Полюбите пианиста, хоть он с виду неказистый, не имеет званья до сих пор, Не спешите расставаться, жизнь полна импровизаций, гениальным может быть тапер. Полюбите пианиста — Валерий Леонтьев.
— Чёрт! — прозвучал некий рык с нотками злости. То, что произошло, было неописуемо для Арсения. Верить в это не хотелось от слова совсем. Тот скитался по тёмной улице в помятой рубашке, которая была перепачкана в крови, и порванных брюках. Коленки были разодраны. Время перевалило за одиннадцать вечера, а на душе скребли кошки. Мысли загнали мужчину в тупик. В голове вертелся лишь один вопрос: «Куда деваться?» Брюнет ничего не боялся, ни высоты, ни темноты, но произошедшее несколько минут назад сломало всю надежду на лучшую жизнь. Увольнение с хорошо оплачиваемой работы, которая захватила внимание не только из-за зарплаты, но и из-за любви к инструменту, на котором играл Попов. Рояль — единственное, чему тот посвятил свою жизнь. Работа заключалась лишь в том, чтобы развлекать местных мажоров разными композициями. Те даже не разбирались в пьесах, что так яро, в первые дни своей работы, подбирал и выучивал Арсений, но платили знатно. Толстосумы показывали своё величие перед друг другом, распуская вееры из денежных купюр самой крупной валюты в России. Только последние несколько недель пианист понимал, как это было глупо с его стороны — ночами нервничать над нотами злобных произведений и сгибаться пополам перед роялем. А что теперь? Музыкант остался без работы. Это предложение он получил в одном переулке, пока играл для местных с алюминиевой кружкой на полу, дабы заработать на оплату двухкомнатной квартиры. Но Арс никогда не вернётся на тот холод, чтобы настолько позориться перед прохожими. Но как это случилось? Почему он остался без единственного шанса на спокойное выживание в этом городе? Кажется, Попов никогда не забудет этот вечер, хотя хотелось бы выбить его из своей памяти.* * *
Заливной смех и нежное звучание рояля. Пальцы томно вздымались над клавишами, пафосно наигрывая аккорды, которые были подобраны заранее Арсением. Тот и сам был композитором, не слишком популярным среди Петербуржцев. Когда-то в свои давние двадцать лет брюнет был очень известен в городе, полном достопримечательностей, начиная с Драмтеатра и заканчивая Ленинградской площадью, то есть в Омске. Но как только пришлось переехать, тот словно переродился и стал потерянным котёнком в огромном саду. Немного адаптировавшись в Питере, Попов привык к нему, но так и не смог прославиться засчёт своих коротких композициях. И сейчас же неким проигрывателем рандомных произведений для толстосумов являлся музыкант, который никого из присутствующих не интересовал как личность. Проходил очередной вечер, не отличающийся от остальных. Возможно никто и не подозревал, что будет происходить всего лишь через несколько минут. Пианист спокойно играл, не оборачиваясь на посторонние возгласы и бурчания, пока не почувствовал тяжёлую ладонь на правом плече. — Слышь, парень. Сыграй-ка вот это, — один из мужчин, что окружили Арсения вокруг, пьяным басом указал на лист, который положил на пюпитр инструмента, заслонив ноты композиции, что до этого играл брюнет. — Моя дочь сочинила песенку для меня, и я хочу это услышать, — грубо прохрипел тот, добавив: — Не подведи, а. На мгновение холодная ладонь на плече сжалась, но после резко отпустила, показав лёгким жестом руки, что уже пора начинать. Попов пригляделся к чуть помятому листу, переглянулся с клавиатурой инструмента и вопросительно посмотрел на мужчину. Тот выглядел не младше тридцати, а его возраст очень сильно выдавала природная лысина, похожая одним изгибом на волну, которая заставляла лишь с отвращением глянуть на опухшее лицо незнакомца от алкоголя. — Вы шутите? — хрипом коротко отрезал пианист после долгого молчания. — Там ведь сплошной ряд наугад расставленных нот. Это ведь… обычная дисгармония. На листочке было чётко нарисовано около двадцати чёрточек с точками, слегка похожих на ноты. Остальное было заляпано огромным пятном то ли вина, то ли чего-то хуже. Поэтому Арсений так и не разобрал написанное на листе, а незнакомец нервно ждал, когда тот начнёт играть. Всё походило на сценку из дешёвого спектакля, где отыгрывали родительское собрание, на которое впервые пришёл «яжеотец» и тыкал в лицо ужасно подписанную тетрадь с вопросом: «Почему вы сказали, что у моего ребёнка самая ужасная работа?» В очередной раз покосившись на мужчину, Попов старался разъяснить ситуацию, хоть и вслушивался только в тяжёлое дыхание человека напротив. Но как только тот собрался повторить вопрос, его тут же опередили: — Ты что, сука, отказываешься? — оскалился мажор в запьяневшей ухмылке, раздражающе ткнув указательным пальцем в ключицу брюнета. Наглая улыбка была настолько неудачной, что скорее всего несла в себе смысл гнева, а не потехи. Хотя, судя по сказанному пьяницей, уже было понятно, с какими намерениями он собирается закончить этот диалог. — А что мне по-вашему делать?! Если вы мне принесли вот это! — тихим воплем возмутился музыкант, сделав акцент на последнем слово, одновременно поднявшись с банкетки и отодвинув её дальше. Сделав шаг назад для дистанции, он даже не успел осмыслить случившиеся. Арсений ощутил резкую боль в скуле, а после его впечатали в стену, с которой упали дорогие диски важных композиций, что служили декорациями для сцены в стиле ретро. Как оказалось, того схватили за белую, уже помявшуюся, рубашку обеими руками, из-за чего воротник скверно начал давить на горло. От слишком громкого шума все лица, до этого беседовавшие, были направлены на незапланированное столкновение. Схватившись ладонями за кисти пьяницы, который прижимал его к стене, Попов попытался сжать их. Сразу среагировал на это действие слева стоящий парень, который, замахнувшись, ударил в нос пианисту с такой силой, что боль дошла даже до позвонков. Из ноздрей непрерывно текла кровь, стекая по пальцам толстосума, а после перебегая ручьями на белоснежную сорочку. В зале поднялся странный гул, то ли наблюдающие с восторгом и интересом глядели на этот спектакль и комментировали его выкриками из-за столов, то ли старались влезть в конфликт и остановить происходящее. Множество мыслей о последствии вышибло из головы, как только коленки Арсения без зазрения совести начали подгибаться, а взгляд плыл из стороны в сторону. Но тот резко почувствовал, как его рубаху отпустили. Уперевшись лопатками в стену, музыкант старался разглядеть лицо мажора, что позволил себе так обращаться с личностью намного ниже своего статуса, а рукой вытирал губы от металлического привкуса. В ушах загудело. Брюнет думал, что сейчас же свалится без сознания, но, оттолкнувшись ногой от стены, он прошёлся кулаком по неказистому лицу. Тут же сознание напрочь начало поддаваться телу, и Попов принялся аккуратно опускаться на пол. Но, не успев даже прикрыть глаза, он почувствовал, как его схватили за обе руки и повели к выходу. Последнее, что запечатлелось в голове у пианиста, — как топором лежало тело мажора после его удара. Арсений улыбнулся.* * *
— Как же это было тупо! Боже! — вскрикнул Попов, жестикулируя руками в стороны. Сейчас его радовало лишь то, как начинается рассвет. Бледное солнце, что ещё даже не грело, неспешно приподнялось изо горизонта. В полностью потерянном сознании, в этом огромном и беспощадном мире, где никто никогда не поможет, если не потребовать помощь от кого-то. Пианист закрыл своё лицо ладонями, чуть ударив ими по уже красным от слёз щекам. Тот понимал, и уже даже смерился, что так и погибнет, ему даже не поставят надгробие с самым обычным камнем. Того качнуло влево, и он ударился о ближайший забор вокруг дома, в окнах которого горел тусклый, но такой тёплый свет. Как же ему хотелось оказаться в своей квартире. Не в пустой, не в той, что была затоплена тишиной и сыростью. А в той, что была бы забита родными. Мать, отец, сестра… и любимый человек. Оперевшись спиной на холодный кирпич, Арсений жалобно заскулил, опускаясь на бетон. Он поджал к себе ноги, уткнувшись лбом в коленки, и открыто изнывался, чуть всхлипывая, резко и рвано вдыхая воздух в лёгкие. А ведь рядом нет никого, кто бы мог утешить. Именно в этот момент мужчина осознал, насколько он одинок; о нём никто не будет переживать, если он простудится или будет голодать. И даже в такой ситуации некому поддержать Попова. Сейчас вокруг тоже нет ни одной живой души. Точно ни одной живой души?.. — Эй-эй! Подъём! Приятель, ты в порядке? — послышался доброжелательный и приятный голос. Его схватили за плечи и чуть потрясли.