хруст, кровь, импульс

бестолково огромное количество нечисти нашло свое убежище на вершине лысой горы. черти, ведьмы, мертвые и все те, кого дашик видела по ночам в темных углах и чьи голоса, растворенные в тишине, она слышала. их присутствие ощущалось фибрами души. они следили своими гнилыми черными глазами. они окружали ее. лежали на ее кровати, коварно поджидая тухлого жирного куска мяса с червями. сидели в кресле и хихикали над ее тупостью, пока испуганный разум, запертый в стеклянном додекаэре, не узреет. давлением в ушах шумели голосом родителей. они были повсюду. и на лысой горе, в том числе, однако больше такого страха не внушали. сейчас лавандово-фиолетовое сознание, состоящее из обрубков мыслей и звуков, издающихся тонкими нейлоновыми струнами, было занято другим. как летучие мыши, оно ориентировалось в пространстве с помощью звука и искало его. сознание нырнуло в костер между рогов трехглазого козла. мысли и крики распутывались, обретали разные тона, обрастали плотью, чувствовали боль и от этого орали все громче. сознание разделилось на никиту, дашика, лизика и настика. дашик вновь почувствовала теплый ток крови внутри. гнилой оранжевый паразит мерзко хлюпал и копался в стенках желудка. он снова делал дыры и выжирал дашика насквозь. с этим чувством девушка почувствовала себя мнимо живой. она, как и другие бывшие мертвецы, побывавшие в костре козла, видела многослойную материю миров, чувствовала ее остатками поделенного сознания. теперь четверо балансировали между реальностями, которые создавались с каждый выдохом. они куда-то держали путь, но даже крича свои вопросы, сознание дашика, снова запертое в стеклянном додекаэдре, так и не услышало ответа. переломанные лодыжки дашика подворачивались и балансировать становилось сложно. осколки костей разрезали плоть и торчали из ног. дашик упала. стеклянный додекаэдр разбился, и ее сознание наконец освободилось. оно больше не было привязано к кому-либо, отчего легко вылетело через грани реальностей и попало в ту, которая была синтезирована, когда ослабевший разум издавал последний выдох. материя того мира представляла дашика диким плотоядным животным. она играла четверкой, будто те были пластиковыми куклами. оказалось, у материи все же был разум. чистый воздух наполнил легкие дашика, паразит довольно забрал половину для обеспечения своего метаболизма. разум дашика снова оказался заперт в додекаэдре и не знал о материи, играющей им. языком дашик постоянно чувствовала четыре острых клыка, предназначенных для того, чтобы разрывать плоть, дробить кости и резать сухожилия. четыре клыка. четверо прыгали через костер в лесу. трое не подозревали, что одна из них - прибывшая извне. улыбки цвета молока украшали лица троих, но одна рядом с ними боялась выдать себя. один, никита, ацетоновым взглядом видел дашика словно рентген. он знал. так ей казалось. он взял по-трупному холодной рукой ее руку, чтобы прыгнуть через костер. на дашике было белое платье, подол которого уже подпалился и стал черным. чернота низа платья будто сжирала сломанные голеностопные суставы дашика, не давая разуму сбежать из стекла внутри черепа, не давая узнать. дашик боялась смеяться и говорить, она хотела понравится троим, но тяга сожрать была сильнее. ничего не говоря, дашик повела никиту вглубь леса, и он доверился ей. дашик улыбнулась, ее клыки звонко шипели о предчувствии гнили. никита улыбнулся в ответ и не дрогнул. клыки вонзились в его плоть, кровь наполнила рот и полость паразита. тот через раны проникал в никиту и циркулировал в нем. – ты ведь тоже чувствуешь его приторность? — дашик жевала плоть никиты. – да. паразит, являясь воспоминаниями, смешивался с кровью. в момент, когда она приливала к мозгу, рецепторы чувствовали сладость. – так здорово, —восторженно прочавкала. никита улыбнулся. дашик наносила рубленные удары верхней челюстью о волокна мышц груди, дробила кости, чтобы пробраться к сердцу. билась головой со всей силы о тело, оставляя гематомы на коже. изображение смазывалось с каждым замахом, слезы заполняли глаза и, когда клыки впечатывались в тело никиты, разлетались в стороны. руки разламывали грудную клетку, ощупывали мясо и искали его. сердце, упругое и еще бьющееся, ощущалось как мышцы рук старшего брата, напрягавшиеся для того, чтобы сдавить детское горло еще сильнее, так, чтобы гортань лопнула под напрягом и настигло долгожданное спокойствие для обоих (воспоминание подкинул довольный оранжевый червь). дашик вгрызалась в хрустящую аорту, клыками резала миокард и наслаждалась. кровь наполняла полость рта, текла по всему телу девушки, красное платье мерзко грело и липло. она пожирала никиту, она выела его красивые глазные яблоки, она съела ухо. от никиты осталось изуродованное нечто. то же самое произошло с двумя. дашик была довольна. кровь стекала с ее лица, окрашивала улыбку и согревало ее тело. хруст грудной клетки, мерзкое детское ощущение от импульсов сердца, упругая аорта, сладкая кровь. молочная улыбка троих. все повторялось и повторялось снова. дашик не могла выбраться из временной петли и теперь казалось, что трое пожирают ее своей добротой. хруст, кровь, импульс. хруст, кровь, импульс. хруст, кровь, импульс. холодная улыбка никиты из ацетонового озера заставляла слезы течь из глаз дашика еще в начале петли. хруст, кровь, импульс. хруст, кровь, импульс. хруст, кровь, импульс. молочную улыбку пожирало пламя костра. дашик наслаждалась и плакала. хруст, кровь, импульс. хруст, кровь, импульс. хруст, кровь, импульс. улыбка. в бесконечности непрерывных событий разум дашика раскачивал стеклянный додекаэдр. дребезг. конец. он разбился, временная петля прекратилась. но неотъемлемое чувство животного страха надвигалось на дашика. дашик вся в крови троих мечтала еще раз вкусить бьющееся сердце. дашик становилась мерзким чудовищем. животный страх настиг словно буря из любимой игры. она одна она одна она одна она одна она НАВСЕГДА ОДНА НО КТО ЭТА ОНА КТО ДАШИК ее сознание разлепилось на тысячу мелких слоев-паразитов, они орали, они пытали ее, они резали ее, они били ее, они жрали ее гнилой мозг, доводя до изнеможения. оранжевый паразит улыбался и смотрел, как его хозяин жрет себя. хищные клыки врезались в плоть предплечья, сухожилия рвались, волокна мышц разрывались, кости трескались. чудовище орало и истязало себя, чудовище боялось себя. оно осталось одно. оно было всегда одно. из утробы выходил жуткий крик, разрывающий хрящи гортани, чудовище чувствовало внутри себя тысячи оранжевых жрущих паразитов, оно мечтало их изрыгнуть из себя, избавиться от ржавых воспоминаний, оно ненавидело его. прозрачный червь, наполненный ржавостью, довольно хихикал, а вместе с ним звоном багряных церковных колоколов смеялись планеты. – сдохни, ебучее чудовище, изуродуй свое гнилое тело и заткни свой рот своей же плотью, потому что это единственное чего ты достойно. такую мерзость нужно изводить огнем, как черную плесень, общество не заслуживает такое уродство, — голоса паразита и планет смешались в один скрипучий, как несмазанная дверь, голос дашика. сломанное чудовище, истерзавшее само себя, разбило свою грудину, вытащило свое сердце и теперь упокоилось, как в детстве. оно осталось одно на грани реальностей, брошенное своей материей.