***
— Не беспокойся, бессонный Нью-Йорк, — очередной зевок прерывает монолог одного усталого героя, рассекающего воздух меж высоток, — твой дружелюбный сосед.. ай, к чёрту. Ночное патрулирование города подходит к концу и знатно выматывает паучка. Он невероятно вынослив, но совершенно не привык так долго и так много, без продыху бороться с преступностью, которая фактически ни секунды не дремлет. Пришлось даже отхватить пару раз от группы грабителей. В последние дни Чонгук напряжён сильнее обычного и вот такие долгие вылазки устраивает по большей части из-за того, что по телевизору на всех новостных каналах (в том числе и в социальных сетях, в которых выкладывают многочисленные посты) вот уже как второй день крутят сенсационные репортажи с мест преступлений. Таких жутких, что кровь стынет в жилах. — На улицах Нью-Йорка орудует психопат-убийца, отрывающий своим жертвам головы.. да как же это, Оливер? — ещё утром вчерашнего дня, спеша на уроки, Чонгук мельком услышал разговоры горожан: кто-то не верил, называя любимые газеты «желтухой», а кто-то от одних лишь заголовков терял сознание. — Пока рядом человек-паук, это чудовище не уйдёт от своей кары, ведь так? — Я более чем уверен в том, что у паучка всё схвачено, дорогая, — добродушная пожилая пара.. им не на кого положиться сегодня, и Чону становится от этого не по себе, потому что в обычном мире люди должны полагаться на полицию, а не на паренька в красно-синем костюме. Он тогда просто отвернулся к окну и криво улыбнулся своему блеклому отражению. У него вообще есть план? Ему известно только, что общественность кличет преступника палачом за отличительную черту его преступных деяний — все его жертвы в прошлом не самые законопослушные граждане (далеко не послушные), которых он безжалостно оставляет без головы, а её в свою очередь забирает с собой. Устраивая самосуд, этот человек сеет хаос, и его, конечно, необходимо выловить в кратчайшие сроки, но вряд ли это вообще под силу кому-либо, — преступник не оставляет никаких следов, а определить, какое оружие он использует, невозможно, потому что рваные раны у жертв похожи на укус зверя, предположительно медведя. Это вызывает больше вопросов, сбивает следствие с нужного пути, заставляя теряться в догадках и прорабатывать пустые версии. Парня от всех этих мыслей передёргивает на лету, и он, пару раз споткнувшись, решает пройтись пешком по любимым крышам. Здесь добираться до дома будет спокойнее, а если кому-то вдруг понадобится помощь, мимо его паучьего чутья и зорких глаз ничего не проскочит. Лёгкой поступью вышагивая по карнизному свесу, паучок тянет ладошки вверх, прямо к яркому диску Луны, и со сладким зевком подтягивается, разминая затёкшие мышцы; словно канатоходец, демонстрирующий толпе зрителей искусство эквилибристики, Чон блестяще выполняет сальто с разбегу и заканчивает свой «номер» ровным колесом. Внутри нет никакого страха, он полон уверенности и решимости в любом своём действии, когда речь идёт исключительно о нём и только. Тогда же, когда на волоске висит жизнь обычного человека, единственное, о чём думает Чонгук это не успеть принять самое верное решение – оступиться. Последний шаг. Рывок прямиком в пустоту безжизненных многоэтажек. И он тут же выпускает липкую, но очень крепкую паутину, цепляясь ею за лестницы и трубы и вновь рассекая воздух своим телом. Из темноты раздаётся: — Изящная куколк- — Заткнись нахрен, он не должен услышать нас раньше времени, — грубоватый мужской голос, пытающийся пресечь всякую попытку сдать их, звучит едва ли дружелюбнее того, что следом отвечает ему с издёвкой. — Я сожру тебя так же, как и всех остальных, если не начнёшь уважать меня, человечина. — Рискни, черномазый, и будешь искать себе такое же хорошее тело лет сто, если не больше. Двум болтливым незнакомцам очень везёт, – они какое-то время остаются незамеченными, потому что сам Чонгук пребывает в глубоких раздумьях и не сразу осознаёт, что за его яркой персоной установлена слежка. Несмотря на то, что эти двое даже не пытаются сделать вид, что скрываются. Так или иначе лёгкие паучка с каждой секундой всё больше и больше заполняются густотой и терпкостью, взращивая тревогу в груди и вынуждая всё резвее и резвее (насколько это вообще возможно) цепляться нитью паутинки за любые выступы то с одной, то с другой стороны. Желание добраться до дома и опустить своё потяжелевшее тело растёт, а конечности, наоборот, теряют любую силу, вынуждая-таки сначала перейти на шаг, а затем и вовсе опуститься на колени и присесть на пятки. Забредший меж Нью-Йоркских кирпичных домов, Чонгук прикрывает лицо ладонями и стягивает с него маску, из-за которой в разы труднее дышать. Он пропускает тот момент, когда чья-то тяжёлая туша придавливает его к плоской кровле лицом вниз и до уха доносится утробное рычание, больше смахивающее на удовлетворённый рокот. Ладно, немало Чонгук мутантов повстречал за то время, пока сам носится с очевидной мутацией в ДНК. Но готов ли он вновь встретиться лицом к лицу с чем-то подобным? Нет. — Поймал, — вздыбленным затылком юноша чувствует звериный оскал и обжигающее дыхание незнакомца; что-то вязкое касается оголённой части его шеи, но он не придаёт этому особого значения, концентрируясь лишь на том, как освободить себя из цепких лап странного существа и добраться до дома целым и невредимым. Оно же пробует его страх на вкус, обнюхивает со всех сторон, пытаясь уловить нотки волнения и адреналина, но не получает заветного результата, потому что Чонгук не боится. Он растерян, но страха нет. — Что ты такое? — прощупывая почву, нужно выиграть для себя немного времени – выждать нужный момент для того, чтобы усыпить бдительность врага, а затем вырваться из его хватки и попытаться хотя бы сбежать. Противостоять в физическом плане – бесполезно, Чонгук понял это ещё тогда, когда его бесцеремонно придавили к грубой поверхности и он услышал хруст своих рёбер. — Такая честь наконец-то познакомиться с тобой, маленький супергерой, — это что-то нагло игнорирует заданный ему вопрос, чем знатно подбешивает юношу. Так или иначе, не один Чонгук растягивает время, выжидая неизвестность. Вот только для чего? — Так себе знакомство… не по-человечески как-то, может отпустишь? — около уха раздаётся рокочущий смех, сопряжённый с тяжёлым вздохом. Чонгук понимает – над ним злостно издеваются. — Сегодня всё не по-вашему, паучок. — Что ты хочешь от меня? — Мы голодны, так чт- Начинает было существо, как вдруг его прерывает уже привычный мужской голос. В Чоне неожиданно просыпается надежда, которая так же стремительно угасает: — Вообще-то жрать тут хочешь только ты, лично я навалил в закусочной в обед, и вообще, иди нахуй, — давление пропадает, дышать становится легче, и паучок, не обращая внимание на разговоры и без всяких церемоний поднимаясь на ноги, в один присест оказывается от напавшего на него существа за метра два, но видит, к своему удивлению, обычного мужчину в тюремной одежде, — Здравствуй, Чонгук, я- Незнакомец делает неаккуратные, резкие попытки приблизиться, что очень не радует напряжённого паучка, и получает от него кулаком промеж глаз, от чего на мгновение теряется, даря шанс на побег. Чем Чонгук, конечно же, пользуется, на всякий случай выпуская меткую струю прочной паутины в чужие глаза. Выиграв для себя немножко времени, юноша скрывается в ближайшей подворотне, откуда уже переодетый выходит на главную улицу, ловит такси и возвращается домой более адекватным способом. И всё это время его не покидает чувство, что за ним наблюдают. Оно как противное наваждение оседает где-то в сознании и ещё долго не даёт ему расслабиться.***
— Мне нравится его прыткость и желание жить. Ещё один смысл оставаться на этой планете дольше. — Втюхался? — Я иная форма жизни, во мне нет ни любви, ни сострадания, в отличие от теб-.. — Завались, Веном. — Как скажешь, Тэхён.