Гнилые яблоки

– А что, если сделать из своей погибели блюдо? – Слишком много самоистязания. – Однако. Погибель играет красками, а люди любят зрелища. Всегда любили. – Человеческая природа никогда не меняется. – Интересно, как будет дальше? – Так и будет. Говорю же, не меняется она. – Тогда чем тебе не нравится мысль о самоистязании? Первый кинул недовольный взгляд на второго. – Ты хочешь поощрять любовь к бессмысленному насилию или наоборот его предупреждать? – Тогда что ты предлагаешь? – Второй скрестил пальцы рук. — Что еще любят люди? – Себя. – Ты в этом так уверен? Второй сосредоточенно посмотрел на первого. Тот тоже решил взглянуть на собеседника, но как поймал его взгляд, сразу же отвел свой. Второй ухмыльнулся, сделав вид, что не заметил этого. — В таком случае, мы возвращаемся к самоистязанию. Нет, не пойдет. Скажи, что еще любят люди? Первый задумался, но ответить не успел. По всей видимости, это был риторический вопрос. – Друг друга. – А любят ли? – А ты не веришь? – Второй с подковыркой взглянул на первого. – Верю. Второй улыбнулся. – И это верно, — он сделал небольшую паузу и оглядел комнату. — Люди любят романы. Романы, интриги, выяснения отношений. Последнее для них необходимо так, как точильный камень для кинжала. Печалит лишь то, что грамотно делать они этого не умеют, отчего сама фраза «выяснять отношения» приобрела негативный окрас. – Потому что люди любят срывать на друг друга злость и агрессию. Им нет дела до того, чтобы разобраться. Они просто не заинтересованы в этом. Чаще всего. – Думаешь, только в этом дело? – А в чем еще? – В неаккуратности. – Лучше не стало. – Правда? А я считаю, что это нормальное явление. – Нормально, когда люди срываются друг на друга? Второй нахмурился, закрыл глаза и отрицательно покачал головой. – Мотивация. – Мотивация? – Скажи мне, милый, если перед тобой будет завеса воды, а за ней человек, что тебе дорог, разве ты не повысишь голос, дабы он тебя услышал? – Я просто буду говорить громче. – Но что, если он тебя все-равно не слышит? Скажешь раз — ничего. Скажешь два — пусто. И вот ты уже кричишь, но снова ничего не меняется. Что ты будешь чувствовать? – Зачем мне общаться с человеком, который меня не слышит? – он недовольно приподнял одну бровь. – Потому что ты не знаешь, почему он не слышит. Потому что единственное, что вам мешает, это водяная стена. Убери ее, и можно будет шептать. Но она, увы, есть. Что ты будешь чувствовать? Первый немного замялся. – Допустим, мне будет неприятно. – Но что ты будешь чувствовать? – Отчаяние. Второй скрестил руки на груди, снова закрыл глаза и кивнул. – Мое сравнение прозвучит весьма утрировано, но... – "Но для людских чувств умеренности не существует, и даже маленький толчок может вызвать вулканический всплеск". Второй в изумлении посмотрел на первого. Тот лишь нахмурился. – Я твою речь уже наизусть знаю. Ты не умеешь говорить как нормальный человек. Он недовольно посмотрел на второго. И так бы и продолжил смотреть, если бы не какая-то щенячья нотка в... этих глазах. Для первого его собеседник сейчас выглядел так, словно был готов расплакаться. Такой расклад первого не устраивал, поэтому он решил смягчиться. – Но я тебя понял. И верю тебе, верю. Да, чувства у людей неумеренны. Как и сами люди. Не надо говорить только о чувствах. Теперь уже замешкался второй. Он отвел взгляд в сторону. – Чем больше в тебе будет отчаяния, тем сложнее будет сдерживать крик. Как и дыхание, ты не сможешь его долго держать, и рано или поздно сделаешь вдох, будь ты в чистом поле или на загрязненной промышленностью улице. В качестве ответа первый выжидающе посмотрел на собеседника. А тот лишь больше зажмурился, видимо из-за легкого конфуза, вызванного возмущением сначала на грубость в свою сторону, а следом и на снисхождение. Но так как он прекрасно знал нрав первого, и понимал, что это был лишь скверный характер, а не пренебрежение или нелюбовь к нему самому, он сдержал желание проявить проявить ответную реакцию и продолжил свое объяснение. – Это крик отчаяния, а не злости. Первого, кажется, этот ответ не устроил, но обоим было понятно, что в продолжении этого разговора никто не заинтересован. Тишину прервал он. – Ну и что нам делать? – Скажи, Бог отвечал людям на их мольбы? – Он молчит. – Верно, он молчит. Слишком много слов ему нужно сказать людям, настолько много и вызванных такой ужасающей скорбью, что они комом застряли в его глотке, и ныне он не в состоянии проронить ни одно из них. Поэтому мы поможем ему и перережем ему горло. Его кровь тут же прольется на землю, рискуя испугать всех ныне живущих, но мы соберем ее прежде, чем поднимется солнце. В его крови будут плавать слова, которые он умалчивал. Их мы выловим, а из крови выпарим влагу. Порошок, что останется на дне, используем для создания чернил. – Но это венозная кровь. Она грязная и ни на что не годится, мы не найдем там нужных слов. – Зависит от отношения, которое ты вкладываешь в слова. Гнилое яблоко может показаться гнусным, но если ты попробуешь его, можешь получить сидровый поцелуй. – Ты ешь гнилые яблоки? – Самые вкусные. – И ты только что сравнил хорошее отношение с опьянением? – На твое усмотрение. В легком опьянении нет ничего плохого, пока оно не перерастает в алкоголизм. Дело в осознанности подхода. Второй прикрыл глаза, взялся за переносицу и вздохнул. – Отношение в слова ты вдыхаешь, словно жизнь в тело. А тело без отношения как... труп без жизни. Мертвый. – Но он и должен быть мертвым. – Именно потому он и мертвый. Потому что у него нет отношения, а оно должно быть. Все, что попадает в руки творцу, перенимает отношение творца. А творцом считается каждый, кто владеет творением. Потому что творение — не предмет или слово. Они – лишь пустая оболочка, или, как мы сказали ранее, труп... – Ты сказал. – Я сказал. Творением считается то, что мы творим, а не используем. Трупы мы используем. Используем, как болгарский перец, забивая в него фарш и помещая в духовку. Потом этот перец мы скармливаем другим, и они остаются сытые и довольные. – Ты совсем не умеешь говорить как нормальный человек. Второй дернулся, но сразу же убрал недовольство с лица и продолжил. – А теперь предположим, что в нашем перце вместо фарша лежат камни. Ты бы стал есть такой перец? – Кто вообще ест камни? – Не ты ли мне говорил, что птицы едят камни? – Птицы – не люди. – Но и перец не труп. – У тебя труп. – Потому и птица человек. Просто предположи, что у нее тоже есть свои желания, чувства и жизнь. – Допустим. – Так вот. Как бы ты отреагировал, если бы тебе на тарелке подали перец, фаршированный камнями? Ты бы его не съел. Подозреваю, что ты бы и рассердился. Ведь если фарш – это хорошее, вкусное отношение, то камни – твердое, соленое, грязное и ломающее зубы отношение. – Но для птицы оно хорошее, да? – Да. Потому что птице эти камни нужны. Ей они ценны, они – ее отношение, и даря их, она дарит себя. Будешь ли ты злиться в таком случае? – А если мне не нужны ее камни? – Ты имеешь право отказаться от блюда. Но заслуживает ли повар злости? – Эмоции нерациональны. – Выходит, ты скормишь ей... – Камни? – Нет. Ей — жвачку. – Ничего я ей не скормлю. Второй, уже не желающий сдерживать недовольство, ближе подошел к первому и посмотрел на него в упор. – Нет, милый, скормишь. Ты всегда чем-то кормишь, хочешь ты этого или нет. Потому что духовка работает всегда, а за столом мы встречаем людей. Начинка в перце — отношение, а оно у нас есть всегда. Первый настороженно посмотрел на второго, нахмурив брови. Он был готов оттолкнуть его в любой момент, но тот отошел сам. – А если перец зафарширован землей? Землю есть точно никто не будет, но она же является колыбелью для зарождения новой жизни. И сам перец будет гнить, чем только удобрит почву. Выходит, из этой гнили, из того, что никто не захочет съесть, прорастет новая жизнь. Росток, бактерии, личинки. И в таком случае мы воскрешаем то, чего... – ... Так, хватит. Это может продолжаться вечно. Чего именно ты хочешь? – Я... — Второй обеспокоенно взялся за живот и как-то жалобно ответил — Я хочу есть. – ... После всех этих разговорах о трупах и гнили?.. — Первый в удивлении раскрыл глаза шире, тем не менее, не лишая их нотки возмущения. – Тем более! Там же... фаршированные перцы... – И гнилые яблоки. – Забродившие, попрошу. После секунды раздумий, первый успокоился в лице и ответил, чем вызвал у собеседника небольшое удивление. – Они правда вкусные. – Ты их пробовал? Первый сунул руки в карманы, задумчиво надул губы и бросил взгляд на потолок. – Как-то раз я гулял по деревне и набрел на стаю собак. Они оказались мирными, но тогда я все-равно испугался и побежал прочь, особо не разбирая, куда бегу и даже зачем. Я долго бежал, потому что в этот момент не думал ни о чем, кроме как о грязных клыках, какие лекарства мне придется пить, и насколько долго мне придется ходить со швами, если я выживу. — Он резко перевел взгляд на второго. – "Момент", так я сказал? Я бежал долго. Может, минут пятнадцать, но ощущалось это совершенно не так. Первый усмехнулся. – Знаешь, я настолько не чувствовал своих ног, что когда наконец-то закончил бежать, обнаружил, что ботинок на мне не было. Он с легкой улыбкой посмотрел на второго, а потом опустил взгляд. – Ноги были в крови. Но я ничего не чувствовал. Только думал о том, как буду вымывать из ран маленькие камушки. Но это было потом, а сейчас – то есть в тот момент – я решил оглядеться. И заметил, что стою около яблони. Она была красивая, и я неволей вспомнил, как несколько месяцев назад она цвела. Что над ней, что под ней, было много яблок. Собственно, я решил их попробовать. Подбирать с пола, конечно, такая себе идея о, но так как ноги у меня уже были в крови, выбирать не пришлось. И так уж вышло, что яблоко, которое мне попалось, уже успело забродить. Странное ощущение, потому что до этого я не пробовал ни забродивших яблок, ни сидра. И я бы, наверное, так и ушел, да на горизонте появилась бабка. А я ее знал – противная такая, любит совать нос не в свое дело. Она начала прогонять меня от яблони, словно это она ее лично взращивала. Мне не понравилось, поэтому я забил яблоками все свои карманы, а те, что не поместились, начал агрессивно есть. Из обеих рук, чередуя, даже не протерев их от земли. Второй завороженно смотрел на первого, но ничего не говорил. Первого это смутило. – Что? – Твои яблоки были вкуснее. – Еще бы! Я же терпеть ее не мог. Это был вкус победы и злорадства. Сложно было определить, с возмущением или гордостью он это произнес. Но второй не шевельнулся, даже лицо его словно окаменело. Он лишь кивнул. – Именно. Первый нахмурился. – А как ты собираешься сделать из крови чернила? Я уж не говорю о том, получится ли сделать из нее порошок, но... Что ты собирался добавить в него? Слезы униженных и оскорбленных? И почему хочешь выпарить влагу? – Издеваешься. Добавить слезы каждого человека будет слишком проблематично. Нет, это имеет толк, но я все же предпочту... подземную воду. – Подземную воду? – Ее самую. – Почему? – У нас уже будет что-то с небес. Потому далее нам нужно что-то из земель. Первый прикинул, как это все будет выглядеть, и с отвращением высунул язык. – Но венозная кровь... грязная! – А пещерные воды чистые. – Но... вены... – Ты ел яблоки с землей. Первый замешкался. – А ты – гнилые! – Которые, как и тебе, мне понравились. Поэтому предлагаю сейчас сходить в сад. – Согласен. – Вот и договорились. – Договорились. Молча они шли недолго. – Ты же проверился на глистов? – Это было давно! – Значит, проверился? – Проверился конечно!