И каждый вечер друг единственный В моем стакане отражен И влагой терпкой и таинственной, Как я, смирен и оглушен.
<…>
В моей душе лежит сокровище, И ключ поручен только мне! Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине.
©А. Блок «Незнакомка»
Быстрый стук каблуков наполнял пустоту тёмного коридора, то и дело разносясь эхом по всей его длине. В абсолютной тишине опустевшего к ночи здания он звучал как удары молота по наковальне. Но вот звук затих, а его обладательница остановилась у одной из многочисленных дверей. В полутьме, от которой не спасали даже лампы с максимально приглушённым светом, блеснул небольшой предмет, и тут же послышался щелчок отпираемого замка. — Мрак дери этот Совет! — с грохотом захлопнув дверь, Василиса швырнула папку с очередными отчётами на небольшой диванчик. Потирая круговыми движениями виски, она села за резной письменный стол. Мягкое кресло чуть скрипнуло под ней — всё же мебель недолговечна, — заставляя появиться тоненькую морщинку между Василисиными бровями. Очередной визит к Верховным колдунам не увенчался успехом: с момента падения Сказочной темницы прошло уже тринадцать дней, а всё, чем они занимаются — заполняют никому не нужные отчёты. Если сначала Совет уверял Василису в скорой поимке Морока, даже назначил её одним из руководящих лиц, то, по прошествии одной недели, забыл об этом, будто над всеми волшебниками вновь не нависла опасность! С тяжелым вздохом она уткнулась в ладони — сегодня любовь засиживаться допоздна на рабочем месте сыграла с ней злую шутку. Николай Матвеевич Кикиморов, некогда один из лучших Василисиных выпускников, а теперь занимающий почётное место в Совете, неожиданно позвал её к себе в кабинет. Как и перед любой своей важной речью он предложил выпить чашечку кофе — явный знак долгого и тяжёлого разговора. За сорок с лишним лет Василиса выучила почти все его повадки. Пусть на лице и красовалась слабая улыбка, но Николай непроизвольно расчёсывал свои запястья — нервничает. Невольно вспоминалось, как медалист Коля Кикиморов, весь бледный и дёрганый от недосыпа, сдавал ей итоговый зачёт по сказочной истории. — Не надо было тогда ставить ему пять, — стиснув зубы, усмехнулась Василиса. Вежливо поинтересовавшись работой над поимкой Морока, Николай выслушал Василису, изредка кивая головой. Хотя по нему было видно — слушает, а не слышит. Сначала он начал издалека — завёл разговор о давней войне и невозможности открытия сказочного портала, потом о явном неумении Морока строить планы наперёд: кто в здравом уме, после трёх сотен лет в темнице, сбежит куда глаза глядят? Василиса хотела было возразить, что Николай явно ошибается, будь Морок таким идиотом, каким он его представляет, то был бы пойман в первый же день. Морок — нечто другое, хитрое и непонятное: некогда человек, что смог повести за собой огромную армию, что, совершенно не обладая магией, сумел склонить к своим ногам великих волшебников прошлого, что широко улыбался юной девочке, несмотря на пронзённую мечом грудь. С трудом удержавшись от поучительной речи, Василиса отдёрнула себя — Кикиморов уже лет тридцать не её ученик, да и занимает более высокую должность, чем она. Василиса долго молчала и терпела некомпетентное поведение членов Совета, но эта встреча стала последней каплей. После своих умозаключений Кикиморов, как ни в чём не бывало, предложил ей, в добровольно-принудительном порядке, объявить о поимке Морока. Мол народ волнуется, вдруг ещё подумает о бессилии Совета! Это было личным оскорблением. Раз поручили дело — будьте добры не лезть, господа волшебники! Мороком всегда занималась она: составляла отчёты, наведывалась в темницу, пыталась выпытать хоть какую-то информацию про загадочного Повелителя и проклятие. Василиса ещё раз убедилась в правильности своего решения не говорить Совету про Рыжову, их действия будут слишком резкими и глупыми. Тут надо аккуратно, не вызывая подозрений, кусочек за кусочком узнавать про эту странную семью. — Тоже мне, народные герои! Сказочные лжецы, что просиживают всю жизнь на кресле да пишут пёрышком новые указы! — возмущению Василисы не было предела. Хорошо рассуждать о войне, не застав за свою жизнь ни одну! Ни они смотрели на то, как сказочных, подобно скоту, почти всех перебили, ни они в свои шестнадцать, заведомо зная о проигрыше, подняли меч против людского князя! Ногти начали отбивать барабанную дробь по столу, а глаза невольно забегали по сваленным в кучу бумагам и письмам. В попытке отвлечься от недавнего разговора, Василиса потянулась за конвертом, что покоился на верху стопки. Знакомый почерк с сильным наклоном вправо заставил её невольно улыбнуться. Всего за две недели Дуня — девушка Игоря, как поняла Василиса, написала ей наверное около тридцати писем с одной и той же просьбой: отправить её в Мышкин для помощи в деле. На что она только надеялась? Подобная детская наивность явно контрастировала на фоне Игоря — целеустремлённого и ответственного человека. Чего только стоят хвалебные письма Кота: и учёт сказочных артефактов проведёт, и за библиотекой проследит, и в деле с Рыжовыми всё сделает как надо! Кандидатура Дуни даже не подлежала рассмотрению: отправь её в Мышкин — и пиши пропало! Морок таких недолюбливает — слишком самоуверенная для сказочной. Самоуверенная и глупая! Схватит — и поминай как звали! Он принёс уже достаточно смертей, и если жизнь этой девчушки оборвётся понапрасну — Василиса себе этого не простит. Чего только стоило решение отправить Игоря, если бы не фанатичный огонь решимости в его глазах, в жизни бы не связалась с таким молодым юношей. Такому ещё жить и жить, а он стремится невесть куда. Не согласись она сотрудничать с ним, то, в отличие от своей девушки, он бы не стал заваливать письмами, а собрался и поехал в одиночку. Хорошо, что Дуня на него не похожа; пострадай она от рук Морока, то смотреть на Игоря и спокойно продолжать дело Василиса бы не смогла. — И речи быть не может! — так и не открыв конверт, она небрежно отшвырнула его в сторону. Стоило только вспомнить про Морока, как опять все мысли лишь о нём! Чёртов ублюдок, даже спустя триста шестьдесят два года не оставил свои помыслы о побеге — перебил почти всю темницу и исчез! Всё это время дурачил её, создавая ложную иллюзию слабости и безумия. Просто ждал приказа от Повелителя. Терпел все лишения и неудобства, а ради чего? — Ради чего ты всё это делаешь? — прошептала невидимому собеседнику Василиса. Она посмотрела перед собой, будто сейчас должен возникнуть чёрный туман, медленно приобретающий черты голубоглазого мужчины. Пустота. Никто не отозвался в ответ. Вместо этого она бесцельно уставилась на стену напротив, всю сплошь увешанную старыми фотографиями, бережно помещёнными в стеклянные рамки. Василиса медленно встала и подошла к ним. Когда-то матушка рассказывала ей про то, что если очень долго смотреться в реку — вода обязательно запомнит тебя. И понесёт твой образ в своём потоке — безграничной памяти, сквозь века. Глупая сказка для детей. За эти века Василиса убедилась в наивном представлении мира своими земляками. Изба, семья, поле с пшеницей, да Волга, или как называл её отец — Итиль, большего и не надо. Колдуй по делу да мечом ради забавы помахивай, а над остальным властвуют великие волхвы. Всё происходит по их воле. Нет. Всё пляшет под человеческую дудку: начиная от войны, заканчивая всеми выдающимися открытиями. И вот сейчас, прямиком из-под стекла, на неё смотрела девушка, чьи губы, несмотря на все причитания фотографа, застыли в лёгкой полуулыбке. Фотография — новое явление для того времени. Василисе ещё тогда показалось очень смешным, что её — сказочную девушку — решили запечатлеть на столь занятном творении людей. Сказочную девушку, некогда уверенную в человеческом бессилии — ведь так сказали великие волхвы, а теперь навсегда оставленную на человеческом листе памяти, да одетую совершенно как человек, во век не отличишь! Хоть изображение и было чёрно-белым, Василиса отчётливо помнила своё светло-голубое платье из тарлатана, довольно дорогое для тех лет, из далёкой Индии как никак! «Наипрекраснейшей Василисе Васильевне от вечно Вами пленённого М!» — гласила небольшая надпись в правом нижнем углу. Лёгкая усмешка отразилась на Василисиных губах: господин М, сейчас она даже имени полного не вспомнит, только и оставил напоминание о себе в виде маленькой подписи на первой фотографии в её коллекции. — Кажется, это был тысяча восемьсот пятьдесят второй год, точно он. Тогда ещё сентябрь выдался очень холодным, а я, дурёха, разоделась, — в её глазах играла не то насмешка, не то непонятная тоска. Судьба всегда любила поиздеваться над жизнью Василисы, тот день не был исключением: стоило только ей и господину М покинуть фотоателье, как к ним сразу же прибился посыльный от Совета Волшебников, с делом, не требующем промедления. Совсем недавно в круг вышестоящих вошёл один новый колдун — и решил, что он уж точно выведет Морока на чистую воду! Внеплановый допрос пошёл крахом: Морок просто отказался говорить без присутствия Василисы и ни на какие угрозы и уговоры не вёлся. Пришлось ей, красивой и нарядной, в совершенно неподходящем для допроса платье, бросить все свои дела. Нужный кабинет найти было очень легко — ругань стояла на весь этаж. — Вот, полюбуйся, явилась Василиса Васильевна! — заверещал самонадеянный волшебник на Морока. — Света ради, голубушка, извините за столь срочный вызов. Почти выудил от ирода этого всю нужную информацию. — Бреши больше, до сего мгновения я и слова не говорил, — с самодовольной улыбкой съязвил Морок, делая театральный жест рукой, вслед за которым послышался звон кандалов. Несколько стражей, всё это время стоящих подле него, заметно напряглись. От Морока можно ожидать всего что угодно! Он медленно по-княжески, повернулся — и замер. Глаза остановились на фигурке в лёгком голубом платьице, взгляд был не оценивающий, не такой каким смотрят на врага, а восхищённый и… любующийся. Точно у господина М! Глупости. Вдоволь наиздевавшись над волшебником, он решил переключиться на неё! — Полагаю, ничего дельного сегодня ты не скажешь, — твёрдо произнесла Василиса. Всеми силами она старалась не замечать того, как он на неё смотрел, — ни за что не поддастся на провокации! Пусть хоть дыру в ней прожжёт! Василисе чудилось, что он будто раздевал её своим взглядом. Смотрел на чуть приоткрытые плечи, на острые ключицы. Естественная бледность лица только подчёркивалась слабыми розоватыми румянами и таким же лёгким оттенком губ. Она была олицетворением желанного модницами того времени образа викторианского ангела. — Моя милая Василиса, обычно при встрече принято здороваться. Али так спешила ко мне, что позабыла всё на свете? — усмехнулся Морок, слегка сощурившись. Ещё один бесполезный допрос в череде тянущихся событий. — Сто девяносто шесть лет с момента заключения, сто шестьдесят пять до побега, — прошептала Василиса. Горько усмехнувшись, она отвернулась от своей коллекции: — Сволочь… — даже в таких близких сердцу вещах виделся он, так и из ума выжить не долго. Совет, Морок! Морок, Совет! Да пропади они все пропадом! Василиса нащупала маленький ключик в кармане пиджака: — Как там говорила Ядвига: лекарство от всех душевных мук? — она подошла к шкафу с книгами и отперла самый нижний его ящик. На небольшой полочке разместилось несколько бутылок вина — подарки от коллег по работе. Не питая особой любви к алкоголю, Василиса просто убирала новообретённое в ящик. Со временем у неё даже образовалась небольшая своеобразная коллекция из подобных подарков. Фотографии и вина — довольно странное сочетание. «Petrus Pomerol 1979» — гласила этикетка. Сразу вспомнилось, как один из глав Совета нахваливал данный напиток перед тем, как вручить его Василисе на юбилей в качестве главного подарка. — Ну что же, прекрасный виноград Франции, настал твой час, — усмехнулась Василиса. Она никогда не понимала тягу к спиртному, а уж тем более то, как можно проводить за ним досуг и скрашивать время. Но сейчас хотелось только одно — выкинуть из головы его взгляд, его голос, их глупые беседы и последние тринадцать дней жизни. Как бы сказала Ядвига: просто почувствовать беззаботные мгновения, когда твоё сознание плывёт по течению. — Какой кошмар, я превращаюсь в свою наставницу, — усмехнулась она. В этом же ящике нашлись и бокалы — такой же подарок от Совета. Вот сколько лет работает с ними, а те так и не поняли — Василиса не любитель выпивки. Чуть отодвинув документы со стола, она прошептала заклинание и щёлкнула пальцами — винная пробка с характерным хлопком вылетела из горлышка. Тут же по кабинету тонкими нотками стал разноситься лёгкий кисловатый запах. Усевшись на кресло, она налила немного в бокал и залпом опустошила его: — Кислятина! — поморщилась она. — Вот тебе и виноград Франции! И что только находит Ядвига в подобном занятии? Назревал похожий вопрос: а что нашла она? Сейчас в глупой надежде забыться отнюдь не Ядвига сидит и распивает вино, а она — Василиса. А от чего забыться, от чего убежать? От действительности, от дураков из Совета, скрыться в неизвестность подобно Мороку? А чего она этим добьётся? Совет как сидел на месте, отнекиваясь от проблемы и заставляя её пускать ложные новости, так и будет. Только Василиса и сможет повлиять на него: сказать пару нужных слов Кикиморову, заполнить эти бесконечные отчёты, да выговорить всё в лицо. А если не поможет — самой отправиться в Мышкин! — С вами мы ещё обязательно побеседуем, господа, — сама того не замечая, Василиса опустошила второй бокал. Заставлял волноваться ещё тот факт, что руины, оставшиеся от темницы не спешили разгребать. Волшебством тут не воспользуешься — нельзя, нарушишь магический след Морока, а руками и техникой долго. — Пропади пропадом этот след! Неужели они до сих пор не поняли — нет его. Морок не сказочный, его «магия» не оставляет после себя подобного! Куда же ты мог исчезнуть… — уткнулась в ладони Василиса. Столько лет провести в полной изоляции от окружающего мира и влиться в него, будто всю жизнь так прожил! — Неужели тебя не удивляют люди, их одежды, повадки? Или ты испытываешь гордость за победу над бесовскими отродьями, герой человеческой истории? — монолог прервали доносящиеся из-за двери приближающиеся шаги. Василиса, ощущая лёгкое головокружение, тут же направилась к ней и щёлкнула замком — не хватало ещё чтобы к ней зашли и застали за таким непристойным занятием. Свет лампы противно резал глаза, вероятно от усталости, не найдя иного выхода, Василиса просто погасила его. Луна светила достаточно ярко, да и кабинет она как свои пять пальцев знает. К счастью, полуночный ходок не стремился зайти к ней, а просто прошёл мимо. Василиса медленно, почти интуитивно отошла на пару шагов. Глаза ещё не привыкли к темноте, а в каждой тени невольно виделся силуэт, только голубых глаз не хватало. Так даже лучше — что это ей, самой с собой беседы вести? А так хоть чудился незримый собеседник. — А видел ли ты современных сказочных? Несомненно — видел, а понял ли, кто они такие? Признайся, сейчас нас и людей друг от друга не отличить, — вернулась на своё место Василиса. В свете луны блеснул тонкий хрусталь бокала с теперь уже бордовой, почти чёрной, из-за окружающей тьмы жидкостью. — Признаться, я восхищена — так скрыться и не выдать себя надо ещё постараться! С твоим-то характером это тяжело, даже жаль, что последние сорок два года мы не виделись: что же изменилось в тебе? Забыл ли свою милую Василису? — она попыталась повторить его интонацию. Безуспешно. Так произнести её имя может только он — с ненавистью, злобой, но одновременно так певуче и сладко, будто лишь существовал, а не жил до встречи с ней. Жалкий и самоуверенный убийца, что постоянно смотрит на неё с какой-то непонятной и трепетной нежностью, что ждёт их встречи, что рад общению с ней. Или это только всё кажется? Могла ли она принять свои больные фантазии за действительность? — Интересно, а могли ли мы говорить с тобой после твоего побега? А мне всегда казалось, что я тебя в любом обличии узнаю, — она сделала небольшой глоток, всё так же морщась от подобной «кислятины». Усмехнувшись собственным мыслям, Василиса поднялась со стула — в кабинете становилось невыносимо душно, а спасительное окно было закрыто. Медленной, слегка покачивающейся походкой с бокалом в руке она с трудом распахнула его, едва не запутавшись в длинных малиновых шторах. «Видела бы меня сейчас Ядвига — по головке бы не погладила». Ночной воздух окутал Василису своей лёгкой прохладой. Но даже с открытым окном было словно нечем дышать, вероятно скоро будет сильная гроза. Будто в подтверждение её мыслям вдалеке послышался раскат грома. На лице расползлась ухмылка: — А помнишь, в наши последние минуты тоже был гром. Или ты не считаешь тот момент, когда ты, мой дорогой Влад, заключил сделку с Повелителем, своей погибелью, — съязвила Василиса, припоминая такое раздражающее, но в то же время привычное к ней обращение. «Моя милая Василиса». Наверное, так он её называл на протяжении всего времени, сколько она помнит. Довольно странное обращение к тому, кто пронзил тебя мечом, но в тоже время такое родное. Он всегда произносил её имя, всегда. Будто чувствовал, что только так сможет удержать её рядом с собой хоть на мгновение. От осознания этого совершенно не хотелось называть его Мороком. Какой он Морок? Его имя Влад, Владислав, но не Морок. — Влад… — так Василиса назвала его, когда видела в последний раз. Столь неожиданное и забытое имя застало его врасплох. Громкое дыхание и подрагивающий силуэт, прикоснись — растает в чёрной дымке. Зачем было навещать его, когда Совет полностью отбросил всякую идею разузнать о Повелителе? Старая привычка и, как выражались её коллеги да персонал темницы, маленькое увлечение. От чего на душе после последнего разговора было так противно и тоскливо, а в горле будто ком застрял? Ответ не могла дать даже сама Василиса. Напоминание о прошлом, позорном и печальном прошлом. О том, как юная девочка побудила своими действиями людского князя заключить судьбоносную сделку, о том, как озверевшая армия устроила бойню сказочного народа. Но к этому прошлому всё хотелось и хотелось возвращаться, цепляться, как за спасительный клочок памяти. Их двое — всегда было двое: человек и сказочная, вечный борец за будущее и живущая прошлым, тот, кто пошёл против всех устоявшихся законов и слепо внимающая им. Двое убийц, пронзивших друг друга на поле боя, извечные собеседники, которые постоянно язвили, но в то же время раз за разом охотно начинали диалог, две души отчаянно цепляющиеся за своего бывшего врага, две души — одно проклятие. Лик убывающей луны то выходил из-за туч, то вновь прятался. Духота постепенно сменялась на пронизывающий холод, а малиновые шторы стали развиваться от порывов ветра. «Моя милая Василиса, никогда бы не подумал, что ты соскучишься по мне», — прозвучал в голове, подобно насмешке, его голос — голос Влада. — Я тоже… признаться, без наших глупых бесед мне было тоскливо, потом я начала читать отчёты о твоём пребывании в темнице, а сейчас — ничего. Иногда мне кажется, что краски жизни начинают постепенно сереть, — ответила своему разыгравшемуся воображению Василиса. Облокотившись на подоконник, она чуть повертела в руках бокал: — Не находишь забавным: единственное, что держало наши сознания на плаву — общение. Как бы я не отрицала это, от правды не скрыться даже за бутылкой вина, — усмехнувшись своим словам, она вновь окинула взглядом бокал. Как бы ей хотелось вновь услышать слегка надменный, но в тоже время восхищённый тон голоса. Вновь делать вид, что они играют в кошки-мышки, а на деле изливают душу и беседуют ни о чём. Вновь обрести то самое прошлое, с которым больно расставаться. Прошлое, которое имеет вид худого, несколько изнеможённого мужчины с острыми чертами лица и пронзительными голубыми глазами, чёрными кудрями и вечно насмешливой интонацией. Горько улыбнувшись, Василиса отсалютовала незримому собеседнику бокалом: — За тебя, мой старый враг, за тебя, Влад…