I'll be there when you need me most
I'll be there if you're ever alone
Together we can grow old
I can't leave you, no
За окном идёт дождь. Он холодный и сильный. Капли разбиваются о землю с такой силой, будто хотят пробить её. Несмотря на это, ужасно жарко. Так, будто земное ядро спряталось от тяжёлых и холодных капель прямо в одной из маленьких квартир десятиэтажного дома в спальном районе Сеула. Слабый свет от настольной лампы бьёт в глаза и слепит их. Красноволосый парень лежит на кровати и вертится в разные стороны, пытаясь найти себе место. Точно так же, как миллиарды людей пытаются найти его в жизни. Возможно, чуть более усердно. Он слышит раскаты грома, так похожие на собственное медленное сердцебиение перед сном. Только сейчас оно быстрее нормы в два раза. Одеяло оказывается скомканным между ног. Не помогает. Встать и открыть окно банально страшно. В углах собираются тени, которых там быть не должно. Двуспальная кровать кажется не комфортным местом для сна, а личной огромной клеткой. Воздух кончается. «Юнги, я не выдерживаю. Ты можешь прийти?» — разрушает парень тишину квартиры, записывая голосовое сообщение другу. «Хорошо, Хоби. Жди. Я могу позвонить тебе, если хочешь», — ответ приходит буквально через пару минут, хоть сейчас и три часа утра. Голос Юнги кажется сонным — наверное, Хосок его разбудил. «Не надо. Просто соберись поскорее, умоляю», — Хосок практически плачет. На истощенный без сна мозг свалилась усталость, жара и тревожность. Если сейчас рядом не окажется кого-нибудь, он просто сойдёт с ума. За окном слышится громкий раскат, и Чон практически подпрыгивает с кровати. Проходит буквально четыре минуты и двадцать три секунды до того момента, как тишину разрезает неприятный звук открытия входной двери. Щёлкает выключатель, но Чон с места не двигается. Ждёт, пока Юнги, весь мокрый и озябший, придёт к нему в комнату и включит свет. Теперь Хосок восстанавливает дыхание и почти что летит другу в объятья. Неважно, что из него можно воду выжимать. — Спасибо, Ги, — он боится поцеловать его случайно. Потому что, когда страх отступает, приходит осознание. Сейчас три часа утра. На улице льёт, как из ведра, а Мин Юнги всё равно пришёл. Знал, что это важно. Не попросил не выдумывать и лечь спать. Оказался рядом, когда это было так необходимо. — Мне снова приснился кошмар, и я не мог уснуть потом. Сейчас мне кажется это глупым. Хотя буквально пару минут назад я почти схватил паническую атаку. — Всё в порядке, Хоби. Можно я помоюсь? Дождик там не грибной совсем, — он тихо смеётся и гладит Хосока по голове продрогшей рукой. Атмосфера в большой комнате сразу изменилась, и переживания улетучились сами по себе, как будто рассвело с приходом Юнги. Однако небо за окном всё такое же чёрное и безжизненное. Хосок нехотя Мина из объятий выпускает и достаёт тому чистую пижаму со своей любимой группой. Он сам её носит редко, потому что любит ужасно и боится испачкать, но для Юнги не жалко. — Можно я посижу с тобой? Не выдержу своей собственной компании и тишины больше минуты, — честно и откровенно. Хосок перестал стесняться своих слабостей. Не существует идеальных людей. Все чего-то боятся. Даже его бесстрашный друг Намджун, работающий в полиции, ужасно боится безобидных маленьких пауков. — Валяй, — просто и спокойно. Без лишних вопросов, безмерного осуждения или чего-то ещё.*🫀*
В ду́ше Хосок сидит на стиральной машинке и о чем-то без умолку болтает, мотая ногами туда-сюда, пока Юнги отогревается в горячей воде за шторкой. Чон всегда настаивает, что при таких градусах можно и свариться, а Мин с него смеётся. — На самом деле, я редко об этом говорю, но ты очень важен для меня. Я очень благодарен за… — Хосок прерывается. Ему тяжело говорить чувственные речи, как это бывает в сериалах и книгах. Неловко, страшно. В голове просто не находится слов для описания. — Ты знаешь, лучше я покажу, чем скажу. У меня плохо со словами. — Если у тебя плохо со словами, то я, получается, вообще чайник в этом, — Юнги смеётся тихо и хрипло, но так мягко и красиво. Даже такие скромные признания очень греют его душу. Нет, ему совсем не сложно заботиться о Хосоке. Бегать в три часа ночи и спасать от панических атак тоже несложно. И приносить сладкое, когда тому грустно, легко. Только любить тяжело безумно. Возможно потому, что признание никак из горла не лезет. Застряло где-то в клапане, который трахею от пищевода отделяет. Оно и дышать не даёт, и наружу не выходит. У Мина же тоже свои страхи есть. — Не знаю, я тебя и без слов понимаю. Ты очевидный, — говорит Хосок, а Юнги то ли плакать, то ли смеяться хочется. Если бы он его понимал, давно отвернулся бы. Возможно, оборвал бы все связи и назвал идиотом или извращенцем. Какое-то время они сидят в тишине, разбавляемой капающим краном, так часто пугающим Хосока по ночам. Сейчас его кошмары кажутся смехотворными, но в тишине пустой квартиры, окутанной тенями, они вырастают и придавливают, вызывая панику, страх и тревогу. Юнги просит Хосока отвернутся и вылезает из ванны, быстро вытираясь и аккуратно надевая на себя пижаму. Мин знает, что она у друга любимая. Глупая надежда на что-то мешает дышать, застряв в глотке вместе с любовью. Они молча идут в комнату, и Хосок гасит светильник. С Юнги и в темноте ничуть не страшно. Он залезает под одеяло и сразу же обвивает руки вокруг чужой талии. — Ты хотел что-то показать, — Мин обнимает в ответ и чувствует тепло, хоть здравый смысл и кричит, что нельзя так. Влюбляться вот так нельзя. — Страшно, — Хосок выдыхает и лицом утыкается в чужую шею, пахнущую его гелем для душа с цитрусами. Юнги говорил, что ему этот запах очень нравится. Он и покупает теперь постоянно. — Хей, я всё приму, — он гладит Чона по голове. Чистейшую правду говорит. Нет, он не идеализирует Хосока, просто принимает его такого: странного, со своими особенностями и страхами. Без них человек, кажется, перестает быть живым. Хосок не уверен в том, что делает, ни на моль. Он садится на кровати и просит Юнги подняться тоже. У того сердце, кажется, с ритма сбивается и забывает, как кровь качать. Систола, диастола. Да к чёрту! Зачем ему биться, если не для кого? Чон его за шею обнимает, своими длинными пальцами оглаживая позвонки. Юнги пытается вспомнить, сколько их у человека. Хотелось бы побольше, чтобы Чон не останавливался. Он глаза прикрывает и в ответ друга за талию обнимает, силясь не залезть руками под футболку и не натворить глупостей. Просто гладит его спину трясущимися руками и почти плачет от такой близости. Хосок наклоняется ближе и своими холодными губами к его прижимается. Ждёт реакции. А у Юнги уже давно одна химическая в организме происходит. Любовью зовётся. Мин его тут же целует глубоко, прижимая к себе. Про возможность дышать забывают оба. Да и к чёрту всё это. Все страхи Мина сразу ему глупостью кажутся. Целуются они до утра, пока губы не начинают болеть. Юнги Хосока через какое-то время спрашивает, сколько тот позвонков насчитал, а он лишь смеётся в ответ и целует ещё раз, бурча, что-то про испорченную романтику. — У меня безумно плохо со словами. Ты, наверное, уже и так понял. Я люблю тебя и очень благодарен за всё, что ты делаешь, — Хосок ему лбом в грудную клетку утыкается и слушает, как сердце бьётся. Всё-таки нашло для кого. Сразу вспомнило и про систолу, и про диастолу, да и про всё на свете. Оно Чону про любовь ответную стучит, но тот, наверное, не понимает. — Я тебя тоже, — Юнги по голове Хосока гладит и волосы пальцами перебирает. Он себя долго обмануть пытался, но тело-то не обманешь. Эта реакция, он уверен, необратимая.