Мог стать светом, но стал тьмой

Воздух напитался пылью от холодных ветров, которые окружили Фивы несколько дней назад. Эва сидела на песке, перебирая в длинных пальцах свою мантию, совершенно не думая о том, что где-то поблизости мог находится Амен. Она перестала прятаться. Казалось, что жизнь безвозвратно утекает, унося с собой все желание бороться и вести дальше эту игру. Ей больше не страшно покидать ночью дом и бежать на очередной заказ, азарт давно не бурлил в жилах вместе с кровью, и, кажется, причиной этому был сам эпистат. Мягкий шелк нежно обволакивал бархатистую кожу шезму. Она прикрыла глаза, начиная старательно вырисовывать образ Амена, сама того не желая. Его широкие плечи, оголенный торс, по которому стекали капли пота от солнечных лучей, которые еще несколько дней назад согревали Фивы, и эти глаза… глубокие и холодные. Эва чувствовала их взгляд на себе — пронзающий. Почти испепеляющий. Она часто ловила его глаза своими, и, казалось, медленно начинала тонуть. А потом сгорала изнутри от ненависти к этому чувству. Последнее, что ей сейчас было нужно — влюбиться в того, кто охотился на неё, с каждым днём убеждаясь все больше, что она именно та, кто ему нужен. Эва забыла, что значит быть осторожной. И даже Реммао уже не напоминал ей об элементарных правилась безопасности. Он видел ее состояние, и это его тревожило. Тревожило то, что она копает сама себе яму и даже ничего не пытается с этим сделать. Реммао знал, что такое любовь. И знал, какие последствия она может принести. Боль, разочарование, горесть. Этот список можно пополнять бесконечно. — Почему ты здесь? Его голос. Слегка хрипловатый и низкий. Амен стоял за спиной Эвы, наверняка увидев чёрную ткань в её руках. Она даже не вздрогнула. Только тяжело вздохнула, опуская голову, и не желая отвечать на вопрос, ответа на который сама не знала. — Тебе не кажется, что находить тебя ночью где-то на улице уже стало дурной привычкой? — он опускается рядом с ней, пристально смотря ей в лицо, — ты словно сама хочешь нажить себе проблем. — Мне не спиться последнее время, — она говорит полушепотом, — скучаю по Гермополю. — Отчего же? — он усмехается, — не нравится в Фивах? — Из меня писарь так себе выходит, — она улыбается, про себя подмечая, что черномаг из нее выходит не лучше, — только зря время теряете моё и своё. Мне еще учиться и учиться. — Здесь быстрее придёшь к этому, — Амен принял более расслабленную позу, словно разговор принял неформальный стиль, — тут тебя жалеть никто не будет. Еще пару бессонных ночей с пером в руке и будешь лучше некоторых более опытных. Наверстаешь, не глупая ведь. Она подняла голову, встречаясь с эпистатом взглядом. Почему он говорит это? Амен мог по щелчку пальцев раскрыть её, но, отчего-то, делать этого не желал. Просто наблюдал за ней, медленно изучая, словно она какой-то неизведанный артефакт. Он даже не спрашивал про её мантию, что до сих пор покрывала ладони Эвтиды. Ему не составляло труда вывести её на чистую воду, тем более сейчас, когда она, почему-то, была так уязвима. И эпистат прекрасно это осознавал. Только сам, кажется, был на грани уязвимости рядом с ней. — В Фивах стало холодно, — он бросил быстрый взгляд на мантию, замечая, как Эва нервно заерзала на месте, — ты сидишь в одном калазирисе, простудишься. Она медленно сглотнула. На его лице не было ни единой эмоции, лишь один сплошной лёд. Он будто был создан из него. А она горела. Сидела напротив, испепеляя жаркое пламя, точно пытаясь расплавить его хоть на один миллиметр толстого слоя. — Мне не холодно, эпистат, благодарю за беспокойство. — Может, ошибся я насчёт твоего ума, Эвтида, — он снял с себя накидку и накрыл ей ее плечи, — дрожишь вся, как лист на ветру, неужто думаешь, что я не замечаю? Эва аккуратно вдохнула аромат с его накидки, который мягко разносился по воздуху. Гранат и масло листьев белого мирта. Она на несколько мгновений замерла, наслаждаясь им. Терпкий, и в то же время до безумия нежный. Казалось, Амен был сейчас таким же. — А что вы еще замечаете? Голос также предательски дрожал, как и все тело. Она не решалась посмотреть на него, беглым взглядом рассматривая ночное небо, которое уже покрылось россыпью звёзд. Амен ухмыльнулся, понимая, что она имеет ввиду. — То, как ты смотришь на меня, Эвтида. — И что вы чувствуете в этот момент? Глаза в глаза. Она так и не видит, что он оттаял. Горько улыбается и опускает голову, ожидая, что он посмеется ей в лицо и отправит в дом. Скажет, что все-таки она глупая, с завтра будет себя вести также, как и обычно. И она будет отвечать ему тем же. Но вместо этого чувствует прикосновение ледяных подушечек пальцев к своим щекам, и вздрагивает от неожиданности. — Тоже самое. Он тянется к ней, и, кажется, внутри все замирает. Касается губами её — медленно и в то же время так страстно, что голова начинает кружиться еще сильнее. Поцелуй был слаще любого вина. Эва углубляет его, жадно пытаясь быть еще ближе, и Амен одной рукой перехватывает её, усаживая на себя. — Ты все-таки глупая, Эвтида. И слишком неосторожная. Она знала, что он имел ввиду. Он давно понимал, что перед ним никакой ни писарь, а самый настоящий шезму. И проклинал себя за то, что позволил так сильно чувствам проникнуть вглубь него. Её сталь и дерзость вмиг испарились рядом с ним. А его хладнокровие и равнодушие и вовсе покидали тело, когда Эвтида попадалась в поле зрения. — Ты сделаешь мне больно, ведь так? Он не ответил. Медленно провел рукой вдоль каждого позвонка, чувствуя, как ее кожа покрылась мурашками. Эва обхватила его лицо своими ладонями, всматриваясь в него. И опять не находя ответы. — А ты мне. Эва прижимается своим лбом к его, горячим дыханием опаляя белоснежную кожу. Амен целует её в шею, оставляя влажные следы, и спускается ниже, заставляя шезму дышать чаще. Она чувствует, что ей становится жарко. Дрожь от холода сменяется дрожью от его касаний. — Мне мало одних касаний. — Ненасытная, — он переворачивает её вниз, опуская раскаленное тело на холодный песок, — ты очень красива, Эвтида. Уверен, что свела с ума не одного мужчину. Ладони скользят по её груди, между ложбинкой, оголяя все то, что было скрыто за тонкой тканью. Амен наклоняется над ней, губами впиваясь в тонкую кожу, и заставляя Эву вырвать из себя тихий стон. Их могли без труда заметить, но остановить все это не было сил. Наоборот, с каждой секундой желание только возрастало, медленно наполняя их этим чувством. — Я наслаждаюсь тобой, — Амен аккуратно перевернул её на живот, все так же покрывая тело своими поцелуями, — мне хочется запомнить этот момент, Эвтида. Оставить тебя в памяти такой. Она понимала, к чему он клонит. Прерывистое дыхание звучало в ночной тишине слишком громко. Амен сжал её грудь, мягко массируя ее, шезму прикусила губу, чтобы не быть слишком громкой. — Стань моим светом. Он замер. Она чувствовала его тяжелое дыхание, но лежала неподвижно, чтобы не потревожить. Из её уст это звучало как признание, и эпистат не знал, что ей ответить на это. Вместо этого развернул Эву обратно к себе лицом, и медленно опустился к ее ногам, перехватывая тонкую лодыжку. Амен оставил на ней легкий поцелуй, и Эва растаяла от этого жеста. Это было более интимно, чем обычный поцелуй. Особенно от него. Он избавил её от остатков одежды, плавными движениями опуская руку на внутреннюю сторону бедра, двигаясь выше. Она лежала перед ним абсолютно голая — как физически, так и внутренне. Отдавая себя всю, без остатка. И он принимал это, хотя демоны внутри до сих пор вели борьбу. Амен принял свое поражение. И все также не спеша изводил Эву, пока она сгорала дотла. — Не мучай меня, прошу. — Я наслаждаюсь тобой. Он мягкими движениями вошёл пальцами внутрь, чувствуя, как еще немного, и сам сойдёт с ума от ожидания. Эва запрокинула голову назад, прикрывая глаза, и полушепотом произнесла его имя, окончательно теряя весь рассудок. Он двигался постепенно, с каждым разом наращивая темп, а она перестала что либо понимать, лишь полностью отдала себя в руки тому, кто охотился за ее головой. Она и сама понимала, насколько это глупо. Но чувства победили рассудок. — Мне мало. Мало тебя… И ему было мало. — Открой глаза, Эвтида. Я хочу видеть их. Она покорно распахнула их. Амен смотрел на нее свысока, и теперь она могла прочитать в его глазах то, что было так тщательно скрыто. Он открылся ей. Оголился, как и она. И это их уничтожало. — Я хочу запомнить каждый твой отпечаток на моем теле. Эпистат раздвинул ее ноги, немного помедлив. Он вошел внутрь, на секунду останавливаясь и давая ей время привыкнуть, а затем с каждым новым толчком углублялся, вынуждая ее уже не сдерживать хриплые стоны. Обычно грубый и сдержанные Амен казался невероятно ласковым и нежным, и это его пугало. Рядом с ней он становился другим. Чувства делали его слабым, и он понимал, что не должен им поддаваться. Охотник не может влюбится в черномага. И если он позволил себе это, то он плохой охотник. Он двигался плавно, но в тоже время довольно быстро, чувствуя, как внутри нее все сжимается. Эва тянулась к его белоснежным волосам, зарываясь в них своими тонкими пальцами, а Амен держала её за шею, чуть сдавливая. И если это и есть любовь, Эва готова переживать это снова. Изо дня в день. Они словно сливались друг с другом. Эпистат чувствовал, что еще немного, и он приблизиться к финалу. И их финал не будет сладким. Они оба знали это. — Я… сейчас… — внутри нее все запульсировало, заставляя Амена закатить глаза от наслаждения. Их тела покрылись импульсами от разливающегося удовольствия. Эва тянется к нему, и он её не отталкивает. Наоборот. — Я тебя одену, — он берет ее мантию, ухмыляясь, — тебе идет накидка шезму. — Да, наверное… В голове крутятся вопросы. Эва знает, что точка невозврата уже пересечена. Она не отрываясь смотрит на эпистата, который одним движением скрывает тело под своей одеждой, и молча наблюдает за тем, что ее ждёт дальше. — Ты могла выбрать свет. Не я стал тьмой, Эвтида. Ты сама её выбрала. И весь мир замирает. Она чувствует, как глаза наполняются слезами. Другого ответа Эва и не ожидала. Но от этого не было менее больно. Шезму тянется к карману, доставая острый клинок и вкладывая его в ладонь Амена. Он смотрит на нее без сожаления. Ему так казалось. На деле же боль просто съедала его изнутри. Но изменить своим принципам он не мог. Не мог позволить себе этого. Металл по сравнению с его кожей ощущался тёплым. — Сделай это. Эпистат разворачивает оружие острием к Эве, касаясь им её кожи. Она задерживает дыхание, неотрывно смотря в его глаза. Один сплошной лед, который стал только тверже. — И я всегда бы выбирала эту тьму. Сколько бы раз мне не пришлось пережить это. Ухмылка. Всего лишь на секунду она появляется на его лице и вновь стирается, вместе с собой унося все эмоции. Эва чувствует, как горячие слёзы катятся по щекам, оставляя после себя мокрые разводы. — Будет больно. — И тебе. Он слегка надавливает, вонзая острие в кожу. А затем резким движением впивает клинок прямо в сердце, последний раз целуя её в еще тёплые губы. Он не дает ей упасть. Держит в своих руках, чувствуя, как жизнь покидает её. А красные струйки крови безостановочно капают на холодные Фивские пески.