогда. И темнота заберёт остатки его разума, перемолов их в муку. Смешает в чашке из нержавейки с водой в равной пропорции, добавит пару яиц и насыплет дрожжей. Взобьёт венчиком, обязательно расплескав немного от чрезмерного усердия. И накроет полотенцем на какое-то время, чтобы дрожжи вступили в реакцию. А пока тесто поднимается, сделает крем из ещё чего-нибудь. Вот мама, например, делала очень вкусный торт из слоёного теста и яичного крема. Она просто засыпала отделённые белки сахаром и хорошенько взбивала, а потом убирала в холодильник, чтобы масса застыла. Они с Алом ещё частенько старались незаметно прокрасться на кухню и подъесть немного вкусного застывающего крема, пока мама не видела. Она всё равно узнавала об этом, замечая остатки этого крема на уголках их губ, но не ругала, а начинала смеяться и давала облизать обоим ложку, когда проверяла степень готовности… - Эдвард… - позвали как-то тихо и беспокойно. Он зевнул и открыл глаза, сразу же сощурившись от солнца. Тёплые лучи проникали в комнату сквозь щель штор, тонкой полосой устроившись на паркете и части дивана, на котором он задремал. Они ласково грели его лицо и шею. И было так спокойно. И где-то на кухне текла вода, и звенели тарелки. И Уинри стояла в проходе, прислонившись к косяку. Весь её кухонный фартук был испачкан липким тестом. Она демонстративно облизывала венчик с остатками белкового крема, явно дразня его. - Эй, я тоже хочу! – он подскочил, потянув к ней руку, но эта вредная девчонка, рассмеявшись, резво выскочила в коридор. Только пятки в полосатых носках сверкали. Наспех сунув ноги в тапки, мальчик бросился за ней. - Стальной! Что-то ударило его по лицу, стоило только выбежать из комнаты. Пощёчина вернула его во всю ту же горячую и тёмную реальность. Футболка промокла от пота и противно прилипала к телу. Почему-то болели мышцы по всему телу. И голова именно сейчас казалась особенно тяжёлой и свинцовой, и казалось, что шея не сможет долго удерживать её вес, и что позвонки вот-вот сломаются пополам. С противным таким хрустом. А сама голова упадёт на пол и покатится куда-то в сторону, отделившись от тела. Ну и поделом. Ни к чему ему такая неподъёмная голова. Вот что ему теперь с ней делать? А ещё в нос ударил запах мочи: в очередном бреду он уже успел обмочиться. От футболки несло потом, рвотой и чем-то железным, а от штанов разило мочой. Просто замечательно. Лучше и не придумаешь. Эдвард разочарованно застонал, откинувшись обратно на руку Мустанга, трясущуюся под его весом. Тот положил свою ледяную ладонь ему на лоб, сдвинув прилипшую чёлку, и сильнее прижал к себе. Щека всё ещё горела после его удара. - А когда я успел... – мальчик не успел спросить ни о смене своего положения, ни о своих тёплых, мокрых штанах, потому что полковник резко перебил его, не став дослушивать до конца: - У тебя был припадок, Стальной. Постарайся не двигаться слишком резко – твоим мозгам это очень не понравится. Собственный эпилептический припадок и мокрые штаны поразили не так сильно, как то, как всё это смог произнести Мустанг. Легко. Без пауз. Без хрипов. Это было странно, потому что совсем недавно командир задыхался, и его единственное целое лёгкое было явно на пределе своих возможностей, пытаясь работать сразу за двоих в этом маленьком и пыльном пространстве. - Ты смог стабилизировать внутреннее давление? – тихо спросил Эдвард, на всякий случай сделав пару глубоких вдохов, и закашлялся. Воздух всё так же был тяжёлый и горячим – похоже, в этот раз полковник никак не манипулировал кислородом. - А? Да-да, - подозрительно быстро отозвался Мустанг, снова погладив лоб мальчика холодными пальцами. Холод чувствовался даже сквозь перчатку. Какие же у него неприятные на ощупь перчатки, оказывается! Ткань странная, шершавая и царапающая. - Ух ты, - восхитился Элрик, прикрыв глаза. Не было смысла держать их открытыми в такой темноте. – Тебя и вправду можно использовать как вентиляцию. Ну, знаешь, в медицинских целях. - Вентиляцию? – тупо переспросил полковник, явно не понимая о чём речь. - Ну, вентиляция лёгких, - пояснил мальчик, задумчиво водя пальцем по холодной руке Мустанга. Он мог бы немного поменять угол плеча и попробовать проверить его пульс, но сломанную ключицу теперь было опасно беспокоить. Вспышка боли могла спровоцировать новый припадок. – Уинри говорила, что в больших городских больницах стоит такая большая штука, тебе трубку в горло суют, и она за тебя дышит. Слышал про такие? Интересно, а где вообще сейчас Альфонс? Он ведь уже побывал в Штабе и поднял там всех на уши? Наверно, кто-нибудь из ребят полковника уже рассказал ему об этом, и теперь Ал мчит со всех ног, выискивая машину лейтенанта Хоукай… - Если всё плохо, то трубку не просто суют в горло, а режут трахею и вставляют в неё, - сухо отозвался Мустанг, одёрнув руку и странно поёжившись. - О, так Вы знаете об этом? – живо встрепенулся Эдвард, попытавшись сесть, и полковнику пришлось вернуть руку, чтобы ограничить ему движение. - Я тогда был младше тебя с Альфонсом и попал в больницу по собственной глупости, - нехотя буркнул Мустанг. – Ну и каков свет на вкус? – перевёл полковник тему, не позволив начать задавать неудобные вопросы. Эдвард бы и сам не стал лезть, понимая, что тема для командира была достаточно неприятной. И тот факт, что он так резко отмахнулся от него, уже о многом говорил. Элрик бы не стал копошиться в чужом грязном белье, имея за плечами собственных запретных скелетов в шкафу. Но всё равно подобное недоверие как-то странно обидело. Мустанг знал его некоторые секреты, но не спешил поделиться хоть чем-то своим. Эдвард даже понятия не имел почему у того достаточно характерный для Востока разрез глаз при ярко выраженном аместриском воспитании, и мог ли быть у этого придурка кто-то из родителей синцем или, может быть, примешался какой-то иной восточный родственник. Полковник вообще ничего о себе не рассказывал. Никогда. И всё что теперь узнал Эдвард о нём – только то, что тот из-за собственной глупости лежал в детстве под аппаратурой, про которую когда-то рассказывала Уинри. Та, что в больших городских больницах дышит за тебя, когда ты сам не в состоянии. Когда ситуация настолько тяжёлая, что твои лёгкие не могут работать сами без посторонней помощи. И что ситуация была настолько плохая, что вместо того, чтобы просто засунуть ему в горло трубку, ему резали трахею. Интересно, а шрам у него заметен? Должен же был остаться шрам, верно? А ему, Эдварду, теперь тоже придётся лежать под такой штукой, если их всё-таки спасут? Потому что в его лёгких сейчас так много пыли, и просто поразительно, что он ещё может дышать! - Обжигающий, - устало отозвался мальчик, вспоминая, как потом долго болел язык. Мустанг хихикнул, что должно было быть очень сложно в его состоянии. Но почему-то он не хрипел и не свистел. Хотя должен был начать, после стольких длинных предложений. - Вы уверены, что Вы теперь в порядке? – напрягся Эдвард, медленно высвобождаясь из рук полковника. - А я в порядке? – с какой-то усмешкой в голосе отозвался тот. - Нет, но Вам ведь стало лучше, правда? – мальчик сел, откинувшись на прохладную стену. Он повернул тяжёлую голову, примкнув к ней ухом. Где-то в глубине бетонной конструкции раздался гул, от которого мурашки снова пробежали по спине. – Ты слышишь это? Альфонс. Альфонс был близко. Альфонс добрался до них. Наконец-то! Чёрт возьми, да! Наконец-то всё кончится. Ещё пара минут, и они будут спасены. Сейчас он начертит круг мелом и разгребёт всё то, что обрушилось на них. Нужно подождать. Нужно всего лишь подождать. Всего пара минут. И их спасут. И вытащат на свободу. На свободу! И не придётся больше задыхаться, вдыхая летающую в воздухе пыль. - Стальной, ты снова бредишь, - как-то раздражённо проворчал Мустанг. - Нет, ты послушай… Что-то грохотало и трещало совсем рядом. Буквально над головой. Что-то хлопало и лязгало, от чего мурашки бегали по коже. - Нет, Стальной, ты послушай! Полковник достаточно громко и резко перебил, напугав мальчика. Эдвард распахнул глаза, задыхаясь от осевшей в лёгких пыли, и снова зажмурился из-за маленького лучика света, пробившегося через завал, худо-бедно осветив их небольшое пространство. И всё это время он не сидел около Мустанга, прислонившись спиной к стене и положив тому голову на плечо. И всё это время он лежал на полу, протянув сломанные руки к прибитому к стене полковнику, не в силах никак ему помочь. И пол был пыльным и ледяным. И его голова была безумно тяжёлой, налитой свинцом, а затылок ужасно сильно пульсировал. И ему было очень холодно, отчего он дрожал. Мустанг всё это время сидел у стены в нескольких сантиметрах от него, свесив голову и нелепо уткнув в грудь собственное бедро, пытаясь оказать хоть какое-то давление на диафрагму. Его глаза были широко распахнуты, что было явно не характерно для подобного восточного разреза, а с синюшных губ медленно падали капли крови, расцветая на его кителе словно цветы. - Всё что ты там себе сейчас нафантазировал – всего лишь результат гипоксии. - Нет же! - мальчик резко сел, хватаясь за пылающую голову. Его снова вырвало. И рвота была безумно горячей по сравнению со всем тем, что окружало его. - Я сам мёртв уже как пару минут, Стальной! – раздражённо рявкнул в ответ полковник, подняв голову, уставившись прямо на него. Две ярко-красные полосы стекали с уголков его приоткрытых губ к челюсти, как клоунский грим на белом лице. И, чёрт возьми, его взгляд… Его взгляд был абсолютно пустым и не живым, словно хрипящее чудовище, обвивающее своими липкими щупальцами не сопротивляющееся тело и отравляющее разум безумием, поселилось в черноте мустанговских глаз, забрав командира к себе во тьму. И полковник уже сделал свой выбор и отдался этой темноте, явно предпочтя её мучительной реальности. Откуда-то сверху раздался новый хлопок, поднимая в и без того тяжёлый воздух новую порцию пыли и осыпая несколько мелких камешков, больно бьющих по покалеченному телу. Сразу стало совсем светло так, что резануло по глазам. Эдвард зажмурился, закрыв лицо поломанной автобронёй, и забился под полусидящего рядом Мустанга. Глаза слезились от света, и люди, зовущие его и тянущие к нему руки, расплывались, превращаясь в непонятные кляксы. Они что-то взволнованно говорили, они что-то перепугано расспрашивали, но Эдвард не мог разобрать ни слова из-за гула в тяжёлой голове. Он вцепился в мёртвого Мустанга, зарываясь лицом в его перепачканный кровью и бетонной пылью китель, пытаясь закрыться им от всего этого слепящего света и шума, чтобы последовать его примеру и вернуться в блаженную темноту, подальше от боли, пыли и этого до ужаса яркого света. Пусть тьма и даровала людям безумие, пусть под её толщей скрывалось хрипящее чудовище, но вместе с этим она дарила и отдых, и покой. И в ней не было слышно ни криков, доносящихся откуда-то снаружи, ни лязга металла, напоминающего собой жуткий скрежет зубов чудовища. И липкие щупальца обнимали мальчика не хуже брата, извлёкшего его из-под обвала и несущего прочь, осторожно прижимая к себе. И Эдвард уже не осознавал всего этого, вновь позволив разуму раствориться в тягучей и сладкой темноте. На этот раз навсегда.