Без осколков

Он не ожидал от себя такой реакции, удивился и испугался, но не смог быстро все исправить, не совладал с эмоциями; и все случилось, обрушившись на него ледяным дождем — больно, но дороги назад теперь просто не было. Точнее, именно назад, снова на улицу, он и выскочил, как ошпаренный, чтобы поскорее избавиться от неприятных, ломких, острых, как осколки, чувств, что ранили беспощадно и больно сейчас именно его, а не Ярослава. Тому, скорее всего, все равно, он был сосредоточен только на своей работе, как и всегда. Такой деловой, командующий громким поставленным голосом, не замечающий никого вокруг. И весь словно бы состоящий из одного этого голоса, требующего выполнять его приказы. Волнительного, до дрожи в коленях. И Саша совсем не ожидал его сегодня здесь услышать. Ведь сегодня он играет Алешу Карамазова, а не Ярослав. Он сорвался в Питер на один день на спектакль, между двумя московскими в совершенно сумасшедшем графике, для которого не существует ни временных, ни каких бы то ни было границ. Словно можно вот так просто по щелчку оказаться в другом городе без ущерба для сна и здоровья, в целом. Ответ — «нет», но он сам на все соглашался заранее, уже не первый год зная о последствиях. Но Баярунас был здесь, на сцене «Колизея», живой и реальный, в черной кофте на молнии, с белой поясной сумкой, что он таскал через плечо, видимо, из-за слишком тонкой талии для этого ремешка, в черных штанах с карманами, из которых не вылезал, кажется, уже целый месяц и с неизменно цепким пронзительным взглядом, что лишь слегка смягчился, когда он обернулся, отвлекаясь на посторонний звук — отвлекаясь на появившегося Казьмина. Удивительно, как резко поменялось его лицо. Вот, он только что еще смотрел вверх на музыкантов, поджав в напряжении тонкие губы, сосредоточенно прищуриваясь — настраивали звук, а теперь — почти улыбается и кивает приветствие, и кажется, что вся мрачность и важность вмиг сходят с его лица. Но ненадолго. Потому что Сашей словно какой-то бес управляет и не дает вовремя остановиться. Он видит только, как в недоумении тускнеет взгляд напротив, и хмурятся брови. Саша даже не может подойти близко, не говорит, а обидно бросает слова издалека, что разбиваются об Ярика невидимыми осколками. Теми же самыми, что чуть позже будут колоть Сашу уже на улице. — Ты не мог сказать, что сегодня с бэндом? Почему я узнаю об этом только за час до спектакля? — Саш…я писал тебе. И Рагулин должен был. Теперь Баярунас звучит значительно тише и без уверенности. Потому что, видимо, он совсем не понимает нападок, не был готов к такому приветствию. И совсем теряется, расплескивая краски лишь едва успевшей вспыхнуть радости, буквально на глазах. — Скажи всем, что я приехал. И ушел еще немного проветриться. «Хорошо», — повисает неловким шепотом в воздухе и внезапной тишине. Ярослав только молча вздыхает и провожает грустным взглядом стремительно удаляющегося друга. Что это сейчас было, он не берется судить. Он все прекрасно понимает, пусть и колет немного от мелких осколков в груди. Но времени нет даже на то, чтобы ответить и вступить в диалог, расставить все точки над «и». Потому что он ведь действительно предупреждал. Да и в целом не видел огромной проблемы сейчас. Но это же ведь Саша, в его голове все совсем по-другому устроено. Там слишком много для Ярослава странного и непонятного, но, со временем, просто любимого, без оценок и комментариев. — Это Саня сейчас выскочил? Его голос был, кажется. Из-за кулисы выходит Кирилл и сразу направляется к Ярику, уже замечая изменения на его лице. Не надо быть магом и волшебником, чтобы увидеть очевидное — Баярунаса что-то сильно расстроило, и былой задор померк. — Да. Злится, что забыл про бэнд. — В смысле? Мы ж всегда в «Колизее» с твоими. — Не всегда, но часто. А Сашка волнуется всегда. А сегодня особенно, так как пропустил мое сообщение, где я говорил про живой звук. — И поэтому, что, можно на тебя срываться? Я же вижу, что ты переживаешь. — А на кого ж еще? — Ярик тихо усмехнулся и вздохнул. Кирилл только покачал головой, приобнимая за плечо. — Я ему писал сообщение, позавчера, кажется. Но разве ж он посмотрел? Звонить я уже и не пытаюсь. Да ладно, чего уж, у него «Шахматы» закрылись, он сам не свой. И при этом пашет без выходных. Там помимо спектаклей столько всего. — И чего? Ты тоже работаешь. Я, вообще, не понимаю, когда вы спите и все прочее? Еще и ругаться умудряетесь. — Да не ругаемся мы, а так, просто не общаемся почти. На концертах только. — Ну Саня здесь кругом не прав. Вернется, пусть извиняется. — Да забей, Кирюх. Я пойду чай выпью и свалю уже, домой пора. Вроде все настроили же. Парни? Со второго этажа донесли, что все в порядке, и можно отпускать Баярунаса домой. И не успевает тот уйти в гримерку, а Кирилл переброситься парой фраз с вышедшей Верой, как вновь на горизонте появляется Казьмин. И даже издалека Гордеев может рассмотреть его виноватое выражение побитого щенка. Ну слава богу, одумался и остыл. Обойдется без драки. В прочем, как и всегда. — Ярика нет? — В гримерку пошел. Может, еще чай пьет, а может, и ушел уже. Путь до гримерки был недлинным и хорошо знакомым, но чертовски волнительным. Хотя, нервы он уже успокоил на улице. Когда быстро выскочил на продуваемую улицу, то сразу словно очнулся от морока. Словно сам ветер ему и сказал, ероша волосы и щекоча щеки: «Сашка, ты в Питере, на Карамазовых, будь рад и прими реальность. И скажи «спасибо» коренному питерцу с самыми красивыми глазами на свете, в которых ты готов тонуть снова и снова, за классный звук с бэндом. И подальше затолкай свои никому не нужные комплексы и страхи». До ближайшей кофейни он буквально долетел не глядя, взял капучино, сделал первый обжигающий глоток. Кайф. Но времени нет совсем на прогулки. И уже вновь колет осколками, напоминая, что хорошо бы все-таки заглянуть в полученные сообщения. А также удалить внезапную гневную сторис, выложенную на эмоциях. Ярослав же сказал, что писал. Да. Сообщение нашлось быстро, с отправкой два дня назад. И осталось не открытым. В том хаосе, что творился сейчас в его жизни, не нашлось места для пары секунд на сообщение от самого дорогого человека. Совсем загнался ты, Казьмин, совсем забыл, где прошлое, а где настоящее и будущее. Все, «Шахматы» закончились, впереди только новые постановки и концерты. Твоя профессия не потерпит халатности и халтуры. В другой жизни будешь страдать и рефлексировать. Сам же учил Ярослава не останавливаться, а работать и работать дальше. И он теперь так здорово следует всем твоим указаниям и советам. И все ведь успевает. Так к чему тогда эти истерики с твоей стороны, совершенно глупые и неоправданные? И выходит, что и абсолютно беспочвенные. Сам придумал себе, сам накрутил, что с бэндом все иначе и страшнее, хотя, на самом деле, это не так. Просто перенервничал и расклеился от усталости. И сорвался, как последний истерик, на Ярославе. А у того у самого столько премьер осенью, что это ему в пору орать и махать кулаками, требуя выходной и отстать от него со своими вопросами. Но он, молча, проглотил обидные слова и продолжил работу. Как же вырос и изменился Баярунас, как же с ним теперь еще труднее. Саша заходит в гримерку — никого. Дыхание тут же выравнивается, волнение отступает, но легче не становится. Потому что после спектакля он сразу же улетает в Москву, а там и не вспомнит теперь, когда они с Ярославом вновь смогут пересечься. Можно попробовать просто написать, позвонить, но это все уже будет совсем неважным. Он знает, как это бывает, когда не успеваешь сказать о самом главном. И потом просто уже не болит, уходит, отмирает окончательно. И мертвые не воскрешаются, есть только зомби, пустые оболочки без настоящего, без душ. А чувства-зомби не нужны от соулмейта, это уже сродни и собственной смерти. Поток зомби-мыслей прерывается вошедшим виновником этого чертова хаоса в Сашиной голове. — Ой. Я только карточку заберу, и ухожу. Забыл. Ярослав сразу же тянется к столу, весь словно съеживается под внимательным взглядом друга и явно спешит поскорее ретироваться, будто его тут и не было. Но у Саши другие планы на него. Он быстро встает и преграждает ему путь, заставляя непонимающе моргать с открытым ртом. — Твоя рассеянность меня спасла. — Саш, я как обычно, ты же знаешь. Но уже ухожу. Все, не волнуйся. Ярик даже не пытается пройти, доверчиво ждет, когда его пропустят. Во взгляде читается просто усталая грусть, и от нее становится еще хуже. И снова укол от осколка, что заставляет опомниться и мягко, но крепко схватить Баярунаса за плечи. И тот, наконец-то, смотрит открыто и прямо в глаза. Ждет. — Не уходи так быстро. Я увидел пропущенное сообщение. Про бэнд. — А? Ну ладно. Саш, да все, проехали. Тебе пора готовиться, а мне — домой. — Но я так не хочу, Ярик. — Как не хочешь? Не понял. — Я виноват перед тобой. Я, снова, блин, не сдержался. А ты промолчал. — Я виноват, что промолчал? Что-то не понимаю. Ярик уже теперь заметно расслабился и даже выдал легкую улыбку, без злости, скорее, с удивлением. А Саша погладил плечи через кофту, и потом вдруг резко притянул к себе, обнимая и закрывая глаза, вдыхая такой знакомый и родной запах волос и парфюма, и немножко отголоски кофе. — Ярик. Ты сейчас уйдешь домой, а я останусь и отыграю спектакль. А потом улечу в Москву ночью. И помни, что все это время… — А я ночью тоже в Москву, на поезде, — спокойно и ровно ответил Ярик, обнимая в ответ, стискивая ладонями куртку на спине. Потому что нет сейчас ничего более правильного, чем обнять Сашу так же крепко и бережно, со всей нежностью и трепетом, что невозможно удержать внутри. — Я не знал… — Ничего. Продолжай. — Помни, что я был сегодня не прав. И что я просто истеричка. — Ты просто устал. И много загоняешься. Попусту. — Пустое? — Конечно. Саша еще сильнее прижал к себе Ярика, а затем, немного ослабив хватку, прижался губами к виску. И почувствовал, как чужая рука взъерошила затылок. Да уж, не все ж ему самому вечно портить себе прическу, издеваясь над челкой. Вот и поговорили. Надо будет обязательно написать ему что-нибудь из аэропорта, и скинуть фотку с Франдетти и Юлей, чтобы знал, что все у него хорошо. Что у них по-прежнему все очень хорошо и ничего не изменилось, пусть они и видятся теперь катастрофически мало. И многочасовой вечерний стрим, после которого можно будет остаться только вдвоем на всю оставшуюся ночь, им только снится. — Саш, отпускай меня. А то сейчас Рагулин придет за тобой, и нам потом еще полгода от шуток краснеть. — А вы еще умеете краснеть? — Кирилл!