1.
А Михок потом — неделе на шестой или седьмой — понял, почему он не может развязать ее адского корсета: однажды утром имел честь наблюдать в щель в старых дверях, как ей этот корсет затягивает Ророноа, а она, хотя уже вся побелела и едва стоит на ногах, просит затягивать туже, приговаривая: «Чтоб пальцы свои вездесущие поломал».2.
— Запомни, Ророноа. Мастерство в умеренности, — с этими словами Михок достает Йору и, бросив на цель короткий взгляд, рассекает мечом перед собой так, чтобы лезвие через длинный коридор, по которому Перона удалялась после громкой ссоры, достигло ее и взрезало шнуровку корсета, не задев белой кожи, и платье обвалилось все разом на камни пола.3.
Михок входит в большое светлое помещение, где Зоро стоит с Пероной и она тестирует на нем кексы тошнотно розового цвета, когда Ророноа резко оборачивается, отточенным движением достает вадо ичимонджи и посылает Михоку навстречу удар: Михок отразит его когатаной, но каков его сюрприз, когда вместо широкого удара по груди клинок только срезает ремень; Михок наблюдает, как Перона, продолжая выдавливать розовый крем на розовый кекс, смотрит на то, как обвалились на пол его штаны, и Ророноа, маленький сорванец, изрекает, собирая на палец стекающий мимо крем: — Да, мастерство в умеренности, Михок.4.
Михок начал охоту на ее готовку и поднаторел в этом деле до такого мастерства, что теперь, вставая неслышно позади нее, он прежде всего перехватывает ее запястье, чтобы она от испуга не выронила в кастрюлю с горячим бульоном половник и не обожглась.5.
Если, когда наклоняешься целовать ее шею, убрать локоны неосторожно и укладка потеряет пружинистость, то вместо долгой изысканной прилюдии Михок получит долгую и неизысканную выволочку и еще пощечину вдобавок.6.
Одна из недолгих отлучек с острова принесла ощутимое преимущество для всей дальнейшей шичибукаевой жизни; он прихватил это преимущество с собой из лодки, обошел замок, наконец, нашел завернутую в три пуховых одеяла Перону в одном из холодных залов и защелкнул кайросек у нее на запястье.7.
Причиной приковать ее к морскому камню было много, но основная и первичная — это дурная привычка ее призрачного обличья в течение получаса снимать бесконечное ее платье и потом представать, бестелесное, перед Михоком, не дав дочитать газеты, только чтобы получить внимания.8.
Михок стоял с Пероной на руках, наблюдая за тем, как Ророноа мечется меж гумадрилами; накануне вечером проиграл ей в карты и выполнял ее желание не спускать с рук, и тренировка не могла быть достаточным поводом, чтобы нарушить святость карточного долга.9.
Взять когатану, пройти через всю главную спальню, пока не очнулась, одним движением срезать шнуровку корсета, угомонить ее протест сухим «куплю другое» и, избавившись от треклятого корсета, перетянувшего ей талию, долго влажно целовать следы от шнуровки на ее ребрах, пока остатки этой пытки красотой не растворятся в белизне мраморной кожи или в сиреневой веренице следов другого качества.10.
Михок эту секунду прожил, как десять лет: сначала спину прошило ледяным холодом, опустошило грудь, затуманило разум, пропустило перед глазами сотни убитых людей, уронило ему на руки его мертвую возлюбленную, его сгинувших друзей, его забытые мечты, наполнило этими красками все внутри и выплеснулось на язык тем, что Михок никогда не говорил вслух: — Да лучше бы я сдох, — под аккомпанемент ее заливистого смеха над беспомощностью людей перед ее силой.11.
Ророноа почему-то предпочитал «я хотел бы быть блохой», и он не опускался до этого в самых изнурительных тренировках и в самых безнадежных боях, но призраки разбивали в нем что-то, что заставляло Михока думать, что парень стоит потраченнго на него времени, и Михок однажды за тонкое запястье вытащил Перону в одну из пустынных обвешенных паутиной комнат; толкнул к неровной стенке, и заглянув в круглые глазки картинной невинности проговорил раздельно: — Никогда впредь не используй дьявольский фрукт против Ророноа.12.
— Не смей! Остановись! Я больше не буду! Я не буду! — Михок свернул в коридор к южному крылу, где она обычно оставалась, когда обращалась привидением, и тогда призрак понял свою беспомощность перед своими намереньями и просочился в стену; Перона выбежала босая, не успев зашноровать ботильоны, ему навстречу из своей спальни, угодив ему прямо в руки: — Прости, я клянусь, я больше не буду! — Михок выхватил когатану, нож прикоснулся к ее шее, и она запрокинула голову, чуть не ударившись затылком о стену, к которой прижать ее локтем ничего не стоило: с глаз крупными каплями пошли смешанные с тушью слезы, она прикусила язык, испугавшись за свою жизнь, Михок долго ножом примерялся то к сухожилию, то к артерии, но в конечном счете так и не признался себе, что убить эту девчонку не мог, нарушь она хоть сотню его запретов.13.
Она научила гумадрила играть на скрипке и устроила бал, на котором танцевала с Дракулем и Ророноа по очереди, а потом напилась вина и уснула прямо в гостиной; Михок, Ророноа и гумадрил-скрипач так и не поняли глубинного значения этого мероприятия.14.
Михок проснулся от того, что она карабкалась по постели прямо через него, чтобы, не слезая с кровати, дотянуться до бутылки вина. У Михока было решение на эти случаи: — Ророноа! Парнишка вошел в спальню, ни капли не удивился, и когда Дракуль, не открывая глаз, качнул головой на бутылку, он молча подал ее Пероне. Правда, поскольку у Михока в приоритете был отдых, а Перона не могла помолчать, только если у нее не было на то существенных причин, она зацепилась с Ророноа языком, и скоро они ушли, и Михок был готов поклясться, что разговор их тяготел в сторону того, что ее удовлетворило и не удовлетворило этой ночью. Мечник, зараза, и вино с собой прихватил.15.
Если целовать слишком долго одно место, оно непременно станет самой больной точкой: иначе почему от того, как он невиннейшим образом, без рук и дурных намерений, целует ей колено, она отзывается на это вдохами и поджатым в напряжении животом?16.
Михок устал от ее криков, что она не планирует возвращаться после того, как проводит Ророноа, и Михок устало опустил газету, согнув ее пополам, только чтобы выхватить взглядом нависшее над ним немного надутое личико требующей внимания девочки, не имеющей понятия о таких вещах как чужие границы: — Меня устроит, — и Перона, вместо того, чтобы продолжить убеждать его в безвозвратности своих решений, почему-то вдруг опустила сжатые кулачки, отшатнулась, уронила ресницы и больше ничего не сказала. Михок не заметил, как она улетела из комнаты, потому что снова закрылся газетой.17.
Ее сознание кричало на него с воздуха, а тело с браслетом наручников из кайросека не давало духу вернуться в бессознательный сосуд: оно все целиком принадлежало Михоку и стоило касаться ее, как призрак над постелью, извиваясь в воздухе, начинал сводить коленки и закрывать руками алеющие щеки.18.
По правде сказать, когда Перона с зонтом качалась над ним, пока он собирал крупные гроздья винограда, чудом произраставшие на этой мрачной земле, ему открывался довольно живописный вид на руины и еще на ее грудь, укутанную ажурным декольте ее многослойного кукольного платья.19.
В замке стояла поразительная тишина, беззвучный покой, спокойная тишь, и Михок, медленно меря коридор шагами, заметил причину этого часа тишины: в комнате с медициной Перона сидела с абсолютно здоровым Ророноа и училась накладывать тугую и надежную повязку, приговаривая что-то на счет того, что не такая уж она и дурочка и бесполезная, и Ророноа утешал ее, повторяя за ней каждое ее слово и помогая придерживать концы.20.
Волосы приторно пахли карамелью, от запястий пахло ягодным парфюмом, от рук — вином, от майки — грушами, и он целовал ее грудь без отклика: должно быть, призрачно исходила где-то краской в башне и ежилась по мере того как Михок опускался губами к чувствительному к прикосновениям животу, обычно спрятанному за решеткой корсета.21.
— Мне не больно, — звучит как позволение; все из ее уст звучит как позволение, как приглашение и безраздельное согласие, начиная от крикливого «отцепись от меня», заканчивая беспомощным «я не могу больше», включая сладкое и доверчивое «мне не больно», произнесенное едва-едва слышно губами с привкусом вишни, что Михоку приходится просить ее повторить: — Мне не больно, — и снова прослушать, потому что ее шепот тонет в поцелуе, и Михок вообще-то не относится к тем, кому нужно позволение.22.
Михока безмерно больше устраивала его рубаха на ее плечах, чем ее корсеты на ее талии.23.
Длинные коридоры эхом донесли девичью ругань и обезьяний гомон, и Перона налетела на него, ища защиты от одичавших гумадрилов, смывшихся, едва его завидели, но вот девица с рук не слезла; глаза на мокром месте, хватается ладошками ему за плечи. Михок подкинул ее на руки, потому что на ногах она не устоит. Из вредности. — Сказала бы, что вернешься, я бы встретил тебя в порту, — сказал он, и Перона, хныкнув, скрутила его в каких-то детских наивных объятьях, и от нее все пахло персиками и помадой и если начать целовать ей шею, то отдавало запеченым сахаром на губах.