Все, как у всех

      В 1868 году Жан-Мартен Шарко впервые написал о рассеянном склерозе на публику, сумев громко заявить о таком страшном аутоиммунном заболевании. Если бы он делал это сейчас, в наше время, а еще лучше в соседней квартире, я бы с удовольствием послужила ярким примером какой-нибудь слишком эволюционной ветви течения недуга.       Внимательность, по большому счету, никогда не была моей сильной чертой, но и до абсурда своим отсутствием тоже не доходила. Оставить ежедневник на письменном столе, но не найти его там? Закинуть в стирку вещи, а по истечению времени идти их вытаскивать из стиральной машины и обнаружить там шиш? Поставить на разогревание в микроволновку вчерашний, но все еще вкусный сегодня жульен, заботливо приготовленный мамой, и найти его опять на второй полке холодильника через пять минут?       Если это не какая-то форма склероза, то я отказываюсь понимать, что происходит.       Мать, устав прибегать на каждый мой вопль непонимания, лишь отмахивалась и, хихикая добавляла, что, мол, Домовой балуется и стоило бы его задобрить молочком да шоколадной конфеткой, но какая ему конфетка, если меня он оставляет без горячей картошечки с шампиньонами под сырной шубкой? Не говоря уже о том, что в Домовых я не верю примерно также, как и в судьбу.       Некогда обставленная с любовью комната сейчас казалась слишком тесной для меня одной, налитый только что кофе очень холодным и приторным, а плед не таким бежевым, каким был куплен полгода назад и это раздражало до трясучки. И я бы могла списать это вшивое ощущение на ПМС, но вот беда, синдрома не было и в помине.       Работа есть спасение. Когда воздух заполнял цветочный аромат, и улыбчивые покупатели что-то приторно нежно щебетали про их предстоящее торжество, мысли о том, что что-то идет не так растворялись, уступая место согревающей пустоте. Алиса согласилась предоставить мне воскресный день, и я наслаждалась им каждой минутой, каждой розой и каждым задорным «Здравствуйте!».       Новый знакомый заходил еще днем, так же, как и в прошлый раз прикупив парочку двухцветных диантусов. Чувство такта запихивало любопытство пятками куда-то поглубже в солнечное сплетение, порождая тем самым почву для фантазий.       Может быть, у него эти цветы любила мама, и он остался сиротой в недалеком прошлом, может быть погиб в автокатастрофе близкий друг, с которым они вместе играли в машинки и «клеили» красивых дам в ночных клубах или, может быть, эта особенность вовсе не связана со смертью и несет какой-нибудь положительный характер?       Во всяком случае, мы не напрягали друг друга разговорами, он оставил пару купюр, а я опять же отмахнулась от них и не взяла, напомнив о посильной помощи в закрытии одного из экзаменов. Парень на это лишь оскалился, обнажив идеальный ряд белых зубов и закатил глаза, фыркнув, что он видел мои проделки с его материальной компенсацией и кармашком пассажирской двери машины.       Я готова была поклясться, его глаза были едва не черными, когда темноволосый высказал толику своего недовольства на моё упрямство. Вероятно, он очень много работает, потому что черная мятая футболка не то, что кричала, всем видом показывала, что такую роскошь, как отпариватель она не видела давно.       Вазоны как раз закончились, и холодильник до отвала был набит новым привозом цветов прямиком из плантаций Нидерландов и Швейцарии. При осознании, что цветы за свою короткую жизнь путешествуют больше, чем некоторые люди, смешок застыл на приоткрытых губах. Руки давно были привыкшими и к шипам, и к назойливым жучкам, которые сладко уснули на листике или стебельке, примостившись погреться солнцем на полях Syngenta Flowers*, а потом проснулись и обнаружили свет белой лампы в районе Москвы, а не солнечные блики.       Алиса зашла именно в тот момент, когда я закончила сбор свадебного букета для завтрашней церемонии нашей новой заказчицы, с упоением рассматривая собственную работу и поправляя тонкими пальцами стебли рускуса.       Девушка оценивающе показала большие пальцы вверх и слабо улыбнулась, проронив лишь тихое приветствие, и я ответила ей тем же. Это ее день боли, и я знаю Алису достаточно для того, чтобы не докучать чашкой чая с тремя кубиками сахара и жужжанием про невоспитанных клиентов.       Она рассказала эту историю лишь однажды, заложив информацию у меня под корочкой и напрочь отбив возможность разбередить ее рану каким-то неуместным случайным выпадом. Ее муж был хорошим человеком, а может быть, он остался таковым в ее памяти, и она всячески пыталась убедить в этом других, но получалось это, в любом случае, отменно.       Это страшно – получить звонок из полиции, где заплетающимся голосом молодой лейтенант пытается сказать о том, что человека, которого ты любишь слишком сильно для этого мира, больше нет. Его машину снесла огромная, нагруженная больше положенного фура, даже не хочется представлять, что осталось от синенького Форда, впрочем, как и от самого Дмитрия.       Девушка никогда не давала усомниться в том, что она научилась жить сама по себе. Сама по себе воспитывать одна малышку, сама по себе владеть небольшим бизнесом, сама по себе ездить летом на дачу и сама по себе наряжать высоченную ель зимой. Никогда, кроме этого дня, и я не имела права ее осуждать.       Сдав смену и коротко попрощавшись, я шмыгнула за дверь магазинчика, не в силах смотреть на ту, что стала мне довольно близким другом. Она любила проживать эту боль в своем мирке, а значит так было необходимо.       Погода, кажется, опомнилась о том, что она май, а не октябрь, поэтому столицу милосердно заливало солнечным светом, а теплый ветер то и дело распылял и без того неудачную прическу, наспех собранную утром. На лице застывала блаженная улыбка каждый раз, когда до слуха доносились трель уличных скрипок или перебор гитарных струн.       Кто-то оставлял мелочь для музыкантов прямо в футлярах их музыкальных инструментов, кто-то – менее скупой или более обеспеченный – запихивал красные купюры прямо в нагрудные карманы, кто-то просто грел уши, насаждаясь приятной мелодией и, как правило, третьим кто-то была я.       Не то чтобы мне было жалко пару сотен для этих талантливых и трудолюбивых ребят, но эти финансовые ресурсы были всегда оставлены для одного человека, который был замыкающим звеном на моем пути по центральной улице.       Сегодня было также, как и последние пару месяцев – худощавая старушка сидела на подстеленном прямо на брусчатку тоненьком одеяле и молча крутила в руках карты, периодически что-то бубня себе под нос. Кто-то заинтересованно останавливался, прося раскинуть ее атрибутику прямо на рядом лежащей картонке, бывшей когда-то коробкой из-под чего-то съестного, но большинство лишь косились, стараясь побыстрее унести ноги.       Рядом стояла неизменная жестяная банка от свиной тушенки, сделанной по ГОСТу, которая периодически заполнялась незначительной мелочью, создавая впечатление будто людьми двигает не эмпатия или сочувствие, а банальный страх, что без залежавшейся десятирублевки седоволосая обязательно что-нибудь нехорошее наделает на своей колоде.       Я никогда не просила погадать мне, но она всегда поднимала свои белесые глаза на меня и приподнимала уголки губ в подобии улыбки, позволяя заметить ее возрастные морщинки, когда мои пальцы опускали деньги в жестяной своеобразный постамат.       Молодые девчонки внимательно слушали тихий голос бабульки, которая ловко вытаскивала картинку за картинкой и рассказывала куда лучше не соваться, а куда, наоборот, надо присмотреться. Их губы, густо намазанные блеском, то и дело подрагивали, позволяя сделать вывод, что либо сейчас случится вселенская истерика, либо безудержное веселье от полученной информации захлестнет с головой.       Изученными движениями я вытащила деньги из бокового кармашка небольшой сумочки, болтавшейся на плече, и опустилась на корточки, не желая даже пары десятков секунд проводить с раскоряченной филейной частью. Старушка медленно тасовала колоду, которая сегодня отличалась своей излишней яркостью рубашки, пока мои пальцы опускали пару купюр в банку.       Разряд тока прошелся по всему телу, когда морщинистая ладонь с силой сжала тонкое запястье, не позволяя мне полностью подняться на стопу. Испуг обволакивал новой волной, гонимой каждым стуком сердца, пока мои глаза находили ее, практически закрытые бельмом.       - Что вы..? – выдох получился рваным, но рука безвольно продолжала оставаться в банке пальцами, так и не успев вытащить их до конца. Впрочем, я особо и не пыталась, ощущение, что мне сдавят ее до хруста при попытке бегства давило тяжелым грузом.       - Берегись, - тихий шепот проникал, кажется, в каждый атом моего тела, отдавая в ушах набатом. - Не связывайся с ним, - она внимательным взором скользила по моему перекошенному испугом лицу.       - Кого? – казалось, будто мир вокруг перестал в одночасье двигаться и существовать, будто остались только мы – мой едва уловимый шепот и ее, навевающий ужас, взгляд.       Бабулька сощурилась, сама вынимая из жестянки мою руку и встряхивая ее, тем самым приказав расслабить. Я чувствовала себя безвольной куклой, молча прослеживая, как собственные пальцы вытаскивают одну карту из ее колоды и поворачивают лицевой стороной сначала к ней, вызывая на лице ухмылку, а потом ко мне, заставляя непонимающе ежиться.       На лицевой части большой карты был изображен хорошо сложенный собой мужчина, держащий в одной руке две извивающихся змеи, а во второй что-то похожее то ли на меч, то ли на посох.       - Того, у кого ад в сердце, душе и имени, - я не уверена, что женщина вообще открывала рот, но слова подобно пиявкам остались в голове.       Тело дернулось, выходя из транса, и я вскочила на ноги, как только почувствовала свободу на руке, ладошка которой изрядно вспотела. Взгляд приковался к той, кто была собеседницей каких-то пару мгновений назад, а сейчас уже мило улыбающейся и забирающей положенные купюры себе за пазуху, как кот обласкивающий банку сметаны.       - Спасибо, деточка, - она в поклоне опустила голову и тут же переключила внимание на вновь подошедших людей.       Я очнулась у фонтана соседнего квартала, расположенного в небольшом сквере, посвященным матерям. Пересохшие губы создавали дискомфорт, на виски давило, будто их зажало щипцами для сахара, а сердце отбивало хаотичный ритм лишь для того, чтобы жизнь продолжала циркулировать по венам.       Лавка оказалась чуть холодной для ног, облаченных лишь белой шелковой юбкой в мелкий голубой цветочек, но разве было сейчас дело до когда-то потом возможно заболевших почек? Сейчас дело было только до одного вопроса, который крутился подобно чертову колесу – медленно и нудно – какого хера это было?!       В руках оказалась пачка антисептических салфеток, содержимое которой я доставала одну за одну и нещадно терла правое запястье, пытаясь хоть как-то избавиться от мерзкого липкого чувства, когда надвигается что-то страшное.       Все было по канону книг Стивена Кинга – небо резко потемнело и, придающее до этого игривое настроение, солнце куда-то исчезло, ветер ощутимо стал трепать светлые локоны, слегка завитые природой у концов, а люди, поедающие сладкую вату, старались убраться в, стоящие по круговому периметру аллеи, кафешки.       Одним тяжелым вздохом я набрала в легкие побольше воздуха и прикрыла глаза, стараясь унять разволновавшееся сердце и холодным взглядом окинуть ситуацию. Какой ад? Какое имя? Какое сердце? Может, я и правда слишком повернутая на сердоболии и все это время просто давала подпитку для шизофрении юродивой старушки, мелькая своей добродушной физиономией пару раз в неделю?       Так думать было гораздо легче, тем более, кроме ее слов и пресловутых картишек пугаться было нечему. Ощущение тотального армагеддона отступало медленно, оставляя послевкусием липкий слой недомогания, будто на голову надели кастрюлю, шибанув по ней половником пару раз.       Окончательно придя в себя, я поспешила в сторону дома, чтобы поскорее принять горячую ванну и смыть этот день в канализацию. Тем более, что май опять принял облик осеннего месяца.       Двор был практически пустым, большинство жильцов еще были заняты рабочей рутиной, только дети неизменно поливали себя ведрами песка, и уставшие мамы на лавках пытались словить дзен спокойствия.       Черная тойота выделялась на фоне кустов шиповника, посаженного вдоль парковочной зоны, а я замедлила шаг, почувствовав, как тело накрывает волной удивления и умиротворения.       Парень, видимо, заприметив меня через боковое зеркало, поспешно вышел из своего тонированного укрытия, на секунду позволяя слуху уловить ноты классической музыки из салона. Футболка сменилась водолазкой молочного цвета, а на лице была приветственная улыбка.       - Прекрасно выглядишь, - парень склонил голову на бок, скользя взглядом по фигуре, что не было неуютным.       Едва успев возразить, что мы вообще-то уже виделись, мозг подкинул очевидный факт переодевания в рабочую одежду, поэтому я лишь благодарно улыбнулась, подходя ближе.       - Спасибо, - проведя пальцами по слегла запутавшимся волосам, я опустила ладошку на крышу машины, будучи выше за счет поребрика.       Спросить «что ты тут забыл?» язык не поворачивался, поэтому я с интересом поглядывала на собеседника с немым вопросом в глазах, на который он тут же попытался ответить.       - Я решил, что коли мы такие принципиальные, - его карие глаза издавали усмешку, но в тоне не было предвзятости или укора, а я, не выдержав, закатила свои глаза, с трудом сдержав фырканье. - И не берем денег, может быть, ты согласишься со мной поужинать?       - Слушай, - спустя минуту затянувшегося молчания, я сощурилась, внимательно следя за его эмоциями. – Ты не должен со мной нянькаться после всего одной ошибки. Джинсы все равно отстирались.       Это прозвучало грубо, но язык сработал быстрее мозга, а я уже отвесила себе мысленный подзатыльник и коронно пообещала быть повежливее.       - Гм, - темноволосый скрестил руки на груди и облокотился поясницей о кузов, раздумывая видимо над моим выпадом. – Хорошо, - он пожал плечами, вернув взгляд в мои глаза, оставляя свои чуть прищуренными. – Как насчет простого ужина? Представим, что конфуза не случалось.       Невольно прикушенная губа, освободилась от хватки зубов, и я, помешкавшись долю секунды, положительно кивнула на предложение. В конце концов, что я теряю?       - Дай мне пару минут, я переоденусь.       Парень согласился, оповестив, что подождет в машине, хотя я слышала, как чиркнула пару раз зажигалка, пока направлялась все к тому же соседнему дому, и я готова была поклясться, что ощущала этот насмешливый взгляд темных глаз каждой мурашкой на своей спине, когда он понял, что живу я чуть дальше, чем просила меня подвезти.       Дом обволакивал приятный аромат жареных курочки и овощей, и желудок моментально скрутило в предвкушении. Мама, мурлыкая себе под нос, незамысловатую мелодию, игравшую до этого по небезызвестному каналу, порхала с лейкой в руках, снабжая свои цветочные владения водой.       Я замерла перед раскрытыми дверцами шкафа, стараясь выцепить что-то необычное и невычурное одновременно. На приготовление к ужину понадобилось немного времени, и вот, я уже пальцами разглаживаю бордовую блузку, засовывая в сумку серенький картхолдер, хоть и понимая, что вряд ли он позволит заплатить за себя самой.       - И кто же он? – я едва не вскрикнула от неожиданности, когда мать, словно кошка, примостилась в дверном проеме, с упоением смотря на мои сборы.       - С чего ты взяла? – прочистив горло, я заколола челку небольшими крабиками по обе стороны головы, так и не повернувшись.       - Я примерно также собиралась на свидания с твоим отцом, - я резко повернулась, замечая на ее уставшем лице легкую улыбку с нотками задумчивости, пока меня чуть не передернуло от последнего слова.       - Это не свидание, - мой тон не давал права усомниться, и женщина подняла руки в капитулирующем жесте, понятливо кивая, хоть и продолжая лукаво поглядывать.       - Как его зовут хотя бы? – мама обреченно вздохнула, словив мой недовольный вид. – Я же должна хотя бы знать с кем проводит время моя дочь, - пояснив, она убрала выпавшую из хаотичного пучка прядку волос за ухо.       - Влад, мам, его зовут Влад.       Женщина, успокоившись и смилостивившись, довольно кивнула и, продолжая напевать все ту же мелодию, скрылась в гостиной, а я так и осталась стоять с зависшей в воздухе рукой, тихо шепча, что его зовут Влад и сдерживая подкатившее чувство тошноты от внезапно охватившего волнения.