Ничего особенного

Если бы доктор Германн Готтлиб не знал своего коллегу так хорошо, он бы ни в жизнь не поверил, что тот может удержать в руках что-либо, кроме скальпеля. За то время, что они проработали вместе, Ньютон разбил, как минимум, четыре своих чашки и одну Германна. Полотенца, которыми он вытирал инструменты и руки, приходилось вечно поднимать с пола. Ньютон нечаянно смахивал со стола важные документы, ручки, постоянно ронял свой мобильник — и вообще всё, что имело неосторожность попасть к нему в руки или в карманы. Германн по мере сил старался не обращать на это внимание. Последней каплей его терпения стал тот день, когда Ньютон опрокинул свой шестнадцатиместный держатель для колб, следом за которым, зацепившись, полетела бюретка. Ту дрянь, что в ней находилась, Германн отмывал от пола целый месяц. По-хорошему, этим должен был заняться виновник произошедшего, но Германн побоялся подпускать его к своей части лаборатории. Именно тогда он перестал считать Ньютона просто неловким и уже прямо называл его «человек-катастрофа». До тех пор, пока как-то раз Ньютон не рассказал ему, что берёт уроки тату-мастеринга. Германн знал, что Ньютон увлекался рисованием в детстве, но никогда бы не подумал, что спустя почти двадцать пять лет он не забросил это хобби. Без постоянной практики любые навыки забываются очень скоро. Да и тех, что у него были, не могло хватить для создания настоящего эскиза татуировки. Тем не менее хорошо развитое воображение позволяло Ньютону обращаться к мастеру уже с готовой идеей, продуманной до мельчайших деталей вплоть до оттенков красок, а потом он с радостью демонстрировал результаты всем желающим. Ньютон мог без тени смущения раздеться по пояс на глазах у тех, кого не знал даже в лицо. Германн этого не понимал. Попросту не мог понять. Но скольким бы людям Ньютон ни показывал свои татуировки, Германн узнавал об их появлении первым. Всегда. Он понятия не имел, почему так вышло, но уже к концу их первого года совместной работы это превратилось в своеобразную традицию. И пока на коже Ньютона ещё имелись нетронутые участки, Германн научился распознавать признаки, по которым можно было понять, что он опять ходил к своему знакомому мастеру. Ньютон имел привычку появляться на рабочем месте вторым с началом каждой новой смены. Он снимал наблюдения с компьютера, проверял состояние образцов, заваривал кофе и начинал подготовку к своим «экспериментам». И даже в тот раз всё шло как обычно, за исключением того, что за всё утро Ньютон ни разу не вставал с кресла. Когда Германн впервые заострил на этом внимание, Ньютон сослался на боль в спине, полученную после посещения спортзала. Как будто он хоть раз там был за всё время, что жил и работал в Шаттердоме. Не то чтобы Ньютон был полным, скорее просто бесформенным. Как раз из того рода людей, внешний вид которых оставлял надежду максимум на утреннюю зарядку. В случае Ньютона речь шла о пиве с чипсами по ночам. Само собой, Германн ему не поверил, но и спешить с расспросами тоже не стал. Он решил подождать и понаблюдать за ним до перерыва. Идея не дала осечки: Ньютон предсказуемо отказался спускаться на обед и достал из сумки завёрнутый в фольгу сэндвич. — Ты вчера был в салоне, — заключил Германн, не отрываясь от работы над черновиками. Шуршание фольгой тут же прекратилось. — С чего ты взял? — осторожно спросил Ньютон. Германн быстро взглянул на него исподлобья и вернулся к записям. — Ты сегодня на себя не похож, еле шевелишься. — Ладно, — нехотя сдался Ньютон, откусывая сразу большой кусок, — ты угадал. — Ну и? — как-то обречённо выдохнул Германн, снимая очки. — Ты что, сделал татуировку на заднице? — Что? — Ньютон даже перестал жевать. — Нет! Конечно, нет. — А что же? — испытующе повторил Германн. Подозрительность тут же сменилась на лице Ньютона заинтригованностью. — Хочешь посмотреть? — уточнил он, стряхивая с колен крошки. — Не думаю, что теперь у меня есть выбор, — равнодушно отозвался Германн и неторопливо встал из-за стола, чтобы подойти поближе. — Погоди, сейчас вскроешься, — уже с воодушевлением пообещал Ньютон, начав расстёгивать рубашку с нижних пуговиц. Германн пристально следил за его руками, пока догадка не вспыхнула в его голове, поднимая дыбом волосы на затылке. — Стой! — спохватился Германн, в ужасе отшатнувшись от окончательно свихнувшегося коллеги. На мгновение его охватило безумное желание развернуться и убежать, пока не произошло непоправимое. У этой идеи, несомненно, был недостаток, не терпящий игнорирования: он просто физически не мог этого сделать. Поэтому Германн только намертво вцепился пальцами в трость — так, что побелели костяшки — и замер. Слава богу, Ньютон его послушался и остановился. — Да не, чувак, ты неправильно меня понял. — Я даже не буду разбираться, — безапелляционно заявил Германн, отворачиваясь. — Просто убери оттуда руки. Дело было не в том, что он ни разу не видел Ньютона голым. В конце концов, из-за сокращения финансирования проекта в Шаттердоме не было персональных душевых. Германн относился к этому крайне болезненно и просто не желал видеть кого-либо без одежды лишний раз. — Ньютон, я серьёзно! — взмолился Германн. — Это было опрометчивое решение. Он услышал, как коротко вжикнула молния ширинки, и закусил щеку. — Да ты только посмотри на это! Послышался шорох грубой ткани, а ремень окончательно выскользнул из петель на поясе и пряжка с глухим звоном ударилась о бетонный пол. — Зацени, — тихо, с каким-то необычайным восторгом сказал Ньютон. Германну было наплевать. Ньютон может делать что угодно, в самом деле. Пусть хоть выпрыгнет из штанов и начнёт бегать вокруг, но он не сможет заставить его смотреть. Ничто не сможет. Кроме любопытства. — О, Господи. Татуировки были совсем свежие — очевидно, их нанесли не больше суток назад. Характерное воспаление ещё не спало до конца, но всё выглядело вполне здоровым. Либо у Ньютона уже выработался иммунитет к иглам, либо его кожа обладала способностью к быстрой регенерации. Рассмотреть повреждения более подробно не представлялось возможным: рисунок был тёмным и покрывал весь пах, тянулся выше, сплетаясь с тем, что был внизу живота. Это выглядело ошеломляюще и в то же время наводило ужас. Ньютон решился на интимную татуировку, чёрт с ним. Германн всегда считал это вопросом времени. — Охренеть, правда? — Что это такое? — Член, — невозмутимо ответил Ньютон. — Самый обычный татуированный член. Сам сделал, — это прозвучало почти с гордостью. — Подожди, — сквозь сжатые зубы процедил Германн. — Ты — что? — Я сам наносил эту татуировку. Под наблюдением мастера, конечно, — оговорился Ньютон. Германн вдруг ярко представил себе эту картину, и ему стало дурно. В руках Ньютона даже пучок маленьких игл мог превратиться в один из инструментов, которыми он разделывает свои образцы. — Да расслабься, Германн, это всего лишь татуировка, — рассеянно пожал плечами Ньютон и зашипел, натягивая джинсы обратно. — Ничего особенного. — Просто напоминаю: у тебя в штанах чёртов кайдзю! — вспылил Германн. — Ты считаешь это нормальным? Ньютон поднял с пола ремень и начал вправлять его в пояс. — Кайдзю? — переспросил он и свёз улыбку куда-то к правому уху. О, нет. Это было бы хуже самих татуировок. Германн боялся даже подумать о том, что станет с его жизнью, если Ньютон додумается дать прозвище своему члену, а в итоге он сам подкинул ему идею. — Завтра же, слышишь? Я завтра же попрошу перевод в другую лабораторию. — Да ты гонишь. Можно мне поприсутствовать при написании запроса? Интересно посмотреть, как ты будешь объяснять его причину. Германн устало провёл ладонью по лицу. Все пути к отступлению были отрезаны. — Я надеюсь, у тебя хватит ума не показывать это каждому встречному. — Почему? Вот Тендо, например, понравилось, он такую же хочет, — рассмеялся Ньютон. — Ты весь красный. — Нахал, — возмущённо выплюнул Германн. — Неужели ты не можешь вести себя хоть немного скромнее? — Эй, я ведь пошутил насчёт Тендо. Это будет единственный в своём роде кайдзю, о котором никто не узнает, — разулыбался Ньютон, — пока сам не захочет, я имею в виду.