Штормовой перекат

— Я, конечно, понимаю, что все мы после Азкабана слегка не в себе, но должен же быть предел! — не сдержался Долохов как-то вечером, когда внутренний круг почти почти в полном составе собрался у Малфоев и залечивал нервы после очередного собрания. — Вчера предложил ей размяться по старой памяти, так она за полторы минуты тренировки упала четырежды, один раз даже без моей помощи — просто запуталась в собственных ногах, а потом еще и головой об пол приложилась! А ведь она прирожденный боевик, если кто не помнит! И не пьяная была, я это первым делом проверил! Как так-то?! — А в четверг она забрала из сиреневой гостиной плед — эксклюзивный, между прочем, из единорожьей шерсти, — пожаловался Малфой. — Пошла с ним в парк, расстелила его прямо на земле, за беседкой с гибридными французскими розами, и улеглась там с книгой! Я, когда увидел торчащие из-за кустов ноги, подумал сначала, что это Фенрировы оборотни чей-то труп там спрятали, а прикопать забыли! — Вот, кстати, насчет книги! Знаете, что она все время читает, нет? А я полюбопытствовал! — подлил масла в огонь Мальсибер. — Название еще такое странное — то ли «Штормовой перекат», то ли «Ураганный переход»… А, вспомнил, «Грозовой перевал»! Так вот, я-то, думал, там про стихийную магию что-нибудь, а оказалось — женский роман, да еще и магловский! Вы вообще можете себе представить нашу Беллу за таким чтивом, а? У остальных тоже нашлось, что припомнить, и со всех сторон понеслось: — Она выясняла, нет ли у Блэков в родне американских индейцев-оборотней! У тех самых Блэков, которые «чисты навек», а при малейшем намеке на несоответствие выжигают, и хорошо, если только с семейного гобелена… — Да у нее вообще к оборотням какой-то нездоровый интерес, она и к Фенриру на днях приставала с вопросами! Все пыталась узнать, был ли у него уже импринтинг, а потом еще и волка показать просила, представляете?! Бедняга теперь и носа в поместье не кажет, боится этого самого импринтинга, чем бы он там ни был! — И не только к оборотням! Меня, например, она недавно спрашивала про каких-то вампиров-извращенцев, которые человеческую кровь не пьют из принципа. Назвала их еще так странно — вегетарианцами! — Раньше у нее все эмоции на лице были написаны, посмотришь — и сразу ясно, что в тебя вот-вот полетит круциатус! А сейчас она постоянно как под тройной дозой умиротворяющего бальзама, и попробуй угадай, когда рванет! — А эта ее странная привычка кусать нижнюю губу! Когда она так делает, мне все время кажется, что она сейчас и меня покусает, а уж с учетом этого ее интереса к оборотням и вампирам… Страшно, очень страшно! — Это вы еще самого страшного не знаете, — прервал поток жалоб Родольфус. — Раньше, еще до Азкабана, у нее на тумбочке возле кровати стояла колдография милорда — та, где он еще с носом. А сейчас… — Если она заменила ее на ту, где он без носа, то это и правда страшно! — пискнул Петтигрю. — Так ведь можно проснуться однажды ночью, увидеть эту колдографию и сразу умереть от ужа… — тут он заметил мрачные взгляды своих коллег и быстро исправился: — То есть, я хотел сказать, от восхищения! От ужасающего восхищения и глубочайшего восторга, да! — То-то ты, когда тебя милорд вызывает, всякий раз норовишь в обморок хлопнуться, — хмыкнул Долохов. — Я, наивный, думал, что это от страха, а ты, оказывается, с переизбытком восхищения и восторга справиться не можешь! Петтигрю сник и вжался в кресло, старательно делая вид, что его тут нет. — Нет, если бы Белла заменила одну колдографию милорда на другую, я бы и говорить об этом не стал, — нахмурился Родольфус. — Вот только все намного хуже, ведь она заменила ее на вырезанный из газеты портрет мальчишки Диггори. Помнишь такого, Хвост? Смазливый такой семикурсник… был. Ты еще его в конце турнира на кладбище заавадил, когда он за Поттером увязался. — А она знает, что это я его заавадил? — с опаской уточнил Петтигрю. — Вот уж не в курсе, да и без разницы мне это, — отмахнулся от него Родольфус. — Главное, что она над портретом этого Диггори рыдает который день и называет его почему-то Эдвардом, да еще и любимым! Вот и сейчас наверняка опять сидит и слезами его поливает! А ведь они даже знакомы не были, он, когда нас в Азкабан упекли, еще под стол пешком ходил! В комнате воцарилось потрясенное молчание. Странности странностями, но одержимость Беллы Волдемортом давно воспринималось всеми как нечто незыблемое и неизменное, примерно как наличие бороды у Мерлина или коррупции в Министерстве. И потому новость о том, что она променяла его на мертвого хаффлпаффца, не укладывалась ни в какие рамки. — А милорд не пробовал ее того… отлегилиментить? — робко спросила Алекто. — Попробовал один раз, потом долго плевался, — вздохнул Родольфус. — Сказал, что там то ли окклюментный щит взбесившийся, то ли шизофрения: в голове без конца крутится какая-то дикая история про вампира-мазохиста, который так влюбился в маглу, что не мог ее ни выпить, ни… вообще ничего не мог, короче, хоть и очень хотел. Магла, понятно, из-за его вампирской харизмы была на все согласна, а он ни в какую! — Какой ужас! — Я же говорю — мазохист. Другие вампиры пытались, конечно, с этой девицей разобраться по-своему, по-вампирски, раз уж их собрат сам не справляется, вот только он ее каждый раз от них спасал и продолжал дальше страдать. А еще там фоном все время что-то заунывное на фортепьяно играло, так что милорд потом три дня понять не мог, в каком ухе у него звенит. Сказал, что больше никогда и что лучше уж, дескать, с дементором поцеловаться, чем еще раз через такое проходить. При упоминании о дементорах кто-то испуганно всхлипнул, явно вспомнив Азкабан. — Ну милорду, наверное, виднее, — с сомнением протянул Долохов. — У него все-таки опыт… разнообразный… — Я надеюсь, что он это в переносном смысле. — Давайте просто поверим ему на слово и закроем тему! — Да, лучше на слово! И Беллу лучше тоже того… — Тоже закроем? — Нет уж, лучше ее вообще лишний раз не трогать, пока такие дела творятся. — Будто вы нашу Беллу не знаете! Она сама кого хочешь и потрогает, и закроет, и разрешения спрашивать не будет! Они помолчали, осознавая масштаб проблемы. — Слушайте, а вы вообще уверены, что это Белла? — засомневался Руквуд. — Все-таки в магическом мире живем, тут всякое бывает. — Выглядит как Белла, считает себя Беллой, магия признает в ней Беллу, так кем она еще может быть, Грюмом под обороткой что ли? — обреченно вздохнул Родольфус. — А что в голове у нее случился этот штормовой, прости Мерлин, перекат, так блэковское безумие, увы, никто не отменял. — Но надо же что-то с этим делать! — всхлипнула Нарцисса и по привычке с надеждой посмотрела на мужа. — Нельзя оставлять ее в таком состоянии! Но делать ничего не пришлось, поскольку очень скоро проблема решилась сама собой. Во время битвы в Отделе тайн Белла в самый ответственный момент запнулась о постамент и с разбегу влетела прямо в Арку смерти, уронив по пути еще и Поттера. Тот, правда, за завесу не упал, зато со всей силы приложился лбом о каменную опору, но это уже совсем другая история… Лестрейнджи справили пышные поминки, больше похожие на праздник в честь освобождения, Фенрир воздал благодарность всем волчьим богам, остальные тоже вздохнули с облегчением. Волдеморт на радостях и вовсе поклялся, что в его ордене больше никогда не будет никаких баб и никаких Блэков, а то от них, как ни крути, одни неприятности. И никто так и не поинтересовался у возглавлявшего ту провальную операцию Люциуса Малфоя, зачем он вообще потащил свою неадекватную и небоеспособную свояченицу в Отдел тайн.

* * *

Белла Свон впервые настолько радовалась своему пробуждению. Подумать только, она снова лежала рядом с Эдвардом на залитой солнцем поляне, вокруг шелестели папоротники, благоухали лесные цветы, журчал за деревьями ручей. А безумный и пугающий мир без любимого и бесконечное падение в темноту оказались всего лишь сном! — О, Эдвард, ты только послушай, какой глупый кошмар мне приснился! Я была сумасшедшей сектанткой и ведьмой, сбежавшей из заключения, а тебя убил человек-крыса, пока я сидела в тюрьме, представляешь? — сказала она и рассмеялась, осознавая, как бредово звучит сейчас то, что во сне казалось абсолютно реальным. Эдвард растеряно улыбнулся ей в ответ, и она невольно отметила, что тот никогда еще не выглядел настолько милым, как сейчас. — Прости, пожалуйста, но ты, похоже, меня с кем-то путаешь, — он поправил волосы каким-то незнакомым, совсем не калленовским жестом. — Меня зовут Седрик Диггори, я участвовал в турнире от своей школы и почти победил, когда какой-то странный человек попытался меня убить. А потом я очнулся здесь, в этом лесу, рядом с тобой. Знаешь, это, наверное, дико звучит, но, пока я был без сознания, кто-то переодел меня в чужую одежду и обсыпал блестками! И сколько я ни стараюсь, никак не могу их оттереть…