Мертвое

      «Боже, как я влюблен...» — эта мысль всплыла у меня в голове, будто была перед глазами. Я провел своей сухой мертвой ладонью по волосам Молли и распустил ее волнистые волосы прямо в поцелуе. Она недовольно фыркнула мне в рот, на что мои плечи бесшумно затряслись.       Наверное, ее волосы такие мягкие сейчас... Будь у меня в теле какая-нибудь жидкость, коме раствора, я бы уже заплакал от бессилия. Почему эта потрясающая девушка целует оживший труп? То есть, меня. И это ни сколько не сказано филигранно, я ведь правда труп. Я не чувствую запаха ее волос, мягкости ее губ, даже их вкус, ведь он у них точно есть и он точно сладок!       Хотя почему я думаю только о себе? Ей, наверное, ещё противнее – целовать мертвеца. Настоящего. Холодного, явно подпорченного, который уже подгнивает, ведь действие Танамора сходит на нет. Почему я целую такую как она? Ей бы подошёл кто-нибудь другой. Надежный, заботливый, самоотверженный. Живой. А я был жив разве что наполовину. Ну или на треть – немели пальцы на руках.       — Граф? — она отстранилась, посмотрев на меня, но как-то украдкой будто стеснялась. Я еле выдавил улыбку своими сухими губами: она ведь правда стеснялась. Наверное, это был ее первый поцелуй. — У вас раствор... из глаз.       Будь я жив, я бы сиюминутно вздрогнул от ужаса, который должен был холодом прокатится по спине, но холод уже давно поселился во всем теле, так что было уже не страшно. Я как-то даже медленно достал платок из кармана, протер запавшие мертвецкие щеки и положил платок на прикроватный столик. Так... Прикроватный. Значит, мы уже у кровати? Дело совсем плохо, я даже движения ног перестал контролировать.       — Вы... плачете... все ещё, — ещё больше смутившись, пробормотала Молли и закрылась шторой из своих каштановых волос.       — На «ты», Молли, я тебя просил, — просипел я.       — Но вы же граф? — она подняла глаза, в которые закрались смешинки. Я тихо засмеялся, из-за чего пустые лёгкие засвистели, что почему-то меня ещё больше развеселило.       — Я граф, значит, все мои приказы должны исполняться беспрекословно. Не считаешь ли ты, что нужно мое желание исполнить?       — То есть, ваше желание просто заключается в том, чтобы я вас называла на «ты»?       — Не только в этом, — уверенно ответил я и движением, резким, которым мог себе позволить обессиленный труп, усадил ее на кровать в комнате, где я заплатил за ремонт. Молли ойкнула, а я уверенно опустился перед ней на колени. «Уверенно» – это сильно сказано, ведь я чуть не рухнул на свои дребезжащие костями ноги. Мозг приготовился ощутить боль, но ее не последовало, и напряжение прошло. Отчасти... Я думал, что мои самоощущения меня все время обманывают – кажется, будто руки дрожат, но я не могу ощущать это приятное волнение, как если бы я был жив. На балах, на которые нас когда-то возили вместе с воспитанниками интерната, я бы и близко не подобрался к тому, где я сейчас был – между ног! у женщины!       Стало невообразимо легко и спокойно, будто перед лицом смерти (ха-ха), и я поцеловал Молли ещё раз, долго и со вкусом, если бы смог его ощутить (ха-ха х2). Секундное спокойствие прошло мимо меня так быстро, что я не успел прочувствовать его в полной мере и снова окунулся в омут бессмысленных переживаний с головой. Нравится ли ей? Какого это вообще, целоваться с трупом? Мои губы и руки холодные и сухие, наверное, она сейчас дрожит не от удовольствия.       Я отстранился и заглянул в ее лицо, встретился с глазами и так и не смог понять до конца, что в них увидел, поэтому просто спросил:       — Тебе нравится? Могу я продолжить?       Кажется, язык у мертвеца был более гибким, чем у вполне живой девушки, ведь Молли только утвердительно покивала. Как же она была смущена... Удовольствие моральное приятно коснулось чего-то в груди, вряд ли сердца, но я все равно принял это за добрый знак. Моя рука по ее бедру под кромкой платья скользила как сквозь сильное течение, пока темно-синяя ткань платья струилась как вода. Это было странно и ново – касаться молодой девушки вон там, но прекрасные темные глаза Молли, расширившиеся на ее лице, побуждали действовать. Я честно убеждал себя, что то, как ее ноги раздвинулись, а пальцы сжали покрывало, было приглашением и согласием, а не принуждением. Боже, почему я так много думаю об этом?       — Приличные девушки носят две нижние юбки в этом веке, — пробормотал я, когда понял, что ничего мне не мешает свободно провести ладонями по ее бёдрам, раздвинуть их перед собой и внимательно осмотреться.       — Думаю, мне не стоит говорить, что приличные джентльмены не пересчитывают количество юбок у леди?       — А ты леди?       И она сразу же замолчала. Я улыбнулся – никогда ещё не чувствовал, когда слова так метко попадали в цель.       — Положено ли графу так вести себя с не-леди? — Молли выделила последние слово по-особенному и насупилась. Я сразу растерял всю свою бессмысленную браваду и даже как-то стушевался, когда уже хотел задрать ее единственную юбку.       — Со мной станешь леди, — пробормотал я так неуверенно и смущённо, что сам себя едва слышал. Надеюсь, она спишет это на мои усталые мертвые связки.       Я взглянул на нее исподлобья. Взгляд побитого щенка у дороги сделал свое дело, и выражение лица Молли сразу же смягчилось из-за бесконечной жалости к моему тупоумию. Побитая собака. Вот кем я был.       Подвигая ее бедра к самому краю кровати, я, собрав всю смелость в свой костлявый кулак, плавно приподнял кромку ее подола. Будь я жив, то мигом бы покраснел, но этого со мной, к счастью, не случилось. Лишь испытывая нестерпимое смущение, я уткнулся лицом в ее бедро и, как мне казалось, оставил мокрый поцелуй, но это была лишь капля раствора, который заменил мне кровь, слюну, другие телесные жидкости и, кажется, родную мать.       Бен, если сейчас ты меня слышишь, то знай... Будь ты проклят! Лучше бы не докапывался до мертвых... Ха, докапывался. Какие загробные каламбуры меня посещают в ответственные моменты. С хохоту можно помереть (ха-ха х3).       Эти мысли проносились в едва работающем мозге со скоростью света, пока я неторопливо целовал внутреннюю часть бедер Молли. Меня снова одолела вселенская грусть, когда я подумал, что ей было бы гораздо приятнее ощущать горячие губы молодого мужчины между ее ног, а не вот это холодное как труп недоразумение. Ну ничего, я работаю над этим.       Когда мои пальцы коснулись ее влаги между ног, сверху раздался смущённый короткий вздох. Это, конечно, резко вознесло мою самооценку до небес. Не думал, что такая короткая прелюдия смогла бы достаточно ее подготовить. Вообще, пальцы и рот – единственное, что у меня есть, поэтому прелюдия и есть основная часть. Я несколько раз провел пальцами между ее складок и проник внутрь, чувствуя своими почти онемевшими конечностями, как сильно сжалась она вокруг меня. Невообразимое чувство.       Секундное помутнение моего и так мутного рассудка прошло, и я толкнул пальцы глубже, будучи в восторге от того, какую реакцию возымело это простое действие. Молли раздвинула ноги сама, с довольством откидывая голову назад. Она тихонько замычала в свою ладонь, и даже отсутствие этих сладких звуков, издаваемых ею, не испортило этот момент. Я коснулся ее языком.       Она охнула как-то совсем задушенно, и я опешил, не зная, за что принимать этот знак: она одобряет или, наоборот, испытывает ужасное отвращение? Тревога, которая была только в моей голове, билась в конвульсиях без возможности прокатиться по всему телу.       Я почти ощутил, как вспотели мои ладони, когда Молли скромно произнесла:       — Почему вы... ты остановился? — я готов был только из-за этих слов провести с этой женщиной остаток жизни, который у меня был. Из-за моей щенячьей преданности Молли могла пользоваться мной, как хотела, но не сделала лишнего движения. Она... она правда ждала, пока я наберусь смелости?       Крошечное количество, честно, малюсенькое количество раствора собралось у меня в уголках глаз. Я сморгнул его и расслабил плечи, которые все это время были поджаты. Я поцеловал ее, собрав губами влагу с ее кожи, и прильнул к ней приоткрытым ртом. Молли издала уже не вздох, а самый настоящий стон. Сделав ещё несколько движений, я провел по ней языком. Ее крепкие пальцы быстро нашли свое место у меня в волосах и потянули. Была моя очередь стонать. Как бы она скальп с меня не сняла (ха-ха х4)... И это правда ведь не смешно, Молли – совсем не миниатюрная девочка, у нее точно хватит силы содрать шкуру со скота, что уж говорить о трупе, который планомерно гниёт почти месяц?       Пока я рассуждал о высоких свойствах неживой материи, мои волосы достигли такого натяжения, что я даже его почувствовал! Она достаточно жёстко направляла мою голову в нужное место, но я не возражал. Почувствовать что-то, даже тупую боль, было так непривычно после дрейфования в относительном отсутствии самоощущения.       Я не знал точно, как стоит двигаться, но пальцы и губы с языком на пару нашли нужный ритм, когда бедра Молли сжали мою голову. Тогда я уже забеспокоился, вдруг и правда раздавит как переспевшую тыкву? Я поднял голову на нее, остановив все свои движения и встретился с ошеломленным и даже возмущенный взглядом! Она так поразилась тому, что я вынул свою голову из ее крепкого захвата?       — Ты не можешь себе представить, что бы я хотел с тобой делать прямо сейчас, — просипел я, глядя ей в глаза, надеясь, что полуостекленевший взгляд передаст мои чувства. Я кротко улыбнулся, когда она смягчилась и ее губы растянулись в ответной улыбке.       Я облизнул свои пальцы у нее на глазах. Ее эмоции менялись одна за другой: удивление, понимание, страх, интерес. На вкус было... безвкусно. И запаха, наверное, тоже не было или я не мог ничего из этого понять?       — Как бы я хотел попробовать тебя на вкус, — слова вырвались из меня раньше, чем я смог их придержать, но смотрел в ее лицо я смело. Рыцарь без страха и упрека, посмотрите на меня. Как хорошо, что в моем теле не осталось ни капли крови, чтобы я мог покраснеть. От моих же слов стало неимоверно стыдно, будто я сделал что-то плохое, хотя что было плохого в таком... откровенном признании? Понимаю, возможно, даже мужья с женами так не разговаривают наедине, но я работаю над этим.       Я смущённо спрятал лицо в ее бедре и тихо хихикнул от нервов. Она хихикнула в ответ, и мы засмеялись, хотя продолжительный смех дался мне нелегко. Она ничего не сказала в ответ, и я был очень за это благодарен, что смог спокойно вернуться к делу.       Она быстро потеряла весь запал, и я потратил гораздо больше времени, чтобы снова довести ее до того места, где мы остановились, пока не начали глупо смеяться. Молли разогрелась медленнее во второй раз, но у нее это хотя бы получилось в отличии от меня (ха-ха х5). Кстати об этом... Понятное дело, в своем теле я вообще не чувствовал никаких изменений, все невообразимое удовольствие я испытывал лишь мозгом, а тело было спокойно. Мои руки не дрожали, движения были уверенными, а такой ожидаемый жар не прокатился по моему телу от груди к паху. Это, конечно, было прискорбно. Вряд ли Бен озаботился тем, чтобы сохранить мне все радости жизни: вкус, запах, ощущения... Что уж говорить об осязании и менее приличных чувствах?       — Как бы я хотела... здесь... — пробормотала Молли, так потянув меня за волосы, что они затрещали у нее в кулаке. Я поднял на нее удивленный взгляд и остановился, — как бы я хотела...       — Чего ты хочешь?       — Быть твоей, — в этот самый удачный момент я нажал пальцами на то место, где она была чувствительнее всего. Молли обняла мою голову бедрами и точно вырвала мне клок волос, пока ее внутренности сладко сокращались у меня вокруг пальцев.       Когда она обмякла и отпустила меня, я приподнялся, целуя ее колено, ладонь, щеку... Добравшись до лица, я посмотрел в него и увидел то в ее глазах, ради чего хотел жить.       Я поцеловал уголок ее губ и сплел свои ледяные пальцы (чистой руки!) с ее:       — И будешь.