Часть 1
19 июня 2023 г. в 14:59
Числа я не знаю, но с этого дня
Ты светом и воздухом стал для меня.
Назначь мне свиданье у нас на земле,
В твоем потаенном сердечном тепле.
Мне трудно дышать, я молю о спасенье...
Хотя бы в последний мой смертный час
Назначь мне свиданье у синих глаз.
Мария Петровых (1953, Дубулты)
В последний раз, когда Оби-Ван Кеноби услышал голос, то была Асажж Вентресс, заявившая, что оставит его умирать в темноте.
Она временно восстановила работу его органов чувств, превратив путешествие по Рэттэйтаку в еще одну пытку. Ее крепость-тюрьма могла подавить любого. Дроид-охранник вел его по бесчисленным сырым коридорам, словно бы пропитанным запахами отчаяния, наряду с царившим повсюду зловонием. Крики пленников долетали к нему, пробуждая гнев в его сердце – возмущение жестокостью Вентресс, и гнев на себя самого – за то, что не в силах был остановить всё это.
Но он продолжал молчать, не желая, чтоб она видела, что смогла причинить ему боль. Ни она – ни ее механические прислужники.
Он повис на кривом крюке, приделанном к потолку, и наручники впились в запястья острыми жесткими гранями. Вентресс улыбнулась ему леденящей улыбкой, скользнув пальцами по его лицу, прежде чем сказать заключительные слова – последние из всего, что он должен был слышать в жизни. Затем острые крючья сомкнулись у него на спине, зарываясь всё глубже в кожу...
И полная темнота поглотила его.
Он утратил зрение, слух, не мог говорить, не способен был даже чувствовать запахи... И коснуться Силы.
Такова была участь, которую Вентресс уготовила для него.
Надежда на спасение умерла спустя какое-то время. Любая надежда рассеялась, когда он осознал, что, хотя и не чувствовал жажды и голода, организм его все-таки истощался. Это был объективный процесс, не связанный с ощущениями. Умирать от голода было достаточно плохо, но ему приходилось и раньше испытывать это. Тем не менее, умирать в темноте, во всех смыслах, слепым, беспомощным и одиноким... Это было судьбой, которую он никогда бы не пожелал никому.
Сознание его меркло, мысли путались, потому что он сотни раз повторял про себя те же самые песни, истории и рассказы, те же самые воспоминания... Пока все они не смешались. Ему много раз чудилось, что он слышит бластерную перестрелку или гул лучевых мечей, означавших спасение... Затем вновь уходил в забытье, видя сны о ярких цветах, которые не казались реальными.
А потом подступили галлюцинации: ему чудились чьи-то прикосновения – они были единственным, что он мог ощущать. И намного трудней было помнить, что всё это не настоящее.
Иногда он думал, что Анакин говорит с ним – его падаван. Или старый друг, Гарен Мульн.
Или Мастер...
Последнее было хуже всего, потому что Учитель, Куай-Гон Джинн, был давным-давно мертв. Уже больше двенадцати лет...
Затем – вновь перемена: он почувствовал твердое прикосновение к своей шее, будто кто-то искал его пульс, и наручники вдруг распались, выпуская его запястья. И кто-то поймал его, прежде чем он мог упасть, осторожно качая его ослабевшее тело.
Он старался вначале не верить этому, не давая себе заблуждаться, и впился ногтями в ладони, пока теплая кровь не смочила пальцы.
Да, он это мог ощутить.
А его продолжали нести, и он чувствовал вибрацию каждого шага своего невидимого освободителя. Или это было реальным – или он проиграл, и утратил способность адекватно и здраво мыслить.
Потом, через какое-то время, он почувствовал теплоту, словно кожи коснулся солнечный свет, и прикосновение бриза. И тогда лишь позволил себе допустить, что действительно спасся. Прикоснувшись, он узнал броневые пластины клонов, и задался вопросом, какое подразделение прибыло, чтобы вызволить заключенных Утробы. Оставалось надеяться, что А-17 Альфа тоже всё еще жив, и спасется.
Ситуация вроде бы изменялась к лучшему...
Тем не менее, тишина и мрак оставались по-прежнему: он был глух и слеп. И уже начинал беспокоиться: к настоящему времени кто-то должен был выяснить, что с ним, разве нет?..
Он сел, ощущая, твердый металл внизу и вокруг. Вибрация говорила о том, что он был на корабле. Позже характерная дрожь сказала, что корабль ушел в гиперскачок.
Он вздохнул с облегчением и свернулся в углу. Ему дали напиться, и что-то сунули в руку – вероятно, пластину сухого пайка. Он надеялся, что это так, и заставил себя ее грызть: очертания были правильными, и структура знакомой на языке, хотя вкуса он теперь и не чувствовал. Но поесть было нужно.
Порой кто-то касался его плеча, и стена, к которой он прислонился, вибрировала слабым эхом звучащих поблизости голосов.
Это и утешало его, и печалило: он понятия не имел, кто что говорил, да и отвечать всё равно бы не смог...
Потянувшись, он поймал чьи-то руки, и стал кончиком пальца нажимать на них определенным образом: это было приветствием на языке молчания, которому он научился когда-то, в падаванские годы.
Он любил те уроки, когда было тихо в их комнатах, и единственной вещью, на которой он должен был сконцентрироваться, были пальцы Куай-Гона, посылавшие сообщения и писавшие тексты на его ладони. Совершенно особый, безмолвный язык...
Эти знания так и не пригодились потом, хотя он их и не забыл. Это было наследием Мастера – тем немногим, что осталось ему вместе с пеплом костра на Набу...
На его приветствие никто не ответил, но его это не удивило: никого из клонов, конечно же, не учили безмолвному языку, даже если их прототип, Джанго Фетт, знал его, а на это вряд ли можно было рассчитывать.
Так что он лишь дремал, просыпаясь и вновь засыпая, и сны его полны были ослепляюще ярких цветов и громких, царапавших уши звуков. Он знал, что сознание явно пыталось компенсировать сенсорный голод, но от этого было не легче. Так, однажды ему приснилось, что его преследует красно-черный Ситх с планеты Набу – вместе с Графом Дуку, предателем и отщепенцем. И что эти двое по очереди пытают его, полосуя виброножами.
Он проснулся с холодной дрожью, крепко стиснув зубы, чтобы не закричать... И почувствовал, как его снова куда-то несут. В этот раз под рукой оказались не пластины щитков, а ткань, он погладил ее, а потом коснулся лица. Человеческого лица. Черт которого он не смог распознать.
Рука сжала его ладонь, словно жестом заверения и поддержки. Оби-Ван нахмурился и попробовал вновь завязать диалог на своем «языке молчания».
Никакого эффекта!
Просто дружеское пожатие – и только.
С-ситх...
Он коснулся еще чьих-то рук, судя по ощущениям, принадлежавшим пяти разным живым существам, к каждому из которых он попробовал обратиться, но тщетно.
Он лежал теперь на чем-то мягком и достаточно длинном, так что полностью там помещался, – скорее всего, это было диагностической койкой.
Сжав чью-то руку, он отставил приветствие и стал «говорить» на своем языке: «Помогите мне! Помогите!», почти с отчаянной безотлагательностью.
Холодный кончик инжектора прикоснулся к его предплечью, и он попробовал сопротивляться. Стимуляторы были последней вещью, в которой он нуждался сейчас! Во время допросов Вентресс накормила его таким количеством всякой дряни, что хватило бы на фармацевтическую лабораторию.
Но множество рук удержали его, и боль от инъекции полыхнула огнем. Он хотел закричать, открыл рот, обнажая зубы, но лишь слезы стекли по щекам, потому что он был также нем, и не мог издать ни единого звука!
Помогите! — кричал он в своем сознании, слыша голос лишь в собственной голове: — Во имя звезд, кто-нибудь, помогите, пожалуйста!!
Какое-то время спустя он понял, что лежит на том, что было кроватью, и рад был узнать, что не связан. Потянувшись, нащупал трубочки внутривенных вливаний, поставлявших в его кровоток Сила знает что. Было их штуки три, а возможно, и больше; голова была затуманена, таким образом, по крайней мере, одно из веществ, вероятно, было успокоительным.
И он был теперь в мягкой легкой одежде Медицинского Центра.
Где-то.
Если смутное чувство места и времени оставалось еще, когда он был в плену, то теперь и оно исчезло, совсем.
Вибрации пола всё же можно было улавливать, они передавались металлической рамой кровати. И он был подготовлен к тому, когда эти вибрации стали сильнее, чтоб понять, что кто-то к нему подошел.
К его плечу прикоснулись; Оби-Ван стиснул руку своего посетителя. Рука на плече в ответ тоже сжалась.
Да, да! — хотел он кричать. Попытался кивнуть, но невидимый Кто-то отступил, и вибрации отдалились.
Вероятно, ушел за кем-то, — подумал Кеноби. — О Великая Сила, позволь, чтобы это был кто-то полезный!
Тот, кого пригласили, был Мастер Йода. Он знал это, когда Йода коснулся его. Тут нельзя было ошибиться, и рука Старейшего была уникальна: три скрюченных, толстых пальца, заканчивающихся когтями. Они были нежными, мягкими и заботливыми – с детьми, и жесткими, если этого требовала ситуация.
Он стал торопливо нажимать «код приветствия» на небольшой ладони, в ускользающей тщетной надежде –
Была пауза, и Старейший повторил написанный «знак». Оби-Вану хотелось плакать от счастья, только Йода был хитрым и пугающе умным, так что требовалось убедиться, что контакт установлен.
— Помогите! — передал Оби-Ван и ждал.
Йода повторил сообщение.
Повторил.
Но не расшифровал.
И он тоже не понимал его...
Оби-Ван упал на подушку, охваченный горьким отчаянием.
Мастер, только вы могли научить меня языку, которого даже Мастер Йода не знает! Что мне делать теперь, Учитель? Что делать?! — думал он, сморгнув сердитые слезы. Он же знал, в чем была проблема, и чем она вызвана, но не мог никому сказать!
Рука Йоды погладила его лоб, и Кеноби закрыл глаза – более повинуясь привычке, чем потому, что от этого что-либо изменилось бы. Всё равно бы он видел столько же, что открыв глаза, что закрыв...