Без оглядки

      Ей кажется, что оно замирает и не стучит вовсе. Секунду? Минуту? Её сердце перестает биться в короткое мгновенье, как он протягивает к ней руку, а потом остается только ощущение поглаживания его тёплых пальцев по тыльной стороне её ладони. Остается тепло. Оно разливается быстро и стремительно, беспощадной лавиной мурашек где-то под кожей, щедро обливает щеки румянцем, обволакивает грудь и стискивает бедное сердце, не давая ему стучать ровно.        И восторг. Чистый, сверкающий горным хрусталем под щедрыми лучами чувств в его серо-зеленых глазах, он переливается всеми оттенками жаркого смущения и неуверенной радости, а потом медленно сходит на нет, оставляя за собой только стыд. Стыд за то, что хочется продлить прикосновение, пренебречь приличиями, позволить себе дерзость перевернуть ладонь и переплести пальцы. Но девушке не пристало.       Джае так поступать – это за гранью понимания, её воспитывали в тех условиях, где ответить на пожатие руки мужчины – не своего мужа – верх неприличия. Да её отец сурово её отчитает, если узнает, что она позволила просто прикоснуться к себе! Пусть и совсем невинно.       Но Киран... он такой человек – особенный. Словно из ниточек, он соткан из тех черт и чувств, что не оставляют выбора, кроме как бесконечно смотреть из под пушистых ресниц, тихо восхищаться его силой и добротой и поддаваться бесконечному смущению и стыду. Но великая Мать учит проходить через свои чувства, они – испытание и уроки.       Но вот беда: Джая усвоила что-то совсем не то и пока что научилась только скучать по нему.       И делать вид, будто её совсем не задевает испорченное отношение Дюжины к семье Басу со времени событий в старом именнии и их скоропостижного отъезда. И никто не знает, насколько ей невыносимо молча слушать, скромно потупив взгляд, о недостойных наследниках великих Индиры и Джотсны, предавших свое наследие. Слушать об Амале, доброй и при этом сильной, готовой на все ради защиты самого дорогого, но которую теперь покрывают гневом так же, как осыпали восхищением каких-то пару лет назад за твердость её духа и характера.       Неверные. Вот как их теперь называют в Калькутте.       Казалось бы, прошло уже достаточно времени если не для прощения их отъезда в Лондон, то хотя бы для забвения, но Дюжина так просто не забывает обид. Кирану достается меньше, чем Амале, и вспоминают его куда реже, да и только в контексте. И тут неожиданно выступает мистер Дубей.       Откровенно, Джая им всегда восхищалась, как младшая сестра старшим братом, и прислушивалась к его словам и мнению, всегда высказываемому без тени сомнения и с завидной твердостью. Даже когда в силу возраста ещё сама Джая не все понимала, она не могла не видеть, что своенравная и гордая Лалит прямо таки боготворит мистера Дубея, хоть и хорошо это скрывает, и сама проникалась ещё бóльшим уважением и, немного, но все же праведным страхом.       И он вышли на новый уровень, поднимались на ступень выше каждый раз, когда мистер Дубей жестко пресекал всяческие попытки участников Дюжины высказать негатив в сторону Басу после их отъезда. Он не защищал, не оправдывал, но велел не поднимать этой темы тихим приказом или сверкающим взглядом, даже не произнося ни слова, а участники Дюжины просто боятся ослушаться грозного мистера Дубея, главы культа и семьи, и разговоры о Басу практически прекратились, но периодически все же проскальзывали шепотом и строго в его отсутствие.       Он простил Риши, когда большинство хотели его казнить, при чем сдалал это так умно, прикрылся такими непробиваемыми аргументами, что у других семей не осталось выбора, кроме как принять его волю и не роптать. Джае было искренне жаль видеть, как из наследника своего уважаемого отца, Риши превратился в отщепенца и сына предателя, поэтому старалась оказать ему максимальную поддержку, часто приходила в гости или приглашала прогуляться.       До тех пор, пока долгие взгляды, а потом и уверенные прикосновения Риши не стали ввергать её в паралитический ступор, подсказывая, что её поддержка была воспринята абсолютно превратно.       Ей были милее воспоминания твёрдых и одновременно ласковых прикосновений Кирана, находящегося за пол мира от неё, чем ощущение стоящего рядом Риши, решившего, что он имеет право взять её за руку, когда хочется, и оставить на чуть выступающих костяшках изящных пальцев поцелуй.       Она никогда не хотела становиться его женой, но как дочь своего отца и воспитанница строгих правил, знала: однажды она назовет мужем того, на кого укажет отец.       Да только после знакомства с Кираном Басу все перевернулось с ног на голову. Смирение своей будущей судьбе обратилось молчаливым бунтом в груди, а желание принести пользу культу теперь стало напоминать удавку на её тонкой, изящной шее.       Джая была из тех, кому даже одна мысль нарушить правила внушала суеверный страх. Говорят, что страхи нужно побеждать, покорять. Но Джая со стыдом признавалась себе, что у нее не вышло, что она – не покорительница, не воин. Она ученица, дочь, податливая девушка, ведóмая. И она не побеждает страхи, вместо этого учась с ними жить.       Дрожащими пальцами принимать звонок под покровом ночи, чтобы проговорить до утра, а потом сто раз проверить, что почистила журнал вызовов, хоть имя абонента введено не настоящее, да и проверкам её телефон не подвергается. Смиренно кивать отцу, в очередной раз напоминающему, что он ищет для неё подходящую партию, а внутри заходиться в оглушительном, надрывном крике: "Нет! Я хочу решить сама!"       Я уже решила сама!       Она знала, что времени на свободу у неё почти не осталось – с наступлением восемнадцати лет через месяц отец быстро выдаст её за того, кого сочтёт подходящим и способным позаботиться о своей бесценной дочери, а она не посмеет воспротивиться его воле. А Кирана ей придётся забыть. Ей казалось, что это невозможно, даже одна мысль о подобном вызывала в груди приступ тупой боли, будто ребра разом сомкнулись и сжали сердце в безвыходную ловушку, продырявив насквозь острыми концами.       Она любит касаться своей щеки самыми кончиками пальцев и закрывать глаза. Вспоминать, как это сделал он – последнее, самое смелое прикосновение во время двух последних встреч. Только он мог убедить её подслушать за старшими то, что ей услышать не полагалось. Только ему она могла позволить провести ладонью по щеке от уха до самого кончика губ.       – Джая, – её имя звучало от Кирана по-особенному, с придыханием и низким голосом, словно часть какой-то священной песни. Она несмело подняла лицо наверх, в очередной раз замечая, что он чуть выше, и её движение заставило Кирана случайно задеть цепочку, идущую от колечка в носу к уху.       Он улыбнулся самыми кончиками губ, но его радужки приобрели яркий нефритовый оттенок, очень редко появляющийся в его серо-зеленых глазах и уходящий так же быстро, как появился. Словно вспышка, горящая ярко и неуловимо, только и исключительно для неё.       – Джая, – повторил Киран, приближаясь лицом к её, но остановился. Наверное, из-за её резкого вдоха или широко распахнувшихся в испуге глаз. А потом наклонился ещё немного и потерся кончиком носа об её простым жестом неловкой подростковой нежности. А её бросило одновременно в жар, и тут же в холод, по телу расползлось ощущение удовольствия, оставившего после себя колючий страх.       Страх, что все это сейчас закончится и больше не повторится.       – Я буду тебе звонить, обещаю.       – Нельзя... – осмелилась выдохнуть Джая, виновато опуская глаза, и тут же пожалела – Киран твердо поднял её лицо выше, не давая отвести глаз, и она резко ухнула на глубину лесного озера в его глазах. И не могла понять, как этот уверенный в себе и твёрдый молодой человек сначала мог показаться ей потерянным и каким-то вечно грустным.       – Можно, – Киран не улыбался, говорил серьёзно, и Джая отчего-то ему верила. Пока он был рядом, ей казалось, что действительно все возможно.       Все можно.       Даже под видом послушного кивка головой прижаться щекой теснее к его ладони. Судя по улыбке Кирана, он все понял. Судя по румянцу Джаи, она только что одержала маленькую победу над вложенными в неё устоями.       Ей эти дерзкие жесты казались самыми естественными и одновременно вызывающими на свете, и ей даже в голову не приходило, что Кирану хотелось куда больше: схватить её в охапку, вжать себе в грудь, ощутить её доверчивые ответные объятия, поцеловать в щеку непозволительно близко к губам, а потом увезти её прочь. Забрать, украсть, похитить...       – Если ты захочешь, я увезу тебя отсюда, – тихо произнёс Киран, и глаза Джаи, уже закрывшиеся от удовольствия, тут же распахнулись и заморгали изумленно, обрамленные пушистыми ресницами.       – О чем ты говоришь?       – Джая, я не прошу тебя что-то решать сейчас, ещё слишком рано. Я ещё и свою-то жизнь не устроил. Пока я обещаю звонить тебе. Если получится, буду приезжать, но это будет очень редко. Но позже...       – Что? – её накрыло страхом, ледяные щупальца испуга жадно поползли вверх по рукам, оставляя на пути колючие мурашки и резкий протест. – Ты не можешь так говорить! Так нельзя!       – Можно, – снова его убийственная серьёзность, но в этот раз она оттолкнула девушку, заставив сделать два шага назад и разорвать тёплый контакт кожи. На щеке она чувствовала вовсе не тепло его ласковой ладони. Там словно горел жар настоящей пощёчины. – Ты же понимаешь, какая тебя тут ждёт жизнь.       – Это моя судьба. Так предписано богами и заложено предками!       – Мы сами решаем, какую судьбу выбрать. Ты сможешь создать свою. Путешествовать, как и хотела, быть свободной. У меня дома все иначе, там не принуждают ни к чему.       – Меня и тут не принуждают, Киран, тут мой дом!       – Пока что, – отозвался он веско, явно имея ввиду не часть про дом. – Я уже достаточно видел, чтобы понять, как тут жизнь устроена. Послушай, я знаю, что можно было отложить этот разговор, и давай пока мы его закончим, но ты должна была услышать о моих планах лично. Пока я просто буду тебе звонить, хорошо? Просто пообещай, что будешь брать трубку или, если не захочешь больше разговаривать, скажешь об этом честно.       Она хотела ответить нет. Отречься от всего этого, такого непонятного, влекущего теплым и ярким пламенем и одновременно толкающего в грудь страхом. Сказать, что удалит его номер телефона, сохранённый туда всего десятью минутами ранее, и в жизни не посмеет ответить на звонок.       А потом посмотрела на него, встретилась с прямым, честным взглядом, сверкающим пламенем чувств. Точно с таким же лицом он убеждал её помочь подслушать разговор Амрита и Девдаса Дубеев – со всей силой своей верности и привязанности, на какую способно его любящее сердце. С той, что прежде принадлежала лишь его горячо любимой сестре, но теперь задевшей своими тёплыми языками огня и её саму.       И отчего-то ей показалось, что раз единожды правила уже нарушены, от второго раза ничего плохого не будет.       – Хорошо.       Киран не улыбнулся широко, победно, хоть Джая именно такой реакции и ждала. Он серьёзно кивнул и коротко нахмурился, о чем-то думая. Потом взял у нее из руки все еще зажатый там телефон, о котором она соверешенно забыла, и поднял повыше.       – Измени мое имя в телефонной книге. На что-то нейтральное, может даже женское.        – Зачем? – искреннее удивление Джаи вызывало у Кирана мимолетную, мягкую улыбку.       – Тебе так будет спокойнее. Никто не будет знать, что мы общаемся, и ты не будешь переживать. Я же знаю, что мы тут теперь разве что не враги.       – Вы не враги, – тихо произнесла Джая, словно одна только сила веры в её словах могла обратить их в правду. Но оба понимали, что для такого не хватит и всей веры мира.       – Это неважно, мы все равно уезжаем. Главное, чтобы тебя наше общение опасности не подвергало. Если что, удаляй, отрицай, солги...       – Лгать?.. Киран...       – Как меня только земля носит, да? – он ухмыльнулся, рассматривая её красивое, точеное лицо с неправдоподобно большими глазами глубокого, почти что чёрного цвета. Ему хотелось коснуться её кожи, теплой не только по ощущениям, что он все ещё хранил в сжатой до сих пор ладони, но и по золотистому оттенку. – Просто делай все, чтобы тебе не попало. Я видел твоего отца.       – Он меня любит.       –  Но он строг. И мы в Калькутте...       Словно в подтверждение сказанного, дверь резко распахнулась, и в неё вошла Лалит, заставляя Кирана и Джаю настороженно повернуться ко входу. Первым делом она неторопливо осмотрелась в съёмной квартире, где последнее время жили брат и сестра Басу, словно не была тут. Отчасти так и есть: во время единственного визита она действительно зашла всего на шаг дальше порога, да и занята была тем, что показывала во всем великолепии свое высокомерие по отношению к Кирану и обсуждала предстоящую свадьбу Амалы с Амритом. Теперь она цепко оглядывалась, и на лице была написана смесь удивления и брезгливости, словно бы она зашла в мышиную нору, обставленную с неожиданным вкусом и роскошью. И только оценив простроную гостиную, золотую статуэтку богини Кали у расписной стены, широкий диван и столик, стоящую на нем тарелку с одинокой грушей, она наконец вперила недружелюбный взор в молодых людей, стоящих посередине всего этого великолепия. Брезгливость в ее взгляде возрасла в разы, и она красноречиво сморщила нос, заставляя Джаю незамедлительно залиться румянцем. Но все же Бенарджи встретилась с ней взглядом без страха, а после и вовсе улыбнулась – светло и дружелюбно, как всегда.       – Здравствуй, Лалит.       – Мы виделись пол часа назад. Примерно перед тем, как... дай подумать... когда ты сбежала, кажется, – отозвалась Лалит, манерно растягивая слова, и угрожающе прищурилась в сторону девушки. – Ты знаешь, что со мной сделают, если узнают, что я не уследила за тобой?       – Я не сделала ничего плохого. Просто пошла прогуляться, – мирно отозвалась Джая, кидая короткой взгляд на Кирана, словно извиняясь. Хоть она не смогла набраться наглости соврать и честно призналась ему, что сбежала от Лалит, чтобы попрощаться с ним, как они договорились, ей все равно было стыдно, что он вынужден наблюдать подобную сцену.       Киран ей кивнул, незаметно и ободряюще, прежде чем обернуться к Лалит, и таким образом закрыл собой Джаю, маленькую и теперь практически полностью скрытую от Лалит, если бы не расшитая золотой нитью довольно пышная юбка.       – Лалит.       – Басу, – отозвалась Шарма, щуря и без того узкие глаза ещё сильней, чем обычно, после чего принялась демонстративно рассматривать ногти на своей левой руке. – Мне кажется, что ты стал много себе позволять.        – Тебе не кажется. Например, прямо сейчас я прошу тебя выйти. Вежливо прошу, – добавил он веско, глядя, как Лалит медленно подняла на него лютый взгляд, достойный оскорбленной волчицы. Он в ответ лишь прохладно вскинул брови, не замечая, что Джая смотрела в его затылок со сместю ужаса и восхищения.       – Да ты кем себя...       – Лалит, – поспешно вмешалась Джая, пытаясь выйти из-за спины Кирана, но по бокам стояли столик и диван, не оставляя места для маневра, и поэтому она наклонилась вбок и просто выглянула из-за спины парня. – Все хорошо, я приду через минуту. Подожди, пожалуйста, внизу. Я больше не сбегу.       – Я тебя бы сдать должна, непослушная, – выплюнула Лалит зло, глядя на Джаю, и неожиданно скривила губы в усмешке и склонила голову к плечу, отчего крупное кольцо у её носа поймало блик солнечного света из окна, а глаза загорелись дьявольскими отсветами. – Но не буду. Тебе и без этого непросто придётся, – уронив эту не то угрозу, не то загадку, она смерила Кирана взглядом с новым оттенком оценивания, и ушла, демонстративно саданув дверью.       А Киран вдруг ощутил, как что-то твёрдое прижалось ему между лопаток, в чем он не сразу узнал крупное украшение на лбу Джаи, а следом раздалась ее торопливая, сбивчивая речь, так не похожая на обычно нежные и неспешные переливы.       – Кир, я буду отвечать на звонки, обещаю. Но, пожалуйста, не говори мне больше про... – Джая сильно зажмурилась, но чувствуя, что Киран хочет обернуться, сильней уперлась лбом ему в спину, словно чтобы отпечатать на лбу, в голове, на его спине простую мысль, что им придётся попрощаться на долгий, очень долгий срок.       Потому что она знала, что Богиня уже развела линии их судеб в разные стороны.        Она нарушает правила уже в который раз, поддаваясь запретным мыслям, и уже давно потеряла счёт упрекам, что звучат внутри неё голосом совести.       Прошло уже больше двух лет с тех пор, как она осмелилась коснуться его первой, пусть это была всего лишь спина. Двадцать семь месяцев тоски и боли, разбавленных вспышками радости от полночных разговоров и воспоминаний его касаний. Множество ночей со снами, где он стоит совсем рядом, близко, на расстоянии всего в пару шагов, и безучастно смотрит, как другой мужчина наносит ей на пробор волос кроваво-красный синдур, завершая церемонию бракосочетания. Иногда это Риши, статный красавец с добрыми глазами, а бывает и кто-то безликий, незнакомый, сильно взрослый и пугающий. Тень без лица, которой она должна отныне принадлежать и отдавать всю себя.       А сейчас она сжимает в руках телефон, уже весь в потных следах её ладоней, и жмурится, жалея, что нет рядом спины, за которой так просто спрятаться. Она всегда знала свою судьбу, что ожидает её в день восемнадцатого дня рождения.       Служение. Богине. Семье. Культу. Мужу.       И потеря самой себя.       Но услышать это от отца три дня назад она оказалась не готова, и всего парой предложений оказалась напрочь лишена спокойствия и обречена метаться по комнате, пользуясь одиночеством и простором своей богато украшенной спальни. Сомнения накидываются на неё сворой голодных псов, заставляя набирать выученный наизусть номер, но тут же стирать и отбрасывать телефон.       Она никогда не звонила ему первая. И может сейчас тоже не звонить. Просто выполнить обещание и написать открыто, что больше не хочет с ним общаться.       Солгать... И не кому-то, а ему, о ком знает слишком много, кому рассказывает тоже слишком много.       К кому чувствует слишком много.       Её чувства стали серьёзно её беспокоить незнакомыми порывами, словно в груди из незаметного семечка разрослось огромное дерево, и ему стало тесно внутри неё, и при мысли о Киране оно то ласково шепчет и гладит листьями прямо по сердцу, то жёстко царапает острыми ветвями, словно предателя. Но сейчас ей страшно. Настолько, что она набирается смелости все же нажать кнопку вызова и прижать телефон к уху.       Потому что честное, человеческое и прямое прощание, насколько это возможно в их ситуации – минимум из того, что он заслуживает. Она слишком его уважает и ценит, чтобы отделаться пустыми, безликими словами на экране.       – Джая? – Киран отвечает сразу, словно сидел и ждал звонка. И даже несмотря на то, что он звучит запыхавшимся и дышит очень часто, да и удивление в голосе неприкрытое, тот самый протяжный тон её имени в его голосе не исчез даже за два года и вызывает у неё такой шквал эмоций, что он практически сбивает с ног, заставляя опуститься на ближайший стул, и вместо приветствия из открытого рта раздается всхлип.       Она знает, что не должна плакать, и это только все усложнит, а Кирану причинит много боли, но эмоции, тщательно сдерживаемые вот уже три дня с момента разговора с отцом, разом вырываются наружу, словно пронырливые котята, почуявшие того, кому можно довериться.       – Джая? Что произошло? –  голос Кирана становится ниже, пронизанный беспокойством. А она молча плачет, не произнося слов, истекая страхом и слезами, но ей кажется, что кровью и болью.       – Кир... – выдаёт она с трудом, жмуря глаза, и на грудь с щек капает сразу несколько слез. Он тут же прерывает повторную просьбу все объяснить и замолкает на полуслове. – Тренировка закончена?       Она знает его расписание наизусть, но все равно пытается найти что-то, чтобы оттянуть неизбежное, и стремится к возможности почувствовать ещё хоть немного его рядом с собой. Пусть и не физически, но даже голосом он умеет создавать вокруг неё кокон тепла, нужности и защиты, словно она для него какой-то нежный цветок.       – Да, пару минут как, – отвечает Киран. – Джая, расскажи, что произошло? И не говори, что ничего, я тебя прошу, – добавляет он сурово, и она ощущает тот самый кокон защиты, укутывающий её откуда-то изнутри.       – Хорошо. Я звоню попрощаться с тобой... – не зная прежде, что и как сказать, теперь она кидается в омут, не раздумывая, а слова сами льются из неё сплошным потоком. – Ты знаешь наши традиции, мою жизнь знаешь. В восемнадцать меня ждёт кровный ритуал, связывающий меня с Матерью. Потом будет моя свадьба. И я благодарна тебе, Киран, я очень... привязалась к тебе. Ты особенный, я никогда таких людей больше не встречала. Прошу, поверь, я... ты мне дорог. Очень. Поэтому я...       – У тебя день рождения через месяц, – раздается напряжённый голос Кирана, и Джая про себя отмечает странное незнакомое ощущение от того, что он её перебил. Прежде такого не было. От неожиданности и непонимания, нравится ей такое или нет, она даже открывает глаза и утыкается взглядом в собственное зареванное отражение над туалетным столиком, глотая слезы.       – Д-да, через месяц. Совсем скоро. На счёт свадьбы... Я ещё не знаю...       – Если меня будет интересовать твоя свадьба, Джая, то я спрошу о ней, – все так же напряженно отвечает Киран, и на заднем фоне у него что-то коротко стучит. Джая с удивлением вспоминает, что точно такой же хлесткий тон голоса использует мистер Дубей, когда он чем-то сильно недоволен. Особенно ненадлежащим исполнением его приказов. – И ты звонишь, чтобы попрощаться?       – Да.       – Не сказать, что ты не хочешь этого? Что боишься? Что неуверена? Именно попрощаться?       – Киран, пожалуйста...       – Ты всегда боялась врать. Не начинай сейчас, – тон Кирана смягчается под конец, скатываясь в перелив воды в спокойной реке, и Джая грустно улыбается сквозь слезы, окрашенные в чёрный цвет от потекшей подводки. Такие же чёрные кляксы красуются на нежно лиловой ткани сари, наискосок покрывающей грудь.       – Я уже давно вру, Кир. Своему отцу.       – Тогда не ври мне, – он находится с ответом моментально, и можно было бы принять за попытку разрядить обстановку, если бы не низкий, серьёзный голос, ставший будто более хриплым за последний год их общения. – Я услышал достаточно.       – Достаточно для чего?       – Я прилечу к тебе. Даже если опять скажешь, чтобы не смел. В этот раз это не обсуждается. Скоро увидимся.       – Что?! – Джая подскакивает на месте и впервые за разговор жалеет, что все же позвонила ему, а не написала короткое сообщение, чтобы потом удалить и заблокировать все на свете. Телефон. Контакт. Чувства. Совесть. – Нет! Нет-нет! Нельзя!       – Можно, – ей на секунду кажется, что они перенеслись в момент их прощания. Только тогда у неё надежды на будущее не было. А теперь она неожиданно разливается в груди теплотой, обваривает кипятком страха и заставляет вскочить со стула и снова начать беспокойно метаться по комнате, шурша тяжелой юбкой.       – Нет, нельзя, правда! Тебе тут нечего делать.       – Ты там, верно?       – Да, – слегка растерянно отзывается Джая.       – Значит, у меня есть как минимум одна причина прилететь. Не спорь со мной опять, пожалуйста.       Её всегда учили слушаться. Следовать приказам, исполнять сказанное и не роптать. Нужно лишь вложить в голос достаточно авторитета – и послушание гарантировано, словно в Индии оно передаётся на генном уровне от матери к дочери.       Но Киран никогда не позволял себе подобного. А она никогда не хотела с ним спорить, и делала это в исключительных случаях. Потому что, оказывается, довольно приятно слушаться того, кто не добивается от тебя слепого послушания, но смотрит, как на равную.       Но все же она раньше просила его не приезжать, а теперь... Теперь он не послушает.       – Ты хотела попрощаться. Вот и попрощаемся, как следует. Лицом к лицу.       Низкий тон и слова, произнесенные будто бы с многообещающей улыбкой, звучат как самая настоящая угроза, и глаза Джаи, потерянные в чёрных кругах поплывшего макияжа, раскрываются широко, и губы образуют маленькое кольцо, пока Киран говорит кому-то не ждать, и снова что-то хлопает с металлическим звуком.       – Я позвонила, чтобы не усложнять, Киран.       – Молодец, что позвонила, правильно сделала.       – Киран, – она вдыхает поглубже, усиленно ища, как решить ситуацию, созданную ее недальновидностью. И сама не замечает, что уже полностью успокоилась, а слезы давно остановились. – Что мне сделать, чтобы ты не приезжал?       – Убить меня, – он беспечно смеётся в трубку, словно видит, как от лица девушки одним махом отлила вся кровь. – Это единственный способ. Но для этого тебе придётся приехать сюда. Хороший план?       – Киран!       – Да, дорогая? – он снова смеётся, да так заразительно, что Джая не выдерживает и прикрывает рот рукой, не пуская смех наружу.       – У тебя тренировки, – напоминает она, слáбо надеясь, что этот аргумент сможет убедить его не приезжать. Слáбо – потому что от мысли о встрече теснит грудь приятным спазмом предвкушения, которое она всеми силами старается не замечать.       – А ты улыбнулась. Моя миссия выполнена. С тренировками я разберусь.       – Ты же капитан.       – Я этого не забыл, но спасибо за напоминание. Ничего не бойся, я приеду, и мы разберёмся. Извини, мне надо в душ, а потом на собрание...       – В душ?! Ты что же... – Джая заливается краской стыда, даже лицо ладонью прикрывает. – Прости, я не подумала, не знала...       – Я могу тебе все подробно описáть, и узнаешь, – голос Кирана спускается на тон ниже, становится обволакивающим и отзывается в теле Джаи странной, будоражащей щекоткой. Но весь эффект портится смехом Кирана, окончательно лишающим Джаю шанса снова загрустить. По крайней мере, пока продолжается звонок.       – Извини, что отвлекла тебя, иди по делам. Пока.       – Я рад, что отвлекла. Ты не одна, ничего не бойся, я приеду, и мы разберёмся. Никуда оттуда не сбегай. По крайней мере без меня, – добавляет Киран, чуть подумав, и его голос теплеет: – Обнимаю.       – И я, – тихо отвечает Джая, как обычно, думая, что вряд ли он услышит её нерешительный шёпот, и кусает губы, сдерживая мягкую улыбку.       Она завершает звонок и подходит к зеркалу, и даже подтеки макияжа не могут скрыть блеск в её посветлевших карих глазах.       А потом вся тяжесть разговора валится на её хрупкие плечи одним махом, давит сразу на все тело и проникает в голову вспышкой паники.       – Что же я наделала?! Что его тут ждёт? – спрашивает она сама себя, прижимая пальцы к побледневшим губам.       Отражение смотрит на нее растерянно, испуганым котенком, которому в голову вдруг приходит жуткая мысль, ответ на вопрос, и Джая испытывает самый настоящий, всепоглощающий ужас, плотно сплетенный с вспыхнувшей виной.       Ничего. Ничего хорошего.