bulbeob

Сто пятьдесят миллионов вон. Агуст вздыхает, рассматривая лист в руках — единственный на данный момент документ в первом и последнем деле, полученном на временном месте работы. Крупный грабёж центрального банка Тэгу каким-то внаглую удравшим от стражей порядка прямо у них из-под носа капота служебной машины мальчишкой среди бела дня — такое себе удовольствие для детектива, специализирующегося на убийствах, однако споры с временным начальством — последнее, во что ему стоить лезть уже на следующий день после прибытия. Сто пятьдесят миллионов вон, мать их. Именно столько успел унести с собой в спортивной сумке парень с черными волосами, одетый в голубой бомбер и джинсы — так описали его опрошенные очевидцы. Капитан шумно вздыхает — половина населения Кореи так выглядит, однако найти в себе наглость вломиться в охраняемый банк и вынести оттуда заоблачную для среднестатистического жителя сумму смог только один. — Хён, ты получил документы? — от тупого разглядывания в сотый раз одной и той же кажущейся совершенно бесполезной информации его отвлекает знакомый низкий голос. Заглянувший в кабинет Тэхён держит в руках два бумажных стакана с кофе — сегодня его выходной, но он, пусть и сменив форму на гражданское, всё равно пришёл в участок. — Если это, — цедит он, помахивая тихо трепещущим листочком с описанием подозреваемого. — Ты называешь документами, то да, получил. — Джисон сказал, что информации совсем мало, — поставив один из приятно пахнущих свежим эспрессо стаканов на стол и отпив немного из второго, сочувственно качает головой Ким. — Неужели всё настолько плохо? — Сам посмотри. Избавившись на пару минут от уже успевшего стать ненавистным листка, Мин тянется за сигаретами, шумно вздыхая — он узнал об этом деле сегодня утром, а уже успел устать и от него, и от того, кто его совершил, не оставив почти ни единой зацепки. — Мда, — задумчиво тянет Тэхён, возвращая описание предполагаемого преступника на стол и поворачиваясь к тихо дымящему капитану. — Что делать будешь? — Тэ, — Агуст обречённо закатывает глаза. — А что я могу сделать? Мне дали пять дней и вот это, — в отвращении морщится он, указывая на листок. — Чтобы найти этого пиздюка и бабки, — "Сто пятьдесят миллионов вон, мать их", — мысленно добавляет он, затягиваясь. — А я знаю о нём ровно ничего. Даже разговор с обладающим информацией начальством не принёс ожидаемых плодов — напротив, головная боль Агуста, получившего новые факты о подозреваемом, лишь усилилась, превратившись из лёгкого гула в ушах в тяжело бьющую по вискам мигрень. Мелкие грабежи на протяжении нескольких лет, за последние пару дней резко превратившиеся в безжалостное убийство и крупный даже по меркам столицы грабёж — сто пятьдесят миллионов вон, мать их — и ни единой зацепки, ни малейшего намёка на того, кто решил поиграть с законом, и по совместительству, с Агустом, которого эта игра без правил, ведущего и с одним-единственным игроком, уже успевшим сорвать приличный куш, едва начавшись, успела довести чуть ли не до откровенной ярости. — Он убил одного из охранников, остановивших его на выходе. Как? У него был пистолет, но патологоанатомы не нашли в теле пули или следов огнестрельного, только две колотые раны. — Не поверишь, — тихо фыркает Мин, с излишней силой вжимая сигарету в пепельницу. — Палочками для еды. — Чего? — закашлявшись, тихо хрипит Ким, отставляя залитый кофе стакан на угол стола и встряхивая испачканными горячим напитком руками. — А это вы как определили? — Он оставил их прямо в трупе, — морщится Агуст, вспоминая нелицеприятную картину, и залпом выпивает остатки горького кофе, отправляя стаканчик в пустую урну. — Не спеши радоваться, — отрезает он, замечая воодушевление на лице напарника. — Отпечатков в базе нет, я проверял. — Весело... — тянет Тэхён, перечитывая характеристику подозреваемого — в ней действительно нет ничего необычного. Парень ростом примерно 170-175 см, чёрные вьющиеся волосы, одет в голубую ветровку и синие джинсы — таких полно на улицах Тэгу, а желающих получить подобную сумму среди них — и того больше. — Как думаешь искать? — Съезжу сегодня туда, — вздыхает Агуст, устало проводя рукой по лицу. — Нужно ещё раз опросить сотрудников банка и забегаловки рядом — может, кто-то из них что-нибудь вспомнил. Он вновь косится на одиноко лежащий на столе лист с описанием преступника, и прикрывает глаза — его работа над этим делом только начинается.

***

— Да чтоб тебя, — раздражённо шипит капитан, перечитывая описание парня, вынесшего из банка кругленькую сумму — даже опросив лично нескольких человек, работающих в банке в тот день, он не получил ни одной новой детали. Никто не смог вспомнить и отличительные черты во внешности парня — ни татуировок, ни яркого цвета волос, ни шрамов — Агуст тихо хмыкает, касаясь тонкой неровно затянувшейся полосы раны, пересекающей правый глаз — словом, ничего, что могло бы вывести его на след подозреваемого. Последняя надежда на получение новой информации остаётся лишь на работников рамённой, находящейся по соседству со зданием банка — по предположению сотрудников полиции, работающих над этим делом, именно оттуда были взяты палочки, которые преступник избрал в качестве оружия. Появление в забегаловке сотрудников полиции, кажется, никого уже не удивляет — каждого из присутствующих уже успели допросить не по одному разу, а потому уже знакомая официантам и поварам форма вызывает лишь обречённые вздохи и закатанные глаза. Агуст сам не рад здесь находится — что угодно лучше, чем очередной допрос о грабеже и убийстве без единой зацепки — однако старается придать лицу как можно более приемлемое для капитана полиции выражение и направляется к группе официантов, стоящих возле кассы. — Добрый день. Меня зовут Мин Агуст и я хотел бы задать вам пару вопросов, касаемых недавнего инцидента, произошедшего с отделением Ури Банка, расположенного рядом с вашим заведением, — произносит он стандартную фразу, показывая обречённо уставившимся на него женщинам удостоверение и кивая в сторону одного из дальних свободных столиков. — Я попрошу вас по очереди пройти со мной и дать необходимые показания. Спустя почти час Агуст готов взвыть от того, насколько безнадёжной на самом деле оказалась ситуация — допрос персонала, несмотря на немалое количество опрошенных, не принёс ни единой новой детали. Ответы были всё теми же — уже знакомое ему описание внешности и порядок действий преступника — тот зашёл в забегаловку около 11 часов утра, заказал тарелку рамёна, дождавшись заказ не стал его есть, а вместо этого забрал бамбуковые палочки и вышел из ресторанчика. После этого ни один из сотрудников его не видел, однако догадаться, куда он направился, не составило труда — наверняка прямиком в здание банка, где сначала при помощи вынесенных из ресторанчика палочек избавился от охранника, а после, завладев его служебным оружием, силой заставил кассиров отдать ему желаемую сумму, от одного упоминания которой у Агуста начинается мигрень. Сто пятьдесят миллионов вон, мать их. Он облегчённо выдыхает, когда напротив садится последняя из официанток. Ли Черён нервно улыбается ему, называя своё полное имя и паспортные данные, и разглаживает складку на платье, когда Мин в очередной раз начинает задавать вопросы. — Вчера была ваша смена? — Да, я работала до обеда, — девушка вздрагивает, когда за столик в соседнем ряду с шумным вздохом опускается брюнет, перед которым одна из официанток ставит тарелку с дымящимся рамёном. Агуст хмурится, обводя его силуэт коротким взглядом, по привычке подмечая детали — чёрные неряшливо спадающие кудри, прикрывающие черты лица, рубашка, чем-то напоминающая гавайскую, поверх белой футболки, браслеты на руках — вполне себе среднестатистический житель Тэгу. Мин тихо вздыхает, отводя взгляд, когда в голове проносится один-единственный вопрос: "Кто так выкручивает руку, беря палочки?" Осознание бьёт по нему спустя пару секунд — тот жест, с которым незнакомец взял столовые приборы, странно выкрутив руку и плотно прижав палочки друг к другу, почти идеально совпадает с предполагаемым жестом убийцы, своим оружием избравшим именно китайские палочки. Капитан невпопад кивает на ответы Черён, наскоро заполняя протокол допроса свидетеля, время от времени бросая короткие взгляды на незнакомца: тот, кажется, не спешит насладиться горячим блюдом — наоборот, тянет время, придирчиво осматривает покрытые гладко блестящим лаком кроваво-алые палочки, перебирает ими овощи и пышущую жарким паром лапшу, спустя неприлично долгое время наконец поднося их ко рту. Агуст качает головой, прикрывая глаза — отсутствие каких-либо деталей в деле не может стать проводом для обвинения всех подряд, а потому он должен успокоиться, взять себя в руки и перестать коситься на спокойно обещающего незнакомца. Или не очень спокойно. Мин недоверчиво хмурится, когда профессиональная привычка подмечать незаметные для обычного наблюдателя детали и постепенно охватывающее его отчаяние дают о себе знать в виде, как он надеется, вполне оправданных подозрений, ведь парень ведёт себя действительно странно — слишком уж нервно он косится в сторону полицейских у входа, слишком торопливо мешает тихо хлюпающую лапшу, постукивая палочками о края фарфоровой миски и слишком брезгливо смотрит на них, до тёмно-красных вмятин на коже зажатых меж пальцами — будто с них стекает в тарелку не ароматный бульон, а чья-то кровь, разводами растекаясь по блюду. До слуха капитана доносится шумный обречённый вздох, и он сжимает пальцами ручку, начиная медленно считать про себя. Раз. Тихо звенит расписанная, так и оставшаяся наполовину заполненной фарфоровая миска, когда о её края мелодично стучат отставленные лакированные палочки. Два. Скрипит старый табурет, когда брюнет резко встаёт из-за покачнувшегося столика, не обращая внимания на обернувшихся на него посетителей, и направляется к выходу, скрываясь в жарком мареве. Три. Агуст наскоро собирает листы с протоколами, сцепляя мягкие уголки скрепкой, и спешно направляется к стоящему возле кассы сержанту. Тот по инерции хватает впихнутые ему в руки документы, провожая удивлённым взглядом спешно выходящего из ресторанчика командира, не обращающего ни малейшего внимания на оклики коллег — всё его внимание обращено лишь на удирающего из рамённой парня. Он следует за незнакомцем по пятам, благоразумно соблюдая дистанцию — ни к чему подозреваемому знать об образовавшейся слежке в виде особо мнительного капитана Сеульской полиции — с удивлением осматриваясь по сторонам, когда пейзаж вокруг становится всё более серым и тусклым, а воспоминания в голове — всё более яркими и живыми. Ну конечно. Легкомысленно с его стороны было думать, что возвращение в давно покинутый город детства никак на него не повлияет — даже сейчас, когда он мельком замечает проносящиеся мимо когда-то знакомые здания, в груди противным холодным спазмом сжимает сердце — когда-то он любил этот район. Мин трясёт головой, отгоняя непрошенную ностальгию, и притормаживает, озираясь вокруг — придавшись воспоминаниям, он успел потерять из виду подозреваемого, сейчас, наверное, скрывшегося в одной из подворотен. Продолжать гнаться за ним в месте, которое он почти не помнит — лишняя трата драгоценного времени; куда разумнее будет вернуться в отделение и объявить парня в розыск — может быть, можно будет поймать его по горячим следам. Он тихо разочарованно выдыхает, готовясь повернуть обратно, когда краем глаза замечает уже знакомый силуэт, торопливо взбирающийся по обшарпанной пожарной лестнице одного из домов на углу. Взгляд цепляется за на удивление хорошо запомнившийся принт гавайской рубашки, обтянувшей перекатывающиеся при резких движениях мышцы крепких на вид плеч, за доли секунды исчезнувшей за распахнутым окном. — Скалолаз, чтоб тебя, — шипит Агуст, подтягивая рукава плаща — придётся побегать. В надежде найти нормальный вход в, кажется, давно заброшенный дом, он направляется вниз по улице вдоль измазанного паутиной потрескавшейся отвратительно бирюзовой краской дома, в одном из окон которого минутой ранее скрылся беглец. Тихие подворотни встречают его затхлым запахом капающей с водосточных труб мутной воды и порывами холодного ветра, невесомыми дуновениями перебирающего волосы; не большим дружелюбием отзывается и первый этаж давно не жилого дома, заваленный накрытой с собравшимися на ней каплями воды плёнкой старой мебелью. Агуст осторожно обходит нечто, похожее на мягкое кресло, прикрытое мятым полиэтиленом, и направляется к омытой полумраком лестнице, ведущей наверх. Рука сама по себе тянется к холодному металлу оружия во внутреннем кармане, когда сверху раздаются шаги — один, другой, будто неизвестный повторял раз за разом один и тот же короткий маршрут, беспокойно наворачивая по комнате небольшие круги. Он сжимает пальцами рукоять пистолета, вынимая его из кармана, и осторожно поднимается по ступеням, стараясь ступать как можно тише — ни к чему создавать лишний шум. Второй этаж выглядит куда более презентабельным — хотя бы потому, что там не свалена старая пыльная мебель, не пахнет сыростью и нет оседающей на коже пятнами пыли. Агуст осторожно заглядывает в дверной проём, напряжённо щурясь в попытке разглядеть обстановку — освещения комнаты, исходящего лишь от нескольких небольших настенных ламп, едва хватает, чтобы рассмотреть небогатую мебель, кажется, собранную из совершенно разных мест. Больше удивляет отделанная под мрамор ванна, стоящая прямо посреди комнаты, ещё больше — усыпанный купюрами расслабленно развалившийся в ней прямо в одежде парень, не обративший ни малейшего внимания на незваного гостя с огнестрельным в руках. Капитан тихо вздыхает, заходя в комнату и подходя ближе — незнакомец, обладающий до боли знакомыми чертами лица, никак не реагирует и на это — и подвигает ближе шаткий деревянный стул, садясь рядом с наполненной водой и банкнотами ванной и приставляя ствол к чужому виску. Взгляд падает на сейф в углу — из-за приоткрытой дверцы виднеются стопки купюр, перетянутых бумажными лентами с печатью банка на каждой. Сто пятьдесят миллионов вон, мать их. Мин шумно потрясённо выдыхает — сумма, понятное дело, не маленькая, однако он никак не ожидал увидеть почти наполовину забитый сейф, так беспечно оставленный открытым. Развалившийся в совершенно не к месту расположенной посреди комнаты ванне парень, почувствовав мягкое давление на висок, шумно, показательно недовольно вздыхает, разлепляя закрытые глаза и переводя равнодушный взгляд на Агуста — тёмные кудри мягкими волнами падают на холодный металлический ствол — и медленно обводит им лицо Мина. Тот отвечает молчанием на молчание, уверенно прижимая дуло пистолета к чужому виску — грабитель лишь невозмутимо приподнимает бровь, вновь лениво прикрывая глаза и откидывая голову назад, опираясь на орошённый крошечными каплями бортик. Давящая тишина успевает наскучить уже через несколько минут абсолютного игнора со стороны вора; Агуст вздыхает, и, коротким движением ткнув того в висок, убирает пистолет, пряча его в кармане плаща, и вытягивает пачку сигарет и зажигалку, закуривая. Горло обжигает горький дым — Мин тихо хрипло выдыхает, выпуская изо рта облако пара, мягко растворившегося в душном воздухе, и откидывается на спинку тихо скрипнувшего стула, с плохо скрываемым интересом рассматривая черты лица, регулярно наблюдаемые в зеркале. — Ты мне одно скажи, — басит он, вновь затягиваясь под короткими искрами заинтересованности на дне матово поблёскивающих зрачков. — Нахуя тебе столько, а, Юнги? Его младший брат ничего не говорит, скользя изучающим взглядом по когда-то знакомым чертам лица, будто кривое зеркало отражающим его собственные — он не видел Агуста слишком давно, чтобы вспомнить, что когда-то лисьи глаза и тогда ещё по-детски округлые детские щёчки вызвали в нём тёплые чувства, тогда дававшиеся ему куда проще, чем сейчас. Юнги тянется к его лицу, обхватывая пальцами кончик сигареты, осторожно вытягивая ее изо рта близнеца под удивлённым взглядом того, и подносит к своим губам, делая глубокую затяжку, ощущая, как губы обжигает едкий дым вперемешку с оставшимися на фильтре чужими невесомыми прикосновениями. — А ты как думаешь? — хрипло выдыхает он вместе с густым белым дымом и недовольно морщит нос — сигареты Агуста куда более дорогие и крепкие, оседают на языке ядовитым привкусом недоступного намёка на роскошь, так отличающимся от тех дешманских свёртков из тонкой, легко рвущейся бумаги, окрашенной дешёвым пачкающим губы красителем и низкокачественного прогорклого никотина, после каждой затяжки отзывающегося противной едкостью, опаляющей рот. — Зачем мне могут понадобиться деньги, когда меня турнули с обеих работ и грозятся выгнать из университета за неуплату учёбы? Голос срывается на яростное шипение, когда он переводит взгляд на молча наблюдающего за ним капитана, расслаблено откинувшегося на спинку стула — в ответ не следует никакая реакция. Молча разглядывающий его полицейский лишь вздыхает, вновь протягивая руку к источающей лёгкий дым сигарете, прерываемый неожиданным резким движением. Юнги обхватывает свёрток пальцами, лёгким движение отправляя в свободный полёт — прямиком в сторону покоящегося в углу неподвижной набитой стопками купюр грудой металла сейфа — под застывшим пламенем в глазах напряжённо замершего близнеца, старательно перебарывающего желание вновь достать ствол и всё же всадить пару пуль в висок воришки. Сигара с тихим шлепком приземляется почти в метре от сейфа. Агуст тихо выдыхает, позволяя себе на пару секунд расслабленно опустить плечи, когда тонкий огонек почти гаснет от столкновения с холодным бетоном, рассыпаясь фонтаном мелких искр. Почти бесшумно поднявшись под чёрным пламенем в чужом взгляде, он медленно подходит к тлеющему окурку, с тихим шорохом придавливая тот носом туфли. Обречённый усталый вздох вырывается сам по себе — он дрожью слетает с приоткрытых губ, растворяясь лишним шумом в воцарившейся тишине — когда Агуст, захлопнув тихо скрипнувшую дверцу сейфа, раздражённо трёт переносицу — всего несколько минут взаимодействий, которые с трудом подходили под название "разговор", с младшим братом успели его, и так едва ли довольного сложившейся ситуацией, окончательно вывести из себя. Он делает шаг, второй, медленно подходя к молча наблюдающему за ним брату, кажущимися неимоверными усилиями старательно сохраняя нарочито-спокойное выражение лица, из-за которого тонкая полоса шрама — единственного отличия в почти абсолютно идентичной внешности — кажется Юнги почти незаметной деталью, удивительно украшающей черты лица. Куда более неожиданным, в отличие от чрезмерного в данной ситуации спокойствия близнеца, оказывается непривычно мягкое прикосновение, невесомо скользнувшее по затылку. Однако Мин не успевает удивиться ни чужому спокойствию, ни не пойми откуда взявшейся галантности ещё минуту назад готового оторвать ему голову Агуста — хватка на волосах мгновенно крепчает, а сильное движение уверено впечатывает его в прохладную водную гладь с плавающими на поверхности насквозь промокшими купюрами. Он инстинктивно вдыхает, шокированный подобным поступком, из-за чего в нос, неприятно обжигая чувствительную кожу, мгновенно затекает горьковатая вода — непрошеная паника накатывает на него сбивающей с ног волной одновременно с холодной водой, полностью скрывшей торс, облепленный тонкой, ставшей невероятно противной из-за влаги цветастой тканью, и макушку, в которую с излишней силой вцепились тонкие пальцы в весьма удачной попытке удержать его голову под водой. Проходит всего пара показавшихся Юнги чертовски длинными секунд, прежде чем давление, не позволяющее ему вынырнуть, исчезает так же неожиданно, как и появилось — оказавшись над поверхностью, он делает глубокий вдох, пытаясь восстановить дыхание. Вода, залившая глаза и уши, стекает по щекам и шее противным жжением, причиняя боли не меньше, чем цепкая хватка на затылке — кажется, действительно разозлившийся Агуст совсем не стесняется причинить ему боль вопреки всем моральным и профессиональным нормам. — Какого хуя... — болезненно хрипит он, до посинения сжимая пальцами скользкие бортики ванной — задумчиво перебирающий мокрые пряди на его затылке капитан не реагирует на ругательство. — ...ты о себе возомнил? — Явно меньше, чем ты о себе, — пренебрежительно фыркает Агуст, сжимая его волосы — надобности в излишнем контроле движений Юнги, сейчас куда больше озабоченного попыткой избавиться от излишней влаги, попавшей в нос и рот, чем сидящим рядом близнецом, нет, однако отказать себе в удовольствии доставить тому как можно больше боли не получается и не хочется. — Юнги, я ведь посажу тебя, — хрипло шепчет он, резким движением приближая чужое лицо к своему, пытливо заглядывая в выглядящие один в один с его собственными глаза — даже жаркое пламя, бесконтрольно разгорающееся на дне зрачков, выглядит одинаково. — Неужели? — ехидно ухмыляется тот, длинными цепкими пальцами схватившись за идеально отлаженный воротник форменной рубашки, и поплывшим взглядом обводит черты лица, отличающиеся от тех, что он раз за разом наблюдает в зеркале, лишь неровно затянувшейся старой раной, об истории появления которой он не знает и знать не желает — какое ему дело до того, кто исполосовал лицо его близнеца в прошлом, которое никогда не было и никогда уже не станет их общим? — Неужели ты посадишь за решётку своего младшего братишку? — вкрадчиво шепчет он, сильнее сжимая мягкую ткань, с удовольствием замечая, как Агуст, нервно дёрнувшись, подаётся назад, утягивая вцепившегося в его одежду брата за собой. — Мамочка будет так тобой разочарована, — сочувственно поджав губы, продолжает шептать он, даже не пытаясь скрыть откровенного издевательства, ядом сочащегося в хриплом голосе. Юнги ухмыляется — он прекрасно знает слабые места близнеца и ещё лучше помнит о них, появившихся ещё в раннем детстве, и не боится на них надавить. Агуст всегда был привязан к матери гораздо сильнее, чем брат — возможно, именно поэтому после её развода с иногда днями не просыхающим отцом, на времена своих попоек забивающим на свою семью, и по, как считает сам Мин, самому идиотскому из всех возможных решению суда с ней остался именно он, тогда как младшего передали под опеку мужчины, чудом или крупными взятками сумевшего убедить суд в своей возможности воспитать и обеспечить ребёнка. Возможно, именно поэтому сейчас при упоминании единственного важного для него человека Агуст впервые с момента их встречи тушуется, позволяя пламени в глазах на мгновение потухнуть, а Юнги — увидеть в капитане полиции старшего брата, за двадцать лет разлуки успевшего получить от него и непонимание, и ненависть, и тупую тоску. Он ожидал, и, чего от греха таить, жаждал подобной реакции от близнеца. Чего он никак не ожидал и при всём желании предугадать не смог — крепкого кулака, с размаху прилетевшего в прямиком в округлый нос. Он тихо низко стонет, когда затылок натыкается на бортик ванной, мгновенно отдаваясь не самым приятным ощущением, а и без того чувствительный нос пронзает резкая боль, от которой на глаза невольно наворачиваются слёзы. Горячая жидкость парой капель падает на губы, отдаваясь противным металлическим привкусом, и на чужие пальцы, контрастируя с их бледной кожей. Агуст пару секунд равнодушно смотрит на красные пятна на руке, после опуская её в воду, наблюдая, как кровь растекается в ней бледными разводами. Юнги тихо хрипит, когда зажимает разбитый нос холодными влажными пальцами, и косится в сторону откинувшегося на спинку покосившегося стула близнеца — тот встречает его взгляд молчанием, бесстрастно разглядывая его тщетные попытки остановить кровотечение, обводя взглядом запятнанные кровью руки и ворот рубашки, бледные синяки под глазами и пару мелких ранок и побледневших тонких шрамов на скуле. Он обводит взглядом тонкую дорожку крови, прочертившую путь до сухих искусанных губ, и, равнодушно хмыкнув, тянется к размокшим плавающим на поверхности купюрам, обхватывая несколько из них тонкими пальцами. Отрезы заботливо исписанной банком мягкой смеси бумаги и хлопка тихо хлюпают, когда капитан, с силой сжав банкноты, отжимает их, из-за чего вода неприятно стекает по пальцам, оставляя влажные дорожки. — Вытрись, — пренебрежительно фыркает он, запуская влажным комом из купюр в окровавленное лицо близнеца под недовольный стон и откровенные ругательства, вырвавшиеся из чужого рта при столкновении бумажек с покалеченным носом. Юнги не скупится на маты, без стеснения высказывая близнецу всё, что он думает и он нём самом, и его «ебаной заботе», однако купюры к лицу прижимает, ощущая, как приятная прохладная влага притупляет жгучую боль, расползающуюся по лицу. Капитан закатывает глаза, молча наблюдая за младшим братом — в ушах мерно стучит кровь, своим гулом перекрывая шум мыслей в голове, беспокойно мечущихся от сидящего перед ним близнеца и ждущей его возвращения в Сеул матери до украденных денег и неприлично короткого срока, выделенного ему на их поиск. — У тебя есть два варианта, — обдумав что-то пару секунд, неожиданно начинает он, устало вздохнув. — Ты или признаёшься в том, что вынес из банка чёртовы бабки, а я делаю всё от меня зависящее, чтобы сократить тебе срок, или не признаёшься, и тогда я сажаю тебя очень и очень надолго. Думай. Юнги изумлённо приподнимает бровь, когда слышит озвученное близнецом условие, сильнее прижимая влажные купюры к кровоточащему носу, и несдержанно тихо хмыкает. — За кражу много не дают. — За убийство — дают, — легко парирует Агуст, вынимая из кармана брюк зажигалку и сигарету, наконец замечая в глазах брата давно ожидаемую эмоцию. Страх. — Ты убил человека, Юнги, — мягко, будто маленькому ребёнку, разъясняет он, закуривая. — И от этого ты по всём своём желании не отмажешься. Младший на это ничего не говорит, стараясь ничем не выдать нарастающее ощущение паники, легко всколыхнувшейся в нём после слов капитана о совершённом им преступлении, оказавшемся чем-то гораздо более серьёзным, чем вынос из банковского сейфа стопок свежих банкнот. Чем-то, на что он, отправляясь в банк без какого-либо оружия и лишь с одним оказавшимся не таким уж и точным планом и желанием вынести оттуда некую сумму, способную помочь ему выжить ещё какое-то время, никак не рассчитывал. Чем-то, что так стремящийся к поддержанию мнимого порядка Агуст мог легко использовать в своих, оправдываемых долгом, целях, идущих вразрез с его собственными, сформировавшимися от далеко не лучшей жизни. Капитан коротко ухмыляется — кажется, на удивление чисто сработавший грабитель-дилетант в лице его младшего брата в своём плане действительно забыл про одну небольшую деталь — труп охранника банка, умертвлённого его собственными руками. Видеть бледную тень страха на лице близнеца — пусть не перед собой, а перед его собственной ошибкой, так удачно оказавшей Агусту неоценимую помощь — приятно и в какой-то мере даже забавно. Он тянется за телефоном, набирая наизусть заученный за короткий срок нахождения в Тэгу номер. — Тэхён? — тихо начинает Агуст, не сводя испытующего взгляда с близнеца. — Мне нужен наряд и ордер на арест. Разговор с удивлённым Кимом, мгновенно выполнившим чужую просьбу, занимает считанную пару минут — всё это время Юнги уверенно смотрит в ответ, кажется, позабыв о почти переставший мерно капать из поврежденного носа крови. Агуст прячет телефон, проводя рукой по волосам в попытке стряхнуть фантомное ощущение неловкости, прохладной паутиной растекшейся от макушки по шее и плечам, опутывая их тонкими нитями недосказанности и тех лишних слов, которые скопились в них за долгие годы разлуки и которые они так неразумно успели наговорить друг другу при неожиданной и не самой приятной встрече. Благо, наряду полиции во главе с Кимом, непременно решившим узнать, зачем же его приятелю понадобился целый наряд, не требуется много времени, чтобы добраться до указанного Мином места — Юнги, до этого неотрывно рассматривающий близнеца, лениво прикрывает глаза, когда из распахнутого окна раздаётся звук сирены приближающейся к зданию полицейской машины, а затушивший сигару о бортик ванны брат, ни говоря ни слова, встаёт, выходя из комнаты. Ни капли интереса не достаётся и защитникам правопорядка, по наводке Агуста вломившимся в комнату, нацепившим на его запястья наручники и выволокшим его безвольное и насквозь промокшее тело сначала из усыпанной купюрами, теперь превратившимся в улики, ванны, и затем и из хлипкого старого строения, некогда служившего для нищего студента укрытием. Агуст не отвечает на расспросы Тэхёна, когда его младшего брата, чьё выражение лица в данную минуту ни на йоту не отличалось от его собственного, промокшего, заляпанного кровью и в наручниках, выводят из здания. Они встречаются взглядами всего на мгновение — капитан мелко, едва заметно вздрагивает, когда эта жалкая секунда успевает безжалостно утопить его в чужих равнодушно поблёкших зрачках, и резко отворачивается, точно зная, что Юнги, коротко обведший взглядом его окончательно ставший чужим силуэт, делает то же самое, бессильно сжимая кулаки. Он грустно усмехается, не слушая низкий бас что-то настойчиво спрашивающего у него Кима, вновь запуская руку в карман в поисках сигарет, сжигая до боли реальные и оттого лишь ещё более грустные мысли вместе с бумагой и никотином, дымом улетающими в спину безвозвратно удаляющегося человека, в далёком, сейчас кажущимся абсолютно нереальном прошлом бывшего его семьёй. Семьёй, теперь окончательно разрушившейся из-за стопок купюр, сейчас аккуратно упаковываемых полицейскими в отдельные пакеты в качестве улик против человека, неизменно похожего на него не только внешностью. Сто пятьдесят миллионов вон, мать их.