горечь

Сехун косится на часы. Почти двенадцать. А соседа всё еще нет. Он тяжело вздыхает, захлопывая одним движением ловко толстый том книги из личной библиотеки. Пальцы потирают устало переносицу — неужели придется переться в бар за этим идиотом? Наверняка запивает очередной провал добротным и крепким вином в известной или не очень компании. Порой О находил Чжана совершенно среди незнакомых людей, которые словили общий дух веселья от градуса. И каждый «последний раз» он вынужден на своей горбу тащить это светловолосое недоразумение, выслушивая бессвязный лепет. Ему не прельщало тащиться на ночь глядя не пойми куда, когда кровать манит к себе. Завтра куча забот, ведь как у временного мудреца и секретаря всея Академии — работы выше крыши. Но если не пойдет, то нарвется утром на, вероятно, громкий скандал. Исин может. Сехун тоже. Скандал, высосанный из пальцев; скандал, где если захочешь - достанешь из под земли любые факты и аргументы, а еще догадки, лишь бы быть правым. Они друг друга в этом плане стоят. Вспыхнуть просто потому, вспыхнуть по причине, вспыхнуть из-за недопонимания или разницы во мнениях. Бэкхён и Чонин, как сторонние наблюдатели и частые гости их обители, а также невольные свидетели — подтвердят. Лишний раз стараются не лезть. Для Сехуна всегда было загадкой, как они терпят друг друга. Как умудрялись, среди всех негативных эмоций, которые друг на друга сливали, жить вместе. Стены этого дома дрожали от звонких и яростных криков, раздраженного и сдавленного шепота, а еще слышали равнодушный и холодный тон, что пробирал каждый раз до костей, до болючих и неприятных мурашек. Невозможно пересчитать на пальцах, сколько раз разногласия взрывались на одной лишь недели, а хлопали двери и трещали окна? Их чудо-проект будто знал, кто будут его хозяева. Он откидывается на диване, недовольно косясь на часы. Минутная стрелка ползла уверенно к половине первого. Всё же стоит пойти. Книжка небрежно опускается на стол, а накидка оказывается на плечах. Сехун зачесывает отросшую серую челку в сторону, мельком глядит в зеркало и твердым шагом идёт к дверям. Но не успевает дернуть ручку, как дверь открывается сама. — Ну и где ты шлялся? Видел время? Почему я должен искать тебя? — вздыхает сердито О, смиряя хмурым взглядом поникшие плечи архитектора и закрытое волосами лицо. Исин ничего не отвечает ему и делает шаг вперед, почти врезаясь в него. А после замирает неловко в проеме дверей, будто не решаясь пройти дальше. Прекрасно ведь видит чужие сапоги. Но будь ситуация обычной - был бы крик уже. Однако ничего не происходит. Это начинает напрягать. — Эй, я с тобой разговариваю, Исин, — резко, повышая интонацию цедит Сехун, но старается держать себя в руках. Вырвавшееся случайно волнение не должно помешать ему отчитать этого идиота. Его взгляд цепляется за потрепанный жизнью соседа портфель, на сжатые в кулаки ладони. Неужели этот придурок влез в авантюру какую-то? На деньги развели или нарвался на пустынников, что угрожали ему? Он же простофиля, может, с легкостью повестись на любую легенду. Слишком чуткая и ранимая душа. Сехун не понимает его ни черта в этом плане. Но именно в этот момент особенно. — Исин. Не испытывай моё… Конец фразы виснет в воздухе — до ушей доносится негромкий, но слышимый даже сквозь наушники всхлип. Сдавленный, надрывный, тяжелый и пронизывающий. Пробирающий насквозь не хуже любого крика. Это пугает О. Это заставляет распахнуть глаза шире и растерянно уставиться на Чжана. Его взгляд скользит внимательнее по сжатой фигуре, пытаясь хотя бы предположить логичный ответ, но никакой зацепки он не видит. Сехун осторожно дергает того за плечи, встряхивая ослабевшую фигуру, заставляя тем самым того вскинуть голову. Он замирает, наблюдая, как по бледному лицу стекают горькие и огромные, сверкающие в тусклом свете фонаря слезы. Глаза напротив блестят, как самые ярчайшие рубины. Сердце болезненно сжимается от непривычной картины. Исин жмет до боли губы, стараясь не издать никаких звуков, но выходит отвратительно — жалкие, надломленные всхлипы сами рвутся наружу, грозясь вырваться нещадно громко в пустоту и полумрак их общего дома. Он не выдерживает пытливого, непривычно взволнованного взгляда от О. Отводит собственный взгляд в сторону, чувствуя, как противно намокли и слиплись ресницы. Хотелось утереть эту ненавистную жидкость с щек и губ, но руки будто онемели — хватка у Сехуна даже в такой момент его слабости невероятно сильная. Никакой заботы и чуткости от этого увальня. Чжан смущенно облизывает губы, пытается хоть что-то выдавить из себя. Ему хотелось, чтобы тот отпустил, чтобы отошел и не лез. Уверенность того, что сосед выдаст сейчас колкое и мерзкое, невероятна высока. Меньше всего он желал, чтобы тот видел его таким сломленным. Перед кем угодно, но не перед ним. Он шмыгает носом, судорожно вдыхает воздух через рот и решается выдавить хоть что-то из себя. Не успевает, теряясь в чужом тепле. Эти действия так обескураживают, что первая мысль — оттолкнуть, сбежать, скрыться от него. Но у Исина нет сил сейчас противостоять. Потому что такое впервые на его памяти. Сехун его бережно обнимает. Секретарь прижимает решительно и крепко к себе, заключая в невероятно горячие и надежные объятья, пряча, кажется, от всех и всего на свете. Пряча чужие слезы у себя в плече. Скрывая чужие переживания и волнения в своей груди, совершенно без слов. Длинные пальцы неуверенно теряются в густых светлых волосах, сжимая небрежно их у затылка. Другая ладонь обвивает тонкий пояс, притесняя плотнее к себе — чувствует, как неистово и быстро бьется чужое сердце. Он шумно вздыхает, носом поведя по виску Исину и застывает. В нос ударяет приятно легкий аромат сумеречной розы. Всё-таки использует его подарок. — Я здесь. Я не оставлю тебя, — с паузами хрипит нежно О, успокаивающе начав гладить бок. — Я обещаю тебе. Слабая улыбка трогает губы, когда он чувствует, как в спину врезаются тонкие пальцы мертвой хваткой, а плечо сильно мокнет мгновенно за пару секунд. Сехун прикрывает глаза, слыша, как всхлипы становятся громче, а после вырываются отчаянные, душераздирающие всё внутри рыдания. Это было громче и страшнее крика, что О слышал постоянно в стенах этого дома. Он обнимает крепче этого невероятно хрупкого, трогательного душой человека, не представляя, что заставило его треснуть до грубых и острых осколков. Но понимает одно — не оставит, ни за что не оставит одного. Теплые объятья тому подтверждение.